Когда-то в детстве, когда я училась играть на фортепиано в музыкальной школе, учитель по специальности дала задание: к детской пьесе, которую я играла на тот момент, нужно было нарисовать рисунок. Какие у меня образы возникают в ответ на эту пьесу.
Такое было задание в программе обучения, всем, наверное, его давали. Дети любят рисовать в том возрасте обычно, видимо это задание должно было как-то косвенно связать эмоциональное и образное восприятие. Выявить связь …
Пьеса была жанровая, очень яркая в оттенках, эмоциональная, для меня она была такой. Называлась «На птичьем дворе». Такое название с прозрачным намёком, так что трудностей не должно было быть.
Но я их испытала. Потому что, положив перед собой лист бумаги и взяв в руку кисточку, вдруг поняла, что не могу нарисовать это.
Пыталась пару уроков увиливать как честный человек (так как никаких жанровых сценок птичьего двора себе не представляла, хотя прекрасно ощущала перепады настроения самой пьесы), но меня заставили-уговорили, так что я совершила насилие над собой и нарисовала каких-то невнятных петушков и курочек на зеленой траве. Исходя из очевидной логики названия. То есть, по сути, всё же солгала.
Учитель была разочарована.
Возможно я смогла бы передать с помощью абстрактной игры цветов то, что можно назвать настроением пьесы и то, что я видела, когда играла. Возможно. Если бы мне такая мысль пришла в голову или кто-то подсказал.
Сейчас … сейчас я смогла бы сосредоточиться и написать словесную акварель к этой пьесе.
Но всё это домыслы из серии «если бы». Потом в музшколе была выставка этих рисунков. Посмотрев на чужие работы, я убедилась, что не у всех так дела обстоят, как у меня.
Эта история запомнилась организационно-эмоциональным накалом и ощущением, что я солгала, чтобы от меня отстали (от меня кстати и отстали по этому вопросу). Но как раз с этого момента где-то там, в подсознании, во мне бродил другой вопрос: как связаны визуальные образы, жизненные истории, события - и музыка в человеке. А точнее – почему люди их связывают. Хотя во мне они напрямую не связаны.
Это стало для меня еще одной загадкой человеческой природы.
Я видела исполнителя и слушателей, охваченных одним чувством, замерших, вслушивающихся во что-то в себе (или в мире? в музыке?).
Я читала многочисленные комментарии, обсуждения музыкальных произведений, слушала разговоры – и видела множество образных, ассоциативных разночтений, мнений, мыслей. Даже споров, целых сражений. Но чаще всего слушатели избегают обсуждения, оставаясь при этом уверенными в какой-то таинственной очевидности. Другие просто говорят: да ерунда какая-то, а не музыка. Или более сдержано: это не моё.
Теперь я понимаю, что пыталась вычислить разумом, выявить струны, на которых через музыку человек резонирует с другими.
Пыталась раз за разом. Потому что для меня музыка была один из двух столпов, которые помогли мне по сути выжить.
Где же они, какие они, если их нет среди образов, мыслей и жизненных историй?
Что это за струны, на которых резонируют композитор, исполнитель и слушатель в одном и том же произведении, которые будят что-то, понуждают чувствовать одно и заражая, заряжая этим, объединяя людей помимо повседневности, ссор и раздоров, культурных и языковых разночтений, образования, через границы государств, иногда через поколения и сквозь время?
И с тем же успехом разлучая, ссоря, разводя по разные стороны баррикад, охлаждая отношения, делая казалось бы близких по духу людей чужими когда выясняется, что резонанса нет.
Семь струн человеческой души. Может быть, их семь, как и нот в музыке. Почему бы и нет…
Истории и события нашей жизни понуждают их звучать. И они звучат, порождают мелодии.
Чужие мелодии звучат, затрагивая наши собственные семь струн. Порождая нечто в нашей жизни. Понуждая видеть, замечать, понимать.
Порождая истории.
Do – Dominus – Господь;
Re – rerum – материя;
Mi – miraculum – чудо;
Fa – familias рlanetarium – семья планет, т.е. солнечная система;
Sol – solis – Солнце;
La – lactea via – Млечный путь;
Si – siderae – небеса.
Так когда-то обозначил их один флорентийский монах, изобретатель всемирно известной нотной грамоты Гвидо Аретинский (Гвидо д’Ареццо, 990-1050 нашей эры).
Интересно, правда?
И следующие поколения, так или иначе, вольно или невольно, но каждое с ним оказалось согласным.
В каждом, кто сочинял музыку, исполнял её или слушал, писал о ней или читал, критиковал или восторгался, принимал или отторгал, звучали эти струны души.
Целый мир, параллельный привычному и понятному. Вроде бы скрытый и неявный. Но всегда рядом.
Мир, в котором люди могут звучать и резонировать. Музыка наших душ.
Мечтая...
В горе и скорби.
В радости и счастье.
В размышлениях и забытьи.
В мире и среди войны.
В любви и ненависти.
Среди обретений и потерь.
Что-то звучит в нас, что-то настоящее, чем мы делимся друг с другом и принимаем друг от друга.
Где способны понять без слов.
Вне времени и событий.
И, всё же, среди них.