This is how the heart of a Russian biker beats!
–––––––––––––––––––––––––
Это было большое, во всю стену, окно, за окном беззвучно раскачивались старые, высокие до третьего этажа больничного корпуса, деревья. Ветер трепетал майскую листву.
Taк рыба из аквариума разглядывает мир людей.
Прокатила мимо кислородный аппарат черная медсестра, похожая на певицу из Bony M. , сильным веселым музыкальным голосом сказала:
— Мистеeр Рабиновиик, скоро врачебный обход. Вы должны быть в своей палате.
Бони М. поют под фанеру. Какое разочарование.
Внизу была площадка, где парковалась только свои, госпитальные.
Всегда полупустая, когда вокруг госпиталя люди давятся за место, и кругом миттера, миттера. 15 минут — квотер. 2 часа лимит. Сам с собой стал разговаривать, это к скорому сумасшествию.
Под медленно открывавшийся шлагбаум, проскочил вызывающе яркий желтый спортивный порш. Двухместный. Тот самый, молодежный, с мощным, как у самолета, двигателем.
Для врачей они конечно были слишком молодыми. Какой–то курс ординаторов. Но уже кандидаты во врачи, иначе им бы не дали места на этой площадке.
Он — высокий смуглый красавец — за рулем. Она с высоты четвертого этажа, очки Рабинович оставил в палате, чтобы отдохнули от чтения глаза, показлась ему Мерлин Монро.
Ах, как интересно! Они ссорились, это было хорошо видно по его жестикуляции. Она, вдруг показала ему мидлфингер, повернулась и пошла в главный корпус, где был кафетерий.
В наше время люди показывали друг другу кукиш. Чтобы показать мидлфингер я, наверное, должен буду принять таблетку виагры.
Смуглый красавчик-водитель направился в корпус "В", и через полчаса, перед самым началом обхода, Рабинович его увидел.
Их было человек семь, ординаторов терапевтического. Успешны, счастливы, молоды, вся жизнь впереди. Они громко разговаривали и смеялись, переходили от палаты к палате. Один из них представлял больного остальным, как если бы был его лечащим врачом. Такая у них была учебная игра. Наш чувак должен был представлялять аудитории ординаторов больного Рабиновича. Рабинович прочитал на пластиковом бедже имя Абдулджалал. Незаметно цинканул на телефоне, что за оно.
О, бля, саудовский араб.
Холеный, спортивный, хорошо пахнущий араб. У араба был настоящий бритиш. Довольно равнодушно разглядывал он Рабиновича, невнимательно расспрашивал, и когда тот на своем корявом бруклинском инглише попытался объяснить, что у него стоит механический клапан на аорте, как то пропустил это мимо, долго писал на планшете что–то совершенно от балды, а потом взял стетоскоп и машинально стал слушать сердце.
Механический клапан, который стоял у Рабиновича уже 20 лет, стучал так громко, что его молодая жена после операции, не захотела спать с ним в одной постели. Сказала: "Это невыносимо, слушать ночью в тишине стук твоего сердца."
От сильного звука в стетоскопе Абдулджалал дернулся и сказал:
— Что там у вас? И только когда увидел вертикальный шрам у Рабиновича на груди, спросил:
— У вас была операция на сердце?
Честно говоря, Рабинович ему завидовал. Завидовал и мазохистски наслаждался своим чувством. Но завелся он вовсе не из–за молодости, красоты и здоровья, или упаси бог той прекрасной блондинки, похожей на Мерлин Монро, которую этот бамбус стопудово трахал, или желтого порше, что он кинул на халявном паркинге. Завелся Рабинович из–за часов, на которые араб все время поглядывал. Это был Зенит Гранд за сорок пять штук баксов.
Рабинович сказал ему небрежно, как если бы говорил это разным врачам уже тысячу раз:
— Донорское сердце.
— Где вам делали операцию? — наконец заинтересовался Абдулджалал.
— В Минске.
Он был неплохо образован, знал где Минск.
— Это в Белараша. Почему вы делали в Минске?
Рабиновича понесло:
— У них нет проблем с донорством. Они берут органы у кого хотят, и не спрашивают.
— Кто ваш донор?
— Какой–то мотоциклист. Молодой совсем. Личности не раскрывают.
— И как вы себя чувствуете с новым сердцем?
— Прекрасно. Помолодел. Женился во второй раз, двое детей. Старший чемпион штата по классической борьбе...
В этот момент вошла все ординаторская братия. Рабинович заметил, что белокурой подруги нашего красавчика среди них не было. Она опаздывала. Нужно отдать Абдулджалалу должное. Парень он был умный. Сделал блестящий медицинский доклад, дал каждому послушать искусственное сердце, и когда кто–то из них спросил, почему такой сильный звук, Рабинович сказал:
— This is how the heart of a Russian biker beats!
Они ушли потрясенные. И сразу же, словно в водевиле в палату, где лежал Рабинович, вбежала она. Да, он не ошибся. Мерлин Монро, уже никого другого в ней он не видел. На нежной щеке, на краешке прекрасных, накрашенных яркой помадой, губ были крошки круасана.
"Ах, это она бедняжка забежала в кафешку. Беременная и все время хочет кушать, — подумал Рабинович. Какая милая.
Она спросила:
— Простите, сэр, мне сказали, что у вас что–то искусственное. Да, — сказал Рабинович, — у меня искусственный член, достался мне от одного мотоциклиста вместе с яйцами. Имени не знаю. Молодой совсем. Чувствую себя прекрасно. Помолодел. Женился во второй раз, двое детей. Старший чемпион штата по классической борьбе...