Неправедные добытчики.
***
Никто не знает точно, когда и с кем произошел первый из подобных этому, зафиксированных в протоколах случаев, но доподлинно известно, что именно с одного из таких письменных свидетельств из архивов тайной полиции Гирты и начинается чреда записей о черных теремах без окон далеко в северной тайге. Огнях на скалах, зажженных нечеловеческой рукой, наваждениях, исчезновениях людей, и других, подобных этим, много лет кряду остающимся нераскрытыми инцидентам.
Так ли это все было на самом деле, или это всего лишь нарочно выдуманная лживая история, чтобы скрыть кровавый дележ внезапной богатой добычи, доказать уже невозможно, так как нет абсолютно никаких подтверждений ни той, ни другой версии. Но я расскажу ее именно так, как изложили ее магистрату одного из лесных городков трое следопытов из тайги, один из которых вскоре умер от полученных травм, а двое других навсегда оставили свои дальние и прибыльные походы в лес за драгоценными камнями, мехами и редкими породами древесины.
***
Случилось так, что пятерым артельщикам довелось особенно далеко зайти в северный лес. Надо сказать, что несмотря на то, что такие многодневные походы для людей неподготовленных всегда были опасным предприятием и нередко в тайге пропадали даже те, кто отходил от возделанных полей и делянок не более чем на полдня пути, эти отважные люди, что приходились друг другу близкими и дальними родственниками, имели большой опыт и уже не первый год промышляли этим опасным и нелегким делом.
Собирая в тайге редкие породы деревьев, из которых вырезают дорогие оклады для икон и кресты, горный хрусталь в пещерах у подножья каменистых холмов и прозрачную блестящую слюду, уходя далеко на север и запад от дорог и разведанных троп, они не раз видели то, что не дано видеть простым людям, и не единожды сталкивались с таким, после чего не многим наш Господь Бог, Иисус Христос, дозволил сохранить разум или остаться в живых.
Эти пятеро были опытными и закаленными людьми, что умели распознавать тайные знаки и верные признаки того, что не надо трогать и куда заходить не следует. Где можно провалиться под кажущуюся твердой скалу или начать бесконечно плутать кругами, следуя по неизвестно кем проложенной через глухой и сырой непроходимый лес удобной тропе. Знали они и о деревьях и камнях, к которым не стоит подходить, и о полянах, на которых нельзя разводить огонь, и о шепчущих голосах, и о том, что никакой меч и никакая молитва не помогут несчастному, если ему не посчастливилось обратить на себя внимание потаенных, лишенных любого людского понимания и облика, дремлющих, но не спящих, уже не одно тысячелетие в бескрайней северной тайге, сущностей и сил.
Но, как бывает со всеми людьми, безнаказанность и опыт которых, всегда рождают в душе тягу к бахвальству и высокомерию, случилось такое и на этот раз. Однажды, зайдя особенно далеко в поисках полудрагоценных камней, которые заказал артельщикам один известный и очень богатый человек из самой Гирты, пообещав им щедрую награду за каждый из них, они оказались в местности, не помеченной ни на одной из карт, поскольку пришли в нее самыми первыми. Здесь, в живописной лощине между высоких, выточенных безжалостным ветром в тонкие столбы скал, среди стоящих на косогорах рыжих сосен и серых, поросших зеленым мхом и колючим вереском камней, они увидели сложенный из вековых бревен черный безлюдный высокий терем.
Нижние его венцы стояли на плоских, беспорядочно наваленных друг на друга огромных камнях. Его глухие, лишенные окон стены потемнели от ветра и дождей. Вокруг, то там, то тут, чернели давно размытые дождями прогалины когда-то горевших здесь костров, а к единственному входу внутрь, похожему на колодец лазу, под нависающей над крутым боком камня стеной и к которому, чтобы подняться, хозяева, должно быть, приставляли лестницу, не вело ни дороги, ни тропы.
Удивившись такому, лесорубы, что бесспорно были людьми отважными и не суеверными, встали перед домом и начали звать, есть ли кто поблизости. Подождав немного, покричав еще, и так и не дождавшись, не получив никакого ответа, походив по округе, точно так же не найдя рядом ни человеческих следов, ни дороги, по которой могли бы ходить те, кто жил здесь, навертели из пропитанных маслом и керосином тряпок факелов. Срубили ближайшую сухую сосну и, с некоторым трудом подтащив ее к лазу, как лестницу приставили к нему, чтобы забраться по ее веткам и исследовать это необычное жилище.
Поднявшись наверх, открыв незапертый деревянный люк, они очутились в просторной, но абсолютно темной горнице, обставленной как изба богатой и многолюдной, как будто принадлежащей человеку рангом не ниже альдермана или даже графа, семьи. Обойдя ее, подсветив трепетными огнями углы и стены, обнаружили в ней каменный очаг, перед которым лежал просторный ковер, сшитый из звериных шкур. Множество запертых сундуков у стен и длинный стол со скамьями, как для пиршеств. Осмотрев горницу, поднявшись по лестнице на второй, такой же безлюдный и темный этаж, нашли там четыре разделенных занавесями просторных ложа. На которых, к своему необычайному изумлению, увидели не спящих людей, а укрытые одеялами, лежащие поверх мягких перин, закутанные в длинную белую и красную ткань, увитые украшениями из костей, спекшегося от удара молнии стекла и серого железа, деревянные, лишенные всякого человеческого облика, не похожие ни на что виденное ими раннее, идолища.
- Уйдем отсюда, братья – сказал один, самый мудрый из артельщиков, помрачнев от их необычного и жуткого облика. – не трогайте здесь ничего. Нам нельзя было приходить сюда. Это место не для людей.
- Погоди – ответил второй, подходя к кровати и протягивая руку, чтобы размотать ткань и снять, бесспорно, дорогие по своему искусному и тонкому виду, украшения.
- Тебе же сказали. Не делай этого! – сказал ему третий, самый молодой, артельщик.
- Давайте хоть посмотрим – сказал четвертый.
- Не бери чужое, и Господь Бог сохранит твое – заметил пятый, самый праведный и богобоязненный из них. Он больше других хотел выйти из этого страшного дома, пропитанного запахом свежего дерева и неведомых ему трав. Развернуться к нему спиной, перекреститься, пойти прочь и навсегда забыть о нем, но он не мог уйти один, бросив здесь своих братьев и друзей.
Но второй и четвертый не послушали их добрых советов. Размотали ткань одного из идолищ и, обнаружив, что оно вырезано из единого куска неведомой им, необычайно ароматной, отдающей одновременно горячей смолой, необычными мягкими цветами, какие не растут на севере, и густым, пряным маслом, древесины, надрезав ее, изумившись тому, что из нее, как из живого ствола, сочится терпкий, ни на что не похожий по вкусу сладкий сок, настояли на том, чтобы взять его с собой, отвезти его в город и продать там за большие деньги.
- Смотри, какой материал – пояснил второй, наматывая покрывала на себя, чтобы потом переложить его во вьюк лошади – видел когда-нибудь такой? Я - нет. А бревно распилим и продадим.
- Да, в аптеке на благовония возьмут. Или краснодеревщик сделает из него оправу для зеркал – согласился четвертый, помогая ему поднять идолище – лошадей арендуем, вернемся и все остальное вывезем. Надо только дом пометить, чтобы до нас не унесли...
- Ага – снова заверил второй – сколько зря оттоптали, и вот. Хоть раз повезло. Справедливость есть. Награда за труды.
- Зря вы это, братья – сказал первый, оглядывая висящие на стенах венки и гирлянды из листьев, подсвечивая факелом полки шкафов, заставленные множеством красивых, вырезанных из кости, камня и дерева, украшенных серым железом, неограненными изумрудами и слюдой, фигурками деревьев, цветов и лесных зверей. Он было протянул к ним руку: настолько ему понравились эти выполненные с любовью и нечеловеческой аккуратностью и точностью, как будто живые поделки, но удержался. Зажмурился, осенил себя крестом и отошел от них.
- А мы же еще сундуки не открывали! – все-таки схватив одну, воскликнул третий, поддавшись рассуждениям друзей.
- Не трогай! – прикрикнул не него пятый и поудобнее перехватил копье – оставь! Погубить нас всех хочешь? Не видишь, это нечисть лесная! И вы бросьте ее тут! Положите на место! Оставьте ее, пойдемте своей дорогой, и может Бог над нами смилостивится!
- От бесовщины крест защитит! – огрызнулся второй, вместе с четвертым спуская свою ношу по лестнице вниз – и ты нам тут не приказывай! Хочешь, сам ни с чем и иди! Не нравится, жди на улице, сундуки сейчас еще посмотрим и пойдем. Что нашли, то наше, а этим добро свое сторожить, на замке держать, надо лучше было!
- Пойдем – сказал пятый третьему, видя какие алчные взгляды тот бросает на сундуки и полки с игрушками и они вместе с пятым, вышли из терема. Двое же других еще долго возились внутри, а когда, сбросив через люк в полу бревно, и обмотанные дорогой тканью и с полными торбами спустились вниз, тут же начали советоваться. А не забросить ли в дом факел, чтобы поджечь его, и тем самым скрыть следы своего преступления.
- Не смей! – крикнул ему пятый и поднял свой лук. Как человек, повидавший в жизни самое разное, он твердо знал, что содеянное зло всегда в сто раз сильнее возвращается к тому, кто его совершил.
- Не учи меня жить! – крикнул, грубо ответил ему второй, но все же отбросил свой факел в сырую расщелину между скал, и они с четвертым, взвалив на плечи идолище, понесли его вслед за остальными.
Когда они отходили от дома, над тайгой поднялся ветер. Нагнал черные свинцовые тучи. Стало холодно, сыро и темно. Уже ближе к ночи, отойдя на некоторое расстояние от страшного терема, лесорубы расположились в расщелине между двух половин разбитой, по всей видимости, ударом молнии, скалы. Укрывшись под ней от разбушевавшейся непогоды, развели костер. Рассевшись вокруг него, двое, что грабили дом, открыли свои торбы. Продемонстрировали то, что нашли в сундуках: невиданные тонкие украшения из серого железа, спекшегося от удара молнии стекла, свинца и полевого шпата, и множество самых разных, в том числе и самых дорогих и ценных, горных камней.
- Берите, братья, что наше, то и ваше – разрешили, сказали они. Но только третий взял себе свою долю, а первый и пятый даже не притронулись к их добыче.
- Беда будет – сказал первый, глядя на ливень за отвесом камня. Наблюдая беспокойно трясущих головами, то и дело замирающих, насторожено прислушивающихся, словно чующих близкого хищника, лошадей. Но его не послушали. Поев, совершив вечернюю молитву, расстелили свои спальные места. Бросили жребий, кому в какую очередь дежурить, и устроились на ночлег.
Стало темно. Дождь усилился.
- Сестру верни – внезапно сел на своем одеяле, заявил первый второму, которому выпало стоять караул в первую смену.
- Чего?
- Сестру верни – снова сказал с угрозой первый – и камни наши верни.
- Сдурел? – подошел к нему второй и, увидев, что тот разговаривает спящим, растолкал его.
- Ты чего? – спросил тот, не понимая в чем дело.
- Ничего – ответил второй – спи.
- Сестру верни – через некоторое время внезапно встал со своего места и взялся за топор пятый. Но второй подошел и к нему и, толкнув, заставил проснуться. Так прошла его смена, пока не пришел срок дежурить третьему. Тот же, поскольку час ночи был уже поздний и за день пути по тайге он изрядно устал, присел на камень и задремал на нем. А когда проснулся, то понял, что вымок и замерз, костер почти не горит и согреться ему негде. Спросонья, не найдя никаких дров, покидав в него валяющиеся вокруг обрезки лапника и сучья, увидев рядом два каких-то бревна, он подтащил их к углям, навалил друг на друга и обильно полил керосином с маслом, которым они сегодня днем пропитывали факелы, чтобы обследовать зловещий терем. Но это отчего-то не помогло. Костер все не разгорался, тогда он схватился за топор и, стуча зубами от холода, начал со всей поспешностью тесать их, чтобы отколоть от них ветви и щепки.
Разбуженные его шумной работой и непонятными криками, первый и пятый проснулись и в ужасе вскочили со своих мест. Третий, самый молодой из следопытов, с размаху рубил своим топором руки и ноги обгоревшим, корчащимся, стонущим от боли второму и четвертому. Его глаза были безумны и пусты, его штаны обгорели от пролитого на них керосина с маслом, ноги и руки были в волдырях, а самого его колотило так, как будто он замерз и не мог отогреться. Первый и пятый закричали, бросились на него, но смогли утихомирить, только свалив его и избив. Второй и четвертый же скончались у них на руках к утру от ожогов и страшных ран. Умерли в отчаянии, боли и мучениях.
Лишились артельщики и всего своего имущества. Их лошади разбежались, а вещевые мешки и инструменты сгорели в костре. И только жуткое, прислоненное к камню идолище из непонятного белого дерева посреди россыпи драгоценных и полудрагоценных, найденных в таинственном доме камней, как и прежде, закутанное в длинную красную и белую ткань, стояло как в алькове, в самой глубине расщелины, расколотой должно быть ударом молнии, скалы.
- Отнесем его обратно – мрачно кивнул на него, перекрестился, сказал первый – я же говорил...
Завалив обломками скал тела погибших, собрав и завязав в рубашки все камни и украшения, которые они смогли собрать и найти, подняв на плечи идолище, они понесли его обратно. Поднявшись в терем, аккуратно положили его на свободное ложе. Сложили обратно в сундуки все украденные поделки и камни, оставив вместе с ними и всю свою ранее собранную добычу.
Проходя мимо того места, где они оставили своих мертвых товарищей, они были в ужасе: самодельные кресты на свежих могилах были опрокинуты, камни разрыты, а сами обгоревшие тела растерзаны так, как будто здесь устроил свое пиршество какой-то небывалый, разумный и хищный лесной зверь.
Спустя несколько дней этих троих добытчиков повстречали идущие им навстречу другие следопыты. К тому времени все трое были истощены и изранены настолько, что приметившие их люди, сжалились над ними и, отменив свою экспедицию, проводили обратно в городок. Там, после осмотра доктором, все трое незамедлительно предстали перед магистратом, комендантом и игуменом, которым и рассказали о таинственном доме, идолищах и гибели своих друзей. Их показания внесли в протокол и тут же судили, разумно посчитав их грабителями и убийцами. Впрочем, никаких свидетельств преступления у суда, как и подтверждений своей невиновности у артельщиков, не было, и в этот же день, зная их уже не один десяток лет как людей законопослушных и верных, их оправдали и отпустили.
Первый и пятый в этот же вечер вернулись к своим семьям домой. А третий остался в лазарете при церкви и через некоторое непродолжительное время умер от гангрены, начавшейся от ран. Перед смертью, в отличии от двух других своих друзей, он успел исповедоваться и причаститься. Священник, что принимал покаяние и внимательно слушал его, записал его слова и с большим опозданием, вместе с другими должностными бумагами, отправил их письмом в Гирту. Его вложили в папку с описаниями подобных этому нераскрытых дел и с его оригиналом можно ознакомиться, если знать его точный номер и код. Магистрат же, по совету благочестивого и опытного игумена, благоразумно не стал организовывать экспедицию к таинственному дому. Ограничился указом и инструкцией, чтобы если кто еще увидит такие в тайге, не подходили к ним. Двое же последних добытчиков, первый и пятый, навсегда оставили свои прежние труды. Один стал сельским сторожем, второй уехал обучаться на дьякона в Гирту. И ни один из них больше не ходил в походы в лес и никогда в жизни не прикасался инструментом ни к камню, ни к железу, ни к спекшемуся от удара молнии стеклу, ни к дереву.
***
Доктор Эф.