Посвящается моей бабушке Галине Серафимовне Свентицкой (09.09.1928-31.12.2020)
Написано с ее слов и воспоминаний в 2014 году
- Дети, вставайте… - тихо сказала мама и потрепала меня за волосы, - Галя, Валя, Люба, Мария…
Хотя я всё ещё пребывала во сне, но сразу же почувствовала что что-то не так: мамин голос был каким-то слишком тихим и тревожным.
- Война началась… - от этих двух слов, которые мама чуть слышно прошептала, у меня перехватило дыхание.
Несмотря на то, что мне было ещё только 13 лет, из рассказов отца я прекрасно понимала, что означает слово“война”. Мой отец, Серафим Микулич, больше всех в семье знал об ужасах войны. Он был участником Гражданской войны. К счастью или нет, но в этой войне он был ранен – в правую руку попала пуля, и ему оторвало указательный палец. Это было в 1919 году.
9 сентября 1928 года я стала первым ребёнком в семье Микулич. И как старшая из девочек, я помню ту мирную и счастливую жизнь до войны. Было хорошее время в нашей деревне Криница , Минской губернии, Борисовского уезда, до того страшного утра 1941 года. Тогда пробуждение от сна для меня показалось ошибкой. Помню, как сейчас, это трагическое воскресение 22 июня, а на часах, будто бы застыли стрелки, показывая 6 часов утра. Ещё пару минут назад, мы спали чистым детским сном, но…
- Война началась… - повторила мама и заплакала.
- Мама… - я видела её заплаканное и моментально постаревшее лицо. Тогда я очень сильно испугалась.
- Мама!.. – закричала Валя.
Я поспешила скорее одеться, но одновременно Валя и Люба сделали тоже самое. Каждая тянула платье на себя. Даже если у каждой и было своё, то от страха мы уже плохо стали понимать, что делаем. Тогда мы не выдержав, упали на пол и плакали. Мама подбежала к нам и пыталась утешить, но сама плакала вместе с нами. После долгой возни, мы всё же кое-как смогли прийти немного в себя и одеться. Только Мария никак не могла перестать плакать, маленькие дети очень остро чувствуют происходящее, даже если не понимают что происходит – ей всего-то было 4 года.
Тогда мы сидели на кухне и молчали. Я впервые видела такое хмурое и посеревшее лицо отца. Я думала о том, что будет дальше, и как мы переживём эту войну, выживем ли, как где-то вдалеке бухнуло.
- Что это? - перепугавшись, спросила Люба.
- Немцы… Снаряды… - только и смог сказать отец. По нему было видно, что он вспомнил пережитый когда-то ужас. Ужас, который так старался забыть, но не удалось.
-Ксения, нужно уходить от сюда, или скоро они и здесь будут… - обратился отец к маме.
- Но как же корова, куры? - спросила тихо мать.
- Их здесь придётся пока оставить. Заготовь продукты, к вечеру пойдём в карьер прятаться. А пока собирайтесь. Я пойду коня запрягать, - сухо ответил отец.
- Ох… - только и смогла сказать мама.
Когда стемнело, загрузив на повозку немного продуктов, мы поехали в карьер, который был не далеко он нашей хаты. На протяжении всего пути я слышала взрывы снарядов, но они доносились откуда-то издалека. И это успокаивало, может они сюда не сунутся? Но на утро всё стало намного хуже. Бомбёжка слышалась всё ближе и ближе, поэтому родители решили поехать к двоюродной сестре отца, что жила в деревне Каменка. Мы надеялись, что сможем там укрыться.
Мы ехали через поле, когда совсем рядом бухнуло. От этого повозка сильно подскочила и Мария выпала из неё. Казалось, что происходящее здесь, было самым страшным сном.
- Мария, Мария! Где ты? – мы бегали пополю ржи, как ошалелые. Чёрная завеса застилала глаза, дым попадал в рот и нос, падали, вставали, снова подали, но Марию никак не удавалось найти. В отчаянии мы ползали по земле, кричали до хрипоты. Но от этого не было толку. А снаряды всё падали и падали совсем близко от нас. Не знаю, сколько мы тогда искали Марию, но мне казалось, что прошло несколько часов. Мы нашли её плачущей, грязной и в ссадинах. Хотя выглядели мы, примерно так же, как и она.
К полудню мы приехалик тётке, но и у них дела не были лучше наших.Да и кому тогда было хорошо? Мы спрятались в погреб. Родители долго о чём-то говорили с тёткой, а потом мама подошла к нам.
- Мы с отцом съездим да хаты. Все продукты остались там – мука на чердаке, крупы… - обратилась она к нам, – вы пока тут посидите, а мы скоро приедем.
- Не уезжайте! – со страхом и ужасом закричала я. Мама обняла нас и поцеловала.
- Галя, присмотри за младшими.
Тогда родители поехали обратно и я сильно плакала.
- Галя, почему ты плачешь? – спросила у меня Люба, - тебе что-нибудь болит?
- Да, болит... сердце очень болит, - и я ещё сильнее заплакала. Думала, что же с нами будет?А меньшие просто не понимали, что происходит.
Прошло много времени, и я устала плакать. Меня одолевала сонливость, когда Валя подбежала ко мне.
- Галя, Галя! Там кто-то едет! - сказала она.
Я быстрее побежала на улицу посмотреть, надеялась, что это родители. Пробиваясь сквозь туман, шел конь. И вместе с ним были родители. Радости моей не было предела. Я поспешила к ним, и как оказалось, они ещё и корову забрали.
У тётки мы прожили неделю. После чего решили вернуться домой. Взрывов больше не слышалось. Но дома нас ожидали неприятные новости. Немцы устроились в нашей деревне, после того как побили советские войска. И с нами один жил. Помню, как-то раз, мама поставила хлеб в печь. И наказала мне, когда выпечется, достать его. А сама ушла жито жать. Так тот немец, он был уже седой, помог мне. Я только было да печи, а он рукой меня отодвигает и говорит:“Kleine, kleine!”. Как потом я узнала, это значит “малая”. Достал хлеб и положил его на рушник.
***
Смертельный страх я испытала в эту войну. Это был 1942 год, лето. Утром нас немцы разбудили и на улицу выгнали. Деревню окружили, танки кругом стоят. Как оказалось, этой ночью убили партизаны какого-то фашиста. На лужайку вывели и в ряд поставили, только молодых мужчин отдельно. И пулемёты на нас навели. Какой ужас мы тогда испытывали, трудно описать. То ли к смерти готовились, то ли молились, но точно плакали все. От старого до малого.
Фашисты… В тот момент мы смотрели на них. А они на нас. Только взгляды у нас различались очень. Они были злые и безжалостные, и у них было оружие. А мы беззащитные – и у нас ничего не было. Били плетью, если кто-то громче кричал или старался убежать. Но бежать то некуда было… Но нам очень повезло. Приехал немец из военной комендатуры. И этот комендант очень кричал и ругался со своими земляками. В конечном счёте отдал указ не расстреливать. И нас распустили домой. Я не понимала, почему он так поступил. И тогда услышала разговор родителей. Они говорили, что мы нужны им живыми, чтобы работать: снег убирать, дрова пилить. Вот так по прихоти войны, мы остались живы. Когда мы пришли во двор, то куры были посечены, а в доме беспорядок – подушки порваны и всё разбросано.
А ночью к нам приходили партизаны. Просили помощи с провиантом. Мы давали, что могли: кто одежду, кто обувь, кто хлеба с салом или крупу. Хотя и подвергались мы смертельному риску, но не помочь им просто не могли. Тогда много у нас полицаев завелось. Из недавних соседей, получились “шестёрки” и предатели. И кого заподозрят в связи с партизанами, они передавали немцам. А те не разбираясь, то расстреливали, то вешали бедных людей. У нас в городе на площади, как рассказывали родители, стояла виселица. Мы малые её не видели, бо не ездили в город. Днём от немцев некуда было деться, и ночью от них покоя не было. Постучат в дверь, и не поймёшь, то ли немцы, то ли партизаны пришли.
***
И что ещё хуже, так это то, что молодёжь нашу в рабство в Германию отправляли. Мне тогда 16 годков было, вот и не попала в их список – малая ещё была. Это бы в 1944 году. Как раз тем летом, немцы отступать начали – красная армия наступала, вот они и удирали, поджав хвосты. Только до чего ж немец хитрый был. Выгнали нас, значится на улицу, и приказали повозку продуктами нагрузить и коня запрячь. И двинулись мы всей деревней, а то может и из города кто был, по Московскому шоссе, к Минску. А сзади нас шли немцы, если бы наши войска увидели нас, то немцы бы попрятались в повозки и спокойненько поехали бы дальше. Но собрались наши деревенские мужики и порешили не идти на Минск, а свернуть в болота. Так и сделали.
Там отец выкопал окоп и посадил нас туда. Но вода всё равно текла. Тогда он снова воду выльет и нас посадит. А на Московской дороге стреляли. Всё было опять в дыму. Стреляли из тушек, танков и другой артиллерии. Во как немец перепугался наших. Так мы просидели недолго.
- Батюшки! Я ж курицу с цыплятами забыла! – ахнула мама, - Серафим, я схожу за ними.
Отец нахмурился, но ничего не сказал – знал, что мать не переубедить.
- Мама, мамочка! Не ходи никуда! – на перебой закричали мы.
- Деточки, я быстро. Сбегаю за курочкой и цыплятками, не могу их там оставить, - улыбнулась она.
Не смогли мы убедить тогда чтобы не ходила. Долго её не было, и мы долго плакали. Пока не услышали чей-то голос.
- Серафим!.. Серафим!.. – окликнул кто-то отца. Я посмотрела в ту сторону, откуда доносился голос. Это был наш сосед.
- Серафим! Не ваша ли там хата горит? – подбегая спросил он. – Помнится мне, у вас много корчей на дворе было. Только от них такой дым…
- Батюшки, и правда наша! – ахнула я. Всё застелил смольной дым. Вонючий, глаза режет – точно наши корчи. Дома горели – немцы ходили с факелами там и всё подпаливали.
- Но мама же ещё не пришла! – закричала Валя.
От страха и горя мы кричали, не было слёз уже – все вытекли. Потом слышим – опять сосед нас зовёт.
- Ксения идёт! – объявил он. И так на сердце радостно было. Повылазили мы из окопа и навстречу маме побежали. Она и правда успела забрать курицу с цыплятами.
Так на болоте мы пробыли 3 дня. На четвёртое утро пошёл на Московскую наш сосед посмотреть,что да как. А обратно прибегает радостный, улыбается.
- Наши идут! - закричал он со слезами на глазах, - Христос Воскрес! Христос Воскрес!
Поняли мы тогда, что немца наш солдат побил. Собрали вещи и поскорее поехали на Московскую - наших встречать. Смотрим – и вправду идут. Весёлые, песни поют, но какие чёрные, грязные, обросшие!
А как приехали да дому, то и увидели, что печь на дворе стоит – дом сгорел. А возле колодца - солдаты. Моются, бреются, воду пьют. Мама поскорее корову подоила, чтобы дать молока им попить.
- Солдатики, вот попейте молочка. Только коровку подоила, - обратилась она к ним.
- Спасибо, хозяюшка, - говорят солдатики и улыбаются.
Так как хата сгорела, то пришлось жить в погребе. Ещё отца брат Иван к нам приехал – тоже хата сгорела. Так мы и жили - их семья 7 человек и наша 6. Погреб у нас большой был, добротный, папа там палати с досок сделал для сна.
Отстраиваться нужно было, так брат мамин свою большую баню нам подарил. К зиме как раз у нас уже был дом. А потом ещё и пристройку соорудили, настали мирные времена. И это было в 1945 году.
Да, война закончилась. И вот прошло с тех пор уже так много лет. Я всю жизнь спрашиваю себя – почему эта война была? Почему люди так безжалостно губили друг друга? Почему так случилась?
Но ответа до сих пор так и нет…
Да, всю свою жизнь я помню эту страшную войну.