Весной, всякое привычное дело становится, каким-то напрасным и даже тягостным. Буквально всё валится из рук, словно в них собралась немыслимая сила, а потом вдруг взяла и разом ушла куда-то. Всё ушло, а ты ходишь потом, смотришь себе под ноги и грустишь. В эту пору, пожалуй, лучше всего получается сочинять стихи, потому что именно они кажутся, чем-то важным. Работа конечно тоже важна, но с другой стороны, чем сочинительство не работа? Об этом я впервые задумался, когда два отрицательных выражения легли в одну положительную переменную.
Рецептик, так себе, на любителя, но вдруг кому покажется симпатичным, и однажды выйдет из него толк.
Стесняться того, что рифма будет корявенькая не надо, ведь я предлагаю, всего лишь писать, а не вещать горласто ямбы, хореи, дактили и амфибрахии по тихим ночным закоулкам столицы.
Вот, для примера:
От зимних оков проснулись деревья,
Ручьи побежали по талым тропам,
Птички порхают, роняя перья,
Дальше, если память не изменяет, были воспеты гуляющие в парке культуры и отдыха одинокие попы.
В общих чертах, весенняя история сводилась к тому, что в моей голове что-то очень озорно пляшет с притопом. Согласен, эти стихи не всякой даме подаришь, ибо по достоинству оценить их сможет лишь та, в голове у которой так же бойко, что-то там искрит.
А такую красотку надо ещё поискать.
Лучше всего сочинять, где-нибудь на берегу реки. Там дышится легче и слова пахнут свободой.
Отбросив ненужные сомненья, я отправился на реку. Раздевшись до трусов, я долго плавал, нырял и по-лягушачьи озорно барахтался в камышах, а когда вернулся на берег, то не увидел своей одежды в том месте, где её оставил. История стара, как мир, но мир меняется, и его перемены так же вносят свои поправки в историю.
Взамен мне подложили другую одежду, почти новую и это вышло очень кстати. Не испытывая большого восторга, я не особо и огорчился.
Джинсы выглядели вполне прилично, гораздо лучше собственных рваных. То же самое можно было сказать о кроссовках, по качеству значительно превосходящих мои прежние. И футболку, имевшую фирменный логотип известного бренда, будто сняли с обложки дорогого глянцевого журнала. Я даже немного пожалел, что не отправился купаться нагишом. Вполне могло случиться так, что сейчас появились бы ещё и фирменные трусы. Но, ставить эксперименты не хотелось. Слишком велик был риск потерять, что уже нашёл.
По-молодецки легко вскочив на велосипед, который, по всей видимости тоже теперь был моим, я взялся крутить педали в сторону моста.
Мост, это прямая, а не переменная и если на моём берегу, как я уже писал, дышится свободно, то на другом его конце такой же свободы может не оказаться.
Так и вышло. Крепкие руки правосудия меня скрутили на том берегу. Пришлось сделать невинное выражение лица, после чего вернуть и велосипед, и одежду, что была на мне.
Кто бы мог подумать, что нырнув на середине реки, я перепутаю такие разные берега.
Здесь, я вынужден буду отправить своего персонажа играть роль от третьего лица, ибо не желаю навлечь на себя череду проклятий тех магистров, что живут в тени "Медан Уларта".
Сейчас я сознательно исказил название обители, чтобы высшие силы, не призвали меня туда раньше времени.
Никаких других вариантов я не нашёл, и продолжил идти по главному источнику сюжетного света, попутно направляя фонарь в те коридоры, которыми могут соблазниться разве что кроты, вовсе света не видавшие.
Владимира поместили в спецприёмник и на вопрос:
— Когда отпустят?
Он получил уклончивый ответ.
Смотреть на голые стены и маленькое окошко под потолком было невыносимо. Владимир обратился к надзирателям с просьбой дать ему, что-нибудь для чтения.
Местная библиотека, к сожалению была скромна выбором и придирчивый читатель, а Владимир относил себя именно к таким мог довольствоваться лишь выцветшей макулатурой, что хранилась в глубине стеллажей.
Там пылились сложенные в стопки журналы из редакций прошлого столетия, мелкие брошюры безымянных авторов и толстая книга из трёхтомника знаменитого французского писателя.
Он принял решение взять трёхтомник. На обложке, всё ещё можно было прочесть название книги - Королева Марго.
Не то, чтобы он судил слишком строго. Будучи обманутым с первых страниц, скорее он чувствовал досаду, вызванную грубейшим нарушением лексических норм и фразеологии.
Постоянно желая откинуть от себя, как можно дальше эту чушь, он всякий раз удерживался, боясь остаться наедине с собой, голыми стенами и маленьким окном в виде далёкого игольного ушка несущего тусклый свет.
Что же он считал чушью, листая страницы известного произведения?
"После этих слов она вздрогнула". "Они узнали его и вздрогнули". "Он вздрогнул, когда прочёл её письмо". Увидев приближающуюся карету, угадайте, что она сделала?
Правильно - вздрогнула.
У Владимира создалось недвусмысленное ощущение, что знаменитый на весь мир автор описывал будни семьи эпилептиков, причём потомственных. Кстати о потомстве, случайно вспомнилось, что фамилию Дюма носил не только отец, но ещё и сын.
Всякое, совсем незначительное бытовое действие, великий мастер словесного жанра описывал, как - "Приключение".
"Сегодня во дворце, я ошибся туалетом. Вот это, доложу я вам было приключение".
И такими приключениями, страницы романа пестрели в избытке. Переходя от главы к главе он и сам начинал невольно вздрагивать.
В итоге его центральный нерв не выдержал, и литературный шедевр улетел под свободную койку. Причём летел он так, как будто делал это уже не первый раз. Не прошло и суток, как в его апартаменты подселили ещё одного проснувшегося от зимней спячки, поэтически настроенного шатуна и скучно уже не было.
Не волосатый, значит не обезьяна. Стало быть, человек и это внушало робкий оптимизм. Так успокаивал себя Владимир, глядя на своего соседа по камере. Этот не волосатый человек с синими несмываемыми перстнями на пальцах и прочими художествами, того же толку по всему телу, обещал после отсидки помочь вернуть хотя бы его собственную одежду.
— Главное не затягивать.
Говорил он, показывая жилистыми руками, как это делается.
Владимир посмотрел на свои руки, и ему захотелось повторить жест уголовника, но подумав немного, он оставил эту затею.
Время здесь текло по своим законам. То оно останавливалось совсем, то начинало безумно скакать, пропуская минуты и даже часы сквозь запертую в камеру дверь.
Откинувшись на подушку, Владимир решил вернуться к стихосложению:
На веранде высокая арка,
Открывает прекрасные виды,
Будет лучшим подарком,
Когда в эту дверь я выйду.