Мысль о любви упорно точила мозг
грубой наждачной бумагой, бросая мост
памяти над рекой забвения, берега
соединяя как будто, но, в сущности, ни фига,
то бишь ничуть, не справляясь с задачей той.
Мысль о любви оставалась пустой мечтой.
Сколько их: тщетных мыслей? скупых надежд?
женщин, снующих по комнатам без одежд
или в одном исподнем Intimissimi?
Сколько их? – Не сочтёшь! Да и бог бы с ними –
чёт или нечет – разве число столь важно?
Мысль о любви наивна, но столь отважна,
что и меня заражает своей отвагой:
ночью чернильной хватаю перо с бумагой
и, будто впрямь под диктовку извне, строчу
стансы к тебе и о том, что любви хочу,
не понимая: любви твоей или вообще?
Мысль о любви не из самых простых вещей.
Мысль о любви имеет секреты смысла.
Ручку возьми – напиши в ряд простые числа.
Что цифра «семь»? перечёркнута посередине
наискосок? То-то вот и оно! Отныне
знай: ты седьмую заповедь из скрижалей,
по убежденью исполнить – готов едва ли.
Что за завет? Не знаешь? Забыл? – Однако!
Слово не воробей. Не красней, бумага.
Сказано в той седьмой: «Не прелюбодействуй», –
что в переводе: «Чужую желать – злодейство».
Многим запрет этот не по нутру совсем.
Вот и черкаем, по Фрейду, мы цифру «семь».
Так ли, не так понимаем мы суть завета?
Если ученье – свет, дайте больше света!
Слово сошло и учило любить друг друга.
Может ли быть другим внешний абрис круга?
То-то вот и оно: быть другим – не может!
Так и любовь... безгрешна! спаси мя, Боже.