Моя мать, Варвара Матвеевна, родилась в 1911-ом году в селе Мачеха. Семья у них была большая и, вроде бы, не самая бедная. Родители её отца служили при церкви, уж не знаю в каких должностях, но дом у них был покрыт железом, что для села тех времён было показателем крепкого положения хозяев. Хотя после революции всё поменялось. Если сравнивать с нами, то мы где-то до 1963 года жили в доме, точнее хате, покрытой соломой и с глиняным полом. Из её рассказов о своём детстве не вспомню ничего, кроме как рассказывала она мне о гражданской войне. Ей было в ту пору лет семь. Село наше несколько раз переходило из рук в руки, то к красным, то к белым. Постреляют, постреляют и, смотришь, опять другая власть. Помнит, что на стороне красных воевали почему-то китайцы. Это было удивительное зрелище для малышни. Ведь передвигались они на конных двуколках, вооруженные, и у всех волосы были заплетены косичками. Я вот из других источников и не слышал, что советскую власть для нас устанавливали китайцы. Командовал этой дивизией герой гражданской войны, грузин, Василий Исидорович Киквидзе. Он где-то и погиб в наших краях, а позже, в его честь была переименована казачья станица Преображенская. Конечно, мать рассказывала мне о разных событиях, чему она была свидетелем. В частности о знаменитом пожаре в Мачехе в 1919 году, когда выгорело почти всё село, и о многом другом. Но, к сожалению, о чём помню, о том и пишу.
Мать воспитала пятерых детей, последним из них был я. По такому случаю её наградили медалью «Материнская слава». Я эту медаль помню и часто с ней играл, но сейчас её нет. Кто-то из внуков её умыкнул и поменял на какую-то мелочь.
В моём сознательном возрасте сёстры мои разъехались по разным краям, и я у матери был один. Она уже не работала, и лишь изредка, в моём самом раннем детстве её привлекали для работы в колхозе во время уборки урожая, когда не хватало людей. Она занималась нашим домашним хозяйством в отсутствие отца, который с раннего утра и до поздней ночи был на работе. А хозяйство наше состояло из коровы, нескольких овечек и коз, гусей, уток и кур. Количество и комбинация последних из года в год менялась. Всех надо было накормить, напоить, выгнать в стадо, если дело было летом. Я был помощником лишь по водоплавающим, которых летом надо было выгонять на водоём, или ходить кормить, если они оставались на озере всё лето. Такое тоже иногда бывало. Воровства в те годы было меньше, и люди не боялись оставлять живность на воде весь тёплый сезон, там она жила на естественной пище и лишь изредка её надо было подкармливать.
Зимой же, когда живности становилось меньше, и основная часть её в разделанном виде висела на крюках под потолком в холодном амбаре, мать, в основном, пряла пряжу и вязала пуховые платки и шерстяные носки, коими и снабжала нас самих, моих сестёр и подрастающее поколение внуков. В наших краях распространено вязать пуховые платки на продажу, однако к нам этот бизнес не прилип, причиной тому была многочисленность нашей семьи и большой спрос на теплые вещи среди своих. Всю зиму в доме жужжала прялка, и мать, поправляя двумя руками шерсть, напевала по очереди всё, что знала из украинских и русских песен. Я сижу и слушаю. Песню про рушник сменяет песня про Галю, которую кто-то пидманул и забрал с собою, и про ночь, такую светлую, что иголки видно. Этих песен было очень много. Мне же особенно нравились про муромскую дорожку и про хлопцев, что распрягали коней...
Она хорошо готовила. У неё была школа натурального хозяйства, школа выживания, это передавалось из поколения в поколение. Мы могли не ходить в магазин. Мать пекла свой хлеб. У нас были молоко и сметана. Мы сбивали своё масло. У нас было своё мясо, и что удивительно, когда резали скотину, мать с отцом делали такие отменные, вкусные и разные колбасы. Они не смотрели в поваренную книгу, они знали это наизусть.
Мы никогда не голодали. Разумеется, я говорю о своём времени, потому что страшный голод 1946 года, когда ели траву, родители тоже пережили, и весь этот ужас мать мне рассказывала. Но я жил в благополучное время и детство моё было счастливое.
Все моё детство проходило, в основном, с матерью, а вот, поди ж ты, вспомнить что-нибудь достойное, чтоб записать на бумаге, я имею в виду про маму, так и не получается. Однако кое-что дальше про маму будет в рассказах из моего детства, и из того, что ещё вспомнится...
Отец мой, Семен Николаевич, родился в 1910-ом году в бедной крестьянской семье на хуторе Астаховка. Его отец, мой дедушка Николай, был «деревенской голытьбой», и как говорила мать, в коллективизацию принимал активное участие в раскулачивании зажиточных крестьян. Но ещё до этого он воевал в первую мировую войну, был отравлен газами, в результате получил повреждение дыхательных путей и носовой перегородки. От этого разговаривал он с характерным прононсом и получил в деревне прозвище Микола Гундосый. В старости он доживал в нашей семье, немного плотничал, он ведь по профессии был плотником, у него было много плотницкого инструмента, мне он его показывал и объяснял, как работает. Я любил играть с ним в шашки, уж и не помню, кто выигрывал. Помню, что называл он меня Тонькой, а я смеялся и не понимал, почему дедушка так говорит. Я тогда еще не знал, что он был отравлен хлором. Он родился в 1888 году, а умер в 1967 году. Я тогда заканчивал школу и под каким-то предлогом на похороны не пошёл. Помню, что и не хотел. Сказалось видно влияние матери, которая деда, мягко сказать, не любила. Она говорила мне, что в войну, когда отец четыре года был на фронте, а она жила с четырьмя детьми-малолетками на одном хуторе с дедом, хоть и неподалеку, но он ей совсем не помогал. Отец матери в таком поведении не перечил, и когда она не слишком ласково разговаривала с дедом, не останавливал её и на сторону своего отца не вставал. Мне это было непонятно и даже деда иногда жалко, но видно родители знали больше меня и были для такого отношения причины.
Бабушку Настю я помню очень смутно, но точно помню, что встречался с ней. Она умерла, когда я ещё не ходил в школу. Говорят, что она была хорошей и доброй бабушкой.
Отец в детстве окончил четыре класса, а мать два, ведь детство их пришлось на гражданскую войну. Потом отца отдали, как тогда говорили «в люди», то есть к мастеру в обучение. Учился он портняжному делу, и, в общем-то, научился довольно неплохо шить. Он запросто мог сшить и брюки, и даже пальто. Это здорово помогало нашей семье выживать, потому что на четырех девиц в то время одежды было купить и нечего и негде. В колхозе денег практически не платили, если что и давали, то натурой. И всё же портным отец работал не долго, ведь ещё в тридцатые годы он окончил курсы трактористов, а когда стали появляться автомашины, переучился и работал шофёром до войны.
Его призвали 23 июня 1941 года, на другой день войны, вместе со своей автомашиной. Успел доехать до Белоруссии, а потом вместе с войсками отступал через Смоленск и Вязьму до Москвы. Из его рассказов помню всего несколько отдельных сюжетов или военных картинок, но всю жуть и кошмар войны он мне передал даже, наверно, в генах. Потому и не могу я равнодушно слушать песни Высоцкого о войне, и смотреть о войне старые документальные и хорошие художественные фильмы. Мне всегда кажется, что я там был...
Первый сюжет ещё летний, 1941 года. Во время отступления он вёз какого-то майора. И тот приказывает ему повернуть и ехать в определённом направлении. Отец отказывается: туда нельзя - там немцы. Майор настаивает, они ссорятся, тот угрожает, отец не соглашается. Ему удалось всё-таки не повернуть туда. А в ближайшие дни этот майор нашёл возможность и сбежал к немцам. Если бы отец его тогда послушал, он бы к нам уже не вернулся.
Осенью, в грязь, по узкой дороге, с которой свернуть и объехать невозможно, отступая под напором немцев, длинной колонной движется техника с нашими войсками. Офицеры на легковых машинах, солдаты в кузовах грузовиков. У отца глохнет машина. Колонна останавливается. Машина не заводится. У одного из командиров, от страха перед немцами, не выдерживают нервы. Он подбегает к машине и, размахивая пистолетом, грозится пристрелить отца, как вредителя, который специально заглушил машину, чтобы остановить колонну. Он требует у солдат, сидящих в кузове отцовской машины, чтобы они сбросили её с дороги и дали возможность колонне двигаться. Ситуация была критическая, немцы были почти на хвосте колонны. Хорошо, что и солдаты в кузове это понимали. Ведь если сбросить машину, им самим не на чем будет уходить. А погибать или в плен, кому хотелось? Они не подчинились приказу, тут же направили на этого командира оружие и сказали ему, чтобы он шёл. Помогли шофера с соседних машин, принесли аккумулятор, машина завелась. Вот так солдатики, нарушая устав Красной Армии, спасли моего отца от вероятной гибели.
Он был в составе тех войск, которые осенью 1941 года попали в окружение под Вязьмой и были практически полностью уничтожены. Его спасло то, что накануне он был отправлен в тыл за грузом и к вечеру не успел вернуться в расположение части. Он ещё хотел туда ехать ночью, но его отговорили на дороге, на каком-то посту: мол, куда ты на ночь, дорога плохая, можешь потеряться. А когда утром он хотел туда тронуться, ему говорят: эх, браток, туда уже нельзя - немцы ночью замкнули кольцо. Многие его сослуживцы там остались.
Ещё знаю, что он попадал под бомбёжку и был контужен, но от госпиталя отказался. Ещё и потому, что из госпиталя было мало вероятности вернуться в свою часть, большей частью отправляли в пехоту. А пехота в 1941 году это почти верная смерть.
Мой отец прошёл, а точнее проехал всю войну. С первых дней войны и до конца он был фронтовым шофёром. Война – это большая, тяжёлая и опасная работа. Он возил солдат, боеприпасы, а в конце войны, когда он служил в 35 автотранспортном полку 1-ой гвардейской танковой армии, ему дали бензовоз и он возил горючее для танков. Он отступал от Белоруссии до Москвы, а потом вместе с войсками наступал через Курскую дугу, Белоруссию и Польшу. У него были четыре боевых награды — две медали «За отвагу», одна «За боевые заслуги» и медаль «За победу над Германией». Он дошёл до Берлина, расписался на рейхстаге, и в мае получил месячный отпуск. Потом вернулся в часть и они вывозили из Германии оборудование и имущество согласно договора о капитуляции, в компенсацию разрушений, учинённых немцами в нашей стране. Окончательно домой он вернулся в 1946 году. Помню военные фотографии отца в Берлине, которые сейчас, к сожалению, утеряны, кроме одной. Он привез с фронта невиданные для нашей деревни трофеи: настоящий велосипед, коврик гобеленовый с изображением немецких барышень, плавающих на лодке по озеру с лебедями, и пару золотых часов. Эти часы, уже в мое время, сдали в скупку и купили мне пальтишко, ходить в школу. Думаю, часы были наверняка швейцарские, а цену за них дали как за золотой лом.
Помню, он рассказывал, что за границей спокойнее всего было в покорённой Германии. Там и днем и ночью можно было не бояться никакого нападения. И опаснее всего было в Польше, где все время надо было ожидать выстрела из-за угла. Поляки всё время приставали к солдатам: пан, спшидай пистолет, спшидай автомат. Да как же я тебе продам, дурень ты, меня же сразу расстреляют. Они этого не понимали. Маленький пацан грозится солдатам, показывает кулак и кричит: русские, уходите домой. Дурак, мы же тебя освободили, теперь у Вас не будет панов. А он в ответ: а вот если бы были паны, то и я был бы пан!.. Отец мой, конечно, не всё знал и не мог взять в толк, почему поляки нас так не любили...
Вернувшись домой, он продолжал работать шофёром до самой пенсии. Правда, был в его биографии эпизод, когда его сделали каким-то бригадиром. Дали ему лошадь с бричкой, но продолжалось это недолго. Отец мой был очень требовательным, справедливым и прямолинейным человеком. Так что перспектив для руководящей должности у него не было. Вскоре он снова приехал домой на грузовике.
По жизни он был человеком умным, рассудительным и практичным. Он умел всё, что требовалось в деревенской жизни. Мог плотничать, прекрасно шил, выкопал и обустроил нам колодец во дворе, возвёл массу дворовых построек, посадил прекрасный сад, ухаживал за яблонями и грушами не абы как, а по науке. Потом, уже конечно при помощи плотника-профессионала, он построил нам новый дом.
В 1979 году, когда здоровье его и матери ухудшилось, им с матерью пришлось всё это за бесценок продать и уехать доживать к моей сестре Лиде в Тамбов. За всё перенесённое им и его настоящие человеческие качества бог послал отцу легкую смерть. Он умер в 1987 году во сне... Мама скончалась в 1999-ом году от тяжелой болезни внутренних органов. Скончалась в пасхальную неделю. От чего конкретно, так и не узнали, потому что у мамы было очень высокое давление, и врачи делать операцию отказались, сказав, что она её не перенесет... Они лежат рядом, далеко от своей родины, на кладбище в селе Покрово-Пригородное, на окраине города Тамбова...