Сашка Гуров торопился, крышка трёхлитрового бидона пустынно громыхала по округе, сообщая сумеречному лесу о том, что Сашка движется. Безысходное коровье позвякивание то ли отпугивало, то ли привлекало к себе таящегося под густым ковром папоротника зверя. Корабельные сосны сомкнулись у Сашки за спиной. Глупо идти за молоком так поздно, сквозь клубки змей и чернику, но он нырял и нырял со свай в тёмную торфяную воду, увлечённо отрабатывая прыжок «рыбкой». Теперь пришло время выполнить данное бабушке Ёлочке обещание. И даже не так страшно не пойти и вернуться домой, как не увидеть поутру висящего над столом в марлечке творога, а значит, и не на что будет сыпать сахар большой ложкой, а значит, одно расстройство и суррогат. Роковое стечение обстоятельств и преодолеть его можно только ходьбой. Ходьбой Сашка преодолевал большинство преград, раскинувшихся перед ним в разных плоскостях, в том числе и умозрительных. В пути мысли его наконец прекращали судорожно скакать и метаться и начинали течь. Так, в раздумьях, он миновал кабана, древнюю грибницу, столетия образующую один и тот же «ведьмин круг», и бессчётное число созревших ягод, и только тогда впереди показался просвет, впереди - деревня, на краю которой жила бабка Лида с коровой.
На границе леса показались стальные и деревянные кресты деревенского кладбища, их скопление представилось Сашке достаточно светлым и понятным местом, чтобы выдохнуть и не торопиться, в конце концов, по правилам до полуночи там ничего не должно происходить. Хотя предательское воображение уже подсказывало, что раз в полночь что-то начинается, то и сейчас это что-то там есть, и оно готовится, и оно видит, как он, беззащитно, словно агнец божий, идет по дороге, позвякивая пустым бидоном. Будто в подтверждение этих мыслей кто-то выцветший и некрупный, шевельнулся между покосившимися крестами, шевельнулся и тут же выпрямился во весь свой рост, оказавшись той самой бабкой Лидой, от сердца отлегло. На смену мистическим страхам пришли самые простые человеческие мысли: как же она может тут жить одна, на краю маленькой деревни с порогом у кладбища. Она, что же, сама выбрала это место? Выбирала, выбирала и выбрала. Ведь каждый день наступает ночь. Да и три километра до речки. Жить вдали от речки вообще казалось Сашке знаком психического нездоровья, потому как в здравом уме лично он бы такое решение не принял никогда. Ведь в реке вся жизнь, и там рыбы. Бабка Лида пока не заметила его и вновь склонилась над чьей-то могилой, пропалывая сорняки и давая Сашке время поразмыслить над ходом чужих жизней. «И вот она встаёт ночью, - размышлял он, - непременно в белой длинной рубашке с блёклым, сшитым из выцветших обрезков цветком на груди, в руках у неё свеча, она подходит к окну, скрипят половицы. Но ей нечего бояться, она сама из них, из тех, кто ходит по ночам. У окна она слепо поднимает свечу, вглядываясь в того, кто ждёт её там, за тоненьким стеклом, там, среди кладбищенских крестов, где она днём цепкими руками вырывала с корнями сорняки. И вот из тьмы появляется лицо...» Дальше Сашка думать отказался, это уже слишком, ему ещё идти назад через сумеречный лес. Теперь уже лес казался ему неплохим исходом. «Баба Лида, здравствуйте!» - окликнул он старуху. Она разогнула спину, подслеповато, как только что в Сашкиной голове, всмотрелась в него, узнала и, тщательно вытерев руки о серый передник с останками весёлых цветочков, махнула сухой скрюченной рукой в сторону дома.
Сашка ходил за молоком в деревню по три раза в неделю, и это всегда было в первой половине дня, когда лес казался созданным той же самой рукой, что и мебель в домах, только поинтересней. Сашка ходил, ел ягоды вдоль тропинки, радовался неожиданно выскочившим из-за поворотов грибам, набирал молоко и, ни о чём особо не размышляя, кроме рыбалки и ныряния с моста, возвращался домой. Сумерки же наполнили всё иными, скрытыми от глаз смыслами, подстегнули и взволновали его воображение.
Сашка остался ждать у калитки Лидиного дома. Само имя Лида вдруг зазвучало в нём как голоса русалок с ледяных озёр. «Лида…» - попробовал он на вкус имя, но на этот раз без обычной приставки «бабка», и содрогнулся от какого-то неясного знания. А ведь говорят, и взрослые были детьми, говорят и показывают при этом маленькие фотографии. Значит, и Лида была молода и смеялась громким гортанным смехом, убирая непокорную чёлку со лба, и она бежала под дождём в грозу, и её сердце громко билось о стенки, как и у него, Сашки. Всё это предстало перед ним страшным несправедливым откровением. Потому что теперь она здесь, бродит среди кладбищенских крестов, готовясь занять своё место, и только по какой-то странной случайности она ещё выдирает сорняки у знакомых могил. Эта неотвратимая жизнь - глыба дней вдруг кончается.
Бабка Лида была неразговорчива, Сашка вообще сомневался, что когда-нибудь слышал её голос. Лида, как всегда молча, подошла, оплела руками с яркими синими жилами бидон и удалилась в сарай. У Сашки появилось несколько свободных минут, и он не удержался, и он заглянул в низенькое окно в наличнике, и увидел темноту, и увидел фотографию на стене: на ней девушка с распущенными колдовскими волосами, каких у людей и не бывает вовсе, густые, длинные, смоляные волосы. Он отвернулся - и вовремя, - скрипнула дверь сарая, Лида вышла с наполненным потяжелевшим бидоном, небо темнело. Сашка теперь не мог не смотреть на выбившийся из-под её платка седой крупный локон, и он чернел на его глазах. А, значит, это не горб топорщится у неё на спине, это жгуты волос сложены под широким платком и заправлены в кофту. В так стремительно меняющемся мире Сашка взял протянутый бидон и стал отдавать деньги, но только так, чтобы никаким образом не коснуться Лидиной руки, от чего-то ему это казалось важным, но рубли как назло зацепились за кости её пальцев, и прикосновение всё-таки произошло. «Такими не могут быть люди, не могут», - пронеслось в Сашкиной голове. Он стремительно отдёрнул руку, попятился, нелепо сказал: «До свидания!», - развернулся и быстрым шагом припустил в спасительный лес. Темнота уже закрыла небо, но Сашка знал, откуда и куда он идёт, с каждым шагом он становился всё ближе к открытой реке, к домику, где его ждала бабушка Ёлочка, к летнему миру. Он, не заметив, миновал расцветший манящим цветком папоротник. Говорят, что если на Ивана Купалу найти такой цветок, то можно загадать желание, и оно сбудется. Сашка уже давно придумал, что загадать - это бессмертие, а дальше разберётся уж как-нибудь.
На выходе из леса кто-то остановил его, требовательно прихватив за плечо, Сашка рванулся, и сосновая ветка с развилкой, похожей на человеческую ладонь, с треском оторвалась от ствола. Вот и мост, и литр молока остался позади на ковре из сосновых иголок, и его пьют муравьи.
Июль 2020