Говноед

«Ах! если ты меня поймешь,
Прости свободные намеки;
Пусть истину скрывает ложь:
Что ж делать? — Все мы человеки!..» (Лермонтов)

Мудрость – это осознанность, накопленная в процессе актуализации опыта, посредством его осмысления через описание.

Начнем с того, что описание любого опыта всегда является предвзятым. Поставив себе задачу воспроизвести содержание какого-либо разговора, неизбежно сталкиваешься с необходимостью выделять существенное и оставлять без внимания то, что его не заслуживает. Выбор между существенным и несущественным, как правило обусловлен многочисленными потребностями того, кто его производит, подчас совершенно искажающими действительность. Стремление к объективности и учету всех деталей, превращение описания в протоколирование, одинаковый тон в отношении к каждому слову, каждому движению, каждому ощущению – даже если это и было бы возможным – подобное описание с точки зрения накопления мудрости не представляет никакой ценности. Писать же для того, чтобы какой-нибудь олух-читатель мог впоследствии получить эстетическое наслаждение и «приобщиться», так сказать, к опыту, прожитому другими, – безрассудное саморасточительство. Как говорил известный «говноед»: кто знает читателя, тот ничего не делает для читателя. Еще одно столетие читателей и дух сам начнет смердеть.

Это было предисловие. Сейчас начнется «актуализация опыта».

По дороге на разговорный клуб я думал о том, какие вопросы буду задавать Sishir во время ближайшего «философского диалога». Три недели назад мы обсуждали aesthetics, Cartesian Dualism, critical thinking, wisdom and martial arts. После этого диалога он написал: «I should’ve talk more about martial arts and maybe we could get this tied into Joe Rogan’s». Я предложил записать еще один философский диалог через месяц, и, так как до этого события оставалась лишь неделя, использовал свободное время, чтобы к нему подготовиться.

На разговорный клуб, по большому счету, мне было совершенно наплевать. Я давно перестал питать иллюзии, основанные на убеждении, что чем больше времени я вкладываю в подготовку, тем «продуктивнее» оказываются встречи. Тем не менее, сейчас я вижу, что совершенное отсутствие подготовки и полное доверие, положенность (relying), если можно так выразиться, на интуицию выглядят крайне предосудительно в ретроспективе. Может быть именно поэтому я приговорил Волибора Заставкина – имя, которое я использую в качестве синонима к фрэйдовскому Super-Ego, к исправительным работам. То, что происходит в данный момент, похоже на выметание лингвистического мусора из моего сознания – принудительная уборка территории.

Но вернемся в начало. Итак, по дороге на разговорный клуб я продумал несколько вопросов, проливающих свет на взаимосвязь философии и боевых искусств, параллельно переключив свое мышление на английский и размяв мозги.

На улице моросил дождь, что заставило меня ускорить шаг, и в результате я пришел в клуб за 15-ть минут до его начала в 15:45. К этому времени в клубе был только Denis. Мы не виделись несколько месяцев, и, после формального приветствия, я поинтересовался, how many people does he expect to come и how is he going to conduct the meeting? Он ответил, что ожидает John, Sandra, Paul and, perhaps, Ivan. На столе были разложены бумажки с вопросами. Denis пояснил, что планирует предложить участникам выбирать их собственные темы, однако, в том случае, если у кого-то возникнут трудности по этому поводу, он выписал ряд тем с вопросами, которые можно было бы использовать для обсуждения.

Первым из участников пришел John. Последний раз мы виделись с ним в начале июня. Он помогал мне раздавать листовки, с помощью которых я пытался привлечь внимание к курсу лекций: «English From Scratch». Затем мы посидели в пиццерии, немного поговорили о текущих событиях, и далее я пробовал убедить его использовать одну из техник своего курса для изучения русского языка. После этой встречи, где-то через пару недель, он прислал мне видео с комментарием: «enjoy! It’s just an observation w/out judgment». В данном видео шла речь о Ницше. Начав смотреть это видео и придя за несколько минут к заключению, что автор совершеннейший бездарь, паразитирующий на наследии мыслителя, зарабатывая себе таким образом на жизнь, я отправил John-у одно из лучших видео о Ницше, которое сам пересматривал за последние два года ни один раз, снабдив его следующим замечанием: «Oh boy, I couldn’t bear listening to this crap for more than a minute. Wanna real ‘observation’?» John ничего не ответил, и после этого мы полгода не виделись.

С первых же минут, совершенно игнорируя Denis-а, John понес вздор о том, что зацепил краем уха, смотря ролики на канале, видео с которого он прислал мне прежде. Рассказав о том, что Ницше был «говноедом», что это основательно задокументировано и никем не ставится под сомнение, он стал меня спрашивать, что, на мой взгляд, послужило поводом к тому, что «сверхчеловек» баловался говнецом? Сперва я решил, что он шутит, и, не обращая внимания на его вопрос, поинтересовался, смотрел ли он то видео, что отправил ему я. Он, с иронией, сказал, что не в состоянии смотреть что-либо, длящееся дольше десяти минут, и, поскольку мое видео было на целый час – он добросовестно его проигнорил. Затем он вновь вернулся к своему вопросу и, видя мое замешательство с ответом, стал поносить Ницше, вставляя фразу «poop-eating» в каждое предложение. В какой-то момент его агрессия пробила мою защиту, и я был вынужден fight fire with fire. Я сказал, что его привычка нести всякую чушь, подчерпнутую из канализационных отходов мидийого пространства, наполняет меня чувством горечи, даже несмотря на то, что я не придаю серьезного значения ни единому его слову. Далее я сделал очередную безнадежную попытку обратить его внимание на нелепость его суждений, сказав, что повторять грязные слухи, не ознакомившись с оригинальными мыслями, породившими эти слухи, могло бы быть простительно для ребенка, но в его возрасте…

Мои высказывания added fuel to the flames, мы стали говорить одновременно, не слушая друг друга, пока не заметили, что пришел кто-то еще.

Далее участники стали появляться один за другим, и вскоре в клубе было уже 9-ть человек. Последним пришел Ivan. Войдя, он первым делом сказал John-у, что тот забыл погасить фары, и пока John отходил исправить оплошность, мы начали дискуссию.

Незадолго до прихода Ivan-а, Denis предложил провести формальное приветствие, всем участникам по очереди назвать свои имена и вкратце рассказать чем они занимались в течение минувшей недели. Я вызвался говорить первым, назвал себя и рассказал об игре Thought Cooking (Мыслеварка), над которой работал последние дни. Я предложил использовать эту игру вместо приветствия и попросил Denis-а выбрать первую тему. Denis должен был выбрать тему для Lina и после некоторого размышления предложил «government». Это пришлось как раз на тот момент, когда John собирался выйти, чтобы погасить фары. Он немного задержался у двери, пошутив на данную тему, прежде чем уйти.

Lina лишь недавно стала заниматься английским. Когда она пришла на «English From Scratch» в начале июня, ее уровень вполне соответствовал названию курса. В школе она учила немецкий и по-английски не понимала ни слова. За три месяца, в течение которых она посещала почти все лекции курса, занимаясь самостоятельно с каждой техникой, тренируясь описывать свой повседневный опыт и используя письмо для развития мышления, у нее наблюдался заметный прогресс. Кроме того, мы стали общаться вне клуба, случайно встретившись на крыше моего дома. Это произошло во второй неделе августа; я репетировал стишок, сочиненный на основе дискуссии о Шекспире (Shakespearian Fart), прогуливаясь под открытым небом и наблюдая за падающим в линию горизонта солнцем. Lina застала меня врасплох. За восемь лет, в течение которых я регулярно практикую self-talk на крыше своего дома, я вряд ли мог бы насчитать дюжину случаев, когда меня кто-либо прерывал. Внезапное появление 16-ти летней девушки, которая к тому времени посетила несколько моих лекций, в момент, когда я декламировал Shakespearian Fart, произвело на меня сильное впечатление. Мы немного поболтали. Выяснилось, что она пришла на крышу посмотреть закат. Я предложил ей послушать сочиненный мной стишок и затем, поскольку она не знала большинства слов, стал расшифровывать ей содержание. После этой встречи мы неоднократно пересекались как на крыше, так и на улице (как оказалось, она живет в километре от меня), не говоря уже о курсе лекций и разговорном клубе для нубов, в который эти лекции эволюционировали с приходом осени.

Можно без преувеличения сказать, что за прошедшие три месяца я общался с Lina больше, чем со всем остальным миром вместе взятым. Следует подчеркнуть, что это общение было на удивление «продуктивным». Чтобы пояснить, что я подразумеваю под «продуктивным общением», я выпишу несколько строк, написанных вышеупомянутым «говноедом» об общении «непродуктивном». Порой полноценное понимание явления возможно только через сравнение его с противоположностью. Эти строки относятся к периоду, когда Ницше уже приближался к так называемому «нигилистическому просветлению».

«Среди моих знакомых есть множество подопытных животных, на которых я изучаю различную, весьма поучительно различную реакцию на мои сочинения. Кто и знать ничего не хочет об их содержании, например, мои так называемые друзья, тот становится при этом "безличным": меня поздравляют с тем, что я снова зашел "так далеко", – говорят также об успехе в смысле большей ясности тона... Совершенно порочные "умы", "прекрасные души", изолгавшиеся дотла, совсем не знают, что им делать с этими книгами, — следовательно, они считают их ниже себя, прекрасная последовательность всех "прекрасных душ". Рогатый скот среди моих знакомых, немцы, с вашего позволения, дают понять, что не всегда разделяют моего мнения, но все же иногда...
И почему бы мне не идти до конца? Я люблю убирать со стола. Слыть человеком, презирающим немцев par excellence, принадлежит даже к моей гордости. Своё недоверие к немецкому характеру я выразил уже двадцати шести лет – немцы для меня невозможны. Когда я измышляю себе род человека, противоречащего всем моим инстинктам, из этого всегда выходит немец. Первое, в чём я "испытываю утробу" человека, – вопрос: есть ли у него в теле чувство дистанции, видит ли он всюду ранг, степень, порядок между человеком и человеком, умеет ли он различать: этим отличается gentilhomme; во всяком ином случае он безнадёжно принадлежит к великодушному, ах! добродушному понятию canaille. Но немцы и есть canaille – ах! они так добродушны... Общение с немцами унижает: немец становится на равную ногу... За исключением моих отношений с некоторыми художниками, прежде всего с Рихардом Вагнером, я не переживал с немцами ни одного хорошего часа... Если представить себе, что среди немцев явился самый глубокий ум всех тысячелетий, то какая-нибудь спасительница Капитолия вообразила бы себе, что и её непрекрасная душа по крайней мере также принимается в расчёт... Я не выношу этой расы, среди которой находишься всегда в дурном обществе, у которой нет пальцев для nuances – горе мне! я есть nuance, – у которой нет esprit в ногах и которая даже не умеет ходить... У немцев в конце концов вовсе нет ступней, у них только ноги... У немцев отсутствует всякое понятие о том, как они пошлы, но это есть суперлатив пошлости – они не стыдятся даже быть только немцами... Они говорят обо всём, они считают самих себя решающей инстанцией, я боюсь, что даже обо мне они уже приняли решение... Вся моя жизнь есть доказательство de rigueur для этих положений. Напрасно я ищу хотя бы одного признака такта, delicatesse в отношении меня. Евреи давали их мне, немцы – никогда. Моя природа хочет, чтобы я в отношении каждого был мягок и доброжелателен, – у меня есть право на то, чтобы не делать различий, – это не мешает, однако, чтобы у меня были открыты глаза. Я не делаю исключений ни для кого, меньше всего для своих друзей, – я надеюсь в конце концов, что это не нанесло никакого ущерба моей гуманности в отношении их. Есть пять-шесть вещей, из которых я всегда делал себе вопрос чести. – Несмотря на это, остаётся верным, что каждое из писем, полученных мною в течение лет, я ощущаю как цинизм: в доброжелательстве ко мне больше цинизма, чем в какой-нибудь ненависти... Я говорю в лицо каждому из моих друзей, что он никогда не утруждал себя изучением хотя бы одного из моих сочинений: я узнаю по мельчайшим чертам, что они даже не знают, что там написано. Что касается особенно моего Заратустры, то кто из моих друзей увидел бы в нём больше, чем недозволенную, к счастью, совершенно безразличную самонадеянность?.. Десять лет: и никто в Германии не сделал себе долга совести из того, чтобы защитить моё имя от абсурдного умолчания, под которым оно было погребено... Я сам никогда не страдал из-за всего этого; необходимое не оскорбляет меня; amor fati есть моя самая внутренняя природа. Но это не исключает того, что я люблю иронию, даже всемирно-историческую иронию...»

То удивление, которое было вызвано появлением Lina на «моей территории», можно прировнять к удивлению, обрушившемуся на меня месяц спустя, когда я в очередной раз встретил ее и ее одноклассницу (Polina) вечером на крыше и во время разговора о сновидениях узнал, что Lina прочла весь мой дневник, опубликованный на прозе ру.

Среди моих знакомых, следивших за публикацией этого дневника и дошедших, так сказать, до «конца», есть много занимательных личностей. Кто только не находил «себя» в этом эпически-реалистическом становлении философа. Я получал отзывы от писателей, подпольщиков, рок-н-рольщиков, деятелей культуры, учителей и прочих любителей изящной словесности, но чтобы обратить на себя внимание 16-ти летней девушки – Ах! Так и хочется воскликнуть вслед за Шопенгауэром: «Слишком поздно!» Когда я мастерил эту ловушку, продумывая то, каким образом приманка, упакованная в тысячу сто страниц русского текста, создаст непреодолимое желание спуститься down to the rabbit hole, где не останется другой возможности кроме как следовать за Волибором Заставкиным в метафизическое зазеркалье через другую тысячу страниц, написанных на английском, – я представлял себе героев познания будущего. Неужели будущее наступило? Еще ведь не конец века!? Впрочем, слишком много аллюзий.

Когда Denis предложил Lina тему «government», она сказала, что не знает этого слова, после чего тема была изменена на «childhood». За минуту она успела рассказать о том, что дети – это маленькие человечки, которые во всем зависят от родителей. В начале недели мы были с ней на спектакле «Ад – это я» в ИКЦ. Было интересно наблюдать, как она высказывала некоторые мысли, похожие на те, что были озвучены на этом спектакле. «Дети – это те, за кого все решают другие. Что если это увидят дети?»

Далее, Lina предложила для Sandra тему «theatre». Sandra посмеялась над калужским театром, презрительно назвав все провинциальные театры «cheap» и добавила, что что-то стоящее можно увидеть только в столице.

Следующая тема, которую Sandra выбрала для Michael, несмотря на все его красноречие в процессе ее развития, совершенно вылетела у меня из головы. Видимо я отвлекся, наблюдая за тем, какое впечатление слова, сказанные Sandra, произвели на Lina, и насколько хорошо она их поняла.

Lina без ума от театра, не пропускает почти ни один спектакль, знает всех актеров, и тема театра постоянно всплывает в наших разговорах. После клуба мы договорились идти смотреть «Трех Мушкетеров», а до этого ходили на «Песнь Слона». По ее реакции я понял, что большую часть сказанного Sandra, она не поняла, что безусловно было к лучшему.

Michael выбрал тему «the end of life» и Paul развивал ее довольно уверенно, но, что именно он сказал, я припомнить уже не могу. Также я не могу вспомнить тему, предложенную Paul-м для Ivan. Такое ощущение, что я совершенно не слушал ни того, ни другого. Ivan, в свою очередь, предложил мне тему «punishment», о которой я за 60-т секунд наболтал всякого вздора, разделив ее на три категории: social punishment, natural punishment and self-punishment. Возможно то, что я сказал о self-punishment, впоследствии определило тему, предложенную мной для всеобщей дискуссии. Тема же, которую я выбрал для John-а, была обусловлена тем, что он говорил в начале. Я предложил ему развить идею «говноедства» (poop-eating), на что он отшутился словом «кака» и пересказал то, о чем говорил прежде мне, остальным.

Затем John выбрал тему «thought police» для Sergey, предварительно снабдив ее поверхностными высказываниями о добре и зле, и когда Sergey закончил описание того, как он понимает данную тему, мы перешли к общей дискуссии.

Признаться, когда я брался за осмысление опыта участия в этой дискуссии, я рассчитывал в первую очередь разобрать то, что я там наболтал о multiple personalities. Кроме того, мне хотелось понять, каким образом провалилась моя попытка вовлечь Lina в обсуждение этой темы. Когда в начале недели мы возвращались со спектакля «Ад – это я», мы подробно разбирали эту тему на русском, говорили про Волибора Заставкина, Юлиану Федоровну и т.д. Возможно я перегнул палку, упомянув о том, что она перечитала все мои дневники и, вероятно знает меня лучше, чем я знаю сам себя. Это упоминание appeared out of thin air and made a big splash. Мы мгновенно попали under fire of questions, и чтобы разрядить обстановку Denis-у даже пришлось прерывать дискуссию парной работой.

Сейчас у меня уже нет сил на подробный разбор основной части дискуссии. Может быть я вернусь к этому в другой раз, а может – не вернусь. Такие вещи, как правило, пишутся в один подход и требуют полного погружения – состояния, доступ к которому крайне сложно получить, рассматривая один и тот же опыт дважды. И все-таки, на случай, если у меня будут силы, или же, если кто-то присутствующий на этом клубе, начитавшись моих наблюдений, вознамериться испытать себя на «чистоту восприятия» и точность описания, – вот набросок того, что происходило:

Общая часть дискуссии была основана на трех темах: Paul рассказывал о своем отношении к Турции; Ivan развивал тему «punishment», в частности интересуясь мнениями в отношении к принудительному труду заключенных; я played with fire, говоря о the unity of the personality. Дальше была парная работа, после которой Denis задал несколько вопросов о воспитании детей; и в конце Sandra завершила дискуссию рассуждением о врагах, отвечая на вопрос: «Is it possible to have no enemies in modern life?» Кстати, я вспомнил тему, предложенную ей для Michael. Этой темой была (или были) «media». Часто бывает так, что начинаешь писать, не имея четкого представления о том, как связать первые несколько предложений, помня лишь два-три ключевых момента, а потом – раз! и выросло семь страниц. Письмо как бы ведет за собой память; и чем больше внимания вовлекается в процесс, тем все более красочнее становиться картина.

Напоследок выскажу одно пожелание. Если уж дочитали до конца, прониклись, так сказать, содержанием, и вдруг какой-нибудь говноед, не желающий и пальцем пошевельнуть для того, чтобы добыть себе здоровую умственную пищу, станет просить вас перевести это на английский – не поддавайтесь на его просьбы. Русский язык Волибора Заставкина непереводим. Любая попытка неизбежно будет full of hot air.

Привет от Лермонтова:

Жалобы турка (письмо к другу, иностранцу)

Ты знал ли дикий край, под знойными лучами,
Где рощи и луга поблекшие цветут?
Где хитрость и беспечность злобе дань несут?
Где сердце жителей волнуемо страстями?
И где являются порой
Умы и хладные и твердые как камень?
Но мощь их давится безвременной тоской,
И рано гаснет в них добра спокойный пламень.
Там рано жизнь тяжка бывает для людей,
Там за утехами несется укоризна,
Там стонет человек от рабства и цепей!..
Друг! этот край… моя отчизна!
P. S.
Ах! если ты меня поймешь,
Прости свободные намеки;
Пусть истину скрывает ложь:
Что ж делать? — Все мы человеки!..