Древний человек не знал идеи исторического прогресса. Он жил в мире повторяющихся циклов. Как в природе: весна – лето – осень – зима, посеял – вырастил – убрал урожай, и так бесконечное число раз. «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем». (Еккл. 1,9).
Исторический прогресс – это понятие, зародившееся внутри христианства. Пришёл Бог на землю, умер, воскрес – и началась новая эра. Исторических циклов больше не будет. В конце – Страшный суд. История вытянулась в линию.
Христианский прогресс не отменил, однако, мудрость Екклезиаста. Бог не обещал человеку возрастания ко всеобщему благоденствию в этой жизни. Наоборот, насчёт нашего «светлого будущего» Он высказывался противоположно. Оптимистический взгляд на прогресс дала человеку самонадеянная наука, обособившаяся от веры. Ныне такой взгляд является преобладающим. Мы живём в эпоху господства научного стиля. Даже в Иисуса Христа большинство ныне верует по-научному, как будто Он – Самый Главный Учёный, многоопытный проводник, ведущий нас на вполне осязаемый, вполне зримый пик Совершенства.
Научная опытность и эрудиция – центральные понятия нашей жизни. Чем более ты опытен и эрудирован, тем совершеннее твоё знание и твоя вера, тем выше твои шансы на творческое преуспеяние.
Идея научно понимаемого прогресса привнесена даже в поэзию. «Нельзя писать так-то и так-то после Хлебникова, Пастернака и Мандельштама». Скажи, что то гениальное, что они выразили в своём творчестве, могла бы излить и поэтическая душа малообразованной крестьянки, и что всё остальное, что у них есть, это всего лишь затейливая накипь, - и тебя засмеют, причислят к грубым невеждам. Потому что именно эта затейливая накипь (эта многоопытность в применении выразительных средств языка, эти аллюзии «блистательной эрудиции») ассоциируется у большинства с поэтическим величием. Именно этой умственной затейливости стараются подражать.
«Любовь к ближнему»? А вам её подать под каким соусом? Предпочитаете глубокомысленно-тютческую любовь или, может быть, эпатажно-маяковскую или пикантно-кузминскую? Они копошатся в чужих текстах, уверенные, что именно так, через чужие тексты, «аллюзорно», только и любят по-настоящему.
Затейливой накипью очарованы и научные богословы. Как презрительны они к старцам, народным поэтам традиционной веры! Как воротят они в кулуарах своих академий носы от Матроны Московской, Ксении Петербургской, Иоанна Вишенского! И, наоборот, как почтительны к эрудиции кабинетных теологов – католиков и протестантов! Так же, как и в мирских вузах, устроены их магистратуры и аспирантуры, те же процедуры защиты кандидатских и докторских диссертаций, та же у них научно-карьеристская мотивация.
Вряд ли мы теперь уже откажемся когда-либо от поклонения затейливой мастеровитости и эрудиции? Вряд ли вернёмся к евангельскому «синкретизму» - единству церковного, художественного и научного стилей? Скорее всего, тех, кто противится «научному» обезличиванию, будет всё меньше и меньше, а «прогрессистов» всё больше и больше. "Сын Человеческий, придя, найдёт ли веру на земле?" (Лк. 8,18). И всё равно это не повод опускать руки. Делай, что должно, а остальное пусть тебя не особо заботит. Не твоя, так сказать, компетенция.