Сапоги

    
   Василий проснулся и медленно открыл глаза. Кузнечным молотом ухала болью голова. Затекшую за ночь спину сильно ломило. Четыре ящика – та еще постель. Тяжело опираясь на руки, он сел на край, закрыл глаза и замер, надеясь, что волны боли в голове станут чуть тише. «Шторм» немного утих. Василий снова открыл глаза. Перед ним, на ящике (куда ж без них), накрытом пожелтевшей «Правдой» лежал осколок зеркала и пустая водочная чекушка. Тут же, рядом с коптилкой, стоял котелок с водой. Он осторожно, боясь новой «волны» протянул руку за зеркалом.

   На Василия смотрел незнакомый человек. Густая, русая, с проседью щетина, засохшая слюна на подбородке, впалые щеки и мутные, красноватые глаза. От «того» Васьки Неверова остался только небольшой, глубокий  шрам под левым глазом – память лихого детдомовского детства. Василий плеснул в лицо водой из котелка, и вытер рукавом телогрейки. Потом привычно осмотрелся и, пытаясь как-то зацепиться за новый день, подумал: «Да. Удачное место. Сухо и даже не очень холодно».

   На этот подвал его навел Санька – чумазый беспризорник, как и Василий, промышлявший на местном рынке. Мелкий воришка: «тетенька, не дайте пропасть без мамки убитой», он рассказал про подвал «ведьминого» дома. На немой вопрос Василия, Санька с жаром понес какую-то чушь про графиню, что жила здесь до революции и «якшалась со всякой нечистью». Василий только поморщился: испугать его никто и ни чем не мог. После того, как он очнулся в госпитале без ног, жизнь стала просто словом, за которым больше ничего нет.

   Война кончилась. Возвращаться Василию было некуда и незачем, поэтому он колесил, не трезвея по стране, перебиваясь в поездах, пока не оказался здесь, в этом городишке, на этом рынке. Из добра - тележка с прибитым войлоком, потрепанный военный билет и медаль «За отвагу», еще державшаяся на латанной армейской телогрейке. Была правда, еще одна вещь – трофейный «вальтер», его Василий берег больше жизни. Рифленая тяжесть рукоятки, вороненые грани, и черный провал ствола давали Василию подобие надежды. Надежды на то, что он все еще может что-то решить для себя сам.

   В субботу, как обычно Василий сидел на рынке и, коротая время, чинил подшипник на своей тележке. Внезапно у него крепко прихватило живот. Он отчаянно оперся на культи, пытаясь как-то повернуться и … обделался. У всех на виду! Люди вокруг начали торопливо расступаться, брезгливо пряча носы.

   Что-то сломалось внутри Василия. Стало его пределом, за которым уже ничего быть не могло. А тут еще «Эта!», Верка, Вера Соболева, от вида которой у Василия всегда теплело на душе,…сама подошла, не поморщилась от запаха, посмотрела открыто, по-доброму - предложила постирать. «Да пошла ты!!» - не помня себя, брызгая слюной, заорал он. И еще что-то - грязное, обидное. Все вокруг расплылось во влажном тумане слез и он, лежа на мокром животе, дрожа и подвывая, скрипел зубами от острого позора и собственного бессилия, а потом, вдруг, принял решение - одиннадцать дней! Потом все. Хватит.

   Определенность всегда дает облегчение, вот и Василий, сидя вечером в своем подвале, смотрел на кое-как постиранное самим белье, в пьяном забытьи оценивая все через свой куцый остаток. Даже то немногое, что заставляло его открывать глаза утром - ушло. Он чувствовал настоящую свободу, испытывая мрачное удовлетворение от того, что скоро все кончится.

   Прошло десять дней, настал одиннадцатый. Утром, Василий, как смог, побрился. На рынок решил не выбираться. Так и просидел весь день, упершись взглядом в стену. В подвале стемнело. Он зажег коптилку. Посидел в оцепенении еще немного. Потом, решившись, подполз к стене и вытащил два кирпича – тайник он оборудовал давно, как только обжился в подвале. В этом месте кирпичи почему-то были почти без раствора, а за ними оказалась глубокая темная ниша. Здесь и прятал Василий свой «вальтер» заботливо обернув масляной тряпкой.

   В неверном свете он смотрел на пистолет в своей руке. «Может молитву какую…», - тяжело провернулось в голове. Василий ухмыльнулся себе: «мимо ада, все равно не проехать…». Он посмотрел на пламя, потом в черный провал тайника. Ему показалось, что в темноте что-то блеснуло. Василий моргнул. «Привиделось». И все же, решив хоть как - то оправдать последнюю отсрочку, засунул руку глубоко в тайник. Ничего. «Пора. Хватит бздеть,…хуже, чем здесь, там точно не будет…». Потянул руку обратно и вдруг коснулся чего-то холодного. От неожиданности отдернул руку и больно царапнул о кирпич. «Черт!!». Смачно сплюнув, вытащил еще пару камней из кладки и посветил внутрь.

   Василий сначала не догадался, что это, а когда понял, сердце сильно заухало. «Сапоги!!». Он держал в руках сапоги. Все еще не веря, Василий ощупывал и осматривал находку. «Сапоги!» - билось в голове. Новенькие, явно сшитые на заказ, пахнущие кожей, с ровным глянцем голенищ. Толстые – рыжей кожи, подошвы прибиты латунными гвоздями, блестящие шляпки которых оказались в форме пятиконечных звезд. «Наверное, именные…тонкая работа…чтоб так, каждый гвоздик…», - уважительно шевельнулась мысль. Василий осторожно посмотрел на размер – так и есть! 42! «Как у меня!!…раньше …». Тяжелой чернотой накрыло отчаяние, потекли слезы, рот скривило страшное мужское рыдание.

   Василий потерял ход времени, когда услышал, или скорее, почувствовал тихий вкрадчивый голос. Голос успокаивал, нашептывая что-то долгое, хорошее. А еще обещал, обещал: «…и с трамвая…и в вальсе…и мячом по воротам…и по росе…попробуй …»…

                ***   

   В райотдел милиции зашел подтянутый, молодцеватый лейтенант. Представился дежурному:

- Лейтенант Неверов! Для прохождения службы прибыл!

   Уставший «старлей» с красными от недосыпу глазами, взял в руки новенькое удостоверение:

- Стало быть, лейтенант. Хорошо! А то зашиваемся без людей, сил нет! Дуй в 23-й, второй этаж, спросишь капитана Владимирова.

   Лейтенант убрал удостоверение и легко взбежал по лестнице.

- Отлично! – вскочил навстречу молодой вихрастый капитан, - наконец дождался! Владимиров, Александр Иванович, - представился он. – Вижу, фронтовик! – мазнул взглядом по тонкой колодке. - По комсомольской путевке значит? Ничего, подсобишь немного Родине и вернешься на свой завод! А то развелось у нас, понимаешь, жулья всякого. Да и оружия после войны гуляет еще не мало! Ничего, мы здесь порядок наведем!

- Не сомневаюсь! – бойко вставил лейтенант. – Нечего со шпаной церемониться!

- Церемонии, брат, они по закону полагаются, - назидательно продолжил капитан, - но настрой у тебя наш - верный! Подучим, со временем сам все поймешь. А пока думай, смотри, мотай на ус. Глядишь, и до серьезных дел дорастешь.

- А сейчас, есть что-нибудь, такое,…- по-мальчишески загорелся лейтенант.

- Ты, я вижу, книжек начитался, - остудил его капитан. И, подумав, добавил, мрачнея - мало нам было местной шпаны, так недавно прям зверь какой-то объявился! Людей режет не за грош! Деток малолетних и тех не жалеет, сволочь! – горячился капитан. – Ничего! И ему, гаду, недолго бегать! – он посмотрел, успокаиваясь, на лейтенанта, - в таких сапогах мы любого догоним! Хороши сапоги!

- Не жалуюсь, - стушевался лейтенант.

- Не дуйся! По-доброму я. Давай устраивайся, тот стол – твой, обживайся. Стул в канцелярии возьмешь. Потом в архив, там разобраться пора, спросишь Светлану – поможет. И, кстати, на вечер ничего не планируй – в 19.30 в доме офицеров концерт областной и танцы. Заодно и познакомишься со всеми. Ладно, я в Управление, вечером увидимся - форма парадная!

   В шесть, Василий в отличном настроении быстро спускался по ступеням Отделения. Летние звуки города, зелень листвы, солнце, мирно висевшее над деревьями,…Василия захватила волна беззаботного, детского счастья. Он зажмурился на секунду, пытаясь продлить этот момент.

   Вдруг в ногу что-то ударилось.

- Дя-ять!! Подай мячик! – услышал он крик мальчишек.

   У ног Василия лежал туго накачанный кожаный мяч. Он упруго отшагнул назад, и, развернувшись, хлестко ударил в сторону ждущей детворы. Мяч взмыл, на секунду закрыв солнце, тень от мяча пробежала по лицу Василия, рождая смутную тревогу.

   Тут залился звоном трамвай и он, срываясь с места, побежал, прогоняя неприятное чувство. Когда Василий ловко, на ходу, запрыгнул в трамвай, солнце снова радостно светило ему в глаза.

   Концерт был отличный. В антракте, в буфете, новые сослуживцы приняли Василия радушно, с уважением поглядывая на его «Отвагу» и «Победу над Германией».

   После концерта, в большом фойе заиграла музыка. На паркете закружились пары. Василий не планировал танцевать, но вдруг увидел «Ее». Девушка стояла у колонны, сжимая в кулачках платок. Стройная фигура в простом платье, аккуратно уложенные волосы и глаза…глаза, в которых он сразу утонул.

- Разрешите Вас пригласить, - хрипло спросил он, не помня, как оказался рядом.

- Вера. Вера Соболева, - сказала она вместо ответа и протянула руку.

   Потом они кружились в вальсе, ничего не замечая вокруг.

- Вы прекрасно танцуете, Василий, - улыбалась Вера, - а я давно не практиковалась и опять наступила Вам на ногу. И Вам придется чистить Ваши красивые сапоги…- она весело засмеялась.

   «Сапоги…», - кольнуло Василия. Он чуть сбился, и Вера опять наступила ему на ногу. «Ой!», - вскрикнула она, счастливо глядя ему в глаза. Василий нежно прижал ее к себе, и они снова закружились, забыв обо всем.

   Прошла неделя. Служба Василия шла своим чередом, не торопясь, открывая все новые заботы.
 
   Утром, когда они с капитаном разбирали дела спекулянтов на рынке, дверь в кабинет резко распахнулась и пробегающий Прокопчук крикнул: «Собирайтесь, у нас три трупа. Похоже, наш зверь опять на охоту вышел…Я - за экспертом…».

   Капитан среагировал мгновенно, бросив взгляд на Василия: «С нами поедешь! А то людей сегодня – Прокопчук, да я».


   В квартире было много всего: милиции, понятых, разбросанных вещей, детских игрушек и сломанной мебели. Но больше всего, в квартире было крови. Кровь была везде.

   Василий, пытаясь быть полезным, хаотично ходил по комнатам пока не остановился около эксперта. Видавший виды Олег Валерьянович жадно курил, руки его дрожали: «Это кем же надо быть, чтоб так…детей…».

   Василий шагнул в сторону, пропуская капитана.

   Владимиров открыл было рот, чтобы узнать мнение эксперта, но передумал, увидев как тот внезапно замер, упершись взглядом куда-то вниз.

- Ты чего, Валерьяныч? – спросил его капитан.

   Эксперт со страхом поднял глаза и нервно кивнул на ноги лейтенанта - Василий по неопытности наступил в лужицу крови и теперь оставил на паркете четкий след носка сапога.

- А этот, оставил, убийца, - прошептал, запинаясь, эксперт и убрал заботливо накинутую газету. - Звездочки видишь!!? – срываясь в истерику, крикнул эксперт.

   Лейтенант стал вдруг белым, и сильно толкнув застывшего капитана, вылетел на лестницу.

   Он не помнил, как и куда бежал. Было уже темно. Начался ливень. Задыхаясь, он остановился и резко согнулся, уперев ладони в колени. Его рвало, сильно и долго. Дождь хлестал по спине и затылку. Вода залилась в сапоги. «Сапоги, сапоги!!», - билось в голове. Он с трудом стащил их с ног и с силой отбросил в сторону. Потом плашмя рухнул на спину, широко раскинув руки. Холодные, звонкие капли скакали по лицу, смывая остатки рвоты. «Не-е-ет!», - кричал он, захлебываясь дождем. Крича и глотая капли, он хотел, чтобы это не кончалось, чтобы не было ничего, кроме воды, падающей на его лицо.


                *** 

   Василий вздрогнул. На лицо, с потолка капала вода. Он с трудом стряхнул оцепенение. Удивленно посмотрел на «вальтер» в руке и на новенькие сапоги лежащие рядом. В мерцающем свете коптилки, ярко играли звездочки гвоздей на подошвах. Ухмылка понимания скривила рот Василия. «Сапоги, говоришь…. – зло прошептал он, - не-е-т… у меня сегодня другие планы…».

   Труп Василия нашли через два дня. «Вальтер» забрала милиция. Сапог не было, украли, наверное.