Повесть из цикла "Их путеводная звезда"
Часть 2.
Родопские горы. Окрестности городка Татар[1].
15 мая 1878 года.
- Heysiz! ;arap, kahve, et, t;miyi![2]
Духан, в котором они расположились за низким неудобным столиком, стоял на самой окраине. Неподалеку поднимались горы, сплошь покрытые зеленеющим молодым лесом. Весна в этом году случилась ранняя, теплая. Сейчас бы самое время пахать, раздвигая синевато-стальным лемехом влажные земляные пласты. Ан нет. Вроде и война кончилась, и договор мирный с турками подписан, а чтобы домой по хуторам - об этом пока даже и разговоров не слыхать. Наоборот, пошли слухи о переброске под Константинополь, где неугомонные османы собирают новое войско. И здесь, в Родопских горах, неспокойно. Разбитые и рассеянные в сражениях турки перестали сдаваться как в первые дни, а стали объединяться в банды, нападать на обозы, а то и небольшие отряды.
В духане никого: народ то ли попрятался, то ли разбежался. Как у местных турок водится - ни красного угла, ни икон. Перекрестились перед едой просто, глядя на стену.
Молодой невысокий служка поставил на столик кувшин, глиняные кружки и ушел. Взгляд его Соколику совсем не понравился. Местные обычно смотрели испуганно и настороженно. А этот служка поглядывал спокойно и бесстрастно. Странно это и нехорошо.
- Эт чо, вода? – Назар раздраженно ударил кулаком по столу так, что кувшин и кружки подпрыгнули. Был он ростом невелик, зато широк в плечах неимоверно. Пегую бороду лопатой аккуратно стриг и холил. В их отряде разведчиков он был за старшего. Командовал в бою, в разведке и когда они решили у турок да местных добра лишнего поотбирать. Война. Они победители. Имеют право.
На крик появился служка, спокойный, невозмутимый.
- Вина давай, нехристь! Наум, скажи ему, а ежели не поймет, дык я ему нагайкой живо разъясню.
- ;arap. G;zel. S;rahi,[3]– сказал Наум, щуплый небольшого роста казак из терских. Он один из всего отряда мог изъясняться на турецком. Где и когда язык этот тарабарский он выучил, никто не знал, а Наум, по характеру молчун, не сказывал.
Служка все также невозмутимо кивнул и отправился на кухню, откуда доносились манящие запахи жареного мяса и каких-то специй. От этих ароматов у казаков, не слезавших с седел почитай целые сутки, животы подводило, а слюна только что изо рта не капала.
- Чегой-то ты, Соколик, невеселый стал, - неожиданно спросил, прищурившись, Назар. - То все шутил да смеялся, а зараз будто мешком пыльным стебнули. Ежели по бабе соскучился, так вон их тут сколько, бери любую, никто слова сказать не посмеет. А кто посмеет – пожалеет. Или случилось чего?
Ну и вопрос! А то, что от всего отряда разведчиков в шестнадцать казаков их всего четверо осталось – это как? Их здесь трое, да великан Петро. Вчерась он с бумагой от подъесаула в Филиппополь поскакал. Остальные двенадцать полегли как один. И добро бы в сражении! Так там их господь сберег. Девять погибли, когда караван с золотом громили. Кто ж мог знать, что у черкесов мериканские ружья окажутся, из которых палить можно не перезаряжая боле десяти раз подряд? Не знали и кровью казацкой заплатили. Но даже тогда Соколик особо не переживал. Ну, полегли, так на то и набег. Знали, на что шли. И его радость переполняла, что богат теперь до конца дней своих. И мысль крамольная мелькнула, что на семерых золото делить лучше, чем на шестнадцать. Страх пришел позже, когда пропал Васька Чекмарев, самый младший из отряда. Вечно над ним посмеивались, что до сей поры ни одной девки не знал. Нашли Ваську на следующий день. Тело его было привязано к дереву и изувечено так, что даже бывалые казаки, видевшие много смертей, бледнели и отворачивались. Соколик же успел отойти в сторону к поваленному ветром грабу, и там его стало страшно тошнить. В тот день он и вспомнил слова странного юноши из каравана. «И каждый, кто пожелает это золото будет проклят и умрет нехорошей смертью». Вспомнил, но еще не поверил. Смерть Чекмарева была, конечно, на совести банды «Волков». Появилась в Родопских горах такая ватага из османов, которые именовали себя то ли Волки Аллаха, то ли Волки за Истинную веру. Все называли их просто Волками. Так вот, на груди погибшего Васьки было вырезано грубое подобие волчьей головы.
Прошло два дня, и ядовитая змея укусила в шею еще одного из них, Семена из станицы Лабинской. Знатным он был казаком, на шашках супротив него никто устоять не мог. Яд выдавили, на рану насыпали порох и подожгли. Но ничего не помогло. Умирал Семен долго и нехорошо. Детей шестеро в станице сиротами остались. С того часа у Соколика в голове билась, как птица, одна мысль – кто следующий? Долго ждать не пришлось. Через пару дней они преследовали отряд османов. Случайная пуля просвистела мимо Соколика и ударила в живот Акиму по прозвищу «хохол». Прозвище ему такое дали за то, что любил он носить на украинский манер длинные, свисающие на грудь усы. Лекаря поблизости не оказалось, да и чтоб тот сделал, когда разрывная пуля в кашу перемешала все кишки и прочие внутренности. Так их и стало четверо. С того часа он уверовал, что тот малолеток турецкий пророчество не зря произносил. И все они уже тем предсказанием помечены. А Назар еще пытает, почему он невеселый.
- Чо молчишь, Соколик?
- Брюхо болит, - сказал он первое, что пришло в голову.
- Эт ничего. Наболится – отвалится, – захохотал Назар. – Ты вот лучше подумай о том, что теперь все, что добыли, всего на четверых делить будем. Враз полегчает.
- Нельзя, – сказал вдруг молчавший до того Наум.
- Чего нельзя? – удивленно спросил Назар.
- Нельзя нам то золото трогать. – Наум говорил тяжело медленно, как бы с трудом выталкивая слова из горла. – Не наше оно…
- Да ты рехнулся! Как так нельзя?! А зачем тогда мы его добывали? Зачем наши браты полегли? Ты лучше меня не зли, теркский.
- Все остальное можно, а золото с того каравана – нельзя. – Наум как будто не слышал слов Назара. – Его вернуть надобно. А то плохо будет. Турок тот не зря пророчил. Такие пророчества, что перед смертью даны, завсегда сбываются. Не успеем возвернуть – все помрем.
- Ты тоже так мыслишь? – Назар задрал голову, так что борода его встопорщилась, и пристально смотрел на Соколика. – Говори, не бойся.
Соколик видел, что левая рука Назара ловко обхватила рукоятку револьвера, новенького, пятизарядного, что недавно добыли после стычки с башибузуками. А то, что их старшой стрелял с обеих рук, Соколику было хорошо известно.
- Я… - хрипло начал он, и замолчал, потому что подошел служка с объемистым расписным кувшином. Ни на кого не глядя, он налил в кружки густое темно-красное вино и отошел. Но не исчез в кухонном проеме, а остался стоять в нескольких шагах, заложив руки за спину, вроде бы ожидая приказаний.
- Наконец-то, - проворчал Назар, беря в руки кружку. – Этого нехристя лучше за смертью посылать.
«Посылать за смертью» - прозвучало в голове у Соколика – «за смертью». И у этого служки, когда тот разливал вино не дрожали руки. До этого во всех духанах и трактирах слуги вино и кофе проливали. От страха и волнения. Соколик взял в руки свою кружку и поднес ко рту, делая вид, что пьет, а сам внимательно следил, как Назар большими глотками пьет вино, проливая багровые струйки себе на бороду. Он даже не особенно удивился, когда Назар вдруг захрипел, выронил пустую кружку и обеими руками схватился за горло. А потом медленно осел и стал биться, как в падучей.
Соколик умер бы через несколько секунд, если бы не предвидел того, что могло произойти. Но он был готов, и когда человек, изображавший служку, сделал резкое движение рукой, мгновенно откатился в сторону. Только поэтому кривой балканский нож вонзился не ему в горло, а в деревянную стойку. На шум из кухни выскочили двое османов с обнаженными ятаганами, но наткнулись на Наума, который успел не только вскочить на ноги, но и достать шашку. Зазвенели клинки. Тем временем Соколик быстро поднял с пола отлетевший в сторону револьвер Назара. Хотел выстрелить в служку, но тот ловко перемахнул низкую ограду духана и исчез в кустах. Наум виртуозными фехтовальными приемами удерживал на месте обоих турок, вязал своим клинком их ятаганы, давая возможность Соколику спокойно прицелиться. Что тот и сделал, наповал положив обоих башибузуков.
Стало тихо.
Наум медленно подошел к лежавшему неподвижно Назару, наклонился, покачал головой...
- Готов. Я ж предупреждал…
Хозяина духана и двух слуг они нашли на кухне, связанных с кляпами во рту.
- Волки, - сказал Наум, поднимая с пола грязную головную повязку, на которой можно было разглядеть грубо вышитую оскаленную волчью голову. – Их засада. Да бог с ними. Что дальше делать-то будем, а, Соколик? Теперича все золото и вовсе на троих разделить можно.
- Нет, – после долгого раздумья сказал Соколик, - Твоя правда. Захотим забрать – умрем. Плохо умрем. Вот только что делать с ним будем?
- Хозяевам бы вернуть.
- Где ты их зараз сыщешь? Вот ежели бы от того каравана хоть кто живой остался.
- А може и остался. Мы ведь сразу ушли, вдруг кто из тех выжил. Ведь бывает.
- Надобно в те места вернуться да расспросить. Трактирщика того спытать. Только с золотом энтим я больше и часа быть не хочу. Спрятать его надо.
- Закопать хочешь?
- Тута не земля, а камень голый, да и лопат нет.
- Може у духанщика инструмент сыщется.
- Казаки!
Они даже не заметили, как со стороны леса к ним подъехал отряд кавалерии. Гвардия. И по всему видно, что недавно из боя.
- Так точно, ваше высокоблагородие, отдельный отряд разведчиков третьего полка Донского войска.
Молодой штабс-ротмистр, усталый, запыленный, подъехал к ним и придержал коня, внимательно разглядывая открытую террасу духана, где все и произошло. В седле он сидел как влитой.
- Что у вас тут случилось?
- «Волки», ваше высокоблагородие. Засаду устроили.
- Знакомое дело, - кивнул офицер, - мы с этими «волками» тоже недавно схлестнулись. Полтора десятка положили, остальные ушли.
- У нас тоже один ушел.
- Если вы про того, что отсюда скакал, то не беспокойтесь. Не ушел. – Штабс-ротмистр похлопал по истертым ножнам своей сабли. – Вы сейчас в ту сторону? Он показал рукой на восток.
- Так точно.
- Будьте осторожны у отметки семнадцать сто тридцать три. Карта у вас имеется?
- У старшого, - Наум показал на тело Назара.
- Не повезло ему. Пусть земля будет пухом. – Штабс-ротмистр перекрестился. – Евсеев! Карту!
- Вот пожалте, ваше сиятельство! – пожилой усатый кавалерист достал из седельной сумки и развернул бывалую, истертую на сгибах карту.
- Вот, смотрите. Карту читать умеете? Разведчики, значит, должны.
- Умеем, ваше сиятельство, - заверил Соколик, несколько оробев. Разговаривать с живым настоящим графом ему еще не доводилось.
- А вот этого не надо. Здесь война, а я штабс-ротмистр. Извольте обращаться по званию.
- Виноват, ваше высокоблагородие!
- Так-то лучше. Смотрите. Вот горы, вот здесь кончается лес. А вот она - отметка семнадцать сто тридцать три. Верст пять отсюда будет.
Соколик смотрел на палец штабс-ротмистра, которым тот водил по карте. Он представлял руки графа покрытыми золотой пудрой, с кольцами, да перстнями. У этого же пальцы были грязные с обломанными ногтями. А на небрежно завернутом светлом обшлаге мундира отчетливо виднелись пятна крови, свежие, еще не успевшие потемнеть.
- Рядом с этой отметкой церковь разрушенная. Там нужно быть особенно осторожными. Эти самые «волки» по нам именно оттуда огонь вели.
Соколик смотрел на карту и время от времени кивал, дав себе слово, как будет возможность обязательно выучить эту нарисованную на бумаге абракадабру из линий, кружков и непонятных цифр. Ладно, хоть боевой граф про церковь сказал: ориентир добрый.
- Эй, эй, стойте! – закричал он, увидев, как несколько спешившихся кавалеристов зашли на террасу духана и примериваются к кувшину с вином. – Нельзя! Отравлено!
- Стоять!! – Рявкнул штабс-ротмистр. – Ничего не трогать!
Кавалеристы замерли. Потом один из них отбросил кувшин подальше. Тот покатился по деревянным доскам веранды, заливая их темно-красным вином.
- А тебе братец, спасибо, – граф повернулся к Соколику. – Спас моих обормотов. Вина им захотелось! Вот, значит, как «волки» действовать стали. Ты на что так смотришь?
- Ружьецо у вашего высокопревосходительства уж больно доброе, – кивнул Соколик на винчестер, притороченный к луке седла офицера.
- А-а-а, это…Да, хорошее оружие, ничего не скажешь. Американское производство, тринадцать зарядов. Мы у «волков» целый склад таких захватили. Держи, – он вынул из ременной петли винчестер и протянул его Соколику. – Владей. Евсеев, объясни, как пользоваться, да патронов дай.
- Спаси господь, ваше высокоблагородие. А что сказать, кто одарил?
- Граф Федор Эдуардович Келлер.
* * *
- А я так оробел перед тем графом, что и не знал, что делать, молчал, як пень, - говорил Наум, когда они отъехали от злополучного духана на пару верст. – А оказывается это тот самый Келлер, что от царя саблю золотую получил. А сабля у него взаправду золотая?
- Да нет, самая обычная сабля, боевая.
- А ты с ним добре погутарил. И про церковь ту разрушенную. Вот бы еще там подвал был, а?
- Добре. Доедем, поглядим. Только я зараз о другом думку имею. Петро. Через пару ден он возвернется. С ним как?
Наум долго молчал, поглядывая на редкий грабовый лес, обступивший неширокую дорогу, по которой они ехали.
- Не знаю, что и сказать, - признался он. - Петро на свою долю золота мельню хотел купить. Есть у него такая мечта.
- У нас кроме золота и другое добро есть, - Соколик оглянулся на двух груженых мешками вьючных лошадей. - Отдадим ему долю побольше. Може на мельню и хватит.
Через полчаса лес расступился, и перед ними блеснула полоса неширокой, но бурной реки.
- Ну, где та церковь? По времени уже должна быть. Ты про отметку эту понял чего?
- Да там на карте одни каракули да пятна, какая там отметка.
- Ну, река-то на карте была?
- Не помню я. Не разобрал. Подожди-ка, вона там за кустами, это что?
Это действительно была церковь, когда-то красивая и величественная. Огонь почти уничтожил всю верхнюю часть божьего дома, оставив целым лишь угол, обращенный к реке. Кругом громоздились рухнувшие полуобгорелые бревна, но запаха гари уже не было. Его унесли прошедшие дожди, снег и ветер.
Казаки молча спешились и стали креститься, бормоча молитву. Пробравшись через уцелевшее окошко внутрь, Соколик увидел на темном деревянном полу стрелянные гильзы. Прав был штабс-ротмистр. Именно отсюда по его отряду вели огонь «волки». Судя по количеству гильз, бой был ожесточенный, страшный. Вход в подвал он нашел в дальнем углу. С трудом протиснувшись под упавшим сверху бревном, Соколик увидел узенькую лестницу, ведущую вниз.
Неподалеку от развалин они нашли ель, из смолистых сучьев которой сделали несколько факелов. Обширный подвал оказался выложен массивными каменными плитами. С помощью кирки, позаимствованной у духанщика, они с трудом подняли одну у самой стены. Выдолбив приличных размеров яму, уложили в нее мешки с золотом, присыпали землей, утоптали. Аккуратно опрокинули плиту обратно, завалили камнями, какие притащили сверху, засыпали землей и прошлогодними листьями. Все.
- А теперь нам положено поубивать друг друга, - сказал вдруг Наум.
- Сдурел?!
- Да нет, просто в сказаниях так говорится: «попрятали они сокровища, да решил каждый ими безраздельно завладеть. Тут достали они оружие и стали сражаться, пока не упали мертвыми». Так будем сражаться, Соколик? – Наум говорил сбивчиво, глядя куда-то в сторону. То ли шутил, то ли нет, не поймешь.
- Да иди ты… знаешь куда, - разозлился Соколик. - А хотел меня убить, так надо было еще там, в подвале, когда я к тебе спиной повернулся. Пошли отсюда. Нам к вечеру еще в штаб успеть надобно.
- Пошли, - печально согласился Наум, - надеюсь я, что теперича заклятие это от нас отвяжется. Вот еще бы хозяев каравана сыскать.
* * *
Прибыв в штаб, они доложили о засаде «волков» и смерти Назара. Отдали его бумаги, присовокупив, что тело в целях захоронения забрали кавалеристы графа Келлера из одиннадцатого корпуса.
- Ишь ты, с самим Келлером погутарили, - покачал головой начальник штаба. - Боец знаменитый, недавно еще один крест георгиевский получил. За Шейново. Там дело жаркое было. Ладно, идите отдыхайте. Завтра на Филиппополь выступаем.
Третий полк войска Донского двигался по Родопским горам. Шли осторожно. Ждали засад, неожиданных нападений. Османы разгромлены, одержана великая победа, а идти приходится сторожко, чуть ли не крадучись. Среди казаков втихомолку поговаривали, что война эта не наша. За балканцев каких-то свои жизни класть приходится. Что нам с этих гор? Домой скорей надобно, по хуторам да станицам. Командиры делали вид, что разговоров этих не слышат.
Наум с Соколиком ехали впереди, на версту опережая основной отряд. Им придали десяток молодых казаков, которые стрелять и рубиться могли, но как разведчики ничего не стоили – двигались шумно, по сторонам смотреть не умели. В первой же серьезной засаде все бы как один полегли, ничего понять не успев. Но бог уберег. Целый день ехали без единого выстрела.
До Филиппополя добирались почти четыре дня. Быстрее не давал двигаться обоз с поклажей, провиантом и ранеными. На пятый день остановились в десяти верстах от города. На берегу Марицы разбили лагерь. Команде Соколика, а он теперь был старшим над десятком разведчиков, выпало объезжать окрестности со стороны гор. Но все было на удивление тихо: ни османов, ни разбойников. Они не встречали даже свежих конских следов и оставленных биваков. Благодать. Соколик уже начал верить, что проклятье, связанное с золотом, наконец, от них отстало. И Спаси Бог.
- Петро возвернулся!
С этой вестью к нему как-то утром прибежал взволнованный Наум. То, чего опасался Соколик, все-таки случилось. Не сгинул Петро, не подстерегли его «волки» или разбойники. Теперь им с Наумом ответ держать. На то золото Петро тоже права имеет. Смогут ли они объяснить, что золото проклято, и касаться его никак нельзя?
- Где он?
- У реки зараз дожидается.
Родом Петро был с небольшого хутора неподалеку от станицы Цимлянской. Отец с матерью - обычные казаки, роста не малого, но и не большого. Деды тоже. А Петро всем на удивление вымахал в великана, о каких в тех краях отродясь не слыхали. Сажень целая или три аршина[4], считай как хочешь, и ни вершком меньше. Ну и сила такая, что и медведю не снилась. И шашка ему под стать, на две ладони длиннее обычной, а тяжелее почти вдвое. Кузнец станичный две недели на заказ ковал. Страшное оружие. Этой шашкой Петро турок от плеча до пояса одним ударом разваливал.
- Что делать будем?
- Говорить с ним буду, - решительно сказал Наум, - разъясню все, как есть.
- А не поймет?
Назар вздохнул и достал из широкого кармана блестящий револьвер.
- Это тот самый, Назара. Пять пуль в нем, только не хочу я в Петро стрелять. Только если край подойдет.
Соколик помрачнел. В бою надо стрелять сразу и наповал, а начнешь раздумывать - считай погиб.
* * *
Петро сидел на камне и обстругивал ножом небольшую палочку.
- Свирель мастерит, - прошептал Наум. Вечерами великан любил наигрывать на свирели, собирая вокруг себя немало слушателей. Соколик и сам иногда заходил подивиться.
Место, которое выбрал Петро для встречи, было обширной поляной, с трех сторон окруженной высокими густыми елями. А сразу за россыпью камней ярилась Марица. Весенний паводок поднял воду, на месте порогов вздымались грохочущие метровые валы с пенными гребнями.
- Ну, что скажете, други? Гутарили, что Назар Богу душу отдал. Так, нет?
- Так. «Волки» его…
- Може «волки», може и нет, теперича все едино. На троих золото делить сподручнее. Только вьюков с золотом я не видал. Иде они? – Петро говорил, не поднимаясь с камня, переводя внимательный взгляд с Наума на Соколика, потом обратно. – Сказывайте.
- Нету золота. Считай, что нету. – Начал Наум.
- Нету, значить. Это случается. В небеса улетело, али потеряли по дороге?
- Понимаешь Петро, - Наум стал рассказывать все, что с ними произошло. Говорил он долго, страстно, и на взгляд Соколика, очень убедительно. Петро слушал внимательно, выражение лица его было непонятным. То ли верил, то ли нет.
- Вот и все, Петро, – закончил речь Наум, - А из того, что осталось, мы тебе самую большую долю выделим.
- Ну вот что, – Петро одним движением поднялся с камня, и Соколик еще раз удивился, какой он огромный. – Предупреждал меня Назар, что вы вдвоем чегой-то нехорошее задумали.
- Ты что, Петро…
- Молчи, не зли меня за раньше времени. Мыслю я, что Назара вы вдвоем к Господу Богу прямиком отправили. А на «волков» списали. Да мне на то плевать. Мне больше достанется. Потому, что Назарову долю вы мне тоже отдадите.
- Петро, нельзя то золото трогать, нельзя! Плохой смертью умрем!
- Слухайте меня да получше. Вы мне половину золота отдаете прям сегодня, до заката. Тогда я вас прощеваю и не трону. В том слово даю. И что я такой добрый сегодня? Не захотите – не надо. Только тогда вы той самой плохой смертью умрете, – он нехорошо усмехнулся. – Правда, перед самой смертью вы мне все про то золото расскажете. В том не сомневайтесь. Ну, что?
Над поляной повисло тяжелое молчание. Слышался только шум порогов на реке. Соколик посмотрел на Петро, что возвышался глыбой в пяти шагах, потом перевел взгляд на Наума. Сейчас нужно было выхватывать револьвер и, не раздумывая, стрелять. Но тот медлил, видно не мог решиться поднять руку на своего.
- Ну, вы, похоже, решение приняли, - в голосе Петро слышалось странное удовлетворение. Через мгновение он вырвал из ножен свою знаменитую шашку и сделал пружинистый шаг вперед. Двигался он, несмотря на свой рост и немалый вес, быстро и плавно, как молодой кот.
В руке Наума блеснул револьвер. Поздно! Петро был уже рядом и быстрым движением конца шашки выбил оружие. Револьвер отлетел в кусты.
- Вишь, а я и правда сегодня дюже добрый. Мог бы и руку с пистолем вместе отрубить, - засмеялся Петро.
Теперь им ничего не оставалось, как драться. Шашки Наум с Соколиком выхватили одновременно, и началась игра клинков. Оба они были хорошими бойцами, умели драться в паре, прикрывая друг друга. Но против великана этого было мало. Петро наносил удары с такой силой, что шашка едва не вылетала из руки. Наум с Соколиком пытались то зайти с разных сторон, то стоять плечом к плечу – ничего не помогало. Огромная шашка Петро чертила смертельные круги, от которых они уворачивались с огромным трудом. Было понятно, что долго им не выдержать. Кто-нибудь из них ошибется и тогда – смерть. Плохая смерть. Ведь Петро не шутил. Первым не сдюжил Соколик. Уходя от страшного удара, он поскользнулся и упал, выронив шашку. Он еще пытался дотянуться до нее, зная, что не успеет, что Петро достанет его раньше.
Выстрелы прозвучали внезапно. Одна пуля попала Петро в глаз, вторая ударила в бок Наума, третья просвистела у головы Соколика. Он видел, как Петро некоторое время стоял, молча разевая рот, как пойманная рыба, потом рухнул на землю, как сваленный грозовым ветром дуб. Наум медленно оседал обеими руками, держась за живот. Только тогда Соколик поднял голову и посмотрел на край поляны. Там, саженях в тридцати, стояли трое башибузуков, плохо одетых, грязных со старинными кремневыми ружьями в руках. Перезаряжать такое ружье - история долгая! Разбойники это делать и не стали. Дико визжа они бросились на поднимавшегося на ноги Соколика, размахивая кривыми ятаганами.
И второй раз за этот вечер для него началась смертельная рубка. Все было совершенно иначе и одновременно все повторялось. Оружием разбойники владели плохо, и будь у Соколика побольше сил, у него были бы шансы справиться со всеми тремя. Но вот сил-то уже не было. Слишком дорого далась ему схватка с Петро. Умелые бойцы быстро покончили бы с ним, а эти больше мешали друг другу, суетились.
- Но это же неправильно! Неправильно! – думал Соколик, из последних сил отбивая сыпавшиеся на него удары. – Ведь они с Наумом все сделали, как надо. Петро захотел золота и тут же погиб. А Наум - за что он?! Знать, заклятие то слишком сильное оказалось. Сильнее их. И тогда он стал молиться. Слова словно сами появлялись откуда-то.
«Боже наш единый, Дева Мария всеблагая, непорочная. Услышь меня!».
Прямой рубящий удар достает его плечо, но это еще не страшно, хотя кровь начинает течь. Выпад. Те пятятся.
«Боже, я знаю, что грешен, что делал зло. Убивал и не только в бою. Каюсь!».
Двое заходят с разных сторон. Бросок вправо. Не достать! Сил нет совсем. Удар отбит.
«Боже, всеблагой и справедливый! Мария, Дева святая! Простите, помогите. Оставьте в живых. Клянусь, что никому, НИКОМУ, не дам прикоснуться к тому золоту, кроме хозяев его. Вы видите меня, вы знаете, что я истину говорю. Клянусь…»
Всем напряжением сил он отбил четыре удара подряд. Потом клинок выбили из его руки. Он сделал два шага назад, прижался с спиной к стволу дерева. Он видел, как эти трое медленно не торопясь приближались к нему. Самый высокий держал у руке уже не ятаган, а балканский нож – кривой и страшный. Но Соколик стоял и думал только об одном – успеть закончить молитву. Он закрыл глаза.
«Боже всемилостивый! Мария Дева! Я раб ваш грешный. Каюсь за все мною сделанное. Простите. Помилуйте. Аминь.».
Так он и стоял, не открывая глаз, даже когда вокруг раздались выстрелы, дикие выкрики и лязг кликов. Он знал – бог его услышал.
* * *
- Что с этим?
- Рубленая рана плеча. Подключичная артерия не задета, но в рану попала инфекция. Возможно, клинок был чем-то смазан или просто очень грязный.
- Гангрена?
- Нет. Но положение серьезное. Рану пришлось вскрывать и чистить. Сейчас он без сознания. Надеемся, что все будет хорошо.
* * *
- Эй, братец!
Соколик очнулся и никак не мог понять, где находится. В ушах у него еще грохотали звуки боя, а тут была тишина, чистота, странные запахи. Вся его шея, грудь и левая рука были плотно забинтованы. С трудом повернув голову, он увидел ряд коек, на которых лежали раненые. Лазарет…
- Очнулся?
На соседней койке лежал и, приподнявшись на локте, смотрел на него незнакомый человек. Маленький, с острым лисьим личиком и повязкой на голове.
- Да, вроде.
- Ты, братец, бредил. И много чего интересного говорил. Про золото какое-то. Может, расскажешь?
Он отвернулся к окошку, возле которого лежал. Там высоко светилась звезда, яркая, манящая. Потом она мигнула и исчезла…
[1] Современный город Пазарджик (Болгария), 110 км от Софии, 35 км от Пловдива.
[2] Эй, ты! Вино, кофе, мясо, все лучшее! (Турецк.)
[3] Вина. Хорошего. Кувшин.
[4]Сажень = 213 см.
Декабрь 2019