- А ты знаешь как я солярку продавал? - Он приблизил ко мне своё не совсем трезвое лицо, - у меня в неделю бывало тысяч по двести рубликов, - он поднял в верх указательный палец, - вот, понял, а иногда и больше... Не веришь?
Я его за язык не тянул, он сам стал рассказывать. Кто он? Да машинист по имени Иван. Мы в пансионат приехали в один день и нас поселили в один номер. Ну, и как водится, выпили за знакомство, хоть я и не приветствую этого, но традиция, есть традиция. Сначала по писюрику крепких алкогольных, потом ещё по соточке, ну, чтоб разговор лучше завязался, потом ещё по чуть-чуть, и тут наша беседа наладилась и поплыла... Уж и не знаю, чем я ему понравился, но видимо очень он проникся ко мне доверием, а может, просто желание похвастать лезло наружу. Вот и стал он делиться своими похождениями - как ловко продавал солярку, сливая прямо из бака своего локомотива. А я что? Мне глубоко наплевать, я же не народный контроль, и даже не полиция, мне вообще по-барабану - как он сливал и кому продавал. Ну спроси меня - кто сейчас не ворует? А я скажу тебе - воруют все, у кого есть возможность. Люди вон вагонами прут. Я даже слышал, что иногда целые составы пропадают. А тут из бака слил, ерунда какая. Компания у нас большая - не заметят. Поэтому особого значения его откровениям я не придал и даже можно сказать забыл о них на время. Для нас ведь это нормальное явление. Ну, украл он и что? Я и сам не без греха. А если сам грешен, то как осуждать другого? Да никак. Вот и сказал ему тогда:
- Вань, это твоё дело, смог украсть и не попался - молодец. Ведь не у пенсионера же воровал, а у компании, тем более солярки у этой компании много, хоть залейся и канистрой больше, канистрой меньше - не заметят. А мне так вообще параллельно, меня вон на каждом углу пытаются надурить, в любом магазине и никому нет дела до этого...
- Ну и вот, отдыхаем мы, значит, отдыхаем, конечно, каждый в своей параллельной реальности. Я любуюсь цветущими камелиями, гуляю по розарию и разглядываю набухающие бутоны, восхищаюсь рассветами вдыхая свежий воздух раннего утра, а вечером встречаю сумасшедшие закаты, наблюдая как вечернее солнышко, уставшее и измождённое, целует водную гладь и уходит за горизонт, на отдых... А он наоборот...
- Я, - говорит, - сюда отдыхать приехал, и поэтому имею право...
Утром он принимал на грудь крепких алкогольных напитков энное количество и отправлялся гулять, после обеда добавлял и ложился поспать, ну, а вечером - сам бог велел... А как же без этого? И ведь ничего не скажешь - имеет право. Я терпел и молчал. Он же себе отдыхает, а я себе, и мы по идее не должны пересекаться в наших желаниях, но... В общем, несколько дней так и жили. Ну и дальше бы жили, если б он не полез ко мне с задушевными разговорами. А я этого ой как не люблю. Нет, не то что бы совсем. Когда и я в лёгком подпитии, то могу и сам немного поплакаться в жилетку для порядка, что б поддержать приятную беседу. Но когда один пьёт несколько дней, и уже ночами не спит, да ещё пытается музыку слушать, пусть и в наушниках, но в тихой ночИ даже наушники не спасают, высокие частоты словно надоедливый комар зудят над ухом...
А утром, после принятия очередной дозы, ему захотелось поговорить по-душам, а какой может быть разговор после ночного концерта, да ещё домой звонил, хоть и шёпотом... Душевной беседы не получилось, пришлось прочитать ему лекцию на тему «Что такое социалистическое общежитие и с чем его едят» и добавить, что если он не прекратит выпивать, то законы этого самого социалистического общежития ударят его больно, потому как я тоже приехал отдыхать и мне совсем не интересны его ночные разговоры по телефону, да и музыка тоже.
- Я сейчас в церковь пойду, - зачем-то сказал он в ответ на мою тираду.
Это поставило меня в некоторый тупик.
- Зачем, - поинтересовался я, и по-моему это был естественный вопрос. Пьяный человек, что он может делать в Храме?
Его ответ вызвал ещё большее недоумение:
- Да я в Бога верю, - и продолжил, - я знаешь какой верующий..., - и дальше в том же духе. Из его слов я понял, что он самый верующий человек на свете, что даже монахи, те, которые отшельники, ему в подмётки не годятся. Вот верит он и всё, куда не посмотрит, везде верит, и даже прослезился, видимо для порядка. Но меня этим не проймёшь, сам грешен и знаю как это бывает, когда ты не совсем трезв, а пытаешься доказать другому свою правоту, а для пущей убедительности ещё и рубаху на себе рвёшь...
- Да ладно тебе, - говорю, - в Бога ты веришь... Лучше пить бросай, мне уже надоело, хоть я и в своей параллели живу, но тебя пьяного уже становится слишком много, и я боюсь не выдержу...
- Всё, бросаю, вот хочешь побожусь?
- Не, - говорю, - не надо божиться...
- Это почему же, - удивился он.
- Потому что я тебе не верю, даже если ты и побожишься. Я тебя уже просил, и не раз, и ты обещал, а потом продолжал пить, поэтому нет тебе веры Ваня. Да и не верующий ты, от слова совсем...
Что тут было, я, если честно, не ожидал такой неистовой волны протеста. Он бил себя в грудь, что он самый самый, что если он сказал, то он сделал...
- Верующие, - говорю, - это те кто основные заповеди исполняют, - остановил я его монолог.
- Я соблюдаю, вот чем хочешь побожусь...
- Ты солярку воровал...
- Ну и что, я же не у людей воровал, - начал он мне доказывать, - я у компании...
- Да какое это имеет значение, - отвечаю ему, - тут ключевое слово ВОРОВАЛ, так что я тебе не верю.
- А вот посмотрим, - прищурив глаза ответил мне он, - давай поспорим...
- Не, - говорю, - спорить с тобой я точно не буду, я и так знаю, что ты к вечеру напьёшься в зюзю, - на этом наша беседа закончилась, я повернулся и ушёл завтракать. После обеда мой Иван уже спал мертвецким сном и почему-то на моей кровати распространяя вокруг себя смрад ядрёного перегара...
Вот так порой мы и сами не понимаем - верим или не верим, или делаем вид, что верим. Пытаемся себя приукрасить перед другими, выставить, в лучшем свете, но совершенно забываем, что наши поступки уже оценены и запротоколированы. Так что можешь обманывать сколько угодно, время всё расставит на свои места...