Пастушья воля
Догорающее пожаром солнце стремительно скрывалось за горизонтом, оставляя за собой окрашенный в багрянец небесный веер. Сумерки, быстро сгущаясь, цеплялись за крыши домов и укрывали одеялом свежести майскую зелень. В воздухе царило благоухание цветущей сирени. День закончился, уступая место наступающей ночи.
Но нам, ребятишкам, увлеченно игравшим на лугу в чижика, расходиться по домам не хотелось, несмотря на то, что в темноте было уже трудно попасть в квадрат на траве. Пришлось в качестве ориентира поставить в центр палку.
В самый захватывающий момент игры я услышал громкий голос моей мамы, сообщившей мне неприятную новость:
– Коля, иди домой! Завтра рано вставать! Тебе с отцом пасти коров!
Постоянного пастуха в деревне не было, и скот пасли, как у нас говорили, подённо. Примерно раз в месяц подходила наша очередь. Это мероприятие было для меня самым тяжёлым в детстве. От зари до зари, под палящим зноем, а ещё хуже - под раскаты грома, сверкание молнии и под проливным дождем приходилось бегать с кнутом за ненасытными рогатыми животинами.
В тот год мне было всего двенадцать лет, а брату десять. Ему пока везло, детский возраст освобождал его от такого ответственного дела. Старшей сестре было уже шестнадцать, но в семье считалось, что не девичье это дело – пасти скот, если только в экстренном случае. А ещё две сестрёнки были совсем маленькие. Так что обязанности пастушонка выполнять приходилось мне.
Ребята остались на лугу, а я попрощался с ними и нехотя пошел домой. Идти было совсем недалеко. Дом стоял на пригорке этого луга, на нем шелковистым ковром росла сочная зелёная трава, а ближе к ручью - ярко- золотистые одуванчики. С них весной пчёлы собирали жёлтую пыльцу и нектар, отгоняя своих собратьев шмелей.
Я шел и смотрел на небо. На нем уже не видно было ярких красок, зато я заметил важно выплывающий золотой серп месяца. Мне показалось, что под звуки соловьиной трели он прилёг отдохнуть на ветви раскидистых ветел.
В дом заходить не хотелось. Я с упоением наслаждался нежным, сладким запахом цветущих яблонь и жёлтой акации, слушал пение соловьёв, которые, наперебой заливаясь в садах, будили тишину пришедшей ночи.
Неожиданно лязгнула дверная защёлка.
– Мама, я уже пришёл и готов завтра пасти коров! – громко произнёс я, опережая мамины упреки за непослушание.
– Вот и молодец, что готов, – подбодрила меня мама.
–А у тёти Шуры кто погонит? - полюбопытствовал я
– С вами Васька будет пасти, Виктор на выходные почему–то не приехал, а кума с Танькой свёклу тяпать пойдут. Иди молока с хлебом поешь, на столе в махотке стоит. Да ложись-ка спать, завтра рано вставать, – сказав это, она ушла хлопотать по хозяйству.
Немного обрадовавшись, что пасти коров погоним вместе с Васей, я не- торопливо вошёл в дом. В избе, на гвозде, вбитом в потолок, лежала ветловая хворостина, для воспитания непослушных детей. Над столом висела зажжённая керосиновая лампа, слегка подмигивающая бледно-красным огоньком. Это был единственный источник света в те времена. Электричество в нашу деревню подвели позже, в 1971году. Сколько тогда у жителей деревни было радости и восхищения…
За столом, доедая свой ужин, сидели братишка и три сестренки. Старшая отдала мне свою кружку и подала махотку с оставшейся моей порцией молока, приговаривая:
– Если не наешься, в чулане на лавке ещё молоко стоит.
Старшая сестра для нас была как вторая мать, все мы, младшие, звали ее нянькой, пока она не вышла замуж.
Махотка была ещё тёплой от только что подоенного, парного молока. Налитое струйкой в кружку, оно пенилось, образуя мелкие пузырьки и отдавая неповторимый аромат майских трав, съеденных сегодня нашей кормилицей по кличке Красотка.
Отрезав ножом корку чёрного хлеба, я приступил к трапезе, испытывая наслаждение от вкушаемого единственного на тот вечер блюда. Хлеб и молоко - это преобладающий продукт нашего рациона в детстве. За день я сильно проголодался, и молоко в кружке быстро кончилось, поэтому мне было не до разговора, в отличие от моих домочадцев, которые успели насытить свои желудки и наперебой обсуждали прошедший день.
– Няня, подлей мне, пожалуйста, ещё молочка полкружки, – вежливо попросил я сестренку.
– Проголодался? – с иронией спросила она.
Получив добавку, я вновь уселся за стол, и в этот момент с лёгким скрипом открылась дверь. Первой вошла мама, за ней уставшей походкой - папа.
Он работал кузнецом в колхозе, труд его был очень тяжёлым. Всё железки ковали без электрического молота и вентиляции. Вручную кожаными мехами раздували угли в горне. Я был частым гостем у него в кузне. Мне было интересно наблюдать, как из раскаленного металла алого цвета ковали нужную деталь. А ещё меня всегда удивляло, как он пальцами брал слабо покрасневший уголёк и прикуривал набитую табаком козью ножку.
Мама, как домохозяйка, летом работала на прополке свеклы, и мы, дети, ей активно в этом помогали. А потом до глубокой осени она работала на уборке корнеплодов.
Папа, войдя в дом, снял ботинки, в полумраке оглядел избу и, остановив свой взгляд на мне, добродушно спросил:
– Ну что, пастушок, готов к труду и обороне?
– Я всегда готов! – мигом ответил я, немного слукавив.
– А кнут твой где? – снова последовал вопрос.
– Он у меня в надёжном месте!
Я прятал его от младшего братишки. У каждого из моих друзей был свой кнут, и мы часто соревновались, чей громче хлопает привязанным на конце конским волосом.
После ужина дети разбрелись по своим спальным местам, а я залез на русскую печь, где на кирпичах лежали две пуховые подушки и ватное одеяло, сшитое из разноцветных лоскутков ткани. Утомившись за день, я очень скоро безмятежно и сладко заснул…
– Сынок, вставать пора! – сквозь глубокий сон услышал я голос мамы. – Отец уже пошёл на выгон. Вставай, вставай, сынок! –повторяла она, нежно шевеля мою голову своей тёплой рукой.
В первые секунды мне показалось, что я вижу сон, ведь я только заснул. Но, к глубокому моему сожалению, это был не сон, а нежеланная реальность. Вставать не хотелось. Протирая глаза, которые никак не открывались, я слез с печи, умылся холодной водой, только что принесённой мамой из колодца, и мне стало немного легче.
– Умылся? Иди поешь, на столе в сковороде яичница, да и молока налей, не натощак же день–деньской по жаре бегать за скотиной. Дождя сегодня вроде не ожидается. Видел, какой вчера закат красный был? Плащ всё равно надо взять, земля ещё как следует не прогрелась, А на нем и посидеть, и немного поспать по очереди можно в обеденные часы-то, пока коровы будут лежать, – заботливо советовала мама.
Есть рано утром не хотелось. Выпив неполную кружку только что подоенного парного молока, я накинул на плечи лёгкую курточку, на голову надел вельветовую фуражку. Уже выходя, снова услышал мамин голос:
– Иди ищи кнут свой, где ты его спрятал-то? Может быть, Толька давно его нашёл, он чего хочешь найдёт.
После этих слов я обеспокоенно заспешил. Быстро сунул ноги в резиновые сапоги и через заднюю дверь зашёл в сарай. Там у нас жил маленький поросёнок, который похрюкивал в ожидании раннего завтрака, да кролики пуховой породы, ухаживать за которыми было поручено мне. Я быстренько насыпал им овса, подлил свежей воды, и они с жадностью стали пить.
К счастью, кнут лежал на том самом месте, где я его спрятал.
Вернувшись на веранду, я увидел маму. Она уже поджидала меня, держа в одной руке чёрную дерматиновую сумку с едой, а в другой военный плащ с капюшоном.
– Я вам тут поесть собрала: восемь яиц положила, три бутылки молока и почти целую буханку хлеба. Думаю, хватит вам, а вечером я картошки пожарю и оладий напеку с молоком, – пообещала мама.
Я вышел на улицу с довольно нелёгкой, как мне показалось, поклажей. На пороге встретилась бабка Анюта, как всегда, с последними новостями. Её у нас все называли «ходячее радио».
– Шурка, ты слыхала, что вчера было-то? - Здравствуешь! – сперва спросила она озабоченным голосом, а потом поздоровалась.
– Да мы вчера целый день на свёкле были, откуда ж мне слыхать. А что случилось-то, тётка Анюта? – полюбопытствовала мама.
– Да ну вас! Сроду вы ничего не знаете! Да как же, вчера Наташка Савкина с Дуськой Фиёнкиной целый день напролёт ругались, – запыхавшись, говорила бабка Анюта.
– А из-за чего хоть ругались-то? – переспросила мама.
– Да наседка с цыплятами зашла в огород с картошкой и вроде чего–то там расковыряла, – продолжала она на одном дыхании.
Не дослушав разговора, я вышел на улицу и всей грудью вдохнул прохладный, свежий воздух, пропитанный запахами трав и цветов. Звёзды и месяц уже растворились в небесной синеве.
На ветке возле своего скворечника, который папа прибил на высокой жердине к фронтону нашего дома, сидели скворцы и заливались на все голоса, купаясь в ранних лучах восходящего солнца. Куры уже успели искупаться в зольной куче и разгребали лапами навоз, который в рядках сушился для топки русской печки. Они искали в нём червячков, жучков и непереваренные домашним скотом зёрнышки. Среди кур важно вышагивал петух. Расправляя свои мощные шпоры и когти, он хлопал цветными крылами, высоко вытягивая шею. Гусыня с гусенятами с присущей им жадностью щипали на краю луга, смоченного росой, траву - мураву и переговаривались между собой, гогоча тонкими голосами.
Неполное стадо коров, пересекая ложбину, появилось на средней части деревни, в которой стоял наш дом.
Мама прервала разговор с бабкой Анютой и вышла меня проводить.
– Ну, сынок, с Богом! Беги, а то они уже почти у Буяновых. Сумку отдай отцу, а плащ сам неси, ему одному всё нести тяжело. Красотку я сейчас сама отведу по гати, – бегая по двору, приговаривала мама.
– Ладно, мама, я пошел!
С этими словами я поспешил по лугу на помощь папе, идя по тому месту, где вечером мы с ребятами играли в чижика. Я успел заметить, как капельки росы сверкали на траве, словно жемчуга, переливаясь в лучах восходящего солнца. Подходя к ручью, услышал нежное журчание еще никем не замутненной воды. Приподняв руки со своей ношей, попятившись немного назад, я легко перепрыгнул звонкий ручеёк. Кнут скользнул по воде, и она смыла с хлыста только что прилипшую траву.
На противоположном склоне в нескольких метрах от ручья стоял плетнёвый колодец бабушки Васёны. Подойдя поближе, я заглянул в него и в спокойной зеркальной воде увидел своё отражение. Вдруг дрожь пробежала по моему телу… Я вспомнил, как двумя днями раньше, под вечер, как обычно, мы с ребятами играли в разные мальчишечьи игры. Кто-то предложил поиграть в прятки, а по-деревенски «в хоронючки». Определили периметр границы, где можно прятаться. Колодец как раз находился на этой территории. Когда один из друзей проговаривал считалку, все разбежались кто куда, а я побежал прятаться за колодец.
Надземная часть колодца квадратной формы была сделана из досок, а всё, что ниже, было сплетено из ветловых прутиков в форме цилиндра небольшого диаметра. Я лёг на траву, а потом из любопытства заглянул в колодец и увидел на дне его отражающуюся звезду. Она словно поманила меня к себе. Думать было некогда. Держась руками за доски, ногами упираясь в одну сторону, а спиной в противоположную, я стал потихоньку спускаться, поочерёдно передвигая ноги вниз и держась пальцами за прутики. От поверхности земли до воды было около двух метров. Я остановил движение на расстоянии полуметра от воды, сделал покрепче упор ногами и, затаив дыхание, стал ждать, пока меня найдут. Когда все были найдены и оставался я один, ребята стали искать меня. Они проходили мимо, но никто даже не догадался посмотреть в колодец.
– Чего его зря искать, он, наверное, домой ушёл, – сказал кто-то из ребят с досадой.
Время было позднее. Я подумал, бросят они меня искать и уйдут домой. Подняв голову вверх, я громко прокричал: «Ого-го-го!..» Мои звуки в ночной тишине, улетая в небо эхом, разлетелись по всей округе. Эти звуки я повторял не раз. С ещё большим задором друзья продолжили меня искать, но безуспешно.
Тогда я решил вылезти из своего тайника. Когда начал поднимать ногу, она меня не слушалась, потому что оказалась полностью онемевшей и словно покалывала иголками. На какое-то мгновение у меня появился страх. Опустив ногу вниз до воды, я начал ею немного шевелить. Скоро она стала ощущать тепло и пришла в норму. Через несколько секунд я был уже на свободе. Когда я подошел к ребятам, они долго меня пытали, где я прятался. Пришлось признаться, но они мне не поверили и решили, что прятался я за границей договорной территории.
И вот сейчас, отходя от колодца, я подумал, как хорошо, что всё обошлось тогда, и почувствовал себя самым счастливым человеком в этом прекрасном, интересном мире!
Поднимаясь к тропе, протоптанной коровами с ранней весны, я уже слышал приветственное мычание идущих на пастбище коров.
– Здравствуй, Василий! Что, сегодня за главного? – сквозь мычанье коров раздался звонкий голос Балашовой тёти Шуры.
– Да вроде так, – поздоровавшись, ответил ей папа.
– Ну, тогда дай Бог вам всего хорошего! Э-э-э, ты куда, дурёха? Опять домой попёрлась. А ну-ка! – покрикивала тётя Шура, хлеща свою кормилицу по впалому боку и поворачивая ее в общее стадо.
Сделав несколько шагов назад, я пропустил проходящих мимо коров. Некоторые косились на мой кнут, махая хвостом, словно показывая, что у них тоже есть свой кнут и невзначай могут хлестануть, если что... Пропуская последнюю корову на крайней тропе, я подбежал к папе. Улыбаясь, протянул ему сумку с едой:
– Мама велела тебе отдать, – словно оправдываясь, сказал я ему.
Взяв сумку в левую руку, а палку оставив в правой, папа по- доброму улыбнулся мне в ответ:
– Ну что, проснулся? Тогда вперед!
Подбегая к Васе, который шёл по левой стороне стада, я поздоровался с ним за руку. Перемолвившись с ним кое о чём, я побежал на свою позицию. Взмахнув кольцами кнутов, мы с ним одновременно щёлкнули по сырой от ещё не опавшей росы траве, показывая коровам, кто сегодня хозяин!
Услышав громкие звуки, жители деревни спешили отвязать своих кормилиц, чтобы проводить их в стадо. Стадо было большое, потому что без коровы и другой домашней живности прожить в деревне было трудно.
Дома на нашей улице располагались в два ряда, а между ними по центру протекал ручей, который периодически запружали плотинами. Мы их называли гати, или мостики. Они нужны были для сбора воды, которую использовали для полива огородов. Здесь всегда было много водоплавающих птиц: гусей, уток. А по мостикам жители переходили через ручей на другой порядок деревни.
У самой большой гати нашей средней части деревни к стаду присоединились сразу пять коров, три из которых шли одна за другой по мостику, их провожали три женщины с нашего порядка. Тётя Настя остановилась перед мостиком, а мама и тётя Шура, Васина мама, шли вслед за нашей Красоткой.
Тётя Шура была вдовой. Её муж, дядя Лёша, был старшим братом папы и моим крёстным. Он в расцвете лет скоропостижно умер, оставив на хрупких плечах жены семерых детей: пятерых сыновей и двух дочек. Дети были очень трудолюбивые и помогали матери во всех насущных делах. Один из сыновей был моим ровесником и лучшим другом, с которым мы провели замечательные годы нашего богатого на приключения детства. И сегодня мы опять вместе шли пасти стадо.
Бабка Кулюха и дядя Паша, двоюродный брат папы, с палками в руках стояли рядом, между своими погребами, и наперебой громко чихали после очередной дозы нюхательного табака. Прочихавшись, поздоровались с папой.
– Васятка, чтоб нынче моя Пеструха ведро молока притащила, и не меньше, – хрипловатым голосом пошутила бабка Кулюха.
– Ага, и ещё по ведру сметаны ей принесите, ребята, – с серьёзным лицом, потирая нос, добавил дядя Паша.
– У них ведер с собой нет. Пускай свои даст, тогда принесут, - поддержал шутку папа.
После короткой паузы все громко рассмеялись, кроме бабки Кулюхи.
– Не забудь напечь вкусных оладушек к вечеру, – напомнил я маме, поравнявшись с ней.
– Не забуду. А ты чтоб отца там слушался, а то как бы чего не случилось, не дай Бог! –обеспокоенным голосом проговорила мне в ответ мама.
Переведя взгляд на папу, озабоченно повторила:
- Отец, ты там поглядывай за ними.
Мама Васи быстренько передала ему сшитую из ткани сумку с едой и удочку, приготовленную им заранее, и перекрестила нас в путь. В мычанье, топоте коров и лягушачьем базаре были уже плохо слышны дальнейшие материнские напутствия.
После приветственного мычания все пять коров с левой и правой сторон улицы мигом растворились в уже значительно увеличившемся стаде.
Гуси с гусенятами и утки с утятами с лёгким гоготом и кряканьем обособленными стайками плавали в небольшом, мелком прудке, поочерёдно ныряли вниз головой, искали что-то съедобное в тине. Уже на краю нашей средней части деревни ещё три бурёнки присоединились к стаду.
- Василий, здравствуй! – очень по-доброму поприветствовала своего брата всеми нами уважаемая старшая сестра папы тетя Вера. - Что, Коль - Вась, тоже сегодня попали в пастухи?
– Да, маманька, попали! – в один голос ответили мы.
– Вы сегодня коров-то пораньше пригоните, а то вчера дотемна дотянули, в потёмках пришлось доить, – попросила она.
- Уж как-нибудь постараемся, – вежливо, по- братски, ответил ей папа.
Она прошептала слова молитвы, перекрестив нас вслед.
Мне тётя Вера была крёстной, а все племянники и даже наши родители ласково называли ее маманькой. Я тоже её очень уважал и любил, да и многому хорошему научился у неё. Она была глубоко верующим человеком и, как говорили про неё, зря лишнего слова не проронит. В отличие от других женщин нашей деревни, она никогда не сквернословила и со всеми соседями жила в ладу.
Нашу среднюю часть от конца деревни отделял проулок без домов в несколько сот метров. Этот завершающий хуторок, состоящий всего из пяти домов, был как бы обособлен. Там имелся свой небольшой прудик, мы даже иногда купались в нём, пока его не затянуло тиной. Один из бережков был излюбленным местом для стойла скота. На другом берегу напротив каждого дома росли сады с вкусными яблоками, грушами и сливами. Нам, ребятишкам, забраться в эти сады за яблоками не представлялось никакой возможности, потому что тыльная сторона изгороди, пролегающая вдоль берега, была неприступной крепостью. Если что, бежать было некуда, разве только прыгать в воду… Да и собаки у них были злые.
Мы поравнялись с плотиной, и передо мной неожиданно открылась сказочная картина. В зеркальной воде, ещё не разбуженной дневным ветерком, как в зеркале, я увидел перевёрнутые крыши с печными трубами. Они были похожи на огромные вазы с цветущими садами. Над прудом летела стайка голубей, а по воде важно плыли белые гуси с гусенятами, от которых, нарушая зеркальную гладь, стремительно уплывали к берегам лучистые лёгкие волны.
Переведя взгляд, я увидел впереди последние четыре коровы, которые уже паслись в лощине, где начинался этот пруд. Мужчина с палкой в руке медленным шагом прохаживался по тропинке вдоль поля.
Я шёл ускоренным шагом по правой стороне стада, папа шёл по центру, а Вася, хлопая кнутом, бежал с левой стороны краем зелёного поля, выгоняя назойливых, проголодавшихся за ночь коров. А те, что в лощине с жадностью щипали молодую сочную траву, не хотели вливаться в общее стадо. После моего хлопанья кнутом по траве они резко поспешили вперёд, продолжая на ходу щипать уже распробованное ими лакомство. Проходя мимо последней, уже нежилой саманной избушки, ускоряя до бега шаг, я поспешил выгнать коров, которые на ходу щипали зелень колхозного поля с моей правой стороны. Вот здесь-то и начинались трудности предстоящего дня.
Гнать коров до Нового пруда, где были хорошие, приспособленные угодья для выгона скота, надо было километра два по узкой дороге, к которой прилегали поля, засеянные разными культурами. Это было очень сложно.
Дорога с двойным поворотом вправо служила границей двух районов области, поэтому ответственность за вытоптанные поля удваивалась. Стадо на этом узком участке вытягивалось на большое расстояние. После ночи коровы всегда были голодные и метались то вправо, то влево, чтобы полакомиться какой-нибудь культурой. Особенно они любили молодую кукурузу.
На этом участке во время прогона нам с Васей пришлось побегать до пота, нарушая тишину раннего утра громкими хлопками кнутов. Да и папе досталось не меньше.
Коровы немного успокоились, лишь дойдя до низкорослой лесополосы, где они стали щипать сочную, ещё с росой траву, направляясь в сторону пруда.
Вдруг я увидел, как впереди идущих коров из травы внезапно выскочил заяц с прижатыми ушами. Испугавшись, он стремительно покидал место своего отдыха. Провожая глазами убегающего зайца, я остановился, словно заворожённый, перед сказочным пейзажем. Передо мной, как на ладони, среди простирающихся вокруг полей и лугов, насыщенных майской зеленью, лежал пруд.
Солнце, поднимаясь над дубовой лесополосой, отражалось в зеркальной воде самого красивого и большого водоёма здешних мест. Туман, стелющийся над заросшей частью пруда, нежно обвивал своей прядью молодую ярко-зелёную осоку и прощался с ней до вечерней прохладной зари, испаряясь под лучами солнца
Образовавшиеся от выпрыгивающей серебристой рыбёшки круги стремительно уплывали к берегам, прячась в невысоких молодых камышах.
Неутомимые соловьиные переливы, лёгкий шум крыльев пролетающих низко над водой диких уток нарушали тишину божественной благодати. Лягушачье кваканье в затонах и рядом прерывистый шорох щиплющих траву коров вносили свой колорит в волшебство майской весны.
На фоне этой неповторимой красоты медленно, но уверенно приближалось к зениту уже довольно яркое солнце. Роса, прогретая тёплыми лучами, спала. Коровам щипать несмоченную травку становилось труднее. Некоторые из них уже лежали на мягкой тёплой траве с закрытыми глазами. Для нас с Васей это был первый признак приближения обеда. И в подтверждение этому сидевший на плаще папа негромко произнёс:
– Ну что, ребята, погоним на стойло, а то вон коровы начали ложиться. Да и нам пора пообедать и отдохнуть немного.
Услышав долгожданные слова, мы с Васей, не раздумывая, вприпрыжку, в весёлом настроении побежали поворачивать щиплющих коров в сторону плотины. Ускоряя шаг, коровы заходили в пруд и жадно пили воду. Стойло для отдыха скота было на противоположном берегу. Луг с небольшим уклоном, плавно уходящим в воду, был их излюбленным местом.
Утолив жажду и выйдя из воды, наши подопечные вереницей направились к заросшей кустистыми вётлами плотине и, перейдя ее, повернули на своё место отдыха. Рыбак, сидевший на плотине в вётлах, собрал снасти и на велосипеде удалился в сторону своей деревни, оставив на берегу пустую консервную банку из-под червей и несколько вывалявшихся в пыли пескарей.
Папа облюбовал местечко под крайней ветлой в тени, расстелил плащ на траву и уселся поудобней, уложив сумку с обедом на ноги.
– Ну что, ребята, будем обедать? – раздвигая руками сумку, он с любопытством заглянул в неё. – Чего тут нам мать положила?
– Вася, ты садись давай вот здесь, рядом с нами, – поправляя плащ, пригласил я.
Вася стоя держал в руках сумку с едой, стесняясь садиться к нам на плащ без приглашения дяди.
–Садись, Вася, к нам поближе, – приветливо сказал папа.
Он сел, и мы стали доставать еду из сумок. В итоге перед нами лежало двенадцать яиц, четыре бутылки из-под ситро с молоком, заткнутых скрученными из газеты пробками, две неполные буханки ржаного хлеба, нарезанные большими кусками, и два спичечных коробка соли. Несколько яиц в дороге уже разбилось.
Порядком проголодавшись, мы приступили к трапезе. Яйца, как нарочно, чистились плохо, оставляя белок на скорлупе. Мы ели чёрный хлеб, яйца, посыпанные солью, и всё это запивали тёплым молоком, с бульканьем льющимся из горлышка стеклянной бутылки. В этот момент нам казалось, что ничего вкуснее нет на свете, чем эта деревенская еда на свежем воздухе.
Лёгкий освежающий ветерок поддувал вдоль пруда по направлению к плотине, превращая водную рябь в спокойно бегущую волну, которая уносила за собой только что упавшие ветловые серёжки.
Появившиеся на небе ватные облачка, проплывая над прудом, тенью накрывали коров, стоящих по вымя в воде. Махая хвостом, они отгоняли бестолковых мелких мушек. Птички, садясь им на спину, дёргали клювом старую, ещё не облинявшую шерсть для своих гнезд.
– Ну что, наелись? – спросил папа.
– Наелись! – в один голос ответили мы.
На плаще оставалось ещё четыре яйца, бутылка молока и несколько кусочков хлеба.
–Это нам ещё пригодится. День велик, потом поедите, – сказал папа и, собрав с плаща недоеденный кусочек и крошки от хлеба, положил мне в ладонь. - Иди отдай рыбам, хлеб выбрасывать нельзя.
В его словах я услышал какую-то боль из пережитого прошлого.
– Если наелись, можно и отдохнуть. Коровы ещё не скоро будут выходить из воды, а эти вот уже лежат, дремлют на берегу.
Папа был человеком немногословным, только когда выпьет винца, мог поддержать разговор. И в этот раз он тоже больше молчал, думал о чём - то своём. Повернувшись к нам, сказал:
- Вы, ребята, идите порыбачьте, только за коровами поглядывайте. А я сейчас курну да немного вздремну.
– Хорошо, дядя Вася, поглядим, – ответственно заявил Вася.
Отщипнув от хлеба мякиш, он взял свою удочку, и мы пошли на то место, где сидел рыбак. Я скатал из хлеба небольшие шарики и подал Васе, а он насадил их на два крючка. Затем забросил удочку, и через несколько секунд поплавок, сделанный из гусиного пера, качаясь над лёгкой волной, задрожал, задергался и резко потянул в сторону, скрываясь в волне. Вася не растерялся, подсек в обратную сторону и вытащил сверкающего на солнышке серебристой чешуйкой первого карасика размером с ладошку. Болтающуюся на леске рыбешку он снял и положил в сумку, которую мы опустили в воду, повесив ручками на торчащую рогатину.
Поймав с десяток карасиков, которые шумно плескались в сумке и поднимали нам настроение, друг предложил порыбачить мне. Я с удовольствием взял удочку и минуты через три после поклёвки вытянул сразу двух карасиков. Клёв был хороший. Но иногда караси сходили с крючка почти у самого берега, плюхаясь в воду и стремительно исчезая из виду…
Отдохнув часа два, папа подошел к нам и шутливо спросил:
– Ну что, поймали хоть одного пескаря?
Вася достал из воды сумку, из которой струйками вытекала вода, и показал ему наш улов. Затем высыпал из сумки карасиков на траву, и мы стали считать их. Оказалось, мы поймали тридцать шесть карасей и двух пескариков. Завязав покрепче сумку с рыбой, мы спрятали ее в ручье за бучилом, так в деревне называли овражек с левой стороны плотины, размытый во время бурного течения ранней весной. Завидя нас, ласточки, которые жили в норах, сделанных в отвесных глиняных берегах этого оврага, громко защебетали, обеспокоенно летая у нас над головой.
Коровы одна за другой стали вставать и вновь потянулись к траве.
Немного потускневшее солнце уже катилось в сторону заката.
Продолжая пасти коров на этой же стороне пруда, мы с интересом наблюдали за внезапно появившимися из своих нор сусликами, которые наперебой издавали громкий тонкий свист, тем самым принимая активное участие в торжестве бурлящей весны.
Папа, выйдя из тени лесополосы и немного прищурив глаза от солнца, достал из внутреннего кармана пиджака газету, плотно сложенную в несколько слоёв, оторвал один слой и сделал загиб. Затем из наружного правого кармана пиджака достал плоскую, из-под леденцов, цветную банку с махоркой, аккуратно насыпал щепоть и стал плотно скручивать сигару, предварительно смочив второй край бумаги, который плотно приглаживал между пальцами.
После этой кропотливой затеи он произнёс долгожданные слова:
–Ну что, ребята, сейчас покурю и будем потихоньку направлять коров в сторону дома. Через плотину прогоним, там до Барецких посадок они ещё немного пощиплют, и домой пора. Слышали, что вам маманька утром сказала?
– Слышали! Пригнать пораньше, – ответили мы дружно.
Держа в губах козью ножку, папа резко чиркнул спичкой по коробку. Прикрывшись мозолистыми ладонями от ветра, прикурил, делая глубокие затяжки. На конце самодельной сигары потухшее пламя сменилось на ярко тлеющий жар. После очередной затяжки две струйки из носа образовали плотное облако дыма, которое поднялось вверх и на ветру растворилось в весеннем прозрачном воздухе.
– Только рыбу свою не забудьте, –напомнил он.
–Ты чего, дядя Вася! Разве мы её забудем? Весь обед ловили, – успокоил его Вася.
Подходя медленным шагом к Барецким посадкам, коровы с жадностью щипали сочную траву и без какой-либо команды потихоньку выходили на дорогу, направляясь к дому.
Шли умеренным шагом, не спеша. Впалые утром бока коров теперь выправились. Накопившееся молоко распирало вымя и мешало им идти. Но некоторая скотина, по-другому её нельзя назвать, всё равно забегала в зеленя. Не зная коров, можно было определить, чья она есть. Все эти рогатые создания по характеру были похожи на своих хозяев.
Не в похвалу будь сказано, у нашей коровы даже рога не выросли.
Они ей просто были не нужны, она была безобидной в хозяина.
Папа был человеком спокойным, чего не могу сказать про маму. Люди в нашей округе относились к нему с уважением. Так как он был неплохим кузнецом, все обращались к нему с просьбами: кому тяпку сделать, кому ножницы для стрижки овец поточить, кому ещё что-то. А за работу он никогда ничего не спрашивал, люди сами старались его отблагодарить. Кто рублёк в карман положит, а кто бутылку красного вина даст, которую вместе и выпьют. Он никогда никому не отказывал в просьбе.
А когда он шёл по деревне с песней, это значило, что сегодня давали получку. Песню он пел всегда одну и ту же. А мы, услышав знакомую мелодию, бежали встречать его, зная, что он несет нам гостинцы. В своей чёрной сумке он каждый раз приносил с получки килограмм пряников и килограмм карамельных подушечек в сахаре, завернутых в кулек из газеты. Дома мы делили гостинцы на пять равных кучек, выделяя от каждой понемногу маме.
Стадо подошло к деревне. Хозяева уже встречали коров и уводили на вечернюю дойку. Подойдя к своему мостику, Вася отдал сумку с рыбой матери.
– Вот молодцы! И коров отпасли, и рыбы наловили. Да как много-то! Молодцы! – с улыбкой произнесла тётя Шура.
Они с моей мамой были тёзки.
– Мама, с тётей Шурой пополам поделите! – вслед ей проговорил Вася.
Папа с Красоткой и тётя Шура с Зорькой повернули на мостик и поспешили домой. А мы с Васей отогнали оставшихся коров до выгона, где их тоже уже встречали хозяева.
Уставшие и в то же время умиротворённые, с приятными ощущениями от прошедшего дня, с потемневшими от пыли и солнечных лучей лицами, мы шли домой, любуясь красотой весеннего багрового заката. Солнце, нежно касаясь горизонта, огненным шаром катилось по зелёному полю и вместе с нами спускалось в довольно низкую ложбину, которая простиралась далеко-далеко. Перейдя эту ложбину, мы с Васей неторопливо поднялись вверх по склону, а огненный шар продолжил свой путь, медленно опускаясь за склон и унося за собой утомлённый день. Вечер тут же укрыл прохладой все вокруг.
Покорив ещё несколько сот метров, мы, дружно перепрыгнув через наш любимый ручей, по зелёному шелковистому лугу поднялись на пригорок и оказались у своих домов, где нас ждали. На столе уже стояла душистая картошка с хрустящей корочкой, жареные карасики, парное молоко с оладушками.
Засыпая на русской печи с пуховой подушкой, я успел подумать о том, что
закончился еще один, счастливый день моего безоблачного детства.