К Наташе Ростовой пришла старуха-процентщица и сказала, что хорошо Наташе мотыльком блёклым по балам виться, тем временем, как сама она вынуждена своё счастье по копейкам горестным собирать, оттого и в старухи записана, хоть на три года младше Ростовой.
— Отчего же блёклым, — возмутилась Наташа Ростова.
— От того, голубушка, что и коса у тебя короткая, и рот странный, и конечности дряблые, как мне князь Андрей давеча поведал. Я-то в молодости — красавицей была, не чета тебе, да и сейчас баба-ягодка. А давайте меняться книгами? — предложила процентщица, — посмотрим, как Родька тебя прибьёт. Мне страсть как надоело топором по башке получать, да и волосы давно не растут на месте удара.
— А давай! Не хочу пятого от Пьера рожать, а Родион парень видный — глаза горят, как угли в аду.
Наташа сидела в старухиной комнате, когда раздался стук, побежала отворять. На пороге стоял Раскольников. «Неожиданно», — подумала Наташа Ростова.
А Родион как Ростову увидел, так топор на ногу себе и уронил. Взвыл, конечно, но руками Наташу обнял.
Тут пришла Сонечка Мармеладова, серьги заложить, чтобы свечку Родичке купить, да подержать. Остолбенела. Стоит укоризненно глазами на парочку зыркает, какая уж здесь свечка, итак, дверь нараспашку.
— Загубили вы мою линию, Родион, отрезанный, вы, сюжетный ломоть — тварь, короче. А раз так, то я Фёдора Михайловича не подведу, — подняла топор с его ноги и зарубилась.
Лев Николаевич зарыдал, не ожидал такой подлости от старухи: у Достоевского вон как всё завертелось, а у него без изменений, если не считать, что старуха-процентщица по пьяни поколотила Элен, хотя Курагиной и не страшно, всё одно — мраморная.
Я человек добрый и долго смотреть как плачет Толстой не могла, поэтому посоветовала ему пойти к старухе-процентщице и подсунуть липовую телеграмму от Фёдора Михайловича, о том что на её прежний адрес далёкий негр-нотариус из Штатов прислали письмо о смерти неизвестного доселе брата — американского старика-процентщика, ну и с ним завещание на миллион. Хоть старуха теперь светская львица, но от суммы голова закружится, начнёт она собираться, а Лев Николаевич — тюк её по голове топором, и труп Гоголю в мёртвые души подкинет. Да телеграммку на столе оставит, мол, выбыла за миллионом.
Но надо знать Толстого. Он сразу в позу, что ещё за насекомое ему советы даёт? Сам с усам.
Но месседж пошёл и отбил, правда напрямую от негра без ненавистного посредника из Санкт-Петербурга.
Старуха обрадовалась и выслала негру денег, да и фото своё в придачу.
Негр как увидел процентщицу, так сразу и решил задушить, тем более — дура.
Приехал, женился, а старуха с каким-то общим знакомцем закрутила, да так сильно, что и молиться перестала. Негр на радостях сделал своё чёрное дело, и тут же объявил себя внучатым племянником Пушкина.
И всё стало на свои места — Толстой справа, Достоевский слева.
А я подумала о том, как бы хорошо сложилось, если бы старуха-процентщица успела родить незаконного сына от Бонапарта, но тут Лев Николаевич, отбросив косу, нахмурил брови.