В прошлый июнь в Московском районе Очаково, в том самом, где выпускают молоко и квас и никогда не смешивают, Гуров узнал, что у него будет новое сердце, и оно станет гонять кровь не хуже прежнего. Тогда в тёплом июне он сидел у кабинета УЗИ, куда только что вошла Дарья, сидел и вслушивался в тихие голоса за дверью, пытаясь их как-то трактовать в свою пользу, но на самом деле он даже и не старался, а только делал вид, боясь услышать, что нет, не будет оно биться, с чего бы. Из кабинета послышался Дарьин голос, она что-то говорила врачу, не разобрать, но интонации были хорошие, в них не было разочарования. Сейчас Гуров, как собака, не понимал слов, а только улавливал плохие или ободряющие ноты. И вдруг среди всего этого бормотания и неразберихи раздался громкий чёткий удар, потом ещё, ещё и ещё, и снова всё стихло. Боясь услышать что-нибудь ненужное, опровергающее его догадку, он вскочил и быстро вышел из коридора медицинского центра на такую же невзрачную улицу. В воздухе кружился тополиный пух. Он походил по маленькой аллейке, ловя и отпуская пушинки. Потом сел в машину по кличке Финт и занял там выжидательную позицию у открытого окна, оттуда сквозь тополиную метель ему был ясно виден вход. Как только Дарья выйдет, по выражению её лица и походке всё сразу станет ясно, и он успеет подготовиться за то время, что она будет идти к машине. К лучшему или ни к чему. Она вышла, и другое его сердце забилось ровно и окончательно. Ребёнок! Но это было тогда, давно, в прошлом году.
Сегодня четыре сердца - Гуров, Дарья, трёхмесячная Варька и Каркуся, их собака - ехали на дачу, начинались майские праздники. Они волновались, как там, на старой даче, они будут справляться с Варюнделем, Пастором Хрюком, потому что Варька хрюндит, и Элефантом, потому что, если оттянуть ей уши, то вылитый слон, прозвищ была бесконечная череда. Окрестности из салона оглашала босоногая уроженка Кабо-Верде Эвора, но она вполне могла бы родиться и здесь. Идут ей эти холмы.
«Слушай, - сказал Гуров, убавляя громкость, - как странно, что мы все здесь собрались в одной машине, всё это невозможно охватить робким умом». Гуров на секунду бросил взгляд через плечо, где на заднем сиденье в люльке спала Варька. «И все мы едем на дачу по круглой планете и не падаем, - продолжил он. Едем и думаем, как здорово всё совпало: атмосфера, притяжение, рождение и собака». Дарья, как обычно она это делала, пропустила его пространные рассуждения мимо ушей и сосредоточилась на главном. Когда Гуров говорил с такими особыми интонациями, она почти сразу переставала слушать, что давало ему возможность говорить долго. Планетой Земля он только разогревал себя, дальше наступал Космос. «Вот я думаю, будет ли на даче свет? - наконец сказала она. - И подключи, пожалуйста, сразу воду. Нам с Варькой сразу нужна вода». Остаток пути они ехали молча.
Прекрасный день и солнце. Они выгрузились у калитки, но покой не наступал. Варюндель кричал. Гуров и Дарья молодые родители, не в том смысле, что молоды, а в том, что Варька их первенец, и всему приходится учиться с нуля. Их мамы умерли, и некого спросить. Гуров затопил печку, чтобы прогреть отсыревший за зиму дом, потом нырнул в полузатопленный колодец и по пояс в ледяной воде долго нащупывал вентиль, нащупал, и вода пошла. Пока все были заняты не им, Каркуся бегал по Гуровскому холму над рекой и азартно собирал весенних клещей, время от времени подходя на осмотр.
Чтобы успокоить ребенка, Дарья вышла с коляской за калитку и стала катать Варьку по дачной улице. Иногда крик затихал. Гуров дал себе минутку посидеть в беседке над гудящим перекатом, там когда-то стояла мельница, но он её не застал. Только шум плотины теперь слышен по ночам, когда стихают все лишние звуки. Отдохнув, он встал и пошёл в домик. Старенький покосившийся домик с маленькими окошками, полностью затянутый зеленью. Осенью он сначала становился пурпурным, а потом листва облетала и обнажала тоненькие почерневшие брёвна. Летом даже за несколько шагов его ещё можно было принять за зелёный холм, и только потом, подойдя ближе и под нужным углом, в нём различалось углубление – пещера, это значит, ты стоял перед самым входом на веранду. Внутри холма - печка, по углам щели. Домик задумывался, как временный, но остался надолго. Рядом с ним высился большой ладный сруб с тремя мансардами, по числу детей, одним из которых и был Гуров, он и две его сестры. Но большой дом пустой, ни полов, ни окон, ни дверей, а лето движется за летом, тут только успевай.
Гуров оставил дверь открытой, чтобы проветрить дым, ползущий из трещин в печке, и принялся создавать у окна свои бутерброды. Дарья и Варька ещё гуляли, и было пока время перекусить. Потом всё снова завертится. Это же Варька. Не оторваться от неё, что-то он всё время выглядывал в её таких же серых как свои глазах. Поздний отец - лучший отец. Уже были порезаны кольцами помидоры, пахла буханка Зарайского чёрного хлеба, оставался только сыр, и чайник закипал, как скрипнула калитка. Вернулись дети и женщины, и вроде они укатали друг друга, стояла тишина. Гуров развернул сыр и поднял глаза к окну просто так, посмотреть, как они буду проезжать мимо. Всегда интересно посмотреть из окна на тех, кто сейчас должен зайти в дом, ты как будто незримо идёшь у них за плечами. В полной тишине мимо окна катилась коляска, и Дарьи рядом не было. Он успел подумать, что это за игра такая, глупая игра. Коляска набирала скорость, съезжая под уклон, и катилась она прямиком к пустому пруду, выложенному по краям грубыми камнями. Этот пруд лет двадцать назад Гуров сам же и выкопал, и притащил эти оставленные ледником валуны с берегов Осетра. Пружина наконец разжалась, и Гуров рванул, больше не гадая почему. Он выскочил на веранду, до пруда оставалось метра три, и коляска сейчас стукнется левым колесом о камень, на этой скорости она обязательно перевернётся, и Варюндель, его любимый Варюндель, вылетит головой на камни. Всё это он ясно представил, так и должно было произойти, но он оттолкнулся и совершил свой самый главный олимпийский прыжок. Гуров поймал коляску, коротко выдохнул и медленно повернулся, одновременно с ним, закрыв калитку, повернулась и безмятежная Дарья, и они удивлённо взглянули друг на друга. «Дашка, ты что?» Она подошла и взяла из коляски растревоженную кричащую Варьку. «Я закрывала калитку. Я поставила коляску на тормоз. Я проверила, - сказала она. - Но не случилось, давай выдохнем». «Не случилось», - повторил Гуров и заглянул в серые глаза своей дочери.
Каким будет начало, каким конец, Гуров любил гадать долго. А Дарья занялась насущными делами, теми, что посередине, теми, что сейчас.
Май 2018