Девчонки меня ждали.
В комнате вкусно пахло едой, на столе стояли мои вчерашние фрукты и блюдо с гренками. Во время нашей жизни в Крыму к обоюдному удовольствию было установлено, что мы с пани оба любим гренки, правда, разной степени прожаренности, она – золотистые, а я крепко пережаренные. Обугленные – как она определила. И вот сейчас такие обугленные гренки я увидел на блюде и восторженно заорал, чем приятно повеселил девчат. Меня немедленно усадили и начали подчевать лапшой и даже настоящим кофе, который они раздобыли неизвестно где и сварили в кастрюльке. От лапши я наотрез отказался, и мы дружно уселись за кофе.
В общем, меня ждали. И это, чёрт возьми, было приятно. И она была рядом, порозовевшая, похорошевшая, мне всё время хотелось взять её за руку, или просто притронуться, сесть близко. Наверное, это было заметно, потому что она то и дело смотрела застенчиво и старательно придерживалась дистанции.
Папка торжественно возлежала на письменном столе, и было видно, что вокруг неё крутилось всё внимание до моего прихода.
- Передай Веронике огромную благодарность от меня, - сказала пани. – Я уже потеряла всякую надежду – и вдруг… А мы-то… - она посмотрела на меня виновато. – Бегали по всем станциям, и мне ни на миг не пришло в голову. А должно было прийти…
- Это всё Марина, - сказал я. – Марина Ильинская, наш куратор от Министерства культуры. Это она делала официальный запрос. Сказала, что это важные государственные документы. Нажала на все кнопки, там сразу все забегали. Дайте хоть посмотреть, что за артефакт. Я три дня о нём слышу.
Папка была самая обыкновенная, дермантиновая, ничего особенного.
- Здесь, - сказала пани, - собрана информация о всяких загадочных камнях. Мне так не терпелось всё это перечитать. Завтра папку надо будет отдать, а сегодня я должна всё изучить…
- Я тебе помогу! – воскликнула Татка. – Мы всё успеем.
- Это всё оригиналы? – – поинтересовался, я перебирая листки. Некоторые были пожелтевшими, некоторые совсем новыми, какие-то были обёрнуты в прозрачную кальку; какая-то карта, раскрашенная, как мне показалось, от руки, лежала в целлофановом пакете. -
- Есть оригиналы, есть ксерокопии, а вот эта «синька» совсем старая. А это – перепечатки из научно-популярных журналов… В чёрных пакетах – фотографии. В общем, разного возраста документы, папка же пополнялась из года в год постепенно.
- А свои бумажки так и не нашли?
Обе дружно замотали головами.
- Я сегодня весь день искала, пока сидела дома, - вздохнула пани.
- Я кое-что на работе сделала, - сказала Татка. – На машинке отпечатала – вот.
Она кинула на стол несколько листов.
- Начальства весь день не было, все занимались своей личной жизнью, и я тоже. Надо будет разрезать и на картонки наклеить.
- И держать в сейфе, - сказала пани.
- И не ездить в метро, - закончила Татка.
- Так, люди, давайте сначала, - я отодвинул чашку. – Самое главное: кольцо существует. Так?
- Ну, конечно! – вскричала пани. – Я же видела его. В запертой витрине в запертой комнате.
- А почему тебе его показали?
- А потому что это был не простой день, а какой-то городской праздник. Какой-то слёт, со всего Керченского полуострова кто-то съехался, может, нефтяники какие-то.
- Нефтяники - это в Баку, - быстро уточнила Татка.
- Ну, неважно, - воскликнула пани. - Может, виноделы. Там все гостиницы были заняты, поэтому мне и предложили комнатку в музее.
- Ну, хорошо, - сказал я, - Съехались бакинские виноделы, дальше.
- А наша Ничка выглядела там, как особо важный бакинский винодел, - подхватила Татка.
- Ну да, - кивнула пани. – Мне, как гостье из Москвы, имеющей профильный научный интерес, показали эту экспозицию, что тут странного? Кольцо я в руки не брала, конечно, в руках я его держала только во сне.
- Ясно, - сказал я, - дальше поехали.
- Всё, - сказала пани. – Ночью мне приснилось, что я в музее хочу проверить чемодан с особо драгоценными экспонатами, пошла искать дверь, а вместо двери наткнулась на стену. Испугалась, закричала, проснулась…
- Что за чемодан такой? – спросил я. – Он существовал на самом деле?
- Стоп! Вот на этой ноте стоп! - торжествующе воскликнула Татка. – Про чемодан – это в письме! Вот сейчас все замрите, я буду читать.
Она положила перед собой несколько листов с перепечатанным текстом.
- Слушайте!
Она значительно оглядела нас, мы затихли.
Из письма следовало, что кольцо было обнаружено рабочими кооператива «Тамань», которые проводили земляные работы под строительство пригородных дач. Экскаватор вывернул пласт земли, и вместе с ней какую-то полуистлевшую тряпицу с несколькими замшелыми железками. После работы найденное отнесли в местную школу, где находка была при свидетелях и в присутствии участкового милиционера Завьялова М.И. положена в сейф директора школы.
Далее из отпуска был специально вызван учитель истории Арташенко В.А, который предположил, что «железки» - не простые, а экспонаты Керченского музея, считавшиеся утерянными в начале войны при эвакуации их с полуострова. Арташенко созвонился с Керченским музеем и описал подробно предметы. Через несколько дней из Керчи прибыли официальные представители от горкома партии, отдела культуры керченского городского совета народных депутатов и специалист-археолог.
- В общем, - завершила Татка, - приехала куча народа, забрали найденный клад и доставили с надлежащей охраной в распоряжение Керченского исторического музея. И уже там было подтверждено, что эти несколько вещей, включая кольцо, входили в список экспонатов так называемого «Золотого чемодана», который вместе со всем своим содержимым пропал бесследно осенью 1941 года во время транспортировки его на Большую землю.
- Золотой чемодан, - повторил я задумчиво. - А вы можете узнать про него? Проверить, что там было?
- Конечно, - пожала плечами Татки.
- Когда? – переспросил я? – Когда нашли клад в Тамани?
- Когда нашли… - Таткин палец заскользил по строчкам. - Найден клад был девятого июля 1990 года.
- Интересно, - сказала пани. - Как раз в этот день мы с Милкой прилетели на юг.
- А в Керчь когда привезли? – спросил я.
- А в Керчь привезли… вот - двенадцатого июля.
- Двенадцатого июля? – хором переспросили мы с пани одновременно.
- Да, вот можете сами посмотреть. А что такого?
- Просто… - пани смотрела на меня во все глаза, - просто мы в этот день с ним встретились…
Мы немного посидели, глядя друг на друга. Татка опомнилась первая.
- Ну, подумаешь, - сказала она, не очень, впрочем, уверенно, – совпадение.
- Два совпадения, - возразила пани. – Клад находят в день моего появления в Крыму. Кольцо возвращается в музей в день нашей встречи.
- Ну, что, - сказал я, - остался один момент истины. Барабанная дробь. Когда экспозицию отправили в Москву? Там есть дата?
- Всё тут есть, - пробормотала Татка, водя пальцем по листкам. - Вот, пожалуйста: восемнадцатого января. А ты когда улетела домой? – она посмотрела на пани.
- Двадцать первого января, - сказала пани.
- Вот и не сходится! - воскликнула Татка.
- Сходится, - сказал я медленно и задумчиво.
- Что сходится? - спросила Татка, строго нахмурившись. – С чем сходится?
- Со мной сходится, - сказал я. - Восемнадцатого января рано утром меня нашли в районе промзоны после того, как я четыре для был неизвестно где.
Мы опять замолчали. Татка взяла ручку и на обороте одного из листков набросала несколько строк. Она уже не валяла дурака, была серьёзной и сосредоточенной.
- А когда кольцо приехало в Москву? – спросил я. – Есть дата?
- Есть, вот. Двадцать второго января
- Двадцать второго января я вышла на работу к нам на кафедру, - тихо сказала пани.
Мы опять помолчали.
- У кого есть ещё вопросы? – я посмотрел на притихших девочек. – Или это опять совпадение? Кольцо уезжает в тот день, когда меня выкидывает с того света в этот. И приезжает в Москву в тот день, когда вот эта прекрасная девушка приступает к новой работе. И эта новая работа располагается в двух шагах от самого кольца.
Я обратился к пани:
- А когда ты получила предложение работать в Москве?
- Ой, наверное, за месяц до Нового года…
- Это я её сюда перетащила, - вставила Татка.
- А ты почему перетащила? – я повернулся к Татке. - Какая причина была её звать?
- Так я её всегда хотела перетащить, – сказала Татка. – А что она там сидела целый год без всякой перспективы?
- Кто-то там на работу не вышел, - напомнила пани.
- А, ну, да, - вспомнила Татка. - Место держали одной пригретой девочке, но девочка резко вышла замуж, собралась рожать и вообще уехала из города. Ну, и я подсуетилась.
- Резко вышла замуж и уехала из столицы, - повторил я. – Пригретая девочка убирается, чтобы это место заняла ты. Понимаешь?
- Это фантастика, - сказала пани. - Это может быть, но только в фантастических романах.
- Ладно, - сказал я. – Девятый час. Вам надо с документами работать. Если хотите, останусь вам помогать. Но что-то мне подсказывает, что я вам буду только мешать.
Я посмотрел на пани. Она вздохнула и встала.
- Я тебя провожу, - сказала она. – Заодно договорим.
Ничего мы не договорили. Мы начали целоваться, едва отошли от нашей двери. Я начал, а она протащила меня за руку из коридора на лестничную площадку – здесь было темнее – и мы в один миг забыли про всё. Всё вылетело из головы: папки, взломы, потерянные бумаги – всё отлетело, как только мы коснулись друг друга, стало мелким, рассыпалось в пыль. Я, как любил всегда, трогал губами её губы, прохладные снаружи и горячие изнутри, и смеялся от счастья, захватившего меня с головой.
Ветреный вечер смотрел через стекло к нам на полутёмную площадку, кто-то шёл мимо нас по лестнице – мы ничего не видели, не замечали…
- Пойдём распишемся завтра, - бормотал я, плохо слыша себя. - Невозможно так дальше жить…
- Дурак ты, - шептала она, обдавая моё лицо тёплым земляничным запахом. – Ну, распишемся, а дальше что?
- Я что-нибудь придумаю, - обещал я, пьянея от её тепла.
- Хорошо, придумай... - шептала она в ответ.
- Я придумаю... - бормотал я, не слыша себя.
Но единственное, что мы могли придумать - это, практически не разнимая объятий, спуститься кое-как на первый этаж и забиться в неосвещённый торец коридора. Я терял голову, чувствуя, как она слабеет под моими руками - у неё всегда кружилась голова от поцелуев, и мне это сносило голову сильнее самих поцелуев; я опирался о стену, стараясь удержать её - и в какой-то момент стена вдруг подалась под моей рукой, оказавшись дверью, мы впали в пустую, тёмную комнату - это я понял каким-то шестым чувством, что она пуста, и дальше было дело техники - подцепить первый попавшийся стул и загнать его в ручку, чтобы уже совсем отделиться от мира, который нам мешал... А он нам мешал, страшно мешал...
- Я не буду на чужой постели... нет, нет... - сбивчиво бормотала она в последнем сопротивлении.
- Хорошо, просто сядь ко мне на колени... Тебе можно?.. Не бойся, сюда никто не придёт... тебе можно?
Летний халатик был на ней такой удобный, без пуговиц, с одним только пояском, завязанным на бант, распустить который было делом одной секунды, и этот невесомый халатик и этот еле завязанный бант придали мне сил и уверенности, потому что в затуманенной голове мелькнуло, что она оделась так специально, и значит, всё можно, всё можно...
И всё было можно, и я тонул в её земляничном запахе, и только ждал того момента, который всегда любил и который всегда меня поражал: когда она откинет прочь, наконец, свою застенчивость и про всё забудет - про чужие постели и про чужие комнаты, и будет не просто пылкой, будет страстной, сильной и свободной, совсем свободной, даже более свободной, чем я сам...
А потом словно умрёт на моём плече, и даже, кажется, перестанет дышать, и каждый раз в этот момент я буду обливаться леденящим ужасом от мысли, что это правда: она перестала дышать - и теперь всё... Но потом она вздохнёт, медленно и длинно и будет оживать, тоже медленно, долго, неуверенно, словно возвращаясь из другого мира, и даже не будет какое-то время узнавать меня, будет смотреть немо, неуверенно, беспомощно, и я в этот момент буду любить её в тысячу раз сильнее, если только это возможно…
В дверь стукнуло. Она испуганно вздрогнула и судорожно напряглась. И я сжал её в своих объятиях сильнее и прошептал на ухо: не бойся. Не бойся, они сейчас уйдут…
Дверь толкнули ещё пару раз, уже не так уверенно - и, действительно, наверное, ушли, потому что опять наступила тишина. Но мир нашей любви уже был спугнут и разорён.
В бледном свете из окна лицо её было маленьким и беззащитным, взгляд растерянным, она судорожно стискивала на груди халат, и у меня не было сил на это смотреть.
- Не бойся, - сказал я в десятый раз. - Никто сюда не придёт до тех пор, пока не увидят распахнутую дверь. Все нормально. Мы сейчас выйдем и откроем дверь.
- Откуда ты знаешь, - прошелестела она всё ещё испуганно.
- Опыт мужицкий, - усмехнулся я. - У мальчиков есть свои неписаные законы насчёт запертых дверей. Иди сюда...
Я разнял её судорожные руки, запахнул халатик, завязал поясок, одновременно целуя всё, что попадалось мне под руку - косточки на запястьях, и косточки на сжатых кулачках, и нежность мягкой ладони, раскрывающейся под моими губами.
Медленно, словно во сне, я вывел её из комнаты и закрыл собой возле окна, чтобы она пришла в себя.
- Здесь никого нет, видишь? - бормотал я, бросая взгляды в тёмный коридор. - Ты иди. Или я тебя провожу?
- Нет, я тебя провожу, - шептала она.
- Ты уже не боишься? - шептал я.
- Я с тобой ничего не боюсь...
спустился вниз, и только на улице холодный ветер, рванувшись за воротник, привёл меня в чувство.
Машинально я оглянулся – и увидел её силуэт во окне. Она не ушла. Стояла и смотрела…