Змеюшник

Скворцова Валентина 2
            По дороге ветер гонял пожухлые сухие листья, поднимая пыль. Небо хмурилось, пытаясь выдавить слезу. Осенние сумерки текли в окно, заполняя комнаты. Сестра, придя с работы, щёлкнула выключателем, и со вздохом сказала:
- Вот вчера похоронили маму, пусто стало на душе и в доме,- и зло посмотрев на меня, пробурчала, - сидишь в темноте, впялился в телевизор, лень свет включить. Вон бабушка из кладовки ведро картошки тащит, а тебе лень помочь.
- Не маленькая, сама справится, тут всего два шага пройти! Да и ты на что?- огрызнулся я.
Сестра ловко взяла из рук бабушки ведро и потащила на кухню.
- Иди, отдыхай, Я сама с ужином справлюсь,- сказала она, обращаясь к бабушке.
- Я тебе помогу картошку почистить, так быстрее будет,- возразила та.
– А Семён где? – спросила Нинка.
-  Семён, наверно, мать поминает. Сейчас ввалится пьяный домой, и будет ко всем привязываться,- ответил я.
           Остались мы жить вчетвером в трёхкомнатной квартире. Семён - старший брат, пьяница, был женат, да кто с таким жить будет! Хотя удался и ростом, и внешностью, только вот Бог умом обидел. После окончания школы никуда не смог поступить, пошёл в армию, а отслужив, начал куролесить, девки, вино. Женился, пить так и не бросил. С работы начали гнать, а потом и жена выгнала.
        Нинка – младшая сестра, единственная, кто из нас получил высшее образование. Работает технологом на кондитерской фабрике. Туда и меня устроила работать водителем после окончания училища. Замуж вышла, не за мужика, а за его деньги, да только после года замужества, наевшись дармового счастья, домой вернулась, в чём была, в том и пришла. 
        Отец нас бросил, когда мне лет пять было. Уехал куда-то и больше не появлялся в нашей жизни. Мать замуж так и не вышла. Любила она меня, а бабка ненавидела, не в их породу пошёл. Не удался красавцем, да и немного щупловат был. Нинка у неё была светом в окошке, статная, миловидная, целеустремлённая, да и Семёна она привечала, а меня всегда хаяла, да ругала, и никто не заступался. Вот я и возненавидел всех. «Взять бы их собрать как ненужный хлам, да и выкинуть за забор свой жизни, пусть Бог с ними разбирается, а мне бы трёхкомнатная квартира досталась», подумал я.
- Ужин готов,- донёсся из кухни голос сестры.
Я поднялся и поспешил к трапезе. Поужинав, сестра засобиралась к подруге и вскоре исчезла в проёме двери. Я, съев картошку с котлетой, сидел за столом и жевал зачерствелый пряник, запивая его чаем. Бабушка стала убирать со стола, мыть тарелки.
- Шла бы уже туда, где тебя чёрт дожидается, а то топчешься по моей жизни как по коврику. Никакого толку от тебя нет, только пыль одна,- сказал презрительно я.
- А ты бы меня с радостью за край вытолкнул, да только края не видишь, злоба в тебе бурлит, туманом глаза застелила, а я ещё поживу. Решила завещание написать и квартиру Ниночке оставить, а вы, мужики, сами должны о себе позаботиться. Так что не надейся. Вот тебе, а не квартира!- взвизгнула она, ехидно улыбаясь, показав мне кукиш.- Накоси выкуси!
Я вскипел как чайник на плите, выплёскивая кипяток слов на её, скорченную от злости, душу.
- Ты, сучка старая! Когда ты уже сдохнешь!   - заорал я.
Подскочив с табуретки, я схватил её за руку и стал тыкать ей в лицо её тощим кулачком, в который она спрятала своё раздражение и злость. Она пыталась сопротивляться, да где там ей с мужиком справится! Вдруг её лицо побледнело, она обмякла, схватилась за сердце, и повалилась на пол, судорожно хватая ртом воздух. Я отпустил руку и торжествующе наблюдал как боль терзала её старенькое тело.
- Врача,- выдохнула она.
- Разбежался. Ты меня на улицу, как собаку хочешь выгнать, а я тебе врача! Сдыхай, так и быть похороним,- прошипел я, и пошёл допивать чай.
Я не смотрел на её худенькую фигурку, скорченную у стены. Меня не мучила совесть, да и раскаяние не грызло сухарик души в сумерках моей жизни.
         Смерть покатилась по её зрачкам и исчезла в зазеркалье глаз. «Вот и хорошо, что сама в Ад попросилась, да и ушла, не закрыв дверь, не меня ли дожидается? Нет, я ещё поживу. Вон, Танька-диспетчер мне всё глазки строит. Всех в след за бабкой отправлю, и женюсь на ней. И будет у нас свой рай в трёхкомнатной квартире. Вот только как бы в него попасть, чтобы не сгореть в аду своих желаний», подумал я.
         Послышался щелчок дверного замка. Я кинулся к ненавистной бабке. На пороге появился Семён. Он был пьян, но стоял на ногах.
- Что стоишь, видишь бабушке плохо! Помоги мне её поднять,- выпалил я.
Семён подскочил, схватил на руки лёгкое тело бабушки, и отнёс на диван.
- Витёк, что случилось?- спросил он.
- Не знаю. Мыла посуду и вдруг упала. Я к ней, а она что-то бормочет, а что, понять не могу. У меня комок к горлу подступил и слёзы чуть не задушили, так мне горько стало! И тут ты пришёл. «Скорую» вызови, может жива ещё,- вытянул я из себя фальшивые слова, как фокусник голубей из шляпы.
          Семён вызвал скорую помощь, а сам присел на диван к бабушке, гладил её жидкие седые волосы и пьяно выл, как одинокий волк на тощую луну. «Придурок, как же я вас всех ненавижу», подумал я, презрительно бросив взгляд в сторону дивана.
 «Скорая» приехала быстро. Врач, осмотрев бабушку, развёл руками. Мёртвых воскресить невозможно. Её похоронили, благо на это дело у неё деньги были припасены. Меня же не покидала мысль, как избавиться от брата и сестры. Брата можно было без труда прихлопнуть, напоить, да утопить в речке. Я для этого весной лодку собрался купить с мотором, деньги стал откладывать, а вот как от сестры избавиться?  Может и сестру на рыбалку взять, да из лодки выкинуть. Она и плавать не умеет. Какая прекрасная идея посетила мою голову! Я был доволен своей сообразительностью и даже душа запела.
               Осень ушла, спрятав печаль на дне кривобокой речки. На дворе резвилась зима, почёсывая лохматые бока об углы старых пятиэтажек. Ветер, спрыгнув с крыш новых высоток, бежал по дороге, волоча за собой шлейф белого снега. Время двигалось к новому году, давя под ногами серые будни. У меня сегодня был выходной. Я проснулся, когда уже солнце выползло из сумерек и наполнило светом начинающий день. Нинка была уже дома и пекла пироги, а брат валялся на диване, уставившись в телевизор.
- По какому случаю пироги?- спросил я, заходя на кухню.
- Меня сегодня с работы отпустили, зато завтра придётся задержаться. Я тесто купила в буфете, вот и решила пирогов с капустой испечь. Ты хоть руки помой, а потом уж за пирогами тянись,- одёрнула она меня.
Я быстро умылся и заглянул в комнату, где Семён, расплывшись по дивану маялся от скуки.
- Слышишь, Нинка бутылку водки купила, не знаешь зачем? – спросил он меня.
- Не знаю, может подаст к обеду по рюмочке,- ответил я.
- С пирогами? С пирогами только чай пить можно, или молоко. А я бы от стаканчика водочки не отказался, да с пельмешками,- мечтательно произнёс Семён.
-  Вам бы только водку пить. Бутылку не трогать, на дело взята, - услышав наш разговор, заявила сестра, сердито поглядев на Семёна.
- Нет, так нет,- недовольно пробурчал он.
Сестра, поужинав, куда-то упорхнула, прихватив несколько пирожков, со словами:
- Эдика угощу.
- У нашей Нинки хахаль появился, вроде у них всё серьёзно,- произнёс Семён.
- Может она замуж выйдет и с квартиры съедет. Она тебе ничего об этом не говорила? - поинтересовался я.
- Нет, мне кажется, что она этого Эдика сюда поселить хочет. Тут как-то она спросила, не хочу ли я на съёмную квартиру съехать. А я что, дурак что ли! Ага, сейчас! Я своё место в квартире Эдику уступать не собираюсь. Да ну эту Нинку, давай лучше выпьем,- предложил Семён.
Он достал из холодильника бутылку водки  и, погладив её гладкие холодные бока, поставил на стол.
- Что, нравится? – спросил, усмехаясь, я. – А ты по стаканам разлей, а Нинка себе ещё купит.
«Нет, я конечно не алкоголик, но задарма почему не выпить! Положительные эмоции нужны, а то на душе черти скачут, к пропасти меня тащат, чтобы потом на обломках моей судьбы устроить себе праздник», подумал я.
- Ты знаешь, Витёк, Иван с Михой вот такую же выпили и сейчас в морге веселятся. Водка палёной оказалась. Торговала бабка Настя со своей хромой Ольгой. Так вот их в милицию забрали, а всю водку конфисковали,- сказал с горечью Семён.
- Что, дружков жалко? Как же ты среди них не оказался! Не сомневайся, Нинка палёнку брать не будет. Когда ты видел, чтобы Нинка дешёвую водку брала! Это ты можешь фунфуриков набрать и пить. Как ещё жив!- сказал я.
- Согласен. Нинка плохого не возьмёт. Может она для своего Эдика взяла? Обычно, если она заранее берёт спиртное на праздник, то прячет подальше, а сегодня на самое видное место поставила. Наверно наше терпение и силу воли испытывает. А мы сейчас её уговорим.
- Кого? Нинку?- спросил я.
- Водочку, что бы пошла хорошо,- улыбаясь ответил Семён, открывая бутылку.
Он налил каждому по пол стакана и мы выпили, закусывая тонкими ломтиками варёной колбаски, которую я достал из холодильника.
- А давай ещё, пусть вторая первую догоняет,- предложил Семён.
- Давай,- согласился я.
Водка быстро кончилась. Полились разговоры о жизни, о каких-то пустяках, которые после выпитого казались огромными, и очень важными. Время, выпрыгнув из стакана, потекло на пол и стало заполнять квартиру сумерками. Разговор начал завязываться в узлы, которые всё тяжелее стало развязывать. Вдруг боль скрутила живот, а тошнота заполнила рот и уже стало не до разговоров.
- Вот на какое дело Нинка взяла бутылку водки, и прятать не стала. Водка то палёная! Знала, гадюка, что не устоим. Теперь квартира ей достанется. Стерва,- пробормотал я, скрипя зубами, и еле выдавил из себя:
– Семён, скорую вызови.
Мои слова потянулись к Семёну и обрывками легли у его ног. Он уже почти ничего не слышал и не видел. Я свалился с табуретки, и сжался в комок от боли. Черти хлопали в ладоши, а Дьявол ждал меня у чёрной пропасти небытия.
           Я не слышал, как пришла Нинка с Эдиком и его сестрой Полиной. Полину взяли, чтобы со мной познакомить. Вдруг она пригласила бы меня в своё одиночество, а я бы не отказался? Всё продумала сестрица, и не докопаешься до её тайного замысла. Меня с Семёном снесли на кладбище. Через некоторое время она продала квартиру, и купила другую, чтобы ничто не напоминало ей об этой истории. Мы с братом иногда приходили к ней в сны, стучались в двери её души, и, не достучавшись, уходили за край неба, таща как камни свои грехи.