1
Председатель сельсовета Михаил Ильич гнал вороного жеребца что есть мочи за ребятишками, которые будто растворились на глазах у него. Видел же их, видел сидящими в горохе. Красная сетка! У кого такая сетка, дай бог памяти. Вспомню. Вспомню, найду и отстегаю вот этим бичом, чтобы неповадно было. Разгневанный, разгорячённый, он не переставал долдонить про себя слова “высшего” масштаба, которыми так богат наш великий русский язык.
Жеребец, долго стоявший в стойле, и так нёсся без понуканий хозяина, перескакивая поваленные деревья и даже колдобины, но Михаил Ильич бил по бокам коня шпорами, хлестал бичом, одержимый одной мыслью: догнать и наказать. Чуть не выпал из седла, когда жеребчик перескакивал кряж – поваленную злым ураганом лиственницу, перегородившую дорогу. Только здесь он ослабил поводья и подумал, что давно пора перепилить кряж и очистить дорогу, но всё как-то руки не доходят. Разные недостатки, недоглядки он брал на заметку и потом на партсобрании песочил тех, кто должен их устранять.
Сегодня он объезжал поля, смотрел на колосящуюся пшеницу, подернутую золотистой спелостью, туго налившуюся мякотью. Растёртые на ладони зёрна брызнули молочком, радуя человека, корнями приросшего к земле. Ещё недельку – другую и можно убирать. Только бы погода не подгадила. Урожай хороший. Потрудились колхозники на славу. В раздумье постоял Михаил Ильич несколько минут, вскочил на вороного и поехал дальше.
Зелёное поле и на нём красная сетка. Что это значит? Да это же на горохе кто-то пасётся. На колхозном горохе. топчет его, портит. О! Да тут целая гвардия. Кто позволил?! Наказать! Догнать и наказать. Штрафом наказать родителей.
2
Лизка Жмурова первой увидела председателя, скачущего на вороном жеребце. Она закричала:
- Председатель! Ребята, бежим в лес!
Ребятишки, от страха быть пойманными, бросились врассыпную. Самые маленькие кинулись дальше в горох. Бежать было очень трудно. Ноги застревали в гороховой путанице, и спрятаться так, чтобы быть совсем незамеченным, не было никакой возможности. К тому же на животишке болтался тугой узел гороха, который при беге колотился, готовый вот-вот сорваться и рассыпаться.
- А ну вылазьте, паршивцы, негодники! Топтать государственное добро никому не позволю. Вот я вас бичом отстегаю! - закричал Михаил Ильич. Ехать же на жеребце по гороху он не посмел. И маты, маты сыпались из его беззубого рта, как из рога изобилия.
Ванюшка лежал на животе, спрятав голову поглубже в горох. Ручонками закрывал себя гороховыми стеблями. Страх быть пойманным вдавливал всё сильнее и сильнее в землю. Слёзы потекли по лицу, и он всё вжимался и вжимался, как будто земля должна спасти от неминуемой расправы.
Галюня Жмурова, тоненькая, маленькая девчушка, чудом уползла по гороху в самый дальний угол поля. А Лизка с Алькой бежали по лесу. Разлапистые сосны больно хлестали по лицу, ноги застревали в буреломах, но они бежали, не замечая въедливой мошкары и комаров, которые, видя кровь на лице, поцарапанных ногах, нещадно кусали, впиваясь в кожу. Предательскую красную сетку Алька сразу же сняла и затолкала за пазуху – пусть не выдаёт! Им бы оглянуться и посмотреть, где же их сестрёнки, а они знай себе бегут, не замечая ничего вокруг. Добежав до опушки леса и увидев свою баню в пятистах метрах, Алька с ужасом подумала о Ванюшке и Неличке. Что с ними? Не успели спрятаться?! Председатель допросит их, и они всё расскажут. Только бы не бил. Вернуться за ними? А Михаил Ильич?! По головке не погладит. Бич пройдётся по спине, оставляя красные полосы. Это у него не заржавеет.
Девчонки остановились на опушке леса, не зная, что им делать. Лизка скулила о Галюне, а Алька думала о Неличке и Ванюшке. Где они? Что с ними? Издали показался вороной с наездником. Председатель проехал! А где же ребятишки?
3
Ванюшка лежал, боясь поднять голову. Он слышал, как председатель матерился, как корил кого-то. Бродить по гороховому полю в поисках детей он не решился. Зачем дурной пример подавать? Подожду, посмотрю. На долго у них не хватит терпежу. Начнут вылезать. А я их, голубчиков, поймаю. Но не тут-то было. Тишина стояла такая, что отчётливо слышен комариный писк. Дети как сквозь землю провалились. Постоял, постоял Михаил Ильич, отгоняя сорванной веткой комаров, тучей окруживших его, вскочил на коня и поехал в деревню.
Неля лежала в горохе недалеко от Вани. Синел над головой купол неба. Лёгкие облака корчили гримасы, посмеиваясь над девочкой. Она смотрела на облака, идущие одно за другим. Будто бело-серые овцы брели толпой в закуток, подгоняемые незримым пастухом. Лучики солнца скользили по ним, то освещая, то скрываясь, то смущённо улыбаясь. “Кажется, Ильич уехал. Что-то не слышно его ругани. Пора домой,” – подумала девочка и услышала шёпот братишки.
- Нелька, ты здесь?
- Здесь я. Вылазь. Ильич умчался.
- А где Галюня?
Девочка уже стояла на лесной тропинке. По ней и пошли. Идти дольше, зато вряд ли кто пойдёт по лесу навстречу им и захватит врасплох идущих явно с горохового поля. Осторожность не помешает. К тому же тугие узлы с горохом – рвали стручки обеими руками и сразу в подол – широкий мамин фартук.
- Да, достанется нам от родителей. Своевольно ушли, – сказала Нельча.
- Да уж. Отца больше боюсь, его ремня с пряжкой, – сказал Ваня.
- Ремень ещё можно перетерпеть, а вот если с родителей штраф возьмут…
До опушки шли молча. Показалась баня.
- Давай до бани. Там отсидимся, – сказал Ваня.
- Отсидишься, как же! Воды не натаскали, огород не поливали, травы для поросёнка не нарубили, дров не накололи, – произнесла сестрёнка.
Заскочили в предбанник, а там на скамейке Алька с Лизкой горох уплетают.
- Эх вы, злыдни, бросили нас и убежали! – с горечью воскликнула Неля.
- А что нам оставалось делать! Под бич спину подставлять! - хором закричали девчонки.
- Не ругайтесь, не надо, – сказал Ваня. – Вроде пронесло. Только бы Ильич не догадался что это были мы, Тарасовские.
Лизка с Галюней потянулись домой вдоль огородов, стараясь скрываться за заборами, а Тарасовские пошли поливать грядки. Тугие узлы спрятали в бане – пусть лежат до поры до времени. Хорошо бы перепрятать в яму, где с весны натасканный с Илима лёд не таял и на нём всегда хранили свежую рыбу, сливки и молоко. Полежит горох на льду и становится ещё слаще, ещё вкуснее. Нет, не будем рисковать, могут увидеть соседи напротив.
4
Мучительно хотелось сладкого. Так хотелось, что, кажется, подсасывает где-то под ложечкой. Алька подошла к сундуку, где обычно мать хранила припасы к праздникам. Висел маленький замочек, ключ от которого хранился где-то хорошо припрятанным. Без разрешения никто из детей не смел прикасаться к замку.
Родителей слушались беспрекословно, особенно мать. Всем в хозяйстве руководила она. Алька подержала в руке замочек и повесила на место. Нельзя! “Скорей бы суббота, может мама раздобрится и даст полакомиться сахарком”, – думала Алька. Она уже представляла себе белёшенькие кучки сахара на столе, которые мать столовой ложкой раскладывала каждому ребёнку. Макнёшь в кружку с чаем ломтиком хлеба, а потом в сахар – это высшее блаженство, вкуснотища необыкновенная. Все пьют чай молча, наслаждаясь сладостью. Дети ждали праздников – Великий Октябрь, Новый год, 8 Марта, 23 Февраля, Первое Мая. Часто ожидание праздника обманывало их. В доме уборка генеральная. Белили стены и потолок, выносили из дома постель, стирали, сушили, гладили простым утюгом, который нагревался горящими угольками. Работы хватало всем: и детям, и взрослым. В праздники было и лакомство: подушечки и фруктово-ягодная смесь – Дунькина радость.
5
Вечером, когда ребята управились по хозяйству: натаскали с реки воды большую деревянную бочку, наполивали в огороде, нарубили травы для поросёнка, накололи дров и натаскали в дом для утренней готовки завтрака и для скота, к дому, к завалинке, пришёл Михаил Ильич. Председатель шёл к дому Якова Степановича, надеясь, что увидит улики, изобличающие ребятишек на гороховом поле. Подойдя к дому, он старательно осмотрел завалинку, под завалинкой и только потом постучал в окно.
Он постучал в окно, вызывая хозяина для разговора. Любитель поговорить, он изредка появлялся у Тарасовского дома, зная, что здесь найдёт слушателей, к тому же таких, которые читают газеты. С ними можно и поспорить, и по душам поделиться. Но на этот раз разговор предстоял иной. Как только хозяин дома вышел к нему, он с ходу спросил:
- Яков, у вас есть красная сетка?
- Красная сетка? – переспросил Яков Степанович. А на что она тебе? Может, и есть. Не знаю. Я в такие мелочи не вдаюсь. Спроси у хозяйки. Она знат.
Михаил Ильич потоптался у завалинки, снова осматривая, нет ли пустых гороховых стручков. Следов гороха он не увидел. “Неужели ошибся, неужели была другая ребятня, а не Якова? – думал он. – Была же на ком-то красная сетка. Вот незадача.”
- Зачем приходил-то? Про красную сетку узнать? – весело спросил Яков Степанович.
- Да вот объезжал поля. Думаю, через недельку-другую начинать жатву. На горохе ребятишек видел. Помнут, истопчут. Не твои ли это были?
- Ты чего это выдумал?! Ближний свет тащиться до Прилука, когда в избе работы невпроворот. Одной воды натаскать с реки – цельное дело. Напраслину не возводи. К тому же сопливого целуют вовремя.
Так и ушёл Ильич ни с чем.
Весной выбросили в лавке красный, в мелкий горошек, дешёвенький ситец. Все и набрали его для сеток. Хлопок, дышать в нём легко и спасение от мошкары хорошее. За зиму из конского волоса каждая хозяйка ткала сетку – прямоугольник, который пришивался к ситцевой ткани. Лицо в сетке, голова, плечи – в ситце. Так народ спасался от нестерпимого укуса комаров и чёрной тучей стоявшей у лица мошки. Какой из тебя работник, если на тебе нет сетки? Будешь только махать руками.
- Ребята по горох ходили? – спросил отец.
Молчание.
- Ходили по горох, я вас спрашиваю?
Молчание.
- Значит ходили. Где горох? Куда спрятали?
- Мы совсем маленько пощипали. Сразу же и съели, – сказала Неля. – очень хотелось сладкого.
- А если бы вас Ильич поймал? Штрафанул бы нас. Стыд-то какой!
- Но не поймал же!
- А мог. Не знаю, что его остановило, верхом шёл.
- Разве он шёл? Он скакал на жеребце как очумелый. Хлестал его направо и налево.
- А красная сетка на ком из вас была?
- Красная сетка! Да в красных сетках полдеревни ходит. Вот улика! – рассмеялась Алька. – Разве не видишь, что на каждом втором красный цвет.
Отец успокоился, уткнулся в книгу – будет читать весь вечер.