В начале каждого ноября мы ждали из рейса папу.Он приходил числа первого или второго. Мы готовились, за неделю узнавали в Пароходстве, когда точно ожидать прибытия теплохода. По пути заезжали в Центральный магазин, мама мне покупала шоколадку "Золотой якорь".
Бабушка, мама и я садились делать пельмени. Мне доверяли вырезать рюмочкой кружочки из тонкого коржа.Пельмени красивыми ровными рядами выкладывались на большой железный противень и отправлялись на балкон. Через некоторое время они замерзали, их поднимали с листа руками, которые не поддавались рукам, поднимались ножом,маленькие пельмешки, похожие на шляпки, высыпали в полотняный мешочек , и бабушка с мамой заполняли противень снова. Последнее тесто использовали не для заморозки, а для пробы.Убирали со стола и варили пельмени.Ели их кто с чем хотел: кто с горчицей, кто с уксусом, лично я любила их есть с молоком. Горячий пельмешек опускала в холодное молоко.Такой приём показал мне папа: во - первых молоко быстро остужало горячее, во - вторых придавало особенный вкус. В холодном молоке застывало жёлтой корочкой масло, которым обильно сдабривали пельмени.
Второго ноября мама поехала встречать отца одна, они разминулись. Папа вбежал на второй этаж, громкий , весёлый , подхватил меня на руки, поцеловал в щёку. Увидел своего отца, опустил меня на пол, обнял отца.Николай Сергеевич Потёмкин пришёл сегодня один, чтобы увидеть сына после долгой разлуки. Он был чисто выбрит, дед нервно поправлял строгий чёрный галстук на горле, покрытом красными царапинками раздражения, скрипел накрахмаленный ворот белоснежной рубашки, нейлон он не признавал.
Папа очень расстроился, когда узнал. что они разминулись с мамой."Я сейчас возьму такси и догоню её.Я быстро!"-, говорил он , надевая пальто и фуражку. Дед Потёмкин недовольно хмыкнул: "Может быть ещё на самолёте, на вертолёте?!" Он уже забыл, как любил свою Катю, как тосковал по ней.Другая любовь, открытая громкая, его раздражала. Она казалась ему фальшивой. Он был неправ, чего - чего, а фальши в нашей семье не было. У нас не принято было сюсюкать, казаться лучше, у нас была прививка от фальши, наверное. от Николая Сергеевича. Дед обиделся и ушёл, не стал дожидаться сына с женой, он даже не сел за праздничный стол, не попробовал наших пельменей.Он устроил скандал, как обычно.
Мы редко с ним виделись.Несколько раз меня привозил к нему в дом мой отец. Помню дым папирос и гипсовую балерину на стене Однажды мы целых три дня гостили у деда в большом деревянном доме, который стоял на улице 7-я Северная. Меня забрала оттуда мама, они с бабушкой не находили себе места эти три дня.Потом долго отмывали от сажи, у деда было печное отопление.Когда я стала старше, дед иногда приходил к нам, он рассказывал мне сказку про "Жихарку", был в добром расположении духа, и всё обходилось без скандалов.Дед обнимал меня на прощание и говорил : "Жихарка ты моя!Худенькая маленькая Жихарка!"Сказка мне очень нравилась,нравился дед,когда он был добрым.
Дед Исай сказок мне не рассказывал, играть не умел, но пытался.Мы играли с ним в странные прятки.Сначала пряталась я, он долго меня искал, я теряла всякое терпение и выходила из укрытия.Дед искренне удивлялся. Сам прятал только голову за портьеру, а его ноги были всегда видны. В наших прятках не было никакого смысла. Как я не просила его спрятаться лучше,ругалась с ним, дед прятал только голову. Дед Исайя был моим защитником, моим ангелом - хранителем. Однажды летом я побежала смотреть пожар, все дети из нашего двора побежали, я даже через дорогу не переходила, смотрела издалека. Был поздний вечер, пришла мама, не нашла меня ни дома, ни во дворе.Дед не мог ей ничего объяснить, только твердил: "Была уж,здесь уж".Мама только махнула на него рукой и побежала искать меня.Я пришла домой, дед что - то мне пытался сказать, по его сбивчивой речи было понятно, что мне не поздоровится.Прибежала разгневанная мама и стала гоняться за мной с ремнём: "Где ты была?!" "Пожар смотрела!", - лепетала я. " Я тебе сейчас покажу пожар!", - кричала громко мама и стегала меня ремнём. Я старалась увернуться, потом спряталась за спину деда. Дед выставил свои натруженные руки в синих жилах и принимал удары ремнём на себя.Мама потом не могла себе простить, что хлестала ремнём по его старческим рукам. Вспоминала, дед ей взволнованно говорил тогда: "Тебя уж надо бить, а не девчонку!" Во время праздников дед молча сидел за общим столом, выпивал стопку водки, опускал седую голову и чему - то застенчиво улыбался.
После гостей, после шумной встречи, мама и папа сидели вдвоём на кухне и тихо разговаривали. Они могли проговорить так всю ночь, их никто не смел беспокоить, даже я понимала, что родителей сейчас не надо трогать. Особенно любила такие моменты моя бабушка: "Пусть наговорятся!"
На следующий день родители отсыпались. Папа отпрашивался до обеда с теплохода, а у мамы начинались в это время каникулы в школе. У неё в интернате был добрый директор - Давид Самойлович.Директор прошёл войну танкистом, несколько раз горел в танке, руки его были изранены осколками. Этими руками он разносил на подносе хлеб детям в столовой. Детки шалили, бросали тряпки в унитаз, и канализация растекалась по всем этажам , добрый директор очень расстраивался. Давид Самойлович понимал, что значит встреча после долгой разлуки и отпускал маму на три дня.
Четвёртого ноября, после обеда, в наш дом заносили дары Севера: мешок рыбы, мешок клюквы, мешок муки. Рыбу и клюкву оставляли на балконе, там уже был настоящий мороз.Муку пересыпали в ларь и ставили в кладовую.Теперь у бабушки было всё чтобы печь её знаменитые пироги с рыбой.