Через гору Алчак тяжело переваливала ассенизаторская машина. В жиденьких колонках потрескивал Хендрикс. Вымпел красного шёлка бил собачку с головой на пружинке по бульдожьей морде. За рулём атмосферного автомобиля сидел загорелый парень в рыжей бандане и излучал стойкое жизнелюбие. Но близко знакомиться мы с ним не станем, а обратим наше внимание на поджарого парня, голосующего там впереди. Мгновение растягивается, замедляется, мы смотрим сквозь лобовое стекло, из колонок режет крымский зной Джими. Сашка Гуров на обочине вскидывает руку, тормозя исчерпывающего ассенизатора.
Собачка с пружинкой покачивает головой, вымпел мечется по кабине грузовика. Последнюю неделю Гуров провёл на исчезающем теперь в зеркале заднего вида гиганте Меганоме. Мыс растянулся вдоль побережья Чёрного моря, с одной стороны увенчанный белым маяком, а с другой трудными скалами.
Неделю назад белый как зима Сашка добрался до Судака, выгрузился из душного автобуса на верхний уровень Судакского автовокзала и незаметно для окружающих отметил факт прибытия глубоким вздохом. Минуя ряды довольных своими шутками и возможностью большого обмана таксистов, он спустился по ступенькам вниз и удачно без всякой задержки пересел на маршрутку, везущую в Капсель. Многие отдыхающие в Судаке опрометчиво полагают, что Капсель - это дикий пляж, настолько дикий, что там можно даже пожарить шашлык. Не будем разубеждать отчаянных людей, а возьмём с собой пару пятилитровок воды.
Гуров шёл по узкой полосе вдоль моря, над левой его рукой нависала громадина Меганома, здесь всё ещё попадались девы, сидящие на больших камнях, но вскоре закончились и они. Оглушённый цикадами, Сашка поднимался всё выше и выше, чтобы перевалить через хребет и по другую сторону упасть в объятья чистой безлюдной морской волны.
Цугцванг - шахматный термин, который применим и к неопытным мечтателям, ползущим по Меганомским камням к чистому морю, экзотике и уединению, и как и в шахматах, он означает для игроков только одно, что любой ход ползущего приведёт к ухудшению его позиции на скале. На этот раз узкую тропу над пропастью закупорили две юные белокожие москвички, острые девичьи груди вот уже четверть часа льнули к камням и ласкали раскалённый на солнце Меганом, ноги сковало страхом, мозг в панике раздавал команды по выживанию и тут же отменял их, не давая девушкам пошевельнуть и пальцем. За спиной у подруг висели аккуратно уложенные новенькие рюкзаки, каждая из них держала в руке по пятилитровой баклажке с питьевой водой. Цугцванг. Положение казалось безвыходным. Гуров скинул рюкзак, пристроил на камнях воду. Ника и Рая. Одну за другой он шутя провёл их над пропастью. Сбегал за своим рюкзаком, сбегал за баклажками. Пересчитал всех, вышло две девушки, три рюкзака, четыре пятилитровки воды и один Гуров.
В конце июня в скалах ещё не так много людей, будущие обитатели ждут отмашки первого июля, чтобы уже точно быть уверенными в том, что лето началось, холодные течения устаканились, горы прогрелись и рыбы уже не принимают упавшие в море обнажённые тела за недоразумение или корм. После наступления первого июля наиболее удалённые от солнца жители выжидают ещё неделю, чтобы уж наверняка, и тонкой струйкой тянутся из своих местечек на мыс. Завсегдатаи долгие годы приезжают сюда, становясь для вновь прибывших, подросших и жаждущих верной приметой лета.
Спустя четверть часа далеко внизу под девичьими ногами в тёмно-синих волнах замелькал зловещий акулий плавник, заставив Нику и Раю ахнуть в предвкушении новых смертельных опасностей и с удвоенным проворством постараться не отставать от Гурова ни на шаг. Такого проводника не стоит терять из виду, ведь именно за этим они и приехали сюда, презрев пансионаты и частный сектор, взвалив на плечи рюкзаки и отправившись в поджидающую их бытовую неустроенность и манящую сверкающей свободой неизвестность. Между тем Акулий плавник - это всего лишь кусок скалы, торчащий из моря в сотне метров от берега, ветра и течения придали ему точную узнаваемую форму. Терпеливые мамы обучили нас отличать четвероногих ещё в те времена, когда мы сами делали первые нетвёрдые шаги по городским улицам, неустанно повторяя своим чадам: «А это собачка, гав-гав, а это котик, мяу-мяу, а вот это плохой пьяный дядя на четвереньках». Те же самые мамы научили нас распознавать и никогда не виданные нами из-за борта детской коляски опасные акульи плавники. Ошибка невозможна, из воды перед Сашкой и его спутницами высился огромный акулий плавник, давший, в конце концов, название и всей бухте, самой большой среди прочих разбросанных по мысу морских закоулков.
«Рая, Рая», - тихонько толкнула подругу в бок Ника и взглядом указала на спускающуюся к бухте тропу, по тропе к ним поднимались два абсолютно голых человека с компактными рюкзаками за плечами. Миниатюрная девушка и с ней высокий длинноволосый спутник. Оба, как бронёй, покрыты тёмной бронзой загара. Поравнявшись с ними, хрупкая девушка резко в одно движение сбросила свой груз с плеч, вскрикнула, словно одичавшая трепетная лань, и в несколько хищных прыжков оказалась на спине у Гурова, сомкнув кольцо рук и ног на его беззащитном теле. Сашка медленно поставил на землю рюкзак, который хотел было уже закинуть себе за спину. До тех пор пока на нём не повис этот сбесившийся удав, он не замечал приближение опасности, как и любой сытый царь зверей межу трапезами, он предоставлял стадам и одиночным рептилиям какое-то время пастись без его вмешательства. Голая бестия чуть ослабила захват ног, и Гуров, обвив её шею, легко перебросил девушку через голову вперёд, та пружинисто приземлилась на ноги и, вывернувшись из Сашкиных рук, хохоча как ангел мщения, прыгнула и вновь повисла на нём. Всё это походило на акробатический рок-н-ролл, в котором кроме физической формы оценивается ещё и эмоциональный накал участников. Ника и Рая застыли в некотором смущении. «Люба, змея», - рассмеялся Сашка, обнимая бешеную терзающую его щёки Любовь. «Сашка, дорогой ты мой архетип, - нараспев заговорила Люба, - как же хорошо встретить тебя в этих горах. Мой Московский герой». Её обнажённая фигурка то и дело касалась Гурова, будто без этих прикосновений было бы невозможно в точности донести смысл сказанных ею слов. Всем было очевидно, что этот пазл уже когда-то собирался вместе, но южный ветер разметал по воздуху его отдельные яркие кусочки. Опомнившись, они одёрнули невидимые глазу одежды и вернулись к своим спутникам. «Это Гена», - представила длинноволосого парня запыхавшаяся от борьбы Люба. «Рая, Ника, из столицы», - в свою очередь отрекомендовал подруг Сашка. Люба окинула их оценивающим взглядом. «Девушки, это Любовь, - улыбнулся Гуров, - поэтесса, терзающая плоть». Привстав на цыпочки, Люба дала ему подзатыльник и оставила руку у него в волосах, трепля его гриву. «Гена, а это Сашка, мой старинный друг. Когда я буду сходить в могилу, он будет всё так же светел и смел». Девушки всё ещё смущались смотреть в сторону обнажённого Гены, хотя одна, кажется Рая, была посмелей. Заметив это, Люба обратилась именно к ней: «А вы давно знакомы с Сашкой? Я не помню вас здесь, он бы не смог утаить от меня таких женщин». Рая, та девушка, что показалась Любе посмелее, откликнулась неожиданно дерзко, что Любу только ещё больше раззадорило: «Мы познакомились только что, Саша нам помог на горе. Но за дальнейшее я, конечно, ручаться не стану». Люба всмотрелась в девушку повнимательнее. В противовес ей она была высокой и огненно-рыжей, такие, если спустят себя с поводка, могут и покусать. «Здесь ни за что нельзя ручаться, ни за что, это верно», - задумчиво произнесла Люба. «Ну тогда до встречи в бухте, я непременно хочу стать участником всех этих событий. Непременно. Сашка, мы танцевать, а завтра я у твоих ног. Ты на Акульем встанешь или на старом месте?» - проворковала Люба. «На Акульем, если там свободно, потом посмотрю, может, съеду». «Там нормально, - подтвердила Люба, - сейчас ещё пусто, стоит вполне себе бесполезная коммуна человек на семь. Мирно варят свой мозг в черепах. Тихие. Всё, Сашка, Коктебель ждёт своих денег, и мы пошли». «Гена!» - салютуя, Гуров приложил руку к воображаемому козырьку, тем самым заканчивая бурную встречу и взваливая рюкзак на плечи. Проходя мимо Раи, Люба приподнялась на цыпочки, приложила губы к её уху и легонько прикусила ей мочку, после чего, призвав Гену, скрылась среди камней.
Солнце в бухте заходит рано, Меганом глотает его как вынужденную таблетку от бессонницы, но, пробежавшись вдоль мыса и взобравшись по скале на маяк, можно выгадать часок-другой для созерцания заката, ну а если ещё встать на цыпочки и заглянуть за край, то ложиться спать уже не представляется возможным, до того окружность нашей планеты будоражит воображение своими формами. Однако тень, упавшая на бухту, только оживляет аборигенов, теперь им не приходится подчинять свою жизнь причудам температуры на солнце, и они варят только что оторванных от подводных камней мидий, собирают скудные дрова и составляют новые ночные альянсы, и так вплоть до появления на небе первых звёзд. Но пока горы пустоваты.
Сашка и его спутницы ступили на долгожданный пляж, бухта была свободна, только в центре между камнями полоскались на лёгком ветерке зелёный выцветший тент и две палатки. У моря голая девушка, выгоревшая до черноты, натирала мелкой галькой кастрюлю, добавляя в шум прибоя домашний звук. Тощий и уже не так неожиданно голый голубоглазый парень со светлыми дредами вышел из-под тента и молчаливым кивком поприветствовал Гурова, из палатки раздавались мерные звуки джембе. Девушкам тощий послал благосклонные кивки и, вскинув руки вверх, будто сдаваясь на милость невидимого бога, направился в море.
«Всё ваше, - Гуров широким жестом обвёл рукою бухту. - Обживайте, а я буду вон у того камня. В полдень вы сможете оценить его хорошие стороны. Увидимся завтра». И развернувшись, шурша по гальке чёрно-белыми кедами, он пошёл к большому валуну на краю бухты. Несмотря на недавние дерзкие речи Раи, девушки не решились нарушать чётко очерченное уединение Гурова, свалили рюкзаки по другую сторону от разделившего пляж тента и принялись раздеваться для первого ритуального купания в море. Так сразу скинуть все одежды им всё-таки не удалось, на землю, кроме лёгких брюк и рубашек, защищающих белые тела, пали только лифчики. Робея от собственной смелости, они постарались поскорее скрыться в волнах. Не всё сразу. Из моря за ними наблюдал только тощий, но его можно не брать в расчёт, так, бестелесная голова над водою.
Сашка расположился среди знакомых камней, не спеша входить в море. Море подождёт до ночи, оно неизменно хорошо, а вот камни, камни бывают изменчивы, он знал их до мелочей, где и в какой трещине он хранил в прошлые годы свою зубную щётку, где складывал маленький защищённый от ветра очаг, где прислонял спиной лёгкую фигурку Любви, всё оставалось на местах, но, как в старой квартире, где в ваше отсутствие побывал гость, в камнях всё было немного не так. Они менялись. За несезон море подмыло берег и съело ещё одну часть пляжа, со скал скатилось несколько новых валунов, и они заняли своё пока неясное место в этой импровизированной меблированной комнате. Камень-холодильник за зиму ещё больше оторвался от земли и понемногу погружался в солёную воду, с каждым годом всё дальше и дальше. Эта комната была отделена от основного пляжа грядой небольших безымянных камней, а возле холодильника был свой обособленный вход в море, и, если правильно растянуть тент и палатку, без твоего ведома никто лишний сюда бы не посмел подселиться. В отличие от всего пляжа Гуров мог сам выбирать своих соседей или не выбирать никого. В сезон вся бухта уставлена палатками, и если ты ищешь тишины, то даже не суйся на пляж, поднимайся выше над морем и живи в горах, там места хватает на всех.
Сашка скоро установил палатку, забросил в неё рюкзак и принялся разравнивать гальку для первой своей летней постели, заботливо взбивая холмик в изголовье и придавая ему форму подушки, наконец, сделав всё, как нужно, он расстелил поверх камней новенькую пенку. Все возможные дни Сашка спал под открытым небом. Палатка использовалась им для хранения вещей или на случай дождя. Большего от неё он и не ждал. Сумерки уже смешались с серыми скалами, а луна ещё не выкатилась из-за маяка. Июньская вода похожа на осеннюю сливу, она прохладна, она созрела, она синяя. Сашка сбросил с себя одежду и вошёл в море. Тысячи огоньков отмечали каждый его шаг. Светящийся планктон сталкивался с кожей и вспыхивал изумрудным цветом. Сашка нырнул, оставляя за собой млечный путь из мерцающих рачков и водорослей. «Вот я и снова звёздный человек, мама!» На земле прошёл час, и этот час не прошёл бесславно и не плюхнулся сквозь жерло песочных часов вниз, а остался на балансе. Усталость брала своё, звёзды уже появились, и Сашка улёгся спать. Устроился поудобнее, укутался в спальник и закрыл глаза.
Ему снилась белая коробка, где верх, где низ, не разобрать. Никак не получается собрать мысли и удержать на коротком поводке, их снова будто центрифугой размазывает по стенам, и всё приходится начинать сначала ради того только, чтобы просто за что-то зацепиться. Собирать остатки сил, самые последние, те, что плетутся вслед за отчаявшимися, Гурову было не привыкать. С самых юных лет он боролся во сне, и враг всегда был один - чёрная бездонная воронка. Каждый раз он почти проваливался в неё, но то самое подкрепление, что движется вслед оставленным надеждам, всё-таки успевало. У детей это называется «два с половинкой, два с четвертинкой, два с хвостиком», потом пауза, и нужно ещё немного подождать. Тогда может быть. Но то детская считалка.
Это случалось с Сашкой только тогда, когда он засыпал ничком, в первые секунды между дрёмой и настоящим сном, в тот самый миг, когда мозг переключает тумблер и неясно, спишь ты или ещё бодрствуешь. Спящие на спине пугали Гурова в равной степени, что и те, кто уткнулся лицом в подушку. Только свернувшись калачиком, можно ощутить всю свою человечность, но для того чтобы заснуть, нужно ещё повертеться, и вот тогда чёрная воронка брала своё. Сашка знал, что не спит, беззвучно кричал, голова застревала в подушке и быстро теряла связь с телом. Всё рассеивалось, втягиваясь в чёрную дыру, у бездны, как у паука, нет зубов, она не жуёт, а сначала превращает вас в кисель и уж потом вставляет туда коктейльную трубочку. И вот тогда, когда отлетала последняя надежда, но ещё была видна там вдалеке жалким белым комочком, и личность испускала дух, Гуров сжимал кулаки. Гуров собирал себя заново. Гуров отрывал голову от подушки, без сил заваливаясь на бок.
Радоваться или грустить, но в белой коробке обнаружилась капельница, уходящая глубоко в Сашкину вену. Обычный сон, не бездна. В нём можно пожить и даже зажиться. В больницах Гуров пролежал всю зиму, и в каждой новой палате ему отчего-то не везло с окном. Пейзаж футболил назад в голову, и так он измучился среди этих поломанных людей без стоящего пейзажа, что каждую ночь снилось ему, будто, как только он закрывает глаза, его соседи по палате тоже гаснут, и гаснет свет, и рассмотреть их можно только в рентгеновском аппарате. А он вроде врач или божество какое, присматривающее за своими непрочными созданиями. На рентгене с неоспоримой чёткостью видно, что у каждого голова заполнена вязкой жидкостью, в ней колышется чёрная прямоугольная коробочка, а там бездна. И как это он недоглядел, когда это случилось. Всю ночь, рассматривая снимки, Гуров очень досадует о поломанных людях.
Сашка поочерёдно проснулся сначала в зимних общих палатах, а потом здесь, в личной белой коробке с капельницей, проснулся от нарастающих ударов в дверь. Дверь, к счастью, была, этот факт может порадовать кого угодно. Он вдруг понял, что стучат уже довольно давно, просто сначала это делали робко и деликатно, но теперь, видимо, теряли терпение. От мощи незнакомца становилось не по себе и ещё от того, что он стучал с ровными интервалами, не срываясь и не меняя темпа, прибавляя только приложенную силу.
Переполненные впечатлениями Рая и Ника поставили палатку, решив растянуть её по всем правилам завтра, а сегодня спать под убаюкивающий шум прибоя. Ведь они получили, что хотели: палаточную скорлупку на берегу стихии и планы на будущее. Когда в темноте поднялся лёгкий ветерок, донося из-под соседнего тента всё те же звуки джембе и запах варёной рыбы, они уже спали.
В Коктебеле в кафе для рок-бедноты полным ходом шёл концерт, гитарист был пьян и выдавал хорошие вещи. Вокруг Любви кружились теперь не только Гена, но и половина завсегдатаев заведения. Всем она обещала что-то несбыточное, но вполне возможное. Тела разбивались о гитарные рифы, а море начинало штормить. Улучив момент, разгорячённая Люба выскочила из открытого кафе на берег. Нескольким случайным свидетелям удалось разглядеть, как девушка, теряя одежду, вышла из круга света и с разбегу нырнула в море. Покачиваясь на волнах, она думала о Сашке. Берег с мигающими огоньками то появлялся, то исчезал. Она уносилась на оставленный Меганом, где он сейчас, наверное, спит, маленькая свернувшаяся калачиком фигурка у моря, такой смертный, такой живой Гуров. И ей неодолимо захотелось к нему. И зачем она, к чёрту, поехала в Коктебель, инерция, взяла слишком большой разгон. Преодолев всё возрастающие волны, она вошла обратно в свет, собирая и натягивая на мокрое тело одежду так, чтобы это не осталось незамеченным журавлями, гуляющими с синицами на каблучках. Гена это тоже видел, но нагота - это пустяк, приманка для буржуазии. Взглянув на Любовь, он понял, что она приняла какое-то решение, и уже заранее согласился стать добровольной частью этого плана. В конце концов, эта звезда грела и давала надежду, что до её дна он так никогда и не доберётся.
«Найди такси» - бросила Люба в шум барабанов и гитар. «Мы уезжаем? - развёл руками Гена. - Мы же на всю ночь, разве не так хотели?» «Нет, Генка, ты оставайся. Возвращаюсь только я. Надеюсь, ты закроешь собой этот Коктебельский фронт». «Так давай поедем вместе сейчас или на рассвете. Куда ты мчишься?» - досадовал Гена. «Нет, одна. Вызови такси, будь другом, и не терзай меня, это руно, всё одно, пропадёт зазря». И он сдался. И хотя внутри у него всё ещё клокотало, он любил эти внезапные прощания, эту Луну и этот Крым, где всё разрывается и снова склеивается без швов.
Сашка выдернул капельницу из вены, чтобы встретить настойчивого посетителя во всеоружии. Теперь, когда стало ясно, где пол, а где стены, он крепко стоял на ногах. Он подошёл к двери и дёрнул за ручку, дверь беззвучно распахнулась, и из проёма на него хлынула чернота и звёзды, всё это вылилось на его счастливую голову, превращая больничную комнату в белую пену. Двое склонились над ним, тормошили за плечо, вода стекала с их длинных волос и как горячий воск капала на кожу. На море бушевал нешуточный шторм, разбиваясь о несокрушимую преграду. Славный камень-холодильник надёжно защищал от ударов волн. Сашка сел, прислонившись спиной к камню-креслу, и оглядел пришельцев. Выглядели они измождённо, вся одежда на них промокла, под полной луной детали бедствия можно было рассмотреть, как под фонарём на бульваре.
«Палатку залило, вещи мокрые, и вас снова нужно спасать, так?» - произнёс Гуров, поднимаясь со своей уютной постели и представая в лунном свете в своём лучшем костюме. На этот раз никто не смущался и не отводил глаз. К голым людям быстро привыкаешь. В них нет ничего необыкновенного. «Снимайте одежду и вешайте сушить», - скомандовал Сашка, натягивая джинсы. «Спальники тоже мокрые?» «Всё до нитки», - резюмировала Рая. Молчаливая Ника согласилась. «Ладно, будьте здесь, сейчас принесу вашу палатку сюда, сегодня можете спать в моей. Возьмёте мой спальник, а там и до утра недалеко». Он ушёл и вернулся, неся в руках бесформенный мокрый кулёк палатки, внутри неё бултыхались вещи. Девушки, уже отбросив всякий стыд, развешивали бельё на камнях. Когда разверзаются пропасти и бьётся море, не до трусов. Да и кого они могут защитить, когда бездна? В лунном свете белые, без тени загара тела горели, словно лампочки, освещая только себя. Кто там разберёт, что таится в той мгле. «Вот Рая, кажется, красивая девушка», - подумал Сашка. «Да уже даже не кажется, решено. Шторм, спасение, удары волн, и вот они, лампочки, призывно горят под луной. Всё сходится, и барабанщик под тентом тоже не отстаёт, хоть он и фантик, гонимый ветром», - обречённо рассуждал Гуров. От неизбежности происходящего у него по солнечному сплетению пробежал холодок. Всё вокруг толкало людей, пододвигая их ближе друг к другу. Ну же, не тяните. Стихии не могут бесконечно работать, они идут на спад. «Рая, берите спальник, идите в палатку. Спокойной ночи», - отрезал Сашка, лишая гонорара отчаявшихся сценаристов.
Сашка оставил девушек и поднялся по тропе над бухтой, до рассвета час. Этот день мог бы начаться прескверно, как уже начинался не один день, но тишина, и буйства моря почти не слышно. Внизу укладывались спать Рая и Ника. Ночь кончалась с чистыми лёгкими, без криков и стонов.
Чем выше над морем, тем грандиознее лунная дорожка. Она уже не та, что слабо мерцает впритык у воды. По ней пройдут люди, случится великий исход, а ей будет хоть бы хны. Люба остановилась в том самом узком месте, где застревают, боятся и ползут по Меганому вновь прибывшие. Отличная штука - застрять между двумя пунктами. Уехать восвояси и не прибыть к концу. Обвив рукой торчащий из расщелины древесный корень, отполированный до блеска сотнями карабкающихся рук, Люба раздумывала, но нет, не о Сашке, не только о нём, мысли порезались и смешались как в бумажном уничтожителе, ничего неясно. Редкое забытьё. Наконец почувствовав, что мышцы, держащие ноги, перестают сопротивляться, стаскивая её вниз, она встрепенулась, побежала быстро, все камни, уступы и повороты были ей известны. На каждой развилке она выбирала верхнюю тропу, не теряя высоты, чтобы обойти бухту с дальней стороны и не шуршать вязким гравием через весь пляж. В мутной предрассветной жиже фотобумагу пейзажа только-только бросили в лоток с проявителем, но она увидела внизу на уступе над штормовым морем Гурова. Он не спал. Первое, что ей захотелось сделать, это сбежать к нему, сесть рядом, а дальше не знаю, что-то всё равно произойдёт, но нет. Со своей высоты она взяла его в руки, она погладила его по голове безымянным пальцем, она пошла дальше. В другой день.
Ноябрь 2017