Глава 3. Казак Рыжичек в преданиях и в реальной жизни.
Труд А. И. Левшина «Историческое и статистическое обозрение уральских казаков», представлял собой отчёт обработки исторических материалов об истории Уральского казачьего войска и долгое время являлся единственным источником, на который ссылались учёные мужи, в том числе А. С. Пушкин.
«Время, и образ казачьей жизни лишили нас точных и несомненных сведений о происхождении уральских казаков, – писал Алексей Ираклиевич. – Все исторические о них известия, теперь существующие, основаны только на преданиях, довольно поздних, не совсем определенных, и никем критически не разобранных» [Левшин А. И. Историческое и статистическое обозрение уральских казаков. СПб., 1823. С. 1].
Однако в этом труде Левшина нет даже малейшего упоминания о казаке Рыжичке, а также об участии яицких казаков в Полтавской баталии:
«Со времен Петра Великого они были употребляемы в большой части главных военных действий России, – писал Левшин, – как – то: в 1696 под Азовом; в 1701, 1703, 1704 и 1707 против шведов; в 1708 году 1225 казаков были опять посланы для усмирения башкирцев; в 1711 году 1500 человек на Кубань; в 1717 году 1500 казаков пошли с князем Бековичем Черкасским в Хиву; и так далее» (Там же, с. 19).
Однако, уральский писатель И. И. Железнов показал казака Рыжечка, именно, героем Полтавского сражения, где тот победил в честном поединке шведского богатыря. За свой подвиг получил казак Рыжечка от царя Петра 1 «владену» на Яик – реку, со всеми сущими при ней речками и проточками, со всеми угодьями, на веки вечные» (Железнов. Т. 3. С. 30). Вдобавок, Рыжечка попросил царя пожаловать яицких казаков «крестом да бородою»:
«Царь говорит:
– Для кого нет, а для Яицких казаков есть! Секлетарь, пиши во владеной, что жалую Яицких казаков крестом и бородою на веки вечные, чтоб им насчет креста и бороды быть невредимыми» (Там же, с. 30).
Большой интерес вызывает дальнейшая судьба казака Рыжечка, после Полтавского сражения (1709 г.), когда яицкие казаки возвратились на Яик:
«Жил он после того, – писал Железнов, – на Яике лет десять благополучно. Правда вёл он часто спор с киргизским ханом Абдул – Харей (Абдул – Хаир), да это Рыжечке было за потеху. Спорил он с ханом из – за лугов: гонял от них хана и его орду… Хан знал, что Рыжечка и Галифа шведского свалил, так куда, думает, тягаться с таким яроем. Дулся, дулся хан, да и отступился, махнул рукой и в степь удалился.
– А Рыжечка?
– Пошел по указу царя с князем Бекичем в Хиву и там, голубчик, за компанию с князем и всем честным воинством сложил свою буйную головушку» (Там же, с. 33 – 34).
Возможно, Алексей Ираклиевич Левшин (1798 – 1879) на старости лет и читал предание о казаке Рыжечке, записанное И. И. Железновым, что нельзя сказать о другом предании, которое привёл в своей книге В. Н. Витевский:
«Между Уральскими казаками сохранилось предание о Донском казаке Прохоре Дмитриевиче Рыжичке, – писал Витевский, – как об основателе настоящего Уральска и Уральского войска» (Витевский. 1879. С. 279).
Надо заметить, что и само историческое событие в предании, записанном Витевским, относилось к временам Золотой Орды, когда Яицкого войска ещё и в помине не было, т. е. ранее 1584 года:
«За триста лет до Пугачевского бунта, – писал Витевский, – император Михаил был осажден могучею силою Золотой Орды. Между неприятелями находился богатырь, отличавшийся необыкновенным ростом и величайшею силою. Один вид этого богатыря и необыкновенный рост его коня приводили в ужас и трепет Русское войско» (Там же, с. 279).
На призыв императора Михаила, сразиться в поединке с сим богатырём, никто из Русского войска не откликнулся, кроме казака Рыжичка. Не найдя охотников, император вынужден был послать на поединок щуплого яицкого казака, «который, уходя, снова повторил свой обет: «умру или спасу Россию» (Там же, с. 280).
Предания, записанные Железновым и Витевским, были разными по содержанию, но их объединяла одна награда: «владена на реку Яик»:
«Получив от Государя грамоту на р. Яик, звание Яицкого казака и атамана, – писал Витевский, – Рыжичек собрал около себя товарищей и во главе их отправился на Яик» (Там же, с. 281).
А вот, заканчивалось предание, записанное Витевским, хотя, и на трагичной ноте, но иначе, чем предание, записанное Железновым:
«Поселившись здесь окончательно, – писал Витевский, – Рыжичек занялся устройством пикетов и форпостов по р. Яику, все более и более привлекая к себе поселенцев из разных мест России; на самом устье Яика он основал город Гурьев, в память своего любимца и верного товарища Гурия. С этого времени казаки начали заниматься правильным рыболовством, принялись за другие промыслы и торговлю, по – прежнему храбро отражая набеги кочевников. Далее предание говорит, что Рыжичек влюбился в одну красавицу, именем Марию, и женился на ней; но любимая жена невзрачного мужа, вскоре изменила ему и, уклоняясь от мести своего супруга, узнавшего об её неверности, за обедом отравила его» (Там же, с. 282).
Уникальность предания, записанного Витевским, состоит в том, что оно показывает не один исторический эпизод, каким было Полтавское сражение, а охватывает большой период Российской истории, по сути, от новгородских ушкуйников до середины XVIII столетия. Вероятно, отставной урядник С – ев, рассказавший предание Витевскому, под казаком Рыжичком подразумевал дела и поступки нескольких поколений «старых людей». Говорят, что сразу после захвата города Хлынов, великий князь Иван III Васильевич, якобы, распорядился, чтобы церковные дьяки вырезали из всех летописей всякое упоминание об ушкуйниках. Именно поэтому в наше время о них мало что известно, а историки ведут не стихающие споры меж собою. Вероятно, таким же образом после 1725 года перестали упоминать на Яике о «старых людях». Фактически они, вроде бы существовали, а вот, формально, в документах, не показывались, даже, упоминать их всуе (без причины), было под запретом.
Владимир Витевский ставил перед собой цель показать происхождение Яицких казаков от Донских, поэтому не собирался проводить углублённое исследование предания о Рыжичке, а лишь сравнил с другими преданиями, в том числе, о бабушке Гугнихи, которое записал П. И. Рычков. Взяв за основу труд А. И. Левшина, который сам же считал «неполным», В. Н. Витевский сделал вывод, что «все эти источники единогласно свидетельствуют о происхождении Яицких казаков от Донских, образовавшихся в свою очередь из Азовских около половины XVI века. Разноречие происходит только о времени выделения Яицких казаков из Донского войска» (Там же, с. 287). Вероятно, по этой причине В. Н. Витевский не получил должного признания «старых людей», мнение которых выразил писатель В. П. Правдухин:
«Уральские казаки – «люди собственные», – написал Правдухин и добавил, – по их выражению» [Правдухин В. П. Яик уходит в море. СПб., 2011. С. 29].
В тоже время, Владимир Витевский считал, что «начало образования теперешнего Уральского войска относится к концу XVI столетия, именно к последним годам царствования Иоанна Грозного» (Витевский, с. 288).
Не зря же говорят, что «дыма без огня не бывает». Яицкие казаки – атаманы в начале XVIII века несколько раз напоминали властям в Санкт – Петербурге о «возобновление царской «владенной» грамоты войску на р. Яик со всеми впадающими и выходящими из неё «реки и протоки», грамоты, оригинал которой сгорел в пожар, бывший между 1680 – 1690 годами и уничтоживший почти весь Яицкий городок» (Там же, с. 414). При войсковом атамане Иване Иванове (Щербакове), в 1720 году, было послано обращение от имени Яицкого войска к царю Петру 1, где также поднимался вопрос о «владене» на реку Яик. Царь поручил Военной Коллегии, в ведение которой тогда перешло Яицкое войско, разобраться с этим вопросом.
«26 Мая 1721 года, – писал историк Витевский, – Военная Коллегия под председательством князя Меншикова определила, за неимением сведения, из какого приказу была выдана казакам жалованная грамота, отослать их челобитную в Сенат. О распоряжении Сената и вообще о дальнейшей судьбе челобитной нам неизвестно *).
*) В выписке из Оренб. Секретной Комиссии, между прочим, сказано: «Яицкие казаки, быв в разных походах блаженные памяти с императором Петром Великим, заслужили монаршее его благоволение и, в награду за их службу, получили подтверждение прежних своих привилегий». Чт. Общ. Истор. и древ. Росс. 1859 г. т. 3, стр. 108» (Там же, с. 416).
По моему глубокому убеждению, Яицкое войско получило жалованную грамоту от царя Петра 1, которая оказалась в руках «старых людей». Кстати, в те годы на Яике находился Иван Фёдорович Панов, которому довелось стать невольным свидетелем жестоких споров двух яицких партий, получивших названия «старшинской» и «войсковой». Первая, объединяла в своих рядах богатых и знатных казаков, из числа старшин и бывших атаманов, во главе с Мироновым. Вторая партия сплотилась вокруг Ф. Рукавишникова, казака «из пришлых людей», которых оказалось большинство в войске; их поддержали войсковые атаманы Иванов и Меркурьев. Главарь «войсковой» партии, казак Фёдор Михайлович Рукавишников, часто бывал в Петербурге, где был принят царём Петром 1, который в дела яицких казаков не сильно вникал.
«5 – го Октября 1722 года майор Протасов, капитан Коробов и 28 казаков станичников приглашены были в В. Коллегию и здесь приведены к присяге, – писал Витевский. – Из всего числа присягавших казаков грамотных оказалось только пятеро, которые и расписались за всех, в том числе за двоих атаманов и троих есаулов, так – как и эти почтенные лица оказались безграмотными» (Там же, с. 419).
Здесь и кроится ответ на вопрос: почему «владена» была отдана в руки «старых людей», а не выборных атаманов. Все они были безграмотными, а своего высокого положения добились лишь благодаря личной храбрости и «луженой» глотке, которую драли, защищая интересы «пришлых» казаков. Недовольные такой политикой члены «старшинской» партии М. Миронова, писали доносы и жалобы царским властям.
«Сюда относится донос или, как значится в деле «извет» Яицкого казака Ивана Карташева на атамана Григория Меркурьева, – писал Витевский, – который потом первый из Яицких атаманов назначен был в атаманы войска по царскому указу, а при Анне Ивановне сделан пожизненным атаманом, пока не был смещен за злоупотребления» (Там же, с. 402).
Однако всё это случится гораздо позже, а в 1718 году Г. Меркурьев был сменен с поста войскового атамана, так как его вызвали для допросов по делу И. Карташева в Казань. В числе обвинений было то, что в 1717 году он вместе со всем войском отказался выдавать беглых с Яика.
«Сущность доноса состояла в том, что Меркурьев и его приверженцы не хотели отдавать помещикам, в том числе и князю Александру Меншикову, беглых крестьян, поселившихся на Яике, – писал Витевский, – а когда казаки противной стороны советовали им это сделать, сторона Меркурьева грозила «перебить их смертию» и отобрать их имущество; взяв с беглых крестьян взятку в 400 рублев, Меркурьев, по совету казака Федора Силишникова, приказал всех явившихся на Яике беглых людей принимать и верстать в казаки, как это делалось прежде. В январе 1717 г. распространилась молва, что атаман Меркурьев всех, кто «похвалится ехать в Казань или другие города, чтобы бить челом Государю, приказал побивать до смерти». В тоже время, Меркурьев отправил в Петербург выборных с ходатайством об оставлении беглых на Яике. Таким образом, Меркурьев и его соумышленники, по доносу Карташева, представляются сторонниками людей беглых, пришлых на Яик» (Там же, с. 403).
Не думаю, что Иван Фёдорович Панов и другие «старые люди» сидели сложа руки на Яике, пока эти две партии спорили между собою, кто из них возьмёт верх в войске. Вероятно, ими велась «разъяснительная» работа среди рядовых казаков и, даже, некоторых выборных старшин.
«В доносе Карташева, – писал Витевский, – между прочим, говорится и о том, что осенью 1717 года Меркурьев отправил в Хиву четверых юртовых татар…; что старинные казаки и бывшие атаманы, верные государевы слуги, опасаются, нет ли у них какого злого умысла и согласия с Хивинцами; что советники Меркурьева похваляются во все войско: «мы – де найдём и другую воду» и т. п.
В подтверждение своего доноса, Карташев выставил свидетелями «старинных Яицких казаков, которые прежде сего бывали атаманами, а ныне – де они на Яике знатные люди и верные слуги». По показанию Карташева это были следующие 8 человек:
1) Матвей Миронов (крестный отец Карташева),
2) Петр Фадеев, и др.» (Там же, с. 403).
Во время следствия по делу Карташева, Иван Панов, приняв обличие пришлого работника, чуваша, скрывался на дворах богатых яицких казаков, где и был, позже, включен в списки переписи полковника Захарова в 1723 г. Опасаться ему, а также другим «старым людям» было кого. Например, тот же Миронов в 1718 году побывал на допросах в Казани, а затем в колодках его отправили в Москву, откуда он был отпущен на Яик. Но, в июле 1720 года по совету смутьяна Ф. Рукавишникова, бывший атаман Миронов, по приговору войскового круга, был посажен под караул, как покровитель доносчика. Он просидел под арестом в Яицком городке около трех лет.
«Между тем Яицкие казаки отправили в Самару двух казаков, Никифора Степанова и Семена Петрова, – писал Витевский, – поразведать относительно поездки к ним Воейкова, снабдив их погонною подорожною, как будто для розыска беглых Чуваш. Во время допросов, они заявили, что их послал атаман Иван Иванов…» (Там же, с. 411).
Несомненно, если бы Иван Фёдорович Панов, который проживал тогда на Яике на нелегальном положении, угодил в руки сторонников войскового атамана Ивана Иванова или главаря «пришлых» казаков Ф. Рукавишникова, то его убили бы тайно и «концы в воду». Почему тайно? Потому что за явную казнь «государева слуги» эти «пришлые» казаки лишились бы своих голов.
Надо заметить, что Яицкие казаки, в те годы, вели себя через – чур нагло и агрессивно не только дома, но и находясь за пределами войска. Например, когда майор Воейков, на Батрацкой пристани, куда яицкие казаки приехали для торговли рыбой, приказал арестовать Ивана Лукьянова, как зачинщика беспорядков среди этих станичных казаков, то «атаман Сумкин, во главе 200 казаков, бросился отнимать Лукьянова, осыпая Воейкова бранью и угрожая побоями. Схваченный и арестованный Воейковым казак Лукьянов отправлен был в Астрахань, в сопровождении солдат… На пути Лукьянов подговорил солдат и бежал с ними на Яик, под защиту войска» (Там же, с. 408).
В конце 1722 года Григорий Меркурьев, вновь, как сторонник казачьих интересов был избран войсковым атаманом, но, когда в марте 1723 года, в Яицкий городок, прибыл полковник Захаров, он неожиданно для войска, сделался его ярым защитником. Та быстрота, с которой атаман Меркурьев переметнулся на другую сторону, вероятно, была результатом работы с ним «старых людей». Им удалось убедить атамана Меркурьева принять сторону «старшинской» партии и выдать всех зачинщиков, зревшего на Яике, бунта. Полковник Захаров, проводивший следствие по доносам Ивана Карташева и трех других казаков, которые представляли интересы старшинской партии, именно, благодаря Меркурьеву остался жив. Атаман предупредил «царского посланника», что мятежные казаки собрались его убить и бежать с Яика. По приказу полковника Захарова, был схвачен и казнен Фёдор Рукавишников, как зачинщик бунта, обладавший большим авторитетом в войске; «иные казнены, другие сосланы, третьи жестоко наказаны» (Левшин, с. 21).
«По сему случаю в 1723 году, – писал Левшин, – Пётр в первый раз определил грамотою своею войскового атамана Григория Меркурьева и приказал тому же полковнику Захарову сделать перепись всем казакам, по Уралу живущим. Их оказалось тогда в действительной службе 3196 человек, которые были разделены на сотни и десятки» (Там же, с. 22).
Наш предок, Иван Фёдорович Панов, не вошёл в число действительно служащих казаков. Он казаком тогда, ещё, и не был. Писарь записал его в список «Пришлых людей, которые живут у казаков в работе», под именем и отчеством – Иван Фёдоров, пришлый в работниках. По сказке, записанной с его слов: «Дед и отец и он родиною чюваша, а которого уезда и деревни неупомнит. И взят в полон к башкирцам в малых летах с Черемшану. Ис башкирцов выведен на Яик и крещен в 713 году. И живет у казака Павла Богатова» (См.: оцифровку переписи полковника Захарова 1723 года).
«Из дела видно, что 30 Сентября на Яике началась уже перепись, – писал Витевский. – Сохранившиеся бумаги показывают, что и по смерти Петра Великого, Захаров оставался еще на Яике» (Витевский, с. 422).
К сожалению, никого из предков «старых людей», поселившихся позже в посёлке Калёновском, не удалось отыскать в переписи 1723 года под их настоящими фамилиями: Дураковы, Зарубины, Пановы, Салынины и другие. Кстати, потомки казака Павла Богатова, в переписи 1834 года, записаны под фамилией Азовсковы, как нестранно, всё в том же форпосте Калёновский. Остаётся большой загадкой, почему «старые люди» в XVIII столетии скрывали свои настоящие имена и фамилии. Например, при работе над Родословной по материнской линии, мне без особого труда удалось отыскать, во всех сохранившихся переписях, предков казаков: Кузнецовых, Выровщиковых, Фофановых, Лухмановых, Чернояровых и других, которые не входили в число «старых людей» и пришли на Яик во второй половине XVII века. Более того, в переписи полковника Захарова 1723 года, впервые были указаны фамилии яицких казаков, среди которых встречаются: Дураковы, Зарубины, Пановы и другие. Однако, под этими фамилиями были записаны совсем другие люди; никакие не родственники «старых людей». Поэтому судить о делах «старых людей» в XVIII веке, в том числе нашего предка, Ивана Фёдоровича Панова, нужно по преданиям уральского писателя И. И. Железнова, «выслушанных от старых людей». По словам Никиты Фёдоровича Савичева, «в следующем 1858 году он взял отпуск и поехал на Урал, с целью собрать в Уральском войске устные предания» [Савичев Н. Ф. Жизнь Иоасафа Игнатьевича Железнова//Уральские войсковые ведомости. № 22 – 27, 1870]. Не берусь утверждать, но «старые люди» могли показать Железнову «владену» на Яик, полученную от Петра 1, поэтому он рассказал о ней в предании о Рыжечке.
«Уральское войсковое начальство несколько раз прилагало старание к открытию в разных столичных архивах подлинных грамот (или копий с них), – писал Савичев, – данных некогда русскими царями Яицким казакам на владение Яиком и землями, прилегающими к нему – «владенных» грамот, сгоревших в XVII столетии, в большом пожаре в Яицком городке; но поиски остались напрасными. Железнов, думая не будет ли он счастливее других, принялся за эти же поиски, выхлопотав себе дозволение рыться в московском архиве иностранных дел; но грамоты и для него оставались философским камнем. При раскопке вышеупомянутого архива, он нашёл много дел, относящихся до Яицкого войска. С этого времени Железнов задумал написать историю Уральского войска» (Савичев, УВВ № 27, 1870).
Надо сказать, что Железнов отыскал и выкупил в архиве «Яицкое дело», которое в 1718 году завели в Преображенском приказе по доносу казака Ивана Карташева. Однако, после смерти Железнова в 1863 году, оригинал «Яицкого дела» таинственным образом пропал. Подозревали Витевского и Савичева, которые обвиняли друг друга в небрежном хранении документа. Кстати, Савичев довольно скептически относился к преданиям Железнова, выразившись: «Уральский миф – казак Иван Рыжечка. В соч. И. Железнова» [Савичев Н. Ф. Школьники на багренном рыболовстве//Уральские войсковые ведомости. № 28, 1875]. В последние годы жизни, Н. Ф. Савичев (1820 – 1885) заведовал Уральским войсковым архивом, где хранились «бумаги» писателя Железнова, обнаруженные им в московских архивах. Благодаря Железнову стали известны «сказки» яицких казаков из переписи 1723 года: от кого были родом, откуда и когда пришли на Яик. Например, Матвей Миронов – 73 лет, показал в сказке: «Дед и отец его родиною Алатырского уезду, Барышской слободы, казаки. А отец его из той слободы переведен в Синбирский уезд в Суринскую слободу. Он родился в той слободе и с той слободы пришел на Яик в 179 (1671) году. Служит в казаках с того года, бывший атаман» (См.: оцифровка переписи 1723 года).
Полковник Захаров, оставаясь и после переписи на Яике, продолжал следствие по доносу Карташева. Он подвергал пыткам старшин и старинных казаков, в том числе бывших атаманов Ивана Щербакова и Никиту Бородина, выбивая из них правдивые показания на допросах, в течении 1723 – 1724 гг.
«…по определению Военной Коллегии от 23 марта 1725 года, – писал Витевский, – главных зачинщиков велено сослать в отдаленные города Сибири с определением в казаки.
Так кончился розыск по «извету» казака Карташева, стоивший больших материальных затрат для Яицкого войска и многочисленных арестов казаков, из которых некоторым пришлось поплатиться не только всем своим имуществом и казацкою вольностью, но и жизнью» (Витевский, с. 423).
Вероятно, поэтому «старые люди» никак не выказывали себя, оставаясь всегда «за кадром» событий. Ведь, доносы писались не только на старшин и атаманов, но и на «согласных» старинных казаков. Царь Пётр 1, даже своего сына не пощадил, подвергнув пыткам в Преображенском приказе, что уж было говорить про дворян, «тайно смотревших» за Яицким войском.
В январе 1725 года, царь – реформатор Пётр Великий умер, но политика в отношении Яицких казаков осталась прежней; на это указывало определение Военной Коллегии: «первых зачинщиков сослать в далекие Сибирские города и определить в казацкую службу» (Карпов, с. 833).
«Этими виновными оказались старшины, – писал Карпов. – Сослали «старых людей», – людей, имевших громадное влияние на войско, пользовавшихся его доверием, большинство которых были войсковыми и походными атаманами. Эти все старые, седобородые почтенные и зажиточные люди были сосланы в Сибирь, в г. Тобольск» (Там же, с. 834).
Вероятно, тогда и произошла замена прежних «старых людей», стоявших на стороне «старшинской» партии, на новых, из дворян, которые занимали нейтральную позицию, не вмешиваясь открыто в борьбу двух Яицких партий. Однако они по – прежнему были «между молотом и наковальней». Чтобы угождать высшим чиновникам, Яицкие казаки вынуждены были посылать в столицу икру и рыбу не только к «царскому столу», но и знатным вельможам. Вероятно, тогда же, главной заботой «старых людей» стало рыболовство на Яике, а позже, и в Каспийском море. Именно тогда были выработаны все те строгие правила рыбной ловли, которых казаки придерживались до самого конца существования Уральского войска. Например, Оренбургский генерал – губернатор И. И. Неплюев, в 1748 году, так отзывался о яицких промыслах:
«Все оное войско содержание и пропитание имеет и к службе её императорского величества надлежащую справу получает от рыбных в реке Яик ловел. И для того отъезжают они из городка в год по четырежды:
1. Весною, в апреле и в мае месяцах, и продолжаются по июль, а оттоль прибывши, ездят за хлебом в Самару и Сызрань, яко у них при Яицком городке пашен не бывало и нет, да и быть едва возможно ль, ибо земля весьма сухая, глинистая, или песчаная, и к пашне видится неудобная.
2. Октября с 1 числа начинается у них называемая осенняя плавня, в которой бывают недели по четыре.
3. Ноября с 25 числа ловят неводами и притом недели по три продолжаются.
4. Января с 1 начинают они так именуемое багрение, кое марта до 1 числа продолжается, а потом паки в помянутые города за хлебом и прочими надобностями отъезжают» [Рычков П. Н. Топография Оренбургской области (Избранные главы) – Уральск, 2009. С. 163].
Не желая допускать к рыбным богатствам Яика самарских дворян и солдат, которых правительство хотело расселить вдоль Яика, для охраны восточной границы Российской империи, в 1739 году яицкие казаки сами обязались построить близ урочищ Калмыкова и Кулагина Яра крепости, и охранять их и всю линию, вплоть до Гурьева, своими силами.
«Таким образом возникла постепенно цепь форпостов, – писал Витевский, – Сарайчиков, Яманхалинский, Баксаев, Тополевой, Зеленой Колок, Гребенщиков, Харкин (Харкинская), Красный Яр, Котельной, Антонов, Каменные Орешки (Каленовский), Сахарной, Мергенев, Сундаев, Кожехаров, Бударин, Кош – Яик, Чаганский и крепости Кулагинская и Калмыковская, называвшиеся в то время городками» (Витевский, с. 396).
Конечно же, главная заслуга в этом принадлежала «старым людям», которые позже выбрали своим местом жительства форпост Каленовский, расположив его, случайно или нет, как раз посредине войсковых земель по реке Яик, от Илецкого городка до Гурьева. Писатель В. П. Правдухин (1892 – 1938), проживавший в детстве в Калёном и водивший дружбу с братьями Пановыми, так описывал заселение этого места казаками:
«Яик вьется светлой лентой издалека, с Уральских гор, – писал Правдухин, – отделяя Азию от Европы. Бежит он мимо Орской крепости и Оренбурга, через Уральск к Гурьеву. От Уральска до Каспия река повисает на юг ровной, чуть колеблющейся змейкой.
На карте посредине этой черной полоски можно увидеть крошечный кружок без креста. Это – форпост Соколиный (вымышленное название от автора романа «Яик уходит в море», а на самом деле, форпост Каленовский).
В старину здесь был сторожевой пикет «Каменные орешки». В половине XVIII века сюда с протоки Соколок, разбойничьего гнездовья казаков у Каспия, пришло несколько семейств… Слепив себе немудрые землянки, пришельцы осели здесь на постоянное жительство» [Правдухин В. П. Яик уходит в море. СПб., 2011. С. 27].
В устье Яика уже стояла настоящая каменная крепость – Гурьев – городок, который название получил от основателя своего, русского купца и рыбопромышленника Михаила Гурьева, сына ярославского «гостя» Гурия Назарьева, упомянутого мною в главе 1, как знакомца Никиты Панова.
«Город этот выстроен на острове, – кругом его на сотни верст глухие, непроходимые камышовые заросли, – писал Железнов, – как сеткой, окружен он глубокими речками, ериками и проранами, – как морем, омывается огромными озерами и ильменями. Так и жители, например, из городка в слободку, или из слободки в городок, рядом, бок о бок, стоящие, не иначе ездят друг к другу, как на лодках. Да если бы и не это, так за Гурьев можно смело ручаться, что его не одолеет никакая орда…» [Железнов И. И. Уральцы. Т. 2. СПб., 1858. С. 49].
По мере того, как рыбные запасы, возле Яицкого города и выше него, стали сокращаться, казаки перенесли все рыболовства в нижнее течение Яика, вплоть до Каспийского моря. До 1753 года Гурьев – городок состоял в ведении Астраханской губернии, а яицкие казаки служили там, лишь, по наряду, временно, помогая тамошнему солдатскому гарнизону в защите от набегов кочевников. Однако, ещё до перехода оного городка в состав Оренбургской губернии, а именно, в ведомство Яицких казаков, «старые люди», с помощью И. И. Неплюева, прибрали к рукам богатые рыбные промыслы, бывшие в устье Яика:
«… в самых устьях Урала (Яика), были казенные рыбные промыслы, содержавшиеся на откупе у частных Астраханских промышленников, – писал Железнов. – Промышленники делали поперек всей реки из бревен перебои, или так называемые учуги, и тем заграждали вход рыбе из моря в Урал. Из – за этого у казаков с Астраханцами возникали частые и великие споры, весьма затруднявшие начальство в разбирательстве. Наконец, по просьбе казаков и по ходатайству Оренбургского губернатора Неплюева, право содержания учугов было передано от Правительствующего Сената, на вечные времена, Уральцам, со взиманием с них, каждогодно, в пользу казны, той суммы, какую платили Астраханцы (4692 р. 69 к. ас.). Это было между 1742 – 1752 г. В последствии времени казаки перенесли учуг к г. Уральску» (Там же, с. 67).
Вероятно, после 1725 года, когда споры между казаками по доносу Карташева немного улеглись, а полковник Захаров покинул Яик, «старые люди» договорились с войсковым атаманом Меркурьевым о разделении полномочий: атаман заведовал нарядами и внешними службами яицких казаков, а «старые люди» сделались хранителями всех войсковых угодий. Возможно поэтому и не было никогда в Уральском казачьем войске частной собственности на землю, реки, озёра, лесные и луговые угодья.
В заключении этой главы, необходимо рассказать, как Рыжичек оставил Уральское войско с «крестом и бородою». Надо заметить: при царе Петре Великом, хотя, и расспрашивали яицких казаков про раскольников, но явного преследования ещё не было. Это видно из следующей цитаты казака Фёдора Арапова на допросе у поручика Кроткова (1719 г.), приведенной в книге А. Б. Карпова «Уральцы»:
«…об расколе також и чтоб попа Дениса у себя не держать от казанского архиерея Тихона указ к атаману Меркульеву и к казакам прислан ли про то неведаю и ни от кого не слыхал, а того попа Дениса знаю и служил он, Денис, на Яике бельцом попом у церкви Алексея Митрополита, и с Яику съехал неведомо куды, а сколько тому лет сказать не упомню, и ныне где живет – не ведаю; и раскол тот поп имел ли, того не знаю; також и других раскольников и керженцов ни кого не ведаю и сам не раскольничаю…» (Карпов, с. 540).
Здесь упомянут Денис Осипов, о котором священник соборной церкви Михаила Архангела, Яков Артемьев, так ответил на допросе:
«…вышеозначенного попа Дениса как он в Казань поехал я не видал, а в прошлых годех, сколько тому лет сказать не упомню, а слышал я что атамана Федора Семенникова постригал и посхимил в Шацкой Луке оной поп Денис в келье, и по смерти его погребал в той же Шацкой Луке, а сам я про то подлинно не ведаю и от кого слышал не знаю и ныне он где и кто его у себя держит ли не ведаю, а раскол он, поп, имел ли и раскольников и керженцов я не знаю…» (Там же, с. 553).
Какая была настоящая фамилия у Дениса Осипова, неизвестно, но те обстоятельства, при которых вышеозначенный поп исчезал и появлялся на Яике, наводит на мысль, что он тоже мог быть из числа «старых людей». Этот поп интересен нам не только, как «духовник» атамана Фёдора Семенникова, но, ещё, и как предполагаемый отец священника Петра Денисова, который был родным дедом нашего прямого предка Петра Дмитриевича Панова, от которого повели свой род калёновские казаки Пановы. Дочь Петра Денисова была женой Дмитрия Ивановича Панова – сына казака Рыжичка. Похоже, что уже в те стародавние времена зародилась традиция у «старых людей», чтобы женить сыновей на невестах из своего ближайшего окружения. По рассказам отца, наши предки Пановы, хотя и проживали, на удалённом от города, форпосте Каленовский, но были достаточно грамотными людьми во все времена:
«Явление довольно редкое, потому что мужской пол на Урале, в те времена (а это было в начале второй половины XVIII – го века) вообще славился совершенною безграмотностью, – писал Железнов; – казаки, считая для себя неприличным занятие книжною премудростию, предоставляли его исключительно женскому полу, или бабью, как выражались казаки.
– Для какой оказии, желал бы я знать, – рассуждал казак, – нужна мне грамота – будь она неладна? Попом или дьячком я не сделаюсь! Если Бог приведет мне быть атаманом или есаулом, то и без грамоты обойдусь…» (Железнов. Т. 2. 1858. С. 26 – 27).
Мои предки Пановы, в бытность свою атаманами и есаулами на Яике, всегда слыли грамотными людьми, потому что до того успевали послужить подьячими или дьяками в приказах. И детей своих приучали к изучению азов грамоты с детства. Поэтому, когда пришло время, сделались их дети на Яике и «попами и дьячками». Первым, из Пановых, был рукоположен в сан попа (священника) Иван Фёдорович, а произошло это событие после назначения на Казанскую кафедру епископа Луки (Конашевича) в 1738 году. Этот Лука управлял епархией в течении 18 лет и остался в истории, как деятельный миссионер в обращении в христианство мусульман и язычников Поволжья. Именно, епископ Лука стал инициатором розысков и преследования беглых старообрядцев на Яике, а также всяческих гонений на яицких священников, которых он подозревал в раскольнических учениях.
Когда Яицкое войско обратилось к епископу с просьбою о назначении священника Максима Павлова на должность закащика (благочинного) и о рукоположении в иереи казаков Петра Денисова и Ивана Железнова, то Лука написал войску следующее:
«Мы всякое тщание прилагали и в священники наискорее произвести желали, и в чтецы и диаконы обоих и произвели было; но понеже в самом том произведении церемонии усмотрено от нас, что они не православным троеперстным, честно и просто Троицу Святую изображающим, но злочестивым раскольническим и армянским, с Арием проклятым и от Святой Троицы Христа Спасителя Нашего отделяющим, двоеперстным крестом крестятся; их, яко явных клятвопреступников и богомерзских раскольников, от данного им благословения обнажая, доколе исправятся и от такой богомерзской ереси своей истинное покояние сотворят, в домы их отпустили» [Витевский В. Н. Раскол в Уральском войске. Казань, 1878. С. 14].
В 1741 году на Яик приехал майор Дурасов для розыска старообрядцев. Все старцы и беглецы, жившие в Шацком монастыре (так называлась, тогда, раскольническая слобода в Яицком городке), были схвачены и арестованы. На допросах они показали, что среди Яицкого войска находится немало и других раскольников. Последовало грозное распоряжение с выше:
«…наикрепчайшее исследовать это дело, без упущения, подполковнику Шумаеву, вместе с присланным от Казанской духовной консистории протопопом Иваном Феодоровичем» [Витевский В. Н. Неплюев и Оренбургский край в прежнем его составе до 1758 г. Казань, 1897. С. 340].
В распоряжение этих лиц поступила команда, состоящая из 20 самарских дворян и казаков. Войсковому атаману, старшинам и всему Яицкому войску указали не только «быть послушными, но чинить всякое всепоможение» подполковнику и священнику. Расходы на путевые издержки священника Федорова были отнесены на счет войска. Подробности того розыска яицких раскольников неизвестны, но его результатом стало следующее:
«Шацкий монастырь был уничтожен, – писал Витевский, – и кельи монастыря проданы за 46 рублей и 10 копеек, из которых 3 руб. и 7,5 коп. велено выдать за три подводы протопопа от Самары до Яицкого городка, а остальные 43 руб. и 2,5 коп. представить в канцелярию Оренбургской комиссии» (Там же, с. 340).
Таким образом, можно сделать вывод, что священник Иван Фёдоров, приехав на Яик, здесь и остался, иначе, были бы прописаны расходы на его обратный путь. Как Ивану Фёдоровичу Панову довелось стать священником, неизвестно. Возможно, епископу Луке приглянулся этот отставной дворянин своим воспитанием в истинном благочестии, христианстве и непричастности к расколу. Для Ивана Панова креститься троеперстным крестом не было, чем – то зловредным или богохульством. Вероятно, он же убедил епископа Луку уступить желанию Войска относительно Максима Павлова, чтобы наречь последнего протоиереем, да вменить войску быть послушным и воздавать должную честь новопоставленному протопопу. Максиму же Павлову, уже сам Его Преосвященство внушал следующее:
«…наставлять и оберегать от всего противного и еретического, а иначе раскольнического, которое как слышно, многие души простых и грамоте неискусных людей вредит и погубляет, о чем болезнуем и тяжко вздыхаем» (Витевский. 1878. С. 14).
Епископ Лука вознамерился утвердить в Яицком войске официальное православие, искоренив из него, насовсем, раскольнический дух. Ещё в 1748 году он подчинил яицкое духовенство и церкви Оренбургскому Духовному правлению, но так как город Оренбург отстоял от Яицкого городка далеко, то контроль за яицкими церквями осуществлялся недостаточно. Поэтому в 1754 году Его Преосвященство решил отобрать власть у «казацкого» протопопа:
«Понеже Его Преосвященство ныне чрез присылку пойманных в Яицком городке раскольников известился, что многие из оных Яицких казаков тайныя и явныя чинят Церкви Святой противности и законнопротивные и христианству вредные и весьма соблазнительныя действа, и содержат раскольнических лжеучителей, своем душепагубном разврате сокровенных, того ради Его Преосвященство, наблюдая по своей пастырской должности, в прекращение таковых, происходящих в том Яицком городке, богопротивных и душепагубных раскольнических действ, намерен учинить в самом том Яицком городке особливое Духовное правление» (Витевский. 1897. С. 353 – 354).
По замыслам епископа Луки особое Духовное правление не должно было подчиняться Войсковой канцелярии, а всецело бы зависело от воли епархиального начальства, которое само бы определяло его состав. Однако же, денежное содержание Правление должно было получать из средств и сумм войска. В его состав должны были войти протопоп с канцеляристом и копиистом, но бывшего тогда Яицкого протопопа Петра Денисова епископ Лука предлагал сменить и впредь назначать на эту должность не из среды природных казаков, а из ученых иногороднего происхождения, которые могли бы особо не считаться со старинными традициями Яицкого войска, а действовали бы в интересах Казанского епархиального начальства. Всех же священников из числа казаков, ранее рукоположенных по желанию Яицкого войска, Лука намеревался заменить учеными попами из Казани, а пока же он выставил войску следующее требование:
«…впредь священники туда на порожния места требованы и посвящаемы были из Казани, а не из тамошних казаков» [Сперанский И. А. Ограничения церковного самоуправления яицкого войска в прошлом столетии//Оренбургские епархиальные ведомости. 1897. № 1. С. 18].
«Старые люди», среди которых главенствовал Иван Фёдорович Панов, узнав о намерениях казанского архиерея, отправили губернатору Неплюеву и Военной коллегии отписки, в которых заверяли, что заведение духовного правления в Яицком городке «есть дело новое и никогда не бывалое» (Там же, с. 18). Войсковая канцелярия заявила, что содержать Правление за счет войска не в состоянии, добавив для убедительности следующее:
«Как протопоп, так и священники всегда из тамошних казаков посвящались и пропитание свое имели с войском от рыбных промыслов равное, а не на жалование содержались» (Витевский. 1897. С. 360).
«Старые люди» посчитали реформы епископа Луки через – чур крутыми, направленными на радикальную ломку прежней церковно – приходской жизни яицких казаков, что могло вызвать в Войске сильное возмущение. И они забили обоснованную тревогу, известив об этом Оренбургского генерал – губернатора И. И. Неплюева, который опасаясь бунта, передал дело в Военную коллегию.
Военная коллегия, рассмотрев прошение яицких казаков и рапорт Неплюева, встала на сторону Яицкого войска, ссылаясь на то, что в других казачьих войсках нет никаких подобных Правлений и разрешило казакам самим избирать себе священников.
Епископ Лука с этим не согласился и донёс «на самый верх» обо всех обстоятельствах, сложившихся в Яицком войске, испросив какие меры ему принять против упрямства яицких казаков. В виду всех событий 12 сентября 1755 года последовал указ Святейшего Синода, который определил:
«Духовное правление не учреждать и назначенных Вашим Преосвященством протопопа, священников и приказных туда не определять» [Чернавский Н. М. Оренбургская епархия в прошлом ее и настоящем. Вып. 1//Труды Оренбургской ученой архивной комиссии, вып. 7. Оренбург, 1900. С. 169 – 170].
Святейший Синод, приняв во внимание все обстоятельства дела, 9 октября 1755 года перевёл епископа Луку из Казани на новую кафедру в Белгород, чтобы избежать новых смятений со стороны яицких казаков. В 1756 году указом Военной коллегии на территории Яицкого войска были прекращены всякие преследования и розыски старообрядцев. Так, «при помощи Божьей Давид победил Галифа», оставив Яицкое войско с «крестом и бородою». (Железнов. Т. 3. С. 25).
Однако только с виду было так просто, а на самом же деле понадобились долгие годы ходатайств и частые визиты к высоким чиновникам в Петербург, да сотни пудов икры и рыбы, которую «старые люди» привозили сановникам в виде взяток и презентов. Говорили, что в те годы казаки возили в столицу не только икру и рыбу, а и туши убитых диких животных: кабанов и сайгаков. Вероятно, ни одни лишь верноподданические слова решали дело, а всё же, в большей степени, успех определяли богатые рыбные взятки и подарки:
«… хоша Петр Первый и оставил казаков в покое, насчет бороды не нудил, однако казаки все – таки имели опаску, – писал Железнов. – Пуще всего боялись наши Яицкие казаки, как бы царь не добрался до их бородушек» (Там же, с. 20).
Если при Петре 1 старообрядцев на Яике не тревожили, то при правлении его дочери, Елизаветы Петровны (1741 – 1761), воцарившейся на престоле в результате государственного переворота, начались гонения на раскольников, уже в первый год. В 1745 году всем раскольникам запретили именовать себя староверцами, скитскими, общежительными. В скиты посылались военные команды для разгона их обитателей. В тоже время, императрица Елизавета Петровна проводила гуманизацию общественной жизни, смягчив несколько отцовских указов, предусматривающих жесткую кару за взяточничество и казнокрадство; впервые за 100 лет отменила смертную казнь. Вероятно, этим обстоятельством и воспользовались «старые люди», подыскав себе высоких покровителей в Петербурге. Жизнь доказала, что с помощью «икры и рыбы» яицкие казаки решали многие спорные вопросы в свою пользу, в том числе и относительно своей веры. А вера эта, у яицких казаков, была действительно своя, собственная. Яицкие казаки, в середине XVIII века, были в собственном смысле старообрядцами, которые при держании старых обрядов в отличие от раскольников, отошедших от Церкви, не порывали союза с официальной Православной Церковью. В тоже время, они сохранили самостоятельность в церковном управлении и религиозной жизни, в чем большая заслуга тех же «старых людей», в том числе Ивана Фёдоровича Панова (Рыжичка). Надо заметить, что «старые люди» первыми на Яике стали Единоверцами.
Дотошный читатель наверно задался вопросом: «И чего он прицепился к казаку Рыжичку?» Отвечаю без прикрас: «Во всех рассказах отца о прошлой жизни уральских казаков, я слышал только лишь одно имя – Рыжичек». К сожалению, не было в его рассказах других имён, поэтому запомнилось это. Обычно рассказы отца начинались словами: «Мне дед рассказывал, а ему его дед, а тому его дед, как один наш родственник…». Далее следовал сам рассказ о событии, но без имён и фамилий. Ещё мой отец любил повторять одну поговорку: «Дед мой был казак, отец – сын казачий, а я хрен собачий». Только недавно я понял смысл этой поговорки, который заключался в том, что верить можно лишь рассказам дедов – казаков, а отцы могли «соврать и дорого не взять». Почему же отец говорил: «мне дед рассказывал», если он своего деда никогда не видел? Оказывается, это он мне давал понять, что мой дед его устами рассказывал о прошлом уральских казаков. Рассказы же про Рыжичка, как бы стояли особняком от остальных. В них казака Рыжичка окружали не только деды и прадеды, но были у него дядя, братья и, даже, единственный сын. Благодаря этим рассказам, больше похожим на сказку, удалось установить многие мужские имена из рода Пановых со времён царя Ивана Грозного до 1917 года. Хуже обстояло дело с именами из женской половины рода. Если у дворян Пановых женские имена прослеживаются в документах, начиная с XVII века, то в переписях Яицких казаков женщины вообще не упоминались. Впервые их можно обнаружить в Ревизской сказке Уральского казачьего войска 1817 года. Поэтому неизвестно какое имя было у жены казака Рыжичка – Ивана Фёдоровича Панова. Возможно, правда, как в предании Витевского – Мария.
Когда скончался Иван Фёдорович Панов (казак Рыжичек), неизвестно. Но, случилось это до переписи 1765 года, о которой пойдёт рассказ уже в следующей главе.