СВЕТИЛА
Нам дан открытый мир, с неба — свет, свободный; и свет тот, с языческих времен назван и воспет. И с тех времен, фольклорных, нам дано Слово...
Открытый мир — до светил. Их связь со светом ясна: солнце — день, луна и звезды — ночь; луна спешит или отстает, появляясь и днем, и иногда захватывая лишь часть ночи, но мы не удивляемся, так же как не удивляемся дню без солнца... А звезды проступают чистой безоблачной ночью, уже висят крупными гроздьями ясными зимними ночами; и наши мысли охватывают их мерцающее и далекое сияние лишь как естественное окружение, как деталь ночного пейзажа.
Небо со звездами — граница нашего мира, открытая, как небо с солнцем, луной. А пасмурное небо, оставляя нам свободу действия, свободу фантазий, все же направляет мысли, ограничивает их... земным?
Природное всегда направляет мысли, выстраивая невидимые запреты на их абсолютную свободу, с природой связаны мы... внутренним миром своим (аналогом неба?).
Все Начала наши в природе земли, все начала света белого в светилах: даже вольный ветер на равнине путь свой берет от давления света...
И солнце воспринимается нами чаще как доброе, луна, лунный свет — как таинственное, звезды — как вечное? Не всегда нам светила, не каждый день и не каждую ночь, да и привыкаем мы к собственным заботам, к своему ритму настолько, что внешнее из природы воспринимаем, осознавая, далеко не всегда.
Светила — далекие, свет — рядом; свет пронизывает строения и развитие мира (развитие!), а светила — олицетворяют его.
.. .чудо самого света, чудо земного ландшафта, с открытым небом в том, что мы осознаем полно все это лишь иногда: «дорастаем» мы до целостного земного отражения — иногда. Земные картины всегда конкретны: восход солнца даже в тишине шумный, и начало дня в жилище — в желтом и оранжевом веселье строгих солнечных лучей; или спешащая между темных и разорванных туч луна, и ты видишь за луною темно-зеленое, золотистое небо, а внизу — проглядывающиеся темно-желтые очертания земной поверхности... И вдруг — бездонное небо со звездами, небо также темное, но уже темно-синее...
Как жить, включая в жизнь свою богатство земное, богатство небесное? Ибо абсолютизировать только поступки «внутричеловеческие», только качества свои личностные — есть лишь комплекс, в конечном счете — коллапс.
Ведь всегда чрезмерная специализация блокировала Развитие.
...Когда я оставался один, или было плохо, — природа дня и ночи спасала: природа оставалась не подверженной никаким нашим влияниям. Солнце — возвращало, луна — возвращала, звезды, ветер, дождь — все возвращало к жизни, придавало ей смысл.
Без слов.
Солнце
В преддверии зимы, когда вокруг еще темная сырая земля, но уже просторный холод и ветер, солнечный свет странно белый — на предметах, на облаках, на небе; и солнце само — словно отдельное от всего, четкое в очертании... И стоят ясные в подробностях поля, дома, деревья без листьев, и медленно уходят вдаль облака.
Такой солнечный свет редко бывает над местностью: зимой, например, когда стоит просто морозный день, немного ветреный, свет какой-то стеклянный, и небо, и все вокруг — стеклянное. Время такого света — время ожидания или прощания, или время, при котором главное не на поверхности дня. Это свет, может быть, уставший, случайный.
Такой солнечный свет — свет указывающий, что на земле есть что-то яркое, сбирающее все светлое, но не видимое сейчас. И день такой — проходной день, «коридорный»...
Но огромная местность в любое время года под солнцем и под облаками вперемежку не вмещается в нечто однородное: вдруг вдали рассеянный и солнечный белый свет уступает место удлиненным пятнам цвета расплавленного металла: их холодный огонь незаметно тускнел и исчезал, чтобы появиться в другом месте... Солнце прорывалось! Настоящее, желтое давление солнечных лучей.
А солнце летом встает раньше нас: я помню в детстве, как утром после сна сразу же шел к низкому каменному фундаменту дома со стороны улицы — солнце заливало всю улицу и небо теплым и родниковым светом; и хотя в тени еще сохранялись паутины прохлады и земляного запаха, но золотистые и нежные лучи были теплыми и яркими, и начинающийся день ясный воспринимался добрым, шумным и контрастным даже на солнечных местах.
...Солнце поднимает весь непомерный груз великого круговорота на Земле; его свет, его тепло — основа жизни, основа наших стремлений. Солнечный свет такой силы, что даже в пасмурные дни в самых тенистых местах, было светло: тысячи раз разбитые солнечные лучи равномерно и рассеянно повисали в воздухе.
Какая мера солнца нам нужна? — летом, в знойные дни, мы задыхаемся под его обжигающе горячими лучами, и солнце гибельно без дождей для всего живого, для земли самой; осенью солнечный свет освобождает небо, зажигает листья на деревьях и изнемогает под ненастными грязными тучами...; зимой — сверкают пушистые снежные поляны, и теснится мир вокруг, и солнце не греет, оно низкое, и сами дни солнечные редкие; весной — под солнцем воздух становится тяжелее, вместительнее, и слежавшийся снег тает блестящими капельками воды...
Солнечный свет, многократно преображаясь, уже давно изменил землю: уже была история сложнейших событий позади нас, а свет все лился сверху, все оставался бесконечно разнообразным...
На лесной поляне, например, летом, под солнцем настоящее марево — тысячеконтрастный запах и тепло, поднимающее травы в человеческий рост.
А рассвет и закат солнца! Песенной красоты, в полнеба! и огромная местность сумеречным светом отвечала солнцу — шумом, оттенками красного зарева, прохладой...
Солнечный свет проникал в наши жилища: наполнял их упругой прозрачностью и строгими оконными пятнами на полу: как легки были солнечные зайчики!
Как блистала доверчивая водная поверхность под солнцем! Солнечные лучи тонули и здесь, тонули во всем, и — творили.
Луна
Прохладной ночью в августе ярко светит далекая луна; в деревне лают собаки, задолго до рассвета кричат петухи.
Ночь глубокая: горизонт неба неопределенно близок или далек, само небо тяжелое, но тебе легко в этом торжествен¬ном течении времени. А даль пронизывает тебя: далекие звуки рядом; ночью ты вообще приближен ко всему. Луна освещает пустынные улицы деревни, повсюду лунные те¬ни, — странно вокруг! Странное, торжественное, великое время!
Странное время потому, что стараемся осознать виденное, что собственное знание сейчас о планете Луна нам и не нужно: неужели мы хотим что-то «осознать» через чувства? То есть, через знание, получаемое мгновенно, с нуля?
Ни в какие противоречия мы не вступаем, мы хотим осознать непременно конечную связь между ландшафтом (с нашим Я, разумеется) и Луной. Эта «эстетическая» связь, переворачивающая тебя буквально, тем не менее, остается непонятно-возвышенной...
Светло настолько, что можно читать; лунный свет медленен... Вокруг словно обратное тому, что происходит днем; какой смысл в том, что такую красоту мы постоянно просыпаем, в том, что мы словно подглядываем? в том, что у нашего мира есть иное состояние? Луна, лунный свет провоцирует наши мысли о сказочном, волшебном, неестественном, и нам хорошо от таких мыслей, — ведь мы ими закрываем какие-то пустоты, проблемы.
Зимой луна освещает пустынные поляны белого снега, темные дома и деревья: всюду тени и мрачный возвышенный свет, подчеркивающий твою отчужденность, твое одиночество, твое сознание.
Лунный свет естественно обнажал такие взаимоотношения между нами и природой, которые не могли «вскрыть» другие состояния дня и ночи. Луна холодно спешила в освещаемом собой небе и своим светом магнетически воздействовала — на землю: мы завораживались и луной, и виднеющейся навстречу луне местностью, и тайнами всюду; пустая темнота, медленная и текучая, поглощала или усиливала звуки...
А летом, низкая над сумеречной и гулкой ночью, вся далекая и большая, луна освещала только открытые пространства, но все же было темнее, чем зимой; впрочем, ореол таинственности при лунном свете сохранялся во все времена года. Небо летом под луной было низким, сумеречным, струйки темноты видимо уходили вверх... А зимой — небо под луной и за луной виделось просторным настолько, что впору было говорить о неожиданном новом небесном пространстве...
Разгоряченные собственными взаимоотношениями, мы не замечаем красоты неба: какое время нужно для естественного перехода к восприятию окружающего чуда? Ведь все это есть: и чудо, и восприятие, и время! И ничего нет. Словно все в чужом течении...
Солнце сияло, луна светила; луна, как нечто невоздушное, воспринималась с большим удивлением, чем солнце, создавала и хранила больше тайн, ибо попросту сказать, все заключалось в «организации» светового пространства: оно, действительно, при лунном свете оказывалось необычным.
При пустынности улиц и всей местности — пространство оказывалось тесным, заполненным твоими домыслами, фантазиями, заполненным легендами, поверьями... Чем еще?
Звезды
Ночью небо, обнимающее землю, иногда безоблачно — в звездах... Особенно выделялась зимняя звездная ночь, опоясанная горизонтом(!) — своими краями, ночь под опрокинутой дном чашей темно-синего неба с рассыпанными повсюду отверстиями для света.. Такой ночью, было... светло; звезды как бы заменяли луну: небо просветлялось полосой Млечного пути, да и звезды сами мерцали остриями — ярко, долго, недоступно...
Звездная ночь немедленно уравновешивала наш мир, и он становился меньше, ближе, вся память наша — мгновением, все знание наше — словно уменьшалось, умещалось в немногих словах: к звездам возносилось наше проникновение.
О чем мы думали? догадывались? о мирах ли далеких? или все же о себе — о том, что мир окрест нас с «внимательными глазами», он — «разумен», а звезды — лишь подробность мира, но самая далекая, самая «высокая», и звезды награждались чем-то человеческим.
Весь мир, и неживой, и живой, подсознательно мы одухотворяли, антропоморфизировали, — считали равным себе.
Равным себе! Или даже выше!
Интуитивно мы чувствовали, что ночное небо в звездах — это бездна, которая, может быть, «знает» о нас, от которой возможна опасность, ведь мы все с летящей зеленью, с громадой всей земной поверхности были открыты этому небу... «Они» не назывались, о «них» и не думалось, но этот «открытый иллюминатор» ночного неба был максимально информативен даже невооруженному глазу простого человека.
Неизменность расположения звезд, их торжественное сияние, их явление в ясные ночи, останавливают человеческое мышление, направляют его к «вечным» темам.....
Звезды становятся символом чего-то возвышенного среди людей, объектом идеального или поэтического. Звезды возвышали людей высшим смыслом, заставляли соизмерять собственную жизнь с более крупными отрезками времени; наши предки были обречены стать людьми.
Звезды просматривались и весною — на уже голубеющем небе, и даже летом, сквозь сумеречную темноту низкого неба: эта голубая темнота! настоянная на запахах трав и болотистых низин, темнота, смещающая расстояния, а луна — как далекая и огромная лампа прибавляла и прибавляла голубизны; и светились звезды на голубеющем прохладном небосводе, казалось, жестком... Сказочная картина! Где-нибудь, на остывающем лугу вдали от сел — бледное освещение и голубая прохлада предметов, склонов, небес...
Осенняя ночь темна и огромна: звезды — редкие гости, может быть, в начале ночи или перед рассветом блеснут над горизонтом несколько звездочек и исчезнут; огромная темно¬та надежно укрывала землю.
Природа вся, включая звезды, была выше человека, несомненно, ибо она была в «форме» всегда, постоянно. А мы, лишь своими немногими представителями достигали ее смысла, или были на пути к этому смыслу. Парадокс, как животные мы уже были в цепи взаимосвязей мира, а становясь людьми, мы вынуждены изо всех сил стать, наконец, необходимым звеном в цепи новой, ибо прежняя нам кажется недоступно короткой.
И приносим себя, свои мысли — на суд, собственный же, но перед неким постоянным в мире, перед звездным небом, например...
Сами создаем себя: трудно.