Морской царь часть 2 1

ВТОРАЯ ЧАСТЬ

1.
Наконец-то исполнилось заветное желание Дарника: плыть по морю, куда глаза глядят. Сворачивать направо значило к устью Яика, налево – осторожное плаванье вдоль плоского и пустого восточного побережья. Поэтому кормщику было указано держать нос биремы в открытое море – только там можно было почувствовать настоящую опасность.
И в самом деле, едва суда вышли из камышовых объятий Эмбы, на крупную морскую волну, всех мореходов охватил отчаянный страх, когда казалось, что следующая водяная гора полностью накроет судно. Большинство команды никогда раньше по морю не ходила, другая если и ходила, то только вдоль берега. Бывалых моряков-ромеев на три судна было не больше двух дюжин. Один Дарник в ус не дул – ведь гибель в кораблекрушении вполне приличное дело, даже погребального костра не потребуется.
Ветер был боковой, поэтому полагались на весла, каждые два часа сменяя гребцов. Когда вокруг осталось только море, пришел еще больший ужас. Хорошо, что не забыли взять масляные светильники в стеклянных колпаках – огоньки с лодий смягчали ощущение полной покинутости. Приноровившись к качке, кашевары сумели даже сварить для команды горячую похлебку. На лодиях за отсутствием железных печек обошлись лишь холодной трапезой. Хуже всего приходилось взятым на бирему животным: козам, свиньям и двум лошадям – оказалось, что они тоже страдают морской болезнью, извергая из своих желудков пищу. На ночь весла убрали на палубу, предоставив биреме под присмотром рулевого качаться, как ей вздумается.
  Под утро ветер поменял направление и стал попутным. На мачтах подняли паруса и заскользили на юго-запад с определенной устойчивостью и легкостью. Лодии остались далеко позади, но решено было их не ждать. У всех кормщиков имелись с собой хазарские карты, указывающие, что дальше на юге находятся острова и массивный выступ коренного берега. Однако даже с попутным ветром до этого выступа добрались только к вечеру третьего дня. Небольшая песчаная кромка переходила в каменистые холмы. Нашли небольшую бухточку с тихой водой и осторожно пристали к берегу.
Выбравшись на твердую землю, ратники валились на землю и засыпали, не дожидаясь кормежки и палаток. Дарнику с трудом удалось найти людей, чтобы разжечь  сигнальный костер на вершине холма для лодий. Утром в костер стали подбрасывать мокрой травы для дымового сигнала. Хороший высокий дым был, а лодий видно не было.
Кони к утру немного оправились, и Дарник с Афобием предприняли небольшой объезд окрестностей. Кругом простиралась голая пустынная земля без каких-либо следов пребывания людей. Зато повезло найти крошечный ручеек, текущий у подножия холма. Туда и перенесли свой стан.
Посадив на лошадей по два человека с мешками угля, Дарник разослал их в разные стороны вдоль берега, наказав через десяток верст устраивать дымовые костры.
Днем показались три паруса, которые шли вдали от берега на запад. Оставив часть команды присматривать за станом, Дарник с остальными людьми отчалил от берега и бросился в погоню за «купцами». Шестьдесят гребцов, успевшие уже приобрести некоторую сноровку дружно налегали на весла и расстояние между персидскими фелуками и биремой быстро сокращалось. Через несколько часов, поняв, что им не уйти, «купцы» остановились, при этом расположились россыпью, видимо полагая, что пока грабят одну из них, остальные смогут разбежаться в разные стороны. Фелуки были величиной чуть больше лодии, с командой не превышающей дюжину человек, кроме паруса имелось еще по шесть весел, исключительно для причаливании к берегу. Да и зачем торговым людям много гребцов – только зря кормить лишние рты.
Купцы возвращались из Хазарии. На вопрос, как они здесь оказались, персы объяснили, что три дня с попутным ветром убегали на восток от тудэйских пиратов. Тудэйцы или камышовые люди жили в тысячеостровном устье Итиля и совершенно не подчинялись хазарам, воевать не воевали, даже рыбой с Хазарией торговали, зато проплывающих мимо купцов частенько грабили. На вопрос, какие везете товары, купцы предъявили рабов, воск и меха. До воска и мехов Дарнику дела не было, а вот насчет рабов и особенно рабынь…
  – Вы знаете, кто я такой? – обратился он к ним на хазарском языке.
На мачте биремы развевалось Рыбное знамя, поэтому ответить было несложно.
– Князь Дарник по прозвищу Рыбья Кровь.
– А что еще знаете?
– На Яике теперь княжишь, а раньше в Новолипове.
– А чем я в Новолипове занимался, не помните?
Персы молчали, опасаясь сказать что-то не то.
– Я не позволял из Словенской земли вывозить рабов, – подсказал им князь.
– У нас только четверо словен, остальные – булгары и макрийцы с верховий Итиль-реки. Если мы тебе сейчас их всех отдадим, нас ждет полное разорение, – осмелился сказать краснобородый купеческий старшина. – Хорошо ли будет, если все купцы будут знать, что появились новые яицкие пираты?
Сразил так сразил. Выход оставался только один – самим покупать. Хорошо еще, что на биреме имелись войлочные полости для покрытия юрт и несколько рулонов сукна для мелкой торговли с возможными береговыми жителями. Вскоре все это переправилось на фелуки, а взамен на бирему поднялись два десятка женщин и дюжина мужчин. Красавиц среди рабынь не было, но и уродок тоже.
– Это ровно половина того, что мы могли бы выручить за них в Гургане, – подвел итог торговли с князем рыжебородый старшина.
  В качестве утешения Дарник распорядился дать купцам три медных тамгы, как знак будущей беспошлиной торговли с Дарполем.
С рабынями поступили так, как князь всегда поступал с пленницами: дали им оставшихся полдня и ночь на привыкание и смирение. Ну и ратникам тоже, только на приглядывание и решение. Когда женщинам поутру объяснили, что они сами могут выбрать себе мужа, позволяя охочим до их тела ратникам с мешком песка на спине себя догнать или не догнать, то все как одна с удовольствием включились в предложенную игру, отсеивая совсем уж противных претендентов на свою руку и сердце. Затем получившиеся двадцать пар трижды обвели (вместо положенной вербы) вокруг воткнутого в землю Рыбного знамени, дали испить по кубку хмельного меда и отправили с шерстяными подстилками в разные стороны по пустому побережью, чтобы они могли скрепить свои брачные узы, как принято у женатых людей. Заодно князь объявил женатикам, что удержит из их жалованья по пятьдесят дирхемов за жену. Так как и без того задолженность с жалованьем перевалила за полгода, никто особо не возражал.
Лодии появились лишь еще через два дня. Оказалось, что они, сильно отклонились на запад, попали на острова, а уже оттуда добрались до коренной земли и пошли вдоль берега на восток. К этому времени двадцать верст побережья были хорошо осмотрены, но для устройства опорного городища годились мало. Прикинув, что делать дальше, решили двигаться дальше на запад, вслед за персидскими фелуками.
Часть команды двигалась берегом, чтобы ничего не пропустить, и в скором времени действительно наткнулось на спрятанное в прибрежных скалах селище рыбаков, говорящих на непонятном языке. Жили они в проделанных в скалах пещерах, питались рыбой и козьим молоком. Были пугливы и дики. Не имели ни лошадей, ни луков, ни топоров, только самые простые кирки, остроги и ножи. Бросившись от чужеземцев из своих пещер в скалы, они оставили дарникцам лишь пару древних неподвижных старух, и возможность как следует рассмотреть их убогое хозяйство. Пока ратники выискивали, чтобы хоть чем-то поживиться, Дарник с Афобием осматривали большие каменные чаны, стоящие на солнце и под наклоном накрытыми тонкой ягнячьей кожей чем-то смазанной. Рядом с чанами стояли глубокие глиняные миски с водой. В чанах вода была соленая, в мисках обычная пресная. Догадка пришла, когда увидели, как с внутренней стороны ягнячьих кож в миски каплями стекает вода.
– Это они так превращают морскую воду в питьевую! – в восторге воскликнул княжеский оруженосец. – Ратай умрет от зависти!
– Ну да, в час кубок натечет и что? – Дарник был полон скепсиса.
– В пустыне и это как золото! А Ратай уж точно кубок в ведро превратит!
Каменные чаны были неподъемны, поэтому ограничились четырьмя снятыми с них ягнячьими шкурами. На следующей стоянке Афобий выпросил у кормчего пустую бочку и принялся всячески примеривать добытое приспособление. И когда в подставленную миску, в самом деле, накапало с полчашки воды, был на седьмом небе от счастья. Вот тебе и дикое племя, не знающее оружия и доспехов!
Тем временем запасы взятой с собой пресной воды быстро подходили к концу, а источники их пополнения появлялись все реже и реже. Лето уже вступало в свою силу, и солнце жгло немилосердно. Немного освежали лишь купания в морской воде по вечерам!
Два дня спустя тянущийся на запад берег вдруг расступился, открыв глубокий и широкий залив. Этого залива похожего на клин не было на хазарской карте, что было ему только в заслугу – меньше о нем будут знать. Все согласились, что здесь самое подходящее место для городища, только вот где его закладывать: на восточном или западном берегу. Восточный берег означал близость к караванному пути в Хорезм, западный – обеспечивал полную безопасность – поди делай стоверстный береговой крюк!
Окончательный выбор помогла сделать сама природа, открыв на западном берегу залива ущелье, уходящее еще дальше на запад. Глубина ущелья предохраняла его дно от полуденного солнца настолько, что там росла и трава и кусты. Весенний ручей здесь, впрочем, давно высох, но вырытые на пробу в его русле колодцы водой все же наполнились, а это было самое главное. Некоторое беспокойство, правда, доставили змеи, под каждым кустом их было по нескольку штук. Но захваченные именно для этого дела четыре свиньи быстро очистили от всего ползающего намеченный к городищу участок.
Удобным оказалось и то, что ущелье слегка изгибалось, так что любые разведенные в нем огни даже с залива не были видны, за что решили назвать будущее городище Секрет-Вежей. Все привезенные с собой балки, доски и жерди немедленно пошли в дело, к ним добавились снопы берегового камыша и найденная неподалеку глина, и скоро их пристанище украсилось помимо палаток четырьми небольшими домиками крытыми слоем земли и с камышовыми стенами, обмазанными глиной. Из еды пришлось перейти исключительно на рыбу, змей, лепешки и пшенную кашу. Даже к куриным яйцам не притрагивались, дожидаясь выведения цыплят – городище так городище.
Ратники, сперва с воодушевлением взявшиеся за дело, вскоре слегка приуныли. 
– А зачем нам вообще это опорное городище, – выразил общие сомнения на воеводском совете полусотский Сохатый, участник еще Критского похода Дарника. – Чтобы быть опорой войску, сюда сначала все придется заранее завезти, то же продовольствие, фураж, оружейные припасы. Не лучше ли было закладывать городище не в глубине никому не нужного залива, а дальше на юге, где купцы плавают?
– Там будет следующее опорное городище, – терпеливо объяснил полусотскому и остальным князь. – Здесь же нам надо просто обозначить, что это наша земля, и мы тут главные. Иначе мы все превратимся в хемодцев, которые дальше своего огорода ничего видеть не хотят. Чтобы быть богатыми и сильными надо быть большими. Однажды персидские магометане проснутся и увидят, что все восточное побережье их моря занято дарпольскими крепостями. Только эти крепости позволят нам выстоять против хазар, тюргешей, арабов и персов. Свободно перемещая судами на тысячу верст свое войско, мы будем для них непобедимы и сами будем диктовать им свою волю.
– Ух ты! – у ветерана от таких планов азартно заблестели глаза.
Дарник решил его немного охладить.
– Но ты зря меня спросил об этом. Теперь тебе в Секрет-Веже придется остаться за наместника, чтобы эта тайна не просочилась в хазарские или персидские уши.
Воеводы и кормщики засмеялись.
– Ты шутишь? – порядком встревожился Сохатый.
– Вовсе нет. Теперь ты не полусотский, а сотский. А хорошо отслужишь год, станешь и полухорунжим. Через месяц тебе привезут твою жену и припасы, и будешь настоящим хозяином этих мест. Посмотри хорошенько вокруг, подумай и решай, что нам еще тебе надо сделать, пока мы здесь.
Рыбья Кровь говорил это скорее шутя, чем серьезно, но наместник Секрет-Вежи воспринял его слова как приказ и стал всем распоряжаться весьма рьяно и толково, в мечтах возведя себя до ближних княжеских советников. На вопрос, сколько ему нужно ратников, Сохатый, подумав, назвал две ватаги и попросил оставить ему также одну лодию для рыбалки и плаванья по заливу, что было вполне разумно – сорок людей содержать было проще, чем сто, и все они могли поместиться в оставленную лодию.
Редкие колючие кустарники, росшие в ущелье, годились на растопку, но не как строительный материал, поэтому в качестве его выступали мешки с песком, из них устраивали загоны для животных, гнезда для сторожей и даже стены для временных жилищ. Усердно долбили и камень, складывая из крупных осколков крепостной вал поперек ущелья, а мелкие набирая для пращей и двух оставляемых в Секрет-веже камнеметов. Воды из колодцев хватало лишь на питье, поэтому мылись сначала прямо в море, а потом, вырыв на берегу порядочную яму, нежились уже в ней.
Пока шло обустройство, Дарник с Афобием ежедневно объезжали окрестности. В десятиверстной доступности не было ни людей, ни особой живности. Несколько раз издали видели диких верблюдов и сайгаков, да ночной лай шакалов чуть оживлял окружающую пустыню.
Однажды в облачный день они особенно далеко заехали на запад и обнаружили Провал, как назвал его оруженосец, огромную, не менее версты в поперечнике воронку в земле, которая неожиданно оказалась вполне обитаема: на дне ее на пятидесятисаженной глубине паслось стадо коз голов в семьдесят и с десяток ишаков. А с южной стороны Провала, там, где даже в полдень была тень, располагалось небольшое селение из серых глиняных домиков, крытых камышом. Рядом с ними находились и небольшие обрабатываемые участки земли, на которых трудилось несколько женщин. Четверо мужчин доставали из деревянных форм и выставляли на солнце саманные кирпичи.
Не желая их беспокоить, князь с Афобием поспешили убраться восвояси. По возвращению Рыбья Кровь рассказал Сохатому о Провале, но велел ни в коем случае в ту сторону разведчиков не посылать:
– Поедем туда в следующий мой приезд, будет лучше, если они сами вас обнаружат и захотят добрососедства. Мужчин там не больше одной ватаги.   
В разгар строительных работ в заливе неожиданно появилось судно под двумя  парусами. Сперва даже забеспокоились – откуда такие большие суда, пока не признали вторую дарпольскую бирему «Калчу» с ее двумя лодиями под предводительством Корнея. Море оказалось не столь бескрайним и безлюдным, как представлялось – поплыли первый раз и сразу нашли своего князя.
Придирчивый осмотр второй биремы каких-либо недостатков не выявил, наоборот, если на «Милиде» в трюме, на палубе, в каморах воеводы и кормщика – обязательно торчало что-то угловатое и грубое, то на «Калчу» все это было сглажено и скрыто.
– На воде «Калчу» еще побыстрей будет, – хвастливо утверждал воевода-помощник. – «Милида» у нас как морской катафракт, а «Калчу» как легкий конник.
Существенным прибытком стали привезенные на «легком коннике» припасы: доски, балки, жерди, а также зерно, солонина, кузнечный горн и наковальня, две лошади, десяток коз и полтора десятка жен команды «Милиды».
– Ну вот теперь с тобой остаются уже не две, а три ватаги, тридцать мамок и две лодии, – поздравил Рыбья Кровь Сохатого с дополнительным пополнением. 
Главным все же были не припасы, а привезенное Корнеем известие: 
– В Дарполь пришло из Ирбеня обещанное войско, а с ним хазарский тудун, который оказался большим шалуном.
С глазу на глаз воевода-помощник объяснил, что такое «большой шалун». Тудун Давуд ибн Джабаль был магометаниным, прибыл с десятью слугами, тремя женами и полусотней охранников. Сразу потребовал к себе княжеское почтение, лучший прокорм своей челяди, полез все везде узнавать. Корабелы не стали ему ничего объяснять, в Хемод тудуна не пустили, Ратай вообще выгнал его из Оружейного двора, так Давуд у Агапия потребовал всех их заключить в темницу.
– А Буним тоже приехал?
– Буним приехал, но никак тудуна утихомирить не может. В Хазарии выбрали нового кагана и Давуд какой-то его родственник.
– А что пришлое войско?
– Прибыло восемьсот в основном словенских пешцев, триста хазарских и двести лурских конников. Агапий их в город и Петлю не пустил, отвел им место для стана ниже по течению реки, там, где дорога на Хемод. Теперь хемодцы к нам только на своих челнах по реке добираются. Один раз, ирбенцы на Кутигурском торжище устроили большую драку, хорошо, что вовремя подоспела Калчу с Каганской хоругвью и навела порядок, иначе Агапий уже собирался стрелять по союзникам из камнеметов!
По всему выходило, что надо срочно возвращаться в Дарполь.
День отдыха для корнеевцев и две биремы с двумя лодиями двинулись в обратный путь! Поплыли напрямик на север и не прогадали – через двое суток непрерывной гребли вышли к северному берегу всего в двадцати верстах западнее Яика. Лодии как обычно отстали, ждать их не стали. Корней всю дорогу пытался состязаться с «Милидой» в скорости, но это у него плохо получалось – несмотря на заметную тяжеловесность постройки первой биремы, княжеские гребцы не давали себя обогнать. Так и вошли в устье реки: «Милида» чуть впереди, а «Калчу» на два корпуса позади.
Рыбья Кровь, стоя вместе с Афобией на носовой башенке, всматривался вперед.
– Рассмеши меня, – попросил он оруженосца, устав от ожидания.
– Лет двести назад в Константинополе Вселенский собор принял решение, что у женщин, как и у мужчин тоже есть душа, – ровным голосом произнес Афобий.
Дарник мгновение соображал, потом бешено, взахлеб захохотал.
Передние ряды гребцов даже сбились с ритма движения, оглядываюсь на носовую башенку. Князь, перегнувшись через ограждение, перевел им на словенский слова оруженосца, и громкий смех побежал по биреме, криво улыбались лишь несколько гребцов-ромеев, не понимая, что может быть смешного в решении Вселенского собора.
«Уж будет «курицам» подначка», – предвкушал Князьтархан.
Сначала показались хемодские острова-пашни с зеленеющими всходами пшеницы, ячменя, овса, проса, а также острова-пастбища со стадами коров, свиней, коз, отарами овец и косяками лошадей. За ними был уже и Хемод, три острова, слившиеся в трехтысячный город. Дарник совершенно забыв про ратайский разводной мост, направил бирему не в Малую, а в Большую протоку, и «Милида» едва не ткнулась носом в рукотворную переправу. Зато эта небрежность позволила увидеть, как мост разводится. По двум сторонам Большой протоки заработали лебедки, цепи натянулись, и две половины моста подобно большой двустворчатой двери стали расходиться в обе стороны вверх по течению. «А как же они обратно сходятся?» – удивленно спросил себя князь, не сразу сообразив, что назад поперек реки створки моста двигает само течение, а цепи от лебедок просто удерживают его потом в нужном положении.
На городской стене Хемода оббитой белым нержавеющим металлом и у кромки воды толпилось с полтысячи хемодцев, наблюдая за дарпольскими биремами.
– А вон и Ратай! – углядел глазастый Афобий. Узнать главного оружейника было мудрено, на нем был хемодский плащ из тонкого полотна и шапка с широкими краями, оберегающая от солнца. Причем он стоял не один, а с высокой светлорусой девушкой-аборичкой и принаряженной сорокалетней парой. Родители девушки, понял Дарник.
Когда левая створка моста была подтянута к самому берегу, Ратай вместе с тремя спутниками перешел на него и рукой показал, что хочет подняться на бирему.
– Еще чего! – возмутился Афобий. – Только нам его тещу и тестя катать по реке!
Рыбья Кровь сделал знак парусным морякам, те перебросили на мост «ворон», и Ратай, держа за руку молодку, перебрался на бирему. Отважный тесть тоже хотел ступить на узкий мостик, но теща не пустила. Несколько мгновений они под смех дарпольцев и хемодцев боролись друг с другом, потом тесть сдался и отступил назад.
– Ее зовут Юнда, – представил Ратай то ли жену, то ли еще невесту князю.
– А как же твой кутигурский гарем? – полюбопытствовал Афобий.
– После вашего Кятского похода ни одна в мою сторону уже и не смотрит, – беспечно отмахнулся чудо-мастер.
Юнда застенчиво отводила глаза от мужчин, зато с любопытством смотрела на пятерых рабынь, что с обретенными мужьями находились на биреме.
Пока плыли к Дарполю, Ратай рассказывал про хазарское посольство. Буним с тудуном привезли кятцам не менее тяжелые условия переселения в Хазарию, мол, хотим только самых богатых, грамотных и умелых и за большие деньги. Ясно стало, что на еще один пятисотверстный путь ни у кого из кятцев не осталось ни сил, ни желания, стало быть, придется им как-то обосновываться на Яике. Выяснилось также, что они не столь бедные, как о себе заявляли. И как только Агапий поместил их в левобережной Скобе, приставив мужчин и подростков копать рвы и каналы, тут же стали извлекаться из потайных мест драгоценности, золотые динары, мешочки с пряностями, серебряные блюда, отрезы шелка и хлопчатника, да и невесты внесли свою весомую толику. Словом, добрая четверть переселенцев сполна уже выплатила подати, наложенные князем, и изо всех сил рвется перебраться в Дарполь. Агапий пока их не пускает, ожидая решения князя.
За разговорами время бежало быстро, и скоро показался сам Дарполь.
Встречать биремы в Затон высыпала половина города – дальнее мореходство для большинства народа было еще чем-то необычным и геройским. Бросилась в глаза непревычная цветистость и разнообразие одежд дарпольцев – уже начиналась сказываться жизнь на перекрестке торговых путей и обретаемый частью горожан достаток. Впереди на самом видном месте стоял Агапий с хорунжими, рядом княгиня с Альдариком на руках и четыре «курицы». А вот и толстый тудун с Бунимом и полудюжиной охранников в круглых шлемах с султанами. Дарник выразительно посмотрел на Афобия, тот кивнул, мол, все понял.
Причал из досок на вбитых в воду столбах был рассчитан на одну бирему, поэтому вторая бирема и лодии причаливали, как могли. И лишь «Милида», как положено, канатами была притянута к краю причала, который на полтора аршина оказался ниже борта носа княжеского судна.
Князь по-мальчишески спрыгнул с борта на пристань, и внезапно его повело так, что он едва удержался на ногах – сказались пять суток непрерывной качки. По толпе пронесся испуганный вздох – его неустойчивость приняли за плохое предзнаменование.
– Не держит меня земля, надо в море возвращаться. – Он оперся руками на борт биремы и впрыгнул на него. – А теперь еще раз! – Второй соскок на пристань вышел как надо. – Ну вот, совсем другое дело. А вы говорите: плохая примета, плохая примета!
Словене дружно засмеялись, иноплеменники слушали дословный перевод и тоже улыбались – молодец Князьтархан и тут выкрутиться умеет.
– Дарник! Дарник! Дарник! – ревела соскучившаяся по князю толпа.
Самым трудным, как всегда, было определить последовательность приветствий: с кем сначала, с кем потом. Хорошо, что имелся уже самый беспроигрышный вариант – Альдарик. Именно его подхватил Дарник из рук Милиды, поцеловал, чуть помял и вернул жене, дав ей поцеловать себя в щеку. Дальше очередь была наместника, но Агапий чуть промедлил, и вместо него второй к князю подошла стратигесса.
– Будь здрав, великий князь! – произнесла и поцеловала Дарника в правое плечо.
Все немного оторопели от такой прилюдной дерзости, но прореагировать никто не успел, потому что следом к князю подступила Евла и тоже с приветственными словами поцеловала в то же плечо. Эсфири с Калчу уже ничего не оставалось, как повторить их действие.
Приблизившийся к Дарнику Агапий был в затруднении: как быть! Вынырнувший на причал из толпы Корней пришел ему на помощь:
– Плечо у князя только для женщин, а мужчины коленки целовать должны!
Отмахнувшись от злого шутника, как от назойливого насекомого, Рыбья Кровь сам шагнул к наместнику и по-дружески обнял его. Остальных воевод князь приветствовал лишь движением руки. Краем глаза он видел, как ватага гребцов, ведомая Афобием, отсекла Бунима с тудуном, не давая им приблизиться к князю.

2.
Хорошо, что из города в Петлю были двое ворот. Пока основная масса горожан по короткой дороге двинулась от Затона к Тюргешским воротам, князь с воеводами и «курицами» по длинной дороге, но верхом отправились к Кятским воротам. И без толкотни и задержки добрались до места назначения: «курицы» к себе, Рыбья Кровь с воеводами и тиунами в Воеводский дом. Но перед тем как переговорить с воеводами, князь сначала уединился в отдельной каморе с Агапием, чтобы выслушать его отчет.
Наместник сообщил, что деньги в войсковой казне полностью закончились, все работы и выплаты идут только под запись. Нет дирхемов и в войсковой судной лавке. На свой страх и риск он позволил толмачам-иудеям открыть три меняльные лавки, там деньги пока есть, только не под десятичный рост, а под одну четверть. С приездом хазарского тудуна всякие разговоры о малой добыче кятского похода слегка поутихли, все знают, что тудун привез немало серебра, и ждут его распределения. Причем многие утверждают, что это жалованье должно коснуться лишь тех, что в кятском походе не участвовал, мол, хватит походникам и того, что сейчас выплачивают и отрабатывают кятцы.
О самом тудуне Агапий отозвался весьма нелестно:
– Одно дело, когда ты, князь, для других называешь нас частью Хазарии и совсем другое, когда сами хазары указывают, что мы их младшие союзники.
– Для начала сделай так, чтобы на сегодняшнем пиру ни тудуна, ни Бунима не было, – приказал Рыбья Кровь.
Пришлое ирбенское войско, по словам наместника, было весьма привередливо к своей кормежке, бывалые бойники они требуют виноградного и ячменного вина, а взять его до осени совершенно неоткуда. Последние две бочки «ячменного» придется открыть на сегодняшний пир. От потеповцев пришел уже третий караван плотов, но дерева все равно сильно не хватает, пускай князь сам делит его, как считает нужным. Всходы на полях взошли дружные, однако, с учетом выросшего населения урожая хватит лишь наполовину, будет лучше, если Дарник заранее договорится о покупке зерна у хемодцев. Зато с овцами, лошадьми и даже коровами полный порядок. Можно будет менять аборикское зерно на дарпольский сыр и колбасы – у Хемода собственного скота на это недостаточно. Хорошо также продается им наше мыло, сукно и ковры.
Помимо гильдии бондарей в Дарполь на жительство от мастеровитых соседей перебрались полтора десятка молодых семей стеклодувов, резчиков по камню и сапожников. В Скобе среди кятцев тоже образовались уже ремесленные мастерские гончаров, чеканщиков и ювелиров. Те из них, что выплатили свои подати, упрямо рвутся на Правобережье и хотят там жить одним отдельным посадом. Самое время вводить налоги на все ремесленные мастерские, а также на хемодцев, приезжающих с товарами на дарпольские торжища.   
– Тогда и на кутигуров с их овцами и коровами придется налоги вводить, – возразил наместнику князь. – Боюсь, им это не очень понравится.
– Если ввести налог в пользу города с княжеских мастерских, то и кутигурам возражать не придется.
Сам с себя налоги брать – мысль показался весьма забавной – а почему бы и нет, чего не сделаешь, чтобы хоть немного денег найти!
– В Судебном узилище дожидаются смертного княжеского приговора одиннадцать человек: четверо за убийство, трое за насилие над чужими женами и четверо кятцев.
– А кятцы за что?
– Наши молодцы повадились у них дочерей и жен красть. Потом судебный писарь оформляет на них брачную виру: и для жениха и для тестя и вроде все улаживается. Но двое женихов при краже невест были убиты. Вот я и взял у них по два заложника. Сам реши, как быть.
Дарник решал недолго:
– Кятцев отпустить. И объяви, что и впредь за убийство похитителей женщин им ничего не будет. А молодцам скажи, чтобы лучше учились похищать себе жен, если они у простых людин дочек утащить не умеют, то я за таких болванов и медного фельса не дам.
Не менее быстро рассудил князь и остальных смертников. По сто дирхемов с носа и пошли вон! Правда, среди них оказались двое насильников, которые прежде уже откупались от «Белой вдовы» соткой серебра. 
  – Этих без разговоров на казнь!
На Воеводском Круге Рыбья Кровь рассказал воеводам, тиунам и тарханам о своем морском походе и Секрет-Веже, мол, еще одно такое опорное городище южнее и вполне по силам будет самим плавать с товарами и в Гурган, и в Дербент, и в Энзели. Ватажная гоньба отменно показала себя на Кятской дороге, теперь надо тянуть ее на запад до Ирбеня и на север до Вохны. Когда все это наладится, отпадет зависимость от хазарских денег «за ратную кровь» и воеводское жалованье будет уже не в дирхемах, а в золотых динарах.
– А всех ратников обеспечить женами я обещаю уже к этой осени, – под смех воевод заключил свою речь Дарник. – По всему морскому берегу девок наворуем.
Из Воеводского дома князь отправился в стан ирбенского пополнения. Почти полторы тысячи словен, хазар, луров, булгар устроились здесь вполне живописно: в шалашах из веток, под телегами и навесами, несколько палаток и шатров для вожаков и богатых бойников, коновязи, горы навоза, беспорядочные выгребные ямы, мытье из ведер где придется, не пряча наготы ни своей, ни своих немногочисленных наложниц. Увы, хорошего вооружения было мало, лишь копья, сулицы, кистени и секиры, совсем редко хорошие луки, мечи и чешуйчатые брони.
При появлении князя все сразу вскакивали, тянули шеи, выкрикивали приветствия. Правда, обыкновенная полотняная рубаха, пояс, за который был засунут простой клевец, мягкие кутигурские сапожки с загнутыми носами и неказистая шапочка с матерчатой бармицей от солнца скорее разочаровывали, чем вызывали почтение. Выручали княжеские гриди одетые и вооруженые более внушительно, что говорило скорее о домашней простоте княжеского посещения.   
– Завтра будет большой день состязаний, – снова и снова повторял ополченцам Дарник. – Готовьтесь, как следует, слабаки мне и даром не нужны.
Все ирбенцы за долгий путь сумели разделиться на полсотни ватаг от десяти до сорока человек в каждой со своими вожаками-воеводами. Прослышав про большой княжеский пир, ополченцы то и дело интересовались:
– А кого из наших, князь, на пир позовешь?
– Обычно приглашаю только сотских. Вас больше тысячи, значит, выбирайся по жребию или как хотите пятнадцать воевод. Если переругаетесь и не выберете, значит, так тому и быть, потом сам буду назначать вам сотских.
После ирбенцев Рыбья Кровь завернул на Оружейный двор посмотреть итог работ Ратая за два месяца. Помимо двух разводных мостов через Яик, тот мог похвастаться несколько видами повозок, начиная от колесниц на пружинах до коляски для войсковых гонцов, которая могла мчаться не хуже верховой лошади, при этом гонец мог на ходу возлежать на мягких подушках. Предъявил также пернач, особую булаву, подсмотренную у тюргешского бека, где набалдашник был разделен на шесть округлых перьев. При более легком, чем булава весе, пернач своими перьями мог прорубать не только кожаный доспех, но и кольчугу, при этом в ней не застревая. Похвастал и новым камнеметом для лодий с двумя стоймя расположенными луками, что занимал места в два раза меньше обычного камнемета. Еще одну свою придумку Ратай пообещал показать завтра на войсковых состязаниях.
– Ладно, молодец, молодец! – похвалил Рыбья Кровь. – А где договор на Хемодский мост?
– А пожалуйста! – Ратай вышел в камору, примыкающую к мастерской, и вернулся со шкатулкой, в которой находились два пергамента на готском и ромейском языке о Хемодском мосте со всеми правами и обязательствами Дарполя и Хемода. – Тебе только надо их подписать и поставить печать, и один договор вернуть аборикам.
– Ну ты и шустер!! – выразил свое восхищение присутствующий рядом Корней.
Новые приятности ждали Дарник на встрече с Курятником. Все «курицы» явились в княжеские хоромы в пышных одеждах, так что их с трудом можно было узнать.
Первой на князя напала Эсфирь:
– Почему ты, князь, не хочешь встречаться ни с тудуном, ни с Бунимом?
– Потому что я Князьтархан и делаю то, что считаю нужным, – дал он исчерпывающий ответ.
– А танцовщица Меванча, она теперь тоже будет в нашем Курятнике? – сделала свой заход Лидия.
– Если вы скажите отрубить ей голову, я тут же это сделаю. – Его слова заставили «куриц» озадаченно переглянуться.
– Во всей орде только и разговоров об удали наших юниц, – сообщила Калчу. – Триста новых девиц и вдов хотят вступить в твою каганскую тысячу.
– Но все без мужей и полюбовников, – добавила Евла. – Твердо рассчитывают только на тебя, князь.
На это не стоило и отвечать.
– А перед тобой я в чем виноват? – с улыбкой обратился он к жене.
– В Дарполе все говорят о том, что князь окружил себя одними иноплеменками, что рядом с тобой нет ни одной словенки, а мы очень плохо на тебя влияем, – Милида с трудом справилась с длинной словенской фразой.
В хоромах установилась напряженная тишина: каков будет ответ князя? А что на это можно было сказать? Только отшутиться. Рыбья Кровь повернулся к стратигессе:
– А правда, что у вас на Вселенском соборе решили, что у женщин, как и у мужчин тоже есть душа? – И он принялся снова хохотать, как хохотал утром на биреме.
«Курицы» недовольно переглядывались, не слишком понимая причину его смеха, одна Евла неуверенно улыбалась, вполне уже освоившая словенское понимание веселого.
– Так было или нет? – сквозь смех выдавил из себя Дарник.
– Ну было и что? – Лидия смотрела серьезно и строго.
– Значит, у вас только сто лет назад появилась душа, а я разговариваю с вами, как будто у вас всегда была душа, – продолжал потешаться князь.
Не выдержав, Эсфирь первой схватила расшитую подушку и треснула князя по голове. Другие «курицы» тоже подхватили подушки и принялись всласть охаживать своего «петуха», вызывая в нем еще большие приступы хохота.
В разгар сражения в горницу заглянул Корней.
– Между прочим, все уже на пир собрались, ждут только вас, – произнес он, с плохо скрываемой завистью оглядывая «поле боя».
Две бочки «ячменного» и полсотни бурдюков с хмельным кутигурским кумысом не слишком способствовали буйному веселью на княжеском пиру. Но на скуку никто не жаловался. Это было первое застолье, на которое гости были приглашены со своими женами, и если не воеводы, то их супруги вполне захмелели от вида чужих нарядов, ухваток поведения, распределения за пиршеским столом мест, наблюдения за знаками княжеского внимания другим гостям. Многим бросилось в глазах присутствие персидских купцов и отсутствие тудуна с Бунимом. Одно это можно было обсуждать весь вечер.
На следующий день с самого утра начались большие состязания, надо было и себя показать и ирбенцев на место поставить. За время отсутствия князя ристалище-ипподром стараниями Агапия обогатилось тремя рядами лавок, способными вместить до тысячи зрителей. Но на этот раз здесь собралось не меньше пяти тысяч и участников состязаний и зрителей, включая кутигур, ирбенцев, хемодцев и даже кятцев. Буним с Давудом тоже были среди зрителей, но их попытку приблизиться к князю строго пресекли гриди княжеской ватаги.
Выше всех на зрительских местах восседал, конечно, князь с княгиней и ближние воеводы. Князь был в прекрасном настроение, вчера на пиру ему дважды удавалось ускользнуть от пирующих, чтобы навестить своих наложниц. От глаз Милиды, разумеется, его отлучки не ускользнули, но тут, как говорится, ничего не поделаешь, хорошо хоть кятская танцовщица отсутствовала, будучи под надзором своего Глума.
За истекший год всевозможных состязаний стало столь много, что на все просто не хватало времени. На этот раз из общего перечня были изъяты почти все единоборства «сам на сам», оставленны лишь все «двое на одного»: и с оружием, и с кулаками, и с веревочным пленением. Главный упор был сделан на все ватажное – «стенка на стенку»: и кулачная, и палочная, и с вытеснением из квадрата, и с перетягиванием цепи.
Обычные конные скачки дополнились скачками с трехпудовым мешком, равным весу полного катафрактного доспеха, скачками с резкой остановкой и разворотом на одном месте и скачками через пять полуторааршинных заборов. Тут во всей красе проявили себя тяжелые кони хемодских латников и кятские аргамаки.
Затем князя ожидало новое зрелище: состязание повозок – ведь упряжным лошадям тоже не повредит проверка на силу, резвость и выносливость. Сначала по ипподромному овалу сделала по пять кругов одна четверка двухостных повозок с грузом в тридцать пудов, потом вторая и третья. Их возницам требовалось все их искусство, чтобы справиться с четверкой лошадей, запряженных парами и избежать опасного соприкосновения с другими повозками. Далее состязались камнеметные колесницы с мешками на восемь пудов вместо камнеметов и более легкие лучные двуколки. Последние неслись с ураганной скоростью, но и их обгоняли ратайские коляски с пружинным днищем для гонцов. Наконец пришел черед малых одноконных колясок – самой последней новинки чудо-мастера.
Когда их увидели, смех побежал по рядам зрителей. Ратай не придумал ничего лучше, чем снабдить колесами простую волокушу. В отличие от двухаршинных колес повозок и колесниц, колеса волокуш не превышали одного аршина, так что маленькое сиденье между ними находилось у самой земли. Всего колесных волокуш было две: на одной сидел сам мастер, на другой – его помощник Вихура. Для сравнения скорости были выставлены две коляски для гонцов.
– На ровной дорожке его одноконка, может и хороша, но где в походе найдешь дорогу без бугров и колдобин, – ревниво отозвался о волокуше за спиной князя Корней.
– Он же в жизни ни разу ни с кем не состязался, – обеспокоился Агапий.
– Да уж, наверняка, на своем стрельбище уже испробовал, – предположил Радим.
Это убедило Дарника, и он утвердительно махнул распорядителю скачек.
Четыре возка выстроились в ряд, сигнальщик ударил молотом в било, и лошади рванули вперед. Иноходцы волокуш зачастили ногами и на полкорпуса, а потом и на корпус стали уходить от колесниц. Но возницы колясок принялись охаживать своих лошадей, те перешли на галоп и начали настигать волокуши. А потом случилась беда: иноходцы, чтобы не отстать, тоже перешли на галоп, последовали удары задних ног о дно волокуш и на глазах зрителей оба оружейника вместе со своими сиденьями и колесами на полной скорости друг за другом взлетели высоко вверх и, ломая оглобли, грянулись о землю. Ратай остался там, где упал, а запутавшегося ногой в вожжах Вихуру лошадь протащила сотню шагов. Прибежавший с места падения гридь сообщил князю, что Ратай чуть дышит, а Вихура разбился насмерть.
Рыбья Кровь был в ярости: что за безумное удальство! Приказал лекарям самый лучший уход за раненым, но сам к чудо-мастеру не пошел – слишком злился на него. Чтобы немного развеяться, приказал ехать в Ставку. Проводив жену с сыном до пружинной колесницы, сам вскочил в седло и поехал лишь с княжеской ватагой. Дополнительно ничего не сказал, поэтому за ним в Ставку потянулся и весь двор: воеводы, и тудун с Бунимом.
В Ставке в Золотой Юрте его ждало новое приобретение жены: за легкой занавеской на женскую половину стояла большая в два аршина кадка с водой.
– Тебе нравится? – беспокойно спросила Милида.
Оказалось, что таких кадок в Ставке уже два десятка. Так и не привыкнув к словенским баням, кутигуры обнаружили у бондарей Дарполя (своих заклятых врагов хемодцев) вот такую разновидность помывки: бросать в кадку с водой раскаленные камни до хорошщего нагрева, что очень понравилось.
Осмотрев кадку, он одобрил покупку жены, но вместо ее немедленного опробования, позвал Милиду с сыном в настоящее купание в Яике. Жена плавать не умела, поэтому пришлось искать подходящее место, чтобы и закрыто от посторонних глаз и неглубоко. Там и принялись весело плескаться в горячей воде, Милида в нижней рубашке, муж с сыном нагишом. Десятимесячный Альдарик сначала не хотел идти в воду, а потом – из воды. Так и баловались на мелководье, хихикая и улыбаясь друг другу.
– Когда надо будет кого – позову, – сказал князь Афобию и двум гридям, что означало: никого не пускать.
Но даже они не могли остановить Корнея, вдруг вышедшего из-за кустов в неожиданном месте. 
– Когда-нибудь я точно велю тебя выпороть, – недовольно пригрозил ему Дарник.
– Тебе надо на это посмотреть! – кивнул в сторону Ставки воевода-помощник.
– Потом!
– Давай, давай. Потом будет не то.
Князь подчинился, вылез из воды, вытер сына, прикрыл жену для переодевания в сухое, облачился сам.
Все сборище воевод было возле Золотой Юрты. Но Корней указал рукой в сторону. По Дарпольской дороге приближалась торжественная процессия: крытые носилки несли на плечевых шлеях восемь невольников, а по обоим сторонам носилок двадцать хазар в одинаковой праздничной одежде, со щитами и мечами.
Ушедшая было злость вернулась к князю. Такие носилки он прежде видел в городах Романии и они всегда вызывали в нем лютое отвращение. И Корней знал об этом. Шагах в тридцати от Золотой юрты носильщики опустили носилки на землю и из них выбрались Давуд с Бунимом. Визирь-казначей в темном трехцветном одеянии, тудун тоже в трехцветном, только в ярком, сверкающем драгоценными камнями. Холеное полное лицо и тело Давуда ибн Джабаля безошибочно указывали на привычку именно к такой роскошной и всеми уважаемой вельможной жизни.
– Сжечь! – приказал князь Корнею, когда высокие гости приблизились к юрте.
Воевода-помощник с готовностью сделал знак своим дозорным и направился к носилкам. Давуд и Буним удивленно обернулись ему вслед. Визирь сообразил первым:
– Нельзя, князь, это жечь! Только не это!
Дозорные, оттеснив невольников, подхватили носилки и потащили их прочь.
– Как сжечь! Почему? – по-словенски тонким голосом выкрикнул тудун.
– В моем княжестве люди людей на себе не таскают, – спокойно произнес Рыбья Кровь и, сделав приглашающий жест, первым вошел в Золотую Юрту. Калчу и Агапий последовали за послами.
В юрте Дарник сначала сел сам, затем указал садиться Калчу, Агапию и вернувшемуся Корнею и только потом высоким гостям.
Сбитые с толку поступком князя послы молчали, князь тоже не спешил с разговорами. Немного скрашивала неловкость суета подавальщиков, которые вносили блюда с фруктами и сладостями. Но вот и подавальщики удалились.
  – Новый каган Хазарии Эркетен шлет тебе, князь Дарник, пожелания здоровья и благополучия, – заговорил по-словенски тудун, достал из рукава связанный красным шнурком свиток и передал Буниму.
Тот развернул свиток и торжественным голосом прочитал по-хазарски:
– «Владелец степей, лесов, гор и рек, великий каган Эркетен приветствует своего храброго воина князя Дарника и выражает уверенность, что он будет служить Хазарии так же верно, как князь Дарник служил до сих пор. И все то, что скажет князю Дарнику его тудун Давуд ибн Джамаль, будет моими словами и моей волей».
Рыбья Кровь выслушал послание невозмутимо, угощаясь лежащими на блюде ранними хемодскими ягодами. Буним с поклоном передал свиток Корнею.
– Я слушаю, – поощрил Давуда князь.
– Каган Эркетен ведает о твоих переговорах с тюргешским посольством и хочет знать о чем был подписан твой договор с тюргешским гурханом.
Сперва Дарник хотел осадить слишком дерзкое требование, но ему стало интересно, что будет дальше.
– Мое княжество просто подрядились обеспечить тюргешское войско зерном и переправой через Яик.
– И когда будет это войско?
– Скорее всего, к осени. Думаю, тюргеши так все рассчитали, чтобы зимой по льду переправиться через Итиль для подчинения Булгарского ханства.
Сообщение порядком смутило Давуда и он чуть растерянно посмотрел на Бунима, для того оно тоже было внове. Корней, Агапий и Калчу, как всегда лишь получали удовольствие от дарникского краснобайства.
– Но разве ты, князь, не собирался создать по Яику неприступный заслон, чтобы восточные степняки не проникали к Итилю и Танаису? – напомнил визирь.
– Собирался, – согласился Дарник. – Но, вижу, эта задача мне не по силам. Чтобы выжить, моему маленькому княжеству надо прислониться к более могучему царству.
– До осени еще много времени, – взял бразды разговора в свои руки тудун. – Если ты поможешь нам, то наш каган не оставит тебя без своей помощи. Как обещано, словенское ополчение и хазарская конница уже в твоем распоряжении.
– К сожалению, моих воинов заставить сражаться может лишь хорошая оплата, так как больше денег на свое проживание нам взять неоткуда. А Хемод и персидские купцы предлагают слишком много соблазнов. Те сорок тысяч дирхемов, которые вы привезли с собой на летний поход, ратниками уже давно распределены и частью даже потрачены.
Давуд Буним снова озабоченно переглянулись между собой.
– Дело в том, что нам стал не нужен твой морской поход против магометан, – осторожно заговорил визирь.
Это немного удивило Дарника.
– А на кого еще?
– Каган Эркетен принял решение перенести свою столицу из Семендера в Итиль, – продолжил объяснять Давуд. – Ромеи уже возводят там для нас каменную крепость. А в устье Итиля живут камышовые люди – тудейцы. Каган хочет воевать по ним с запада, а ты должен ударить с востока. Пока у нас с халифом мир, и тудейцы сейчас гораздо важнее.
– А просто замириться с ними не пробовали? – чуть насмешливо заметил князь.
– Никому не хочется, чтобы лодочное войско тудэйцев вдруг оказалось у стен новой столицы, тем более что стены сейчас еще только строятся. Тудейцы должны покориться и допустить в свои речные городки наших тудунов.
– Но так как поход на судах не такой дорогой, как в Персию, – добавил Буним. – то мы привезли лишь половину той казны, о какой договаривались.
Это был удар так удар! В трехтысячном Дарполе нельзя было сохранить никаких секретов, про обещанные сорок тысяч знали все ратники. Постоянные объяснения князя воеводам, а воевод воинам сделали свое дело – все понимали, что невыплата жалованья это не злая княжеская воля, а просто в казне и в княжеской и в войсковой монеты закончились и появиться они могут только от хазар.
– Хорошо, я все понял. Мы эти переговоры продолжим завтра. – И Рыбья Кровь поднялся со своего места, давая понять, что разговор закончен. – Вас в Дарполь отвезут на княжеской коляске, – добавил он в качестве возмещения за уничтоженные носилки.
– Учудил Буним, так учудил! – в сердцах бросил Корней, когда послы ушли.
– Не он все это решает, – не согласился с ним Агапий.
– Его дело было там у них объяснить, что так с Дарполем не стоит поступать, – гнул свое воевода-помощник.
– А что мы скажем своим сотским? – задала Калчу резонный вопрос.
– Ладно, идите уже, – отпустил советников Рыбья Кровь. – До завтра никому про половину денег не говорите.
Прибывший гонец из Дарполя сообщил, что Ратай лишь сильно ушибся, сломал руку и голова плохо соображает, но лекарь сказал, что неделю отлежится и поправится.

3.
К утру в Ставку приехала Эсфирь. Буним отдельно от Давуда сумел переговорить с ней, и теперь она поведала князю немало интересного.
Как оказалось смена хазарской верховной власти весьма своеобразна. Сорок лет у них предельный возраст для управления страной. И как только старому кагану Хазарии исполнилось сорок лет, однажды ночью личная охрана кагана по указанию высших вельмож задушила главу государства. Еще больше изумил Дарника, выбор нового кагана  Эркетена. По хазарскому обычаю Эркетену накинули на шею удавку и, чтобы его совсем не задушили, он должен был быстро назвать количество лет, сколько он хочет править Хазарией. Длинное число никак не выговоривалось, поэтому Эркетен назвал число пять. Вот и хочет теперь он многое успеть.
Сразу наполовину сменил всех тудунов и визирей. Старший визирь Самуил, тот, что подрядил Дарника на поход против кутигур, оказался давним недругом Эркетена и был отправлен в ссылку послом в Словенский каганат. Давуд ибн Джабаль был не родным племянником Эркетена, как утверждал сам тудун, а каким-то там полусводным, к тому же умудрился перейти в магометанскую веру. Однако на каганском совете Эркетена он громче всех заявлял, что сумеет справиться с самыми строптивыми хазарскими союзниками, вот его в Дарполь и назначили.
Для Дарника это дополнение о вере тудуна прозвучала весьма обнадеживающе – тудуны-иудеи, да и сам каган вряд ли станут горой за такого вероотступника.
– А столицу почему решили переносить? – поинтересовался присутствующий при разговоре с Эсфирью Корней.
– Каган решил, что столица всегда должна быть в центре страны, а не на окраине и к тому же подальше от захваченного арабами Дербента.
– Если Итиль это центр, то Яицкое княжество обязательно должно стать следующим владением Хазарии, вслед за камышовыми людьми, – вслух размышлял Рыбья Кровь. – Заодно Давуд здесь на месте должен прикинуть, сколько с Дарполя потом можно податей взять?
– На самом деле не все так плохо, как ты думаешь, – чуть обеспокоилась Эсфирь. – Скорее всего, это будут не подати, а простое освобождение хазарских купцов от пошлин с торгового пути в Хорезм. Взамен сюда пришлют все необходимое для содержания караван-сараев. Без хазарских товаров, согласись, князь, Дарполю придется очень туго. Так что это будет выгодно всем.
– А как они собираются ударить на тудэйцев со своей стороны? – уточнил Дарник.
– В Итиль пригласили несколько сот ромеев и бродников-корабелов они спешно строят двенадцати- и шестнадцативесельные лодии.
– И будут по протокам Итиль-реки бесконечно гонятся за ними? – не мог он скрыть своей насмешки князь.
– Кроме плотов с плетеными домами, у тудэйцев есть острова с пастбищами и огородами. Если их захватить, они или покорятся, или переселятся в другие места. Полсотни своих охранников Давуд собственноручно выкупил на невольничьем рынке. Лично ему они очень преданы, но никто не видел их в деле. Помимо десяти личных слуг у тудуна еще три служанки-невольницы, прислуживающие его трем женам.
– Буним очень надеется, что ты, князь, сменишь гнев на милость, потому что разрыв с Хазарией вряд ли пойдет Дарполю на пользу, – передала под конец Эсфирь. И Рыбья Кровь отметил, что толмачка, неплохо разбиравшаяся в тонкостях словенского языка, не сказала «НАМ на пользу» или «НАШЕМУ княжеству на пользу».
Вместе с Эсфирью и Корнеем он отправил в Дарполь две ватаги гридей для охраны серебра, который в Ставку должны были доставить Давуд с Бунимом, а чуть позже отдельным гонцом вызвал в Ставку Янара с сотней хазар.
Подвода с сундуком дирхемов прибыла после полудня. Тудун с визирем входили в Золотую Юрту с довольным видом – раз князь берет деньги, значит, он принял их условия. Их заблуждение продолжалось до тех пор пока Дарник не стал спрашивать Джабаля о его собственной казне:
– Имеешь ли ты, тудун, достаточно дирхемов, чтобы оплачивать у нас расходы на содержание своего гарема, всех слуг и полсотни охранников?
– Разве ты, князь, или твои советники оплачивают собственное содержание? – с улыбкой отвечал Давуд. – В Итиле сильно будут смеяться, если узнают, что их тудун обязан оплачивать свое проживание словенскому князю.
– Мои писари подсчитали, что это будет стоить Дарполю до двух тысяч дирхемов в год, если, конечно, твои стражники не попросят себе больше обычного. 
– Мне говорили, что князь Дарник любит считать все до медной монеты, но я раньше этому как-то не верил, – тудун все еще продолжал улыбаться.
– Ну что ж, твои доводы за поход против тудэйцев оказались очень убедительными, уже сегодня мое войско начинает готовиться к этому походу. Только тебе, великий тудун, тоже придется быть в этом походе, а заодно оплатить расходы на свое содержание, – огорошил гостей князь. – Все твое имущество, жены и слуги будут проданы.
– Но ты хоть понимаешь, что каган Эркетен тебе такого обращения со своим тудуном никогда не простит? – попробовал было возразить Давуд.
  – Я только стараюсь вернуть обещанное моему войску вознаграждение, – отвечал на это Рыбья Кровь.
Тудун схватился было за кинжал, но княжеские гриди мигом скрутили его. И прямо из Ставки Давуд с Бунимом были отправлены на север в одно из кутигурских кочевий. Их собственная охрана ничем своим хозяевам не помогла – Янар со своими хазарами пока шли разговоры в Золотой Юрте, увел их на другой край Ставки и спокойно разоружил.
Дарполь и Ставку поступок князя потрясли не меньше, чем самих хазарских сановников. Правда, узнав о половинном привезенном жалованье, большинство ратников оправдали Дарника, хотя находились и трезвые головы, опасавшиеся хазарской кары.
– Ну что ж, тогда мы просто получим большую славную войну, по которой все так соскучились, – велел Рыбья Кровь передать таким боязливцам.
«Ближним» князь говорил чуть по-другому:
– Хазария ни за что не пойдет на нас походом, это точно. А нашему морскому войску все равно где высаживаться: на персидском берегу или у стен Итиля. А если мы еще объединимся с тудэйцами, то возможно, уже Хазария станет нашим данником.
Как бы там ни было, но все сделали по слову князя. Давуду оставили лишь одного слугу, всех остальные, включая носильщиков-невольников отправили на Персидский остров, где они охотно были куплены купцами-корабелами для отправки в Персию. Жен и служанок тудуна продали на дарпольском торжище – нечего такому товару уплывать за море. Богатое оружие и доспехи давудских охранников тоже были проданы. За все про все получилось почти три тысячи дирхемов. Но злость Дарника не проходила – Дарполю требовалось вливание сторонних живых денег, а не перераспределение их (часто по записи) внутри городских стен.
Охранникам тудуна предложили либо влиться в дарницкое войско, либо с хазарскими купцами возвращаться в Ирбень. Опасаясь снова оказаться на невольничьем рынке, все они решили остаться. Служить, разумеется, уже с тем оружием и доспехами, которые получат из княжеских оружейниц.
Ирбенская конная полутысяча из хазар и луров восприняла пленение тудуна, как веселую историю, еще проще отнеслись к этому ирбенские пешцы – для них своевольство князя было свидетельством его силы и уверенности в себе.
Позже Буниму было предложено вернуться в Дарполь, но опасаясь за свое будущее в Хазарии, младший визирь предпочел разделить пленение Давуда. Впрочем, обращаться с ними обоими в кочевье было приказано самым лучшим образом.
А Дарник и в самом деле принялся готовиться к Тудэйскому походу: когда ему платят, он разве может отказаться.
Кипучая деятельность охватила Дарполь и Ставку. Из ирбенцев составили три новых хоругви и день-деньской пошло обучение их дарпольской выучке. Кто не смог в состязаниях подтвердить свой высокий бойникский ранг был записан на год в ополченцы без жалованья, что вызвало их большое недовольство, пришлось даже самых крикливых из них отправить в Эмбу и Вохну. Срочно стала удлиняться Ватажная гоньба на запад, по ней ватага за ватагой Передовой хоругви отправлялись к устью Итиля готовить там опорное городище основному войску. Мастерские Ратая полный световой день занимались одними камнеметами, которых все равно не хватало, ведь помимо колесниц и бирем ими предстояло снабдить каждый ям, каждую вежу.
Ушибленная голова пошла Второму После Князя на пользу, он тут же придумал особые камнеметы еще и для лодий, где свободного места было меньше, чем на биремах. Чудо-мастер расположил в новом камнемете лучные плечи не плашмя, а стоймя. Насаженый на крепкую станину такой камнемет с двумя отвесными луками представлял собой диковинное зрелище, тем не менее вращался во все стороны и стрелял тремя стрелами и каменными «яблоками» ничуть не хуже обычного плоского камнемета.
Не менее серьезно готовилось и морское войско. Снова и снова отрабатывались те или иные построения обоих бирем, двух старых и двух новых лодий, обстрел ими из камнеметов береговых целей и высадка с судов атакующих ратников. Под это дело менялось и вооружение моряков: меньше железа и тяжестей, больше ловкости и быстроты.
Была уже спущена на воду третья бирема, на которой продолжалась лишь внутренняя достройка. Всем было интересно, чье имя украсит ее борта: Лидии или Евлалии. Дарник, чуть поддразнив народ своим молчанием, назвал новое судно «Романией», таким образом, объединив в одном слове обеих своих полужен-ромеек. Воевать с тудэйцами решено было двумя биремами, «Калчу» же определили для челночного плаванья в Секрет-Вежу с досками, зерном и овцами.
Расходы, расходы, расходы! От них можно было сойти с ума. Когда-то в детстве, когда ромей Тимолай из соседнего селища рассказывал ему, что на любую войну всегда нужно много денег, Дарник совершенно не мог этого понять. Ведь князь просто объявляет набор войска, ополченцы и бойники являются к нему со своим оружием, смерды по той же команде дают съестные припасы – и в поход! А тут, оказывается, почти за любую ерунду приходится выкладывать полновесное серебро. Кузнецам плати, шорникам плати, сапожникам, мельникам, тележникам плати…
А где доходы? Торговые пошлины хороши, но малы, земельные наделы в Петле за дирхемы мало кто хочет брать, мастерские ремесленников пока поддерживать надо, а не поборами душить, урожаи с земельных угодий тоже еще впереди. Хорошо еще, что удалось немного остановить перетекание дирхемов в Хемод. Дарполь уже сам поставлял туда, кроме колбас, масла и сыра лебедки и водяные часы, мыло и сукно, пружинные колесницы и ковры, хотя количество хемодских товаров все еще вдвое перевешивало.
– А чего, если ты за спасение от Белой Вдовы сто дирхемов берешь, не брать судебную мзду и за судебную мелочевку? – подала совет стратигесса. – А если денег нет, то пусть, как кятцы на земляных работах бесплатно отрабатывают.
Сказано – сделано. За убийство воеводы, купца и тиуна – 200 дирхемов, кутигура, ратника и женщины-первозимовщицы – 100 дирхемов, пришлого мужа и жены – 70 дирхемов, за выбитый глаз – 50 дирхемов, сломанный нос – 20 дирхемов, выбитый зуб – 10 дирхемов, за кражу оружия – 70 дирхемов, коровы или коня – 50 дирхемов, свиньи и овцы – 20 дирхемов и так далее.
– Он хочет княжество воинов превратить в княжество смердов, – глухо ворчали в юртах и домах на это нововведение ратники и малые воеводы.
– По моим подсчетам, жизнь каждого воина обходится мне в сорок пять дирхемов, – отвечал на это Рыбья Кровь. – И мне лучше любым способом добыть четыреста пятьдесят дирхемов, чем потерять десять ратников.
Число было взято Дарником, что называется с потолка, однако оно произвело нужное впечатление, проверять княжеские расчеты охотников не нашлось. Зато мысль о том, что запас в 100 дирхемов может спасти жизнь перед корыстным князем, медленно, но верно внедрялась в умы самых беззаботных парней. И поденная работа у того или иного мастера-ремесленника или в платной поварне становилась уже в порядке вещей.
Наведываясь через день в Дарполь, князь с удовольствием замечал происходящие там перемены. Правило запрета ношения в городе оружия, казалось, изменило даже осанку ратников. Если прежде, положив руку на рукоятку меча или клевца, каждый чувствовал себя молодцом в самой скрюченой позе, то теперь, проходя мимо женщин, большинство старалось принять горделивый и статный вид и вместо оружие поневоле хвастались своим нарядом: любая запачканность или прореха превратились в настоящий смертный грех. Еще наряднее старались выглядеть женщины, покупка шелка и драгоценных украшений уже стало кошмаром для их мужей и полумужей. Хорошел и сам город: полностью исчезли палатки крытые войлочными полостями, одна за другой исчезали юрты и «корзины», им на смену приходили Длинные дома и даже фундаменты домов каменных. Переселившиеся в Петлю и на Левобережье хемодцы привезли с собой саженцы фруктовых деревьев и винограда, чья робкая зелень также приятно радовала глаз. Корней по секрету поведал Дарнику, что «курицы» подговорили Агапия строить тайно каменные хоромы для князя, мол, если он потом начнет ерепениться, то хоромы отойдут Ратаю или самому наместнику. Укрепляли и городской вал, сильно просевший за зиму, а на Репейских и Хазарских воротах возводились деревянные башни. Повсеместны стали лавки-мастерские ремесленников и таверны. Бесплатные же поварни заметно опустели. Женатые ратники теперь там просто получали по паре фунтов мяса и круп и несли их на домашнюю готовку, а воеводы и вовсе повадились по тавернам пировать под запись – «если не убьют, то когда-нибудь точно рассчитаюсь». Особенно поражало Дарника количество в столице беременных женщин, если не каждая третья, то каждая четвертая щеголяла с уже заметным животом. Ничего удивительного, что и его женщины не устояли против такого поветрия. И было весьма любопытно, как Евла объявит ему о своем предстоящем материнстве.
  – Скажи, а ты хотел бы иметь от меня сына? – сказанула она на первой же их любовной встрече по возвращению князя в Дарполь.
– Лучше двух или трех, – поощрил он.
– Шутишь или действительно хочешь так? Говорят, у богатых магометан, когда умирает хозяин дома, старший сын старшей жены убивает всех сыновей от других жен.
– Что за чепуху несешь! Держу тебя за умную матрону, а лепишь непонятно что!
– Ну так я беременна! – Она пристально глянула на него тревожными глазами.
– И молодец, значит, мои мужские труды не пропали напрасно!
– Милиде ты тоже так ответил? – чуть обиделась ромейка.
– Как вы, бабы, не любите думать о хорошем, а только каркаете о плохом! Пока я жив, ни один волос не упадет с твоей головы. Ну, а от женских злых слов, будь добра защищайся сама. В общем, я очень и очень рад, что у меня будет от тебя сын или дочь! – добавил он с жарким поцелуем, вовремя вспомнив, что именно так надо заканчивать разговор с любимой женщиной.
  Беспокойство вызывал также возможный распад Курятника, что женщины рано или поздно вдрызг разругаются между собой. Но нет, Курятник оказался нужен и «курицам». Теперь, когда князь больше проводил времени в Ставке, чем в Дарполе, туда следом за ним перебрались и дарпольские воеводы, и «курицы». Лидия даже перевела в Ставку свою детскую школу. Евла свои мастерские перевести не могла, но приспособилась управлять ими на расстоянии, наведываясь каждый день в Дарполь на пружинной колеснице, а в Ставке якобы закупая кутигурскую шерсть. Да и Эсфирь вместе с Корнеем и толмачами-писцами тоже выставили свои шатры и «корзины».
Таким образом зимнее полутысячное население Ставки за считанные дни превратилось в стан для трехтысячного разнородного племени. Отныне здесь уже проходили все советы, войсковые построения, боевые игрища и главное торжище. Если полгода назад кутигуры выражали неудовольствие по поводу нахождения в Ставке дарпольских людей, то теперь напротив были рады, что весь центр княжества переместился к ним.
Совершенно равнодушное отношение Дарника к происхождению окружающих его людей и строгое наказание к тем, кто вздумает обижать инородцев, приносило свои плоды: каждый видел, что всех в Князьтарханстве ценят только по их личным заслугам, и никак иначе, поэтому мог выбирать сам, что ему лучше: жить по старинке в своем отдаленном кочевье, наведываясь в Ставку и Дарполь от случая к случаю за покупками и развлечениями, или всеми силами постараться внедриться в круг служивых «княжьих людей». А для этого всего-то и надо лишь немного освоить общий «толмачский» язык, да доказать свою полезность Князьтархану и его ближнему окружению.
Установившаяся невыносимая жара диктовала свои законы: вставать с порозовевшем на востоке небом, стремительно делать все задуманное и в полдень на три-четыре часа куда-нибудь прятаться под навес или войлочную крышу, чтобы вечером уже доделывать вторую половину работы. Впрочем, прятались в полдень не все, словенская молодежь подала дурной пример и в полдень часть инородцев вместе с ними перебиралась к реке, чтобы тешить себя лежанием в парной воде под каким-либо кустом или ракитой. Отдал долг сему удовольствию и Дарник. Сначала купался с воеводами, но их голые тела лишь раздражали князя, и вскоре он приохотил к этому делу Курятник. Смотреть на телеса чужих жен, Калчу с Эсфирью, ему как-то не хотелось, поэтому велел всей пятерке «куриц» облачаться в длинные полотняные рубахи и только так входить в воду. Сам тоже деликатничал, совершал речные заплывы обязательно в нижних портках.
Скоро у них появилось любимое место, малая отмель речного островка, куда «курицы» переправлялись сначала с помощью князя, а потом уже и сами по-собачьи, и затем, лежа в освежающей воде под зеленой листвой, проводили свои беседы. Ни Корней, ни полюбовники Калчу, ни гриди-охранники на их отмель не допускались, следили как князь с «курицами» любезничает и хохочет только издали. К этому времени у каждой из советниц образовался свой круг наперсниц, готовых жадно ловить каждое слово с княжьих посиделок, что позволяло Дарнику отправлять через «куриц» нужные послания дарпольцам быстрее, чем через доносчиков Корнея. Если же что-то слишком откровенное вызывало у горожан недовольство, то всегда можно было сослаться на пресловутую бабью брехню, мол, это они захотели такое предположить, а когда предположили, решили, что так и было сказано, и выдали уже за подлинные княжьи слова. В свою очередь интерес наперсниц побуждал и «куриц» допытываться «важного и секретного», а князя – делать необычные признания.
Зачин обычно подавала Лидия, держа в голове продолжение «Жизнеописания словенского князя», которое она никак не могла закончить.
– А ты завидовал кому-нибудь когда-либо? – спрашивала вдруг она, усаживаясь по грудь в воде так, чтобы ни на что лишнее не отвлекаться. – Сейчас-то ты вряд ли кому завидуешь, ну, а раньше, в самом начале? Если не хочешь говорить – не надо.
Остальные матроны тоже замирали, любопытно поворачивая головы.
– Знаешь, я всю жизнь честно пытался кому-нибудь позавидовать, но у меня ничего не получалось.
На это «курицы» начинали недоверчиво гудеть, выражая свое слушательское недоверие. Приходилось дополнительно пояснять:
– Во-первых, завидовать прежним героям не имело смысла – они-то давно мертвы, а я жив, значит, еще могу совершить что-то заоблачно великое, во-вторых, завидовать ныне живущим тоже как-то не выходило: мои мысли, ощущения, устремления всегда были настолько яркие и безудержные, что я даже к хазарскому кагану или ромейскому базилевсу мог относиться только с жалостью – у них этого моего богатства наверняка нет.
И снова гудение.
– Неужели и чужим красавицам ни разу не завидовал? Ни за что не поверим!
– Чужие красавицы для меня только повод сильней пылать страстью к той, что рядом со мной каждую ночь, – отмахивался он и в пику наложницам влюбленными глазами ел Милиду.
Изредка, да метко пускалась в расспрос Калчу.
– Почему ты так всем стараешься внушить, что кровную месть надо запрещать? Ведь на этом строится вся сила характера кутигур, хазар, луров, да и твоих словен тоже?
– На этом строится лишь пустота человеческой жизни, – с готовностью ввязывался в спор князь. – Особенно, когда рядом нет нужного для большого сражения противника. Пашет, пашет смерд землю и получает самый малый урожай. А тут вдруг подворачивается кровник и можно все устремления души и тела направить на его позволенное обычаем убийство. При этом он прекрасно знает, что потом родня кровника точно такую охоту устроит на него. Какая тут сила характера?! По-моему, ничего ничтожнее и глупее этого и быть не может. Навсегда изгонять убийц из родной земли – вот что самое разумное.
– И куда их изгонять?
– А в мое войско, куда же еще. А я уж подарю им смерть славную и достойную.
– Но ведь ты сам убийцу безродного мальчишки не изгнал, а казнил?
– Это же была не месть, а мой княжеский судебный приговор.
– А разве тебе самому не приходилось своим врагам мстить? – продолжала допытываться воительница.
– Да у меня врагов никогда не было и никогда не будет, – как маленькой девочке объяснял ей и остальным «курицам» Дарник.
Они, разумеется, такому заявлению поверить не могли.
– Когда в пятнадцать лет я в одиночестве на долбленке покинул свою Бежеть, я уже знал, что раз я готов кого-то убить, то будет только справедливо, что и кто-то другой захочет меня убить и на это не надо обижаться, а принимать как есть, – стараясь быть убедительным, растолковывал он. – Никто никогда не видел и не увидит, чтобы я избивал кого-то безоружного, или приказывал вешать сдавшихся противников.
– Но ведь это ты придумал поединки «двое на одного»? – не без язвительности поддерживала Калчу Лидия. – Еще и говоришь, что нет героя, который может справиться с двумя просто умелыми ратниками. А ведь это то же самое, что нападать на безоружного.
– Ну вот хотел вас, доверчивых, обмануть и не получилось, – смеясь, сдавался он.
Эсфирь все не могла забыть, как он год назад отказался от ее любовных услуг в пользу Корнея, и раз за разом хотела выяснить, какие именно ему нравятся женщины. Князь с удовольствием отшучивался: «молчаливые», «застенчивые», «безропотные», «терпеливые», «самоотверженные». Но однажды ему самому стало интересно: а действительно – какие?? И он вслух при купальщицах попытался разобраться:
– Видимо, все дело в моей матери. Когда мне было пять лет, ее вместе со мной изгнали из нашего селища. И десять лет подряд, я лето проводил с двоюродными братьями в Бежети, а зиму вдвоем с матерью в лесной землянке. И за эти десять лет я не слышал от матери ни одной жалобы на такое ее положение. В первую зимовку на нашу землянку напал медведь-шатун. И моя мама, она была худенькой и ростом еще меньше Калчу, сумела убить его: вилами, рогатиной, стрелами из самострела. А еще за десять лет мы с ней ни разу не голодали, хотя в самой Бежети небольшой голод был. Своими ловушками и самострелом она добывала дичи столько, что хватало даже для обмена на хлеб, репу и овес. Но самое главное, что ей от моего деда Смуги Везучего достался целый сундук со свитками на словенском и ромейском языке. Как этот сундук попал в Бежеть, я так никогда и не узнал, но попал. И дед был единственным человеком умеющим читать по-словенски и этому он научил мою маму. А она уже в землянке научила читать меня. А чуть позже я уже сам подобрал ключ к пониманию ромейских свитков. Вот и весь секрет моего отношения к женщинам: «Делай, что должна делать и ни на что не ропщи».
«Курицы» выслушали его слова молча, внешне никак не прореагировал. Однако вскоре Дарник заметил кое-какие изменения в их поведении. Калчу к своему учителю словенского языка, взятому еще зимой, добавила учителя-ромея. Следом за ней принялась изучать ромейский язык и пристрастилась к чтению ромейских книг и Милида. Евла еще больше развила кипучую деятельность, открыв в Ставке большую прядильную мастерскую и лавку по продаже готовых тканей и ковров. Лидия посадила восемь своих лучших учеников за переписку ромейских книг. Эсфирь, помимо перевода с другими толмачами ромейских книг на словенский язык, открыла школу для кутигурских детей.
Что касается расспросов Евлы на купаниях, то ее больше всего интересовало: будет ли новое пополнение в Курятнике или Женском Круге, как они сами предпочитали себя называть, и вообще, почему он выбрал именно их пятерых? Не угрожает ли им появление, например, Меванчи или кого еще? Ну и допросилась, в конце концов, когда Рыбья Кровь им с улыбкой сообщил:
– Причина вашего выбора мной очень простая. Перед каждой из вас я в чем-то виноват. Как бы мы здесь не смеялись и не веселились, это чувство вины во мне никак не исчезает. Но когда вы вместе, и чувства вины становится больше в пять раз, то я понимаю, что ничем и никогда не исправлюсь перед вами, и от этого сразу обретаю полную свободу и в словах и действиях. Низкий поклон вам за это!
Увы, «курицы» подобные тонкие намеки не понимали, им хотелось четко услышать, за что именно Великий Князьтархан виноват перед ними. Почему бы бестолковым и не признаться:
– Перед Калчу – за то, что когда-то приказал отрубить ей на руке три пальца, перед Лидией – что в Дикее ее чуть не повесил, пусть она сама расскажет как это было, перед Эсфирью – что не сделал ее своей первой помощницей, перед Евлой – что не ценю ее по заслугам.
– А перед Милидой? – в четыре голоса вопрошали советчицы.
– Перед Милидой – что даю ей много поводов для ревности, хотя она знает, что ее я никогда ни на кого не променяю. (Как же порозовела она от удовольствия!) Просто у нас с ней есть один секрет, о котором мы никому не скажем.
Когда после купания они с женой вернулись в Золотую Юрту, Милида спросила:
– А какой у нас есть секрет?
– Ну как же! – ласково обнял он ее. – Помнишь, еще в Варагесе я попросил тебя, чтобы не случилось, всегда встречать меня с радостной улыбкой. И полтора года ты держишь свое слово. Из-за одного этого ты навеки моя главная и единственная жена.
Сама Милида в купальных зубоскальствах участвовала только как зритель и слушатель, отчего чувствовала себя порой не очень ловко.
– Наверно я рядом с ними выгляжу совсем глупой и неразвитой, – жаловалась она мужу. – Я пока придумаю, что сказать, а разговор ушел далеко вперед. Тебе должно быть стыдно за такую жену.
– Наоборот, ты выбрала самую верную линию поведения, – успокаивал он ее. – Весь твой вид очень четко говорит: что мне надо, я могу спросить у мужа и наедине. Они это видят и ничего не могут поделать с твоим явным первенством. Потом ты самая красивая и молодая. Все что надо к тебе еще придет. Как говорят кятцы: собака лает, а караван идет.
  Две недели, отпущенные на подготовку к Тудэйскому походу, между тем миновали, и в Курятнике всплыл самый главный вопрос, который произнесла Евла:
– А кого взять с собой в качестве походной наложницы, ты уже наметил?
– Кого мне выберете, ту и возьму. А еще лучше на меня «пояс верности» надеть, а ключ вам оставить, – с серьезным видом «вошел в положение» ревнивых «куриц» Дарник.
– По-моему все просто, – заметила на это Калчу. – Он на каждую бирему берет по ватаге юниц. Любая из них сочтет за честь разделить ложе с Князьтарханом.
– Мы с Лидией тоже можем плыть, – заметила Евла.
– Вот только согласится ли он на это? – Эсфирь намеренно обращалась куда-то в сторону, словно находящийся рядом Дарник мог ее не слышать.
Вольности «куриц» уже давно следовало приструнить. Он и приструнил:
– Вы для меня интересны, когда вы в куче, по одной долго выносить я могу только Милиду. Она ехать не может, значит, вы тоже остаетесь здесь.

4.
В поход выходили по трем направлениям в течение трех дней. Сначала на север вдоль Яика направились две хоругви под командой Радима, чтобы дойти до Вохны и дальше с потеповской хоругвью двигаться до самых верховий реки с закладкой двух-трех опорных городищ. Затем на запад в итильскую сторону вышли еще три хоругви. Вместе с той хоругвью, что была отправлена наводить Ватажную гоньбу прежде, это было полновесный двухтысячный полк, к которому позже предстояло добавиться еще тысяча-полторы кутигур набранных по кочевьям. И наконец, последним выступило морское войско: две биремы и пять лодий с семью сотнями гребцов и парусных моряков.
На суда князь взял преимущественно тех, кто в кятском походе не участвовал – надо же и им показать себя. Исключение сделал лишь для двух ватаг юниц, по ватаге на «Милиду» и «Романию». Сам он, естественно, находился на «Милиде». На «Романии» командовал Корней – он один мог на расстоянии угадывать то, чего ожидает от второй биремы Дарник. Впрочем, скучно без воеводы-помощника на головной биреме тоже не было, вместе с князем на ней плыли Буним и Давуд. Сильно похудевший и осунувшийся от превратностей судьбы тудун хмурился при всяком приближении к нему Дарника. Но тому для развлечения хватало и одного Бунима. Тот сперва долго не верил, что суда направляются на тудэйцев:
– А почему тогда третья бирема не с нами? Или ты думаешь, что на двести рукавов Итиля двух бирем хватит?
– Ты же знаешь, что чем меньше у меня войска, тем это лучше для победы, – отшучивался князь.
– А согласовывать свои действия с Хазарией собираешься?
– Конечно. К твоему кагану в гости и плывем, – еще шире улыбался Дарник.
Плыли вдоль берега, на ночь приставая к земле. Чтобы не было муторно от бесконечной гребли, князь дважды в день объявлял готовность к бою и по песочным часам, купленным у персидских купцов, следил во сколько перевертышей этих часов, команда вооружится, займет свои боевые места и откроет стрельбу из камнеметов. Все понимали необходимость таких учений и охотно принимали в них участие. Следовавшая за судами по берегу сотня дозорных к вечеру обычно успевала для моряков выставить палатки и разжечь железные печки, так что плаванье, можно сказать, проходило с известными удобствами.
Как и предсказывала Калчу все двадцать юниц взятых на борт «Милиды» согласны были разделить ложе с Князьтарханом, о чем сами же и объявили ему, так что он сперва не знал что и ответить. Выбор морской наложницы, впрочем, произошел естественным путем: небольшая крепенькая Ырас была единственной среди юниц, кого не брала морская болезнь, и, сходя вечером на берег, она была столь же бодра и весела, как и весь день на биреме и глядя на еще очаровательный крошечный носик, Дарнику всегда хотелось улыбаться. Что, как говорится, еще нужно непритязательному мужчине в 26 лет? Остальные юницы оказались на редкость разборчивыми, охотно на судне и на берегу улыбались на заигрывания ратников, но сходя на берег, спать ложились только своей девичьей компанией.
– Пока не потрясете их своими боевыми подвигами, ничего вам не обломится, – говорил озадаченным ухажерам князь. – Еще лучше, если собой их от стрелы прикроете.
– А к тебе почему они сами в постель прыгают? – С мальчишеской обидой спрашивали ратники.
– Так ведь великие сыновья могут у них только от меня получиться, – от души куражился над ними князь.
  Городища Заслона, как назвала его высланная вперед Передовая хоругвь Янара, достигли лишь на четвертый день. В помощь Янару были даны сотский-иудей Ерухим и иларх-ромей Окинос, которые постарались на славу: место выбрали для городища безупречное, расположив его на крупном яйцевидном полуострове, соединенным с берегом узким перешейком, здесь имелось и обширное пастбище, и хороший взгорок, и вдосталь любого размера камней. С запада полуостров омывался самым восточным рукавом Итиля, приносившим чистую пресную воду, а с востока у перешейка имелась закрытая бухточка на добрый десяток бирем. Теперь все двухтысячное войско здесь занималось земляными работами, укрепляя, прежде всего, западную сторону городища двухсаженным рвом и трехсаженным валом. На придирчивый вопрос Корнея: зачем нужен ров в полусотни шагах от берега, Окинос невозмутимо ответил, что это обезопасит городище от внезапного ночного налета тудэйских лодок, заставит противника преодолевать ров, давая возможность расстреливать его в упор из камнеметов, пращей и луков. Янар добавил, что тудэйцы и так из камышей наблюдают за их работами и по ночам и вовсе к самому полуострову несколько раз приближались:
– Строили бы вал на самом берегу, непременно кого из ратников и украли, а так собаки вовремя лай подняли, ну их лазутчиков только и видели.
Позже, когда на военном совете решалось, что делать дальше, Корней предложил:
– Может нам самим к ним сплавать? Сказать, что строим городище для торговли, а не для войны.
Дарник с ним не согласился:
– Сначала стоит как следует укрепиться здесь, а уж потом гостей принимать.
Решено было, как только подойдет кутигурская конница, в Заслоне оставить гарнизон из двух хоругвей, а другие две хоругви вместе с кутигурами отправить вдоль Ахтубы обустраивая Ватажную гоньбу на Ирбень вежами в сто мечей каждая.
– Так мы будем воевать с тудэйцами или нет? – допытывались у князя воеводы.
– Ну да, войдем в воду на конях и поплывем захватывать их острова, – шутил Дарник. Он и раньше не больно-то откровенничал о своих походных задумках, а тут еще Сунь-Цзы так вообще в «Искусстве войны» прямо указывал, что никто не должен знать до последнего момента намерения военачальника. – Будем воевать или не будем, но торговая дорога от Хазарии в Хорезм для нас в этом походе самое главное.
Через два дня, когда подошла кутигурская подмога, морской отряд в составе двух бирем и четырех лодий отплыл от городища. В Заслоне оставили одну лодию для прибрежного плаванья. Все в отряде полагали, что им предстоит рыскать по рукавам и протокам устья Итиля, пока не наткнутся на какие-либо тудэйские селища.
  Однако Дарник повел суда не в камышовые протоки, а по морю вдоль островков дельты. Размеры устья великой реки поражали, островков было не десятки и не сотни, а тысячи, и все они были на одно лицо: сплошная стена камышей и кустов с редкими купами деревьев, непонятно было где даже берег у этих островков и выступает ли они вообще над поверхностью воды. Какие две биремы, тут нужны были их две-три сотни, чтобы только прочесать сие островное обилие.
Три дня они плыли, останавливаясь лишь по ночам и то на воде, не приставая к берегу. Днем вокруг было пустынно, лишь множество непуганых птиц, зато ночью слышались тихие всплески, которые пропадали, стоило собакам на биремах поднять лай. Никто не сомневался, что это тудэйские пираты пытаются приблизиться к их флотилии.
На четвертое утро вдали между островками показались две фелуки.
– Это береговая хазарская стража, – определил, хорошо присмотревшись, Буним.
– А разве не персидские фелуки? – усомнился Рыбья Кровь.
– Персидские и есть, только теперь они хазарские… Купленные, а не захваченные, – пояснил визирь на безмолвный вопрос князя. – У персидских по восемь весел с каждого борта. Для большей скорости у нас добавили еще по четыре весла с каждой стороны. 
Фелуки стояли на одном месте, словно поджидая дарпольцев. Биремы не спеша, чтобы не отставали лодии, направились к ним. По приказу Дарника все камнеметы зарядили каменными «яблоками», а лучники натянули на луки тетивы и изготовились к стрельбе. Видя это, не на шутку заволновался Давуд, взывая к носовой башенке, где находился князь:
– Если ты нападешь на них, тебе конец! Не спасут никакие переговоры. Хазарское войско будет преследовать тебя, где бы ты ни был!
Увы, эти его слова слышали и понимали все гребцы и лучники, находящиеся на палубе. А прямые угрозы могли побудить Дарника как раз к обратному действию, что знал Буним и чего не понимал тудун.
Небрежное движение княжеской руки и ратники упрятали Давуда в трюм.
По мере сближения судов хазарские фелуки разделились: одна осталась на месте, другая отошла к островку с шапкой из высоких кустов, где ей легко было укрыться.
Дарник подозвал к себе Бунима:
– Будешь вести переговоры. Скажешь, что мы идем по приказу вашего кагана в Итиль с торговой и союзнической целью и что нам нужны два моряка-проводника, чтобы без промедления и блужданий попасть туда.
Визирь не очень ему поверил:
– Неужели у тебя хватит дерзости напасть на нашу столицу?
– В другой раз, не в этот? – насмешливо осклабился Рыбья Кровь.
– А если они потребуют, чтобы в Итиль плыла только одна бирема, а остальные дожидались здесь?
– Скажешь, что это будет бесчестием и хазарскому кагану и яицкому князю.
– А почему не хочешь называться Князьтарханом? – удивился Буним.
– Вашим стражникам хватит и яицкого князя.
– А если они захотят осмотреть твои товары на биремах?
– Пускай смотрят, нам скрывать нечего, – совсем развеселился Дарник, помимо оружия в трюмах имелось немало рулонов дарпольского сукна на обмен или продажу.
Наличие дополнительных пар весел придавало хазарским фелукам слегка нелепый вид, корма и нос судна заметно возвышались над срединным бортом, поэтому новые пары весел были на аршин длиннее остальных, и при гребле ими приходилось двигать вдвое быстрее. Отсутствие на стражниках доспехов объяснялось просто, при падении в воду они бы утащили своих владельцев на дно. Поэтому только деревянные щиты, кожаные шлемы, луки и сулицы. Решительный и грозный вид был только у кормщика фелуки, три десятка стражников его команды явно робели при виде шести судов и множества хорошо вооруженных дарпольцев.
– Кто плывет и зачем? – громко прокричал кормщик.
– Плывет яицкий князь Дарник со своей свитой по зову кагана Эркетена, – откликнулся Буним.
– Нам про это неизвестно. Через нашу водную стражу никто на Яик не проходил.
– Каган Эркетен отправлял на Яик посольство по Левобережью из Ирбеня, а назад велел плыть на судах, чтобы увидеть морскую силу своего союзника князя Дарника.
– У нас есть быстроходный струг, мы пошлем его в Итиль, чтобы удостовериться в правильности твоих слов. А сейчас вы должны последовать за нами.
– Очень хорошо, – согласился князь. – Пусть показывает куда плыть.
И все шесть дарпольских судов следом за фелукой двинулись вверх по речной протоке. Плыть пришлось версты три. Стоянка хазарской стражи располагалась так, что любое чужое судно могло пройти мимо, ничего не заметив. Но вот один поворот направо и второй налево и вся флотилия оказалась в узкой бухточке с песчаным берегом в окружении кустов и деревьев. Вторая фелука, которая последовала другими протоками, была уже здесь. За полоской песка имелась обширная поляна, покрытая густо-зеленой травой, с десятком небольших домиков на сваях и большим огородом обнесенным плетнем. Повсюду ходили куры, свиньи, козы. Гребцы второй фелуки, сбившись в кучу, с тревогой смотрели на слишком многочисленных гостей. Разглядывая свиней, Дарник вопросительно глянул на Бунима, тот неопределенно передернул плечами, мол, еще не все несчастные идолопоклонники вошли в наше богоизбранное иудейство.
С запозданием сообразив, что высадка на берег несколько сотен вооруженных воинов для его немногочисленного гарнизона слишком рискованное дело, главный стражник решительно объявил, что яицким командам запрещено сходить на берег и надлежит оставаться на судах, куда им будет подано все необходимое. Это уже не лезло ни в какие ворота, Дарник так Буниму и сказал, мол, или высаживаемся и пируем вместе с хазарскими стражниками, или даете проводников на биремы и мы плывем дальше, а челн с гонцами пускай себе вперед отправляется, если каган откажет, то биремы по пути и назад развернуться могут. Первая настороженность у стражников прошла, а уверенность в своей силе и праве, с которой держался Дарник, произвела нужное воздействие, поэтому и возражений особых уже не возникало.
И прямо на виду у Охранного острова, яицкие суда развернулись и, приняв проводников, двинулись по реке дальше. Течение хоть и было совсем незначительное, но грести против него все же оказалось труднее, чем по морю. И прежде чем достигнуть хазарской столицы пришлось дважды приставать к берегу на ночь. Впрочем, проводники знали свое дело и находили в этом паутине речных рукавов, озер и болот вполне надежную и открытую землю. Несколько раз им встречались рыбачьи челны и персидские суда, наполненные главным образом живым товаром: рабами и молодыми женщинами, дважды к дарпольцам подходили фелуки других речных стражников с расспросами.
Рыбья Кровь с жадным любопытством впитывал все окружающее. Весной прошлого года он в своем Гребенско-Липовском княжестве всеми помыслами рвался на морскую службу к ромеям. Всего-то и хотел, чтобы ему дали две биремы или два дромона, дабы он с ними прошелся по всему Нилу, наказывая арабов за их захват Египта. И теперь невольно примеривал те свои замыслы на сегодняшний день и место. Достаточно ли тех боевых построений, которые он выстраивал у себя возле Ставки? Сколько у хазар имеется персидских фелук для речного боя и не устремятся ли они ночной порой на его флотилию на бесчетном количестве лодок и плотов? А если они пустят по течению реки на его суда зажженные завалы из деревьев и снопов соломы? Или  будут с берега без устали обстреливать их зажигательными стрелами? И как поведут себя неуловимые тудэйцы? В общем, было о чем тревожиться и беспокоиться.
О приближении столицы Хазарии возвестил большой конный разъезд по правому берегу Итиль-реки. Два десятка вооруженных всадников в одинаковых стеганных кафтанах и железных шлемах с султанами из конских волос приблизились к самой воде, прокричали несколько вопросов и ускакали в сторону столицы. Когда показался сам город, там уже все было подготовлено к «встрече»: несколько сот конных и пеших лучников, два десятка боевых фелук, до тысячи любопытных горожан. Дарника, однако, больше интересовало другое – городские укрепления. Они еще только строились. Двухсаженная стена из белых тесаных камней уходила вглубь берега, вдоль же реки ее высота пока не превышала одной сажени. Башен и вовсе не было. Множество саманных домиков окружали фруктовые сады и свои каменные ограды. На левом берегу реки имелись лишь редкие домики на сваях хазарской стражи – там уже подступали владения «камышовых людей». По давнему договору между ними и каганом хазарам в речной пойме принадлежало лишь правый берег Итиль-реки всей дельты, не удивительно, что при переносе сюда столицы кагану потребовалось стать хозяином всех речных владений.
По сигналу, поданному с «Милиды», колонна дарпольских судов перестроилась: «Романия» пошла вровень с княжеской биремой, а четыре лодии втиснулись в промежуток между ними. Для сильной стрельбы это было не самое лучшее построение, зато все суда собрались в один кулак, и командовать ими стало можно с помощью голоса. К тому же этот кулак занял почти всю ширину речного русла, и попытавшимся окружить дарникцев фелукам пришлось прошмыгивать мимо почти впритирку с берегом.
С самой большой фелуки, украшенной хазарским знаменем, приказали флотилии остановиться. Ну и остановились! Потребовали княжеской биреме пристать к деревянной береговой пристани. Ну и пристали! Скомандовали сойти на берег переговорщику. Да как скажите! Единственно, что вместо Корнея на пристань спустился Буним с посланием Дарника, написанном на ромейском языке. В пергаменте, скрепленном княжеской печатью среди цветистых слов уважения к кагану Эркетену тудун Давуд-ибн-Джабаль упрекался за чванливое поведение и высказывалось предположение, что он присвоил себе часть казны, обещанной дарпольскому войску, и испрашивалось разрешение на продажу в Итиле сукна и на закупку нужному военного снаряжения, а также выражалась надежда, что каган пришлет нового тудуна для обсуждения совместных действий против тудэйцев.
Буним заранее ознакомленный с содержанием послания только спросил:
– А как ты собираешься поступить с Давудом? Каган наверняка первым делом потребует, чтобы ты его освободил.
– Ну так и освобожу, – пообещал Рыбья Кровь. – Мне нужно лишь, чтобы мои слова прозвучали раньше, чем обвинения вашего магометанина. Да и не забудь сказать, что уже строится крепость Заслон, откуда мы будем воевать с камышовыми людьми.
Время играло на стороне дарпольцев, чем больше они стояли на месте, чем лучше их могли рассмотреть итильцы (особенно мелькавших на биремах юниц), чем дольше хазарам не поступало команд от своих воевод, тем накал враждебности быстрее угасал. А тут еще Дарник приказал дудочникам с барабанщиками играть веселую песню, а гребцам ее петь – и симпатии зрителей и хазарских воинов к непонятным гостям заметно возросли.
Увы, вернувшийся с переговоров Буним был мрачен:
– Давуда сказано отпустить, а тебе, князь, самому в одиночку отправляться к кагану, если ты хочешь получить помилование.
Что-то такое Дарник и предполагал, и заготовил нужный ответ. Еще раньше на «Романию» и на пару лодий были переданы несколько хазарских стрел с характерным оперением от бывших охранников тудуна. И по условленному знаку с передней лодии были произведены три выстрела ими, угодившими в носовую башенку «Милиды». На береме мгновенно все пришло в движение: сброшены причальные концы, забурлила вода под веслами, лучники изготовились к стрельбе, а пять камнеметов с правого борта разом выстрелили по фелуке, стоявшей позади выстрелившей лодии. И фелуки не стало. Три десятка каменных «яблок» и железных «орехов» изрешетили ей весь борт, сломали руль, повредили мачту, убили и ранили с десяток гребцов. С остальных фелук и с берега полетели ответные стрелы. Но поднятые щиты и кожаные полости надежно укрыли дарпольцев. А заработавшие и с левого борта камнеметы живо заставили хазар отступить. Сами же биремы с лодиями просто отплыли к противоположному берегу, где имелись лишь редкие мазанки на сваях речных стражников. Как на учениях, ратники прыгали с бортов на мелководье и дружным натиском живо отогнали полсотни хазар в заросли кустов и камышей.
По указанию князя воины ставили палатки, разжигали костры, вырубали кусты, складывая их в защитную засеку. Двое убитых и десяток раненых были вполне приемлемой платой за такую боевую разминку. Чего не рассчитал Рыбья Кровь, так это малую ширину здесь Итиль-реки – всего одно стрелище. И с наступлением темноты на их стан и суда с правобережья полетели простые и зажигательные стрелы. Ничего им зажечь не удалось, и раненых тоже почти не было, зато дарпольцы получили хорошую награду в виде наконечников стрел – всегда пригодится.
– Ты же сказал, что не будешь нападать?! – упрекал князя Буним.
– Ты же видел, стрелы прилетели с хазарской фелуки, – оправдывался Дарник. – Видно какие-то лучники не выдержали напряжения.
– Даже если это так, неужели из-за одного дурака нужно начинать большую войну! – горячился визирь-казначей.   
– А это мы узнаем завтра, – князь был настроен вполне миролюбиво.
Позже у него состоялся отдельный разговор с воеводами и кормщиками судов.
– Ты, видно, хочешь повторить то, что тебе удалась в Дикее, – напомнил Корней. – Но хазары с их грамотеями-иудеями это не ромеи, способные договариваться с кем угодно, они непременно постараются тебе отомстить и пойдут в своей мести до конца.
– А что говорят ратники?
– Что наконец-то князь им дал хоть с кем-то немного схлестнуться.
– Ну вот, чего хотят воины, того хочет князь, – довольно ухмыльнулся Дарник.
– А если тебя здесь убьют, как нам тогда быть? – решил немного осадить его воевода-помощник.
– Сядете на суда и умотаете отсюда хоть на Яик, хоть в Хорезм, хоть в Репейские горы, – не дал себя смутить Рыбья Кровь.
Наутро стало видно, как по всему правобережью хазары принялись готовить плоты, определенно с целью решительным ударом покончить с вероломными наемниками. В ответ дарпольцы быстро собрали две Больших пращницы, что в разобранном виде имелись на биремах. И после утренней трапезы эти дальнобойные машины заработали дружно и слаженно, обрушивая на Итиль груды камней и обмотанные горящим сеном коряги. Зажечь ничего не получилось, но с полдюжины домов оказались основательно разрушены, и хазары отступили от берега на безопасное расстояние.
Когда находить подходящие камни стало все труднее, наступило затишье. Еще чуть позже с хазарской стороны отделился и поплыл к дарникцам челн с четырьмя гребцами и переговорщиком, одетым в расшитый кафтан. Дарник вздохнул с облегчением – переговоры это всегда хорошо.
Переговорщик вновь потребовал освободить тудуна, пообещав за это от имени кагана свободный путь на Яик. В ответ князь отправил с челном Бунима со своими условиями: обещанная доплата за поход на тудэйцев и продажа дарпольского сукна. Сделав при этом небольшое словесное добавление:
– Если каган хочет воевать с нами, то мы вынуждены будем взять в союзники тудэйцев и переправить через Итиль десять тысяч кутигурских конников.
Буним отсутствовал до позднего вечера, и Рыбья Кровь даже стал тревожиться, не собираются ли хазары ночью переправить на их сторону большое войско, чтобы напасть на его береговой стан. Но нет, вот на правом берегу появилась целая группа всадников, от которой отделился Буним, и двое слуг перенесли его на руках в челн.
– Великий каган разрешает твоим купцам прибыть на итильское торжище, чтобы продать и купить то, что вы хотите, – объявил визирь, довольный своими удачными переговорами. – Семнадцать тысяч дирхемов будут выданы тебе через два дня.
Князь, однако, поумерил его радость:
– Мои воины приплыли воевать, а не торговать. Долго удерживать их на месте мне не по силам. Завтра единственный день, когда все должно быть завершено. Вашим купцам необходимо самим привезти три тысячи дирхемов и забрать у нас сукно. Если же наше пребывание здесь продлиться, то нам придется просить о дополнительном содержании нашего войска по пятьсот дирхемов в день.
– Неужели они все исполнят? – не мог поверить Корней, провожая взглядом уплывающего на челне визиря. – А если нет? Что будем делать? Нападать на Итиль? Они тысяч пять воинов наверняка уже подтянули.
На следующий день прибыл новый переговорщик, сообщивший, что Буним посажен в темницу и никакого торга не будет: отдаете тудуна и уходите.
Дарник был готов и к такому повороту, тотчас скомандовал грузиться на суда. Но отошедшая от берега дарпольская флотилия вместо того, чтобы плыть восвояси направила суда вверх по течению.
Вдоль правого берега реки за ними двинулась и хазарская конница. Сначала всадников было около двух сотен, но постепенно их отряд увеличивался и к полудню там уже трусило не меньше тысячи конников. Дарник же смотрел только вперед и когда на правом берегу показался большой заливной луг, непроходимый для лошадей, приказал становиться на якорь. Все шесть судов построились так, что перегородили всю реку. Следовавшие за флотилией фелуки тоже остановились, их было штук двадцать, но без камнеметов они опасности для дарпольцев не представляли и сами это понимали. 
Все стало ясно, когда со стороны Ирбеня показалась колонна персидских фелук. Четыре лодии вышли вперед и чуть раздвинулись, давая проход каравану между собой и между биремами. Фелуки неуверенно направились в этот проход. Их опасения подтвердились – между биремами поднята была цепь. На передние две фелуки перекинули «вороны» и перешедшие по ним Корней со своими подручными и четырьмя писарями принялись за «досмотр»: все более-менее ценные товары переносились на биремы, а взамен купцам вручались расписки с княжеской печатью: что и на какую сумму забрано. После чего цепь опускалась, и фелуки могли следовать дальше. Первый же «досмотр» восьми «купцов» принес дарникцам товаров и рабынь на добрую тысячу дирхемов. В качестве утешения каждой из фелук вручили по медной тагме, позволяющей два года беспошлинно торговать на Яике.
Пока хазарские фелуки узнали от «купцов» что и как, и вверх по течению были посланы гонцы, дабы остановить других «купцов» в дарникский «досмотр» попал еще один караван булгарских лодий, направлявшихся в Персию за благовониями и шелком. Бочки меда, янтарь, связки мехов, пенька, воск, лен и рабы – потянули и вовсе на две тысячи дирхемов. Дальше дело чуть застопорилось, издали видно было, как хазарские фелуки остановили торговый караван, идущий снизу вверх по течению. Но Дарник не переживал – торговые пошлины на Итиль-реке составляли половину всех доходов Хазарии, и долго терпеть столь откровенный разбой рахдониты вряд ли будут. Почти полностью повторилось Дикейское сидение, когда захватившее городскую крепость дарникское войско до тех пор мешало торговле, перевозкам и мирной жизни горожан, пока его по договору не отправили воевать на Крит. Конечно, «купцы» могли протоками свернуть на Ахтубу, но там во владениях тудэйцев, им грозило не меньшее разорение.
Ожидания князя оправдались, еще до вечера к дарникской флотилии со стороны столицы приблизилась фелука с переговорщиком в кафтане. Теперь он согласен был и на покупку сукна, и на выдачу четырнадцати тысяч дирхемов, мол, вы сами прислали расчеты, что на три тысячи ограбили «купцов».
– Это был не грабеж, а обязательство выдать этим «купцам» дарпольских товаров на записанную сумму, – отвечал переговорщику Рыбья Кровь. – Поэтому семнадцать тысяч с вас остается. И еще две тысячи за двести рулонов нашего сукна. И с деньгами, чтобы приехал не ты, а Буним. С ним хочу вести все переговоры. Деньги привезете прямо сюда, назад получите Давуда и сукно.
– А посмотреть на это сукно хоть можно, – смиренно попросил переговорщик. – Уж больно оно какое-то дорогое!
– Торговаться все равно не станем. Возвращайся и присылай Бунима с дирхемами.
Еще одну ночь дарникцы провели на судах. Спали в два захода, а ели так и в пять: железные печки были лишь на биремах, и ратники с лодий по очереди приставали к «Милиде» и «Романии», чтобы поесть горячей ухи.
Утром заметили большое скопление «купцов» уже и выше по течению. Ратникам так понравился их пиратство, что они наперебой предлагали Дарнику сняться с якорей и самим плыть к «купцам».
– Так и сделаем, если до полудня не получим своих денег, – пообещал князь.
Время тянулось страшно медленно, но вот вдали показалась фелука из Итиля. Вскоре увидели и стоящего на носу Бунима. Дарпольцы приветствовали его как лучшего друга. В полный рот расплывался в довольной улыбке и визирь-казначей:
– В Итиле надолго запомнят эту словенскую торговлю!
На борт «Милиды» подняли четыре сундучка с монетами.
– Пересчитать! – не мог себе отказать в удовольствии Рыбья Кровь.
Пока три писаря считали и записывали, князь с Бунимом, уединившись насколько возможно на носу биремы, обсуждали случившееся.
– Когда я им сказал, что есть уже и третья бирема и строится четвертая, тудуны готовы были меня разорвать на части, что я раньше их не предупреждал, какая грозная сила – словенско-ромейско-кутигурское войско, – рассказывал визирь. – Еще меня обвинили в том, что я намеренно доставил в Дарполь полторы тысячи хороших воинов.
– А что насчет продажи давудского гарема и слуг? – полюбопытствовал князь.
– Все больше хотели узнать, по какой цене пошли его жены, – усмехнулся Буним.
Когда пересчет серебра закончился, на фелуку переправили все двести рулонов сукна и двух хазар-проводников вместе с Давудом ибн Джабалем. Буним остался на «Милиде» как наблюдатель за войной дарпольцев с тудэйцами.

5.
Плыть вниз по течению было одно удовольствие. Полусотские гребцов не подгоняли, вдруг понадобятся силы для схватки с передумавшими каганскими тудунами. Особенно все насторожились при приближении Итиля.
Осторожность оказалась излишней. Вся хазарская столица высыпала на берег, чтобы посмотреть на хватких и наглых вояк. Дарпольцы их не разочаровали, дудочники и барабанщики снова играли на обеих биремах. А флаги с золотой рыбой на синем фоне гордо трепетали на всех шести судах.
Князя переполняло довольство собой – по всему выходило, что если бы он год назад предпринял такой же поход на арабский Нил, победа тоже была бы за ним.
О необходимости еще одного опорного городища уже вблизи Хазарии, он подумал еще при торге с переговорщиком в кафтане. И держал это в уме, пока плыли вниз по реке, дважды приказывал приставать к берегу возле рыбацких селищ, где Афобий покупал коз, кур и свиней. Ратники возмущались: из-за полусотни рабынь на судах и так страшная теснота, а тут еще и свиньи!
Когда вышли в море и поплыли вдоль дельты, Дарник еще внимательней стал всматриваться в многочисленные островки. Чисто камышовые заросли его не устраивали и когда впереди показался особняком стоящий остров с шапкой из хорошего ивняка, приказал флотилии следовать к нему на ночную стоянку. Когда приблизились, увидели что остров двойной, посередине его проходила кривая протока, превосходно подходящая под укрытие судов от морских волн, туда и причалили. Неприятным открытием стало огромное количество на острове змей, под каждым кустом по три-пять извивающихся тварей. Ратники, вооружившись палками и, подтянув повыше сапоги, вместе с выпущенными свиньями взялись за их истребление.
Если не считать этой небольшой неприятности, то остров ничем не уступал тому, что они видели у хазарских стражников, даже вода здесь была почти без соли, а, следовательно, вполне позволяла завести хозяйство на сто-триста человек и стоянку на пять-шесть бирем. Сомнение имелось лишь насчет зимы. Установится неустойчивый лед, по которому не добраться будет даже до Заслона, тудэйцы ближе, однако надежды на их помощь пока питать вряд ли стоит.
Но прежде чем объявлять о закладке нового городища Рыбья Кровь позвал на отдельный разговор всех сорок юниц имеющихся на биремах.
– У меня к вам большая просьба. И от вашего ответа будет очень многое зависеть для всего нашего Яицкого каганата… – медленно говорил он, давая возможность свои слова на хазарском понимать тем юницам, которые еще слабо им владели. Все отважные воительницы тотчас навострили уши – никогда еще Князьтархан не обращался к ним с какой-либо просьбой. – Мне нужно построить на этом острове постоянное военное городище, чтобы иметь здесь опорную крепость для судов и их команд. Отсюда мы можем держать под наблюдением и хазар, и торговые суда, и тудэйцев и если понадобится побеждать их. Оставлять здесь одних мужчин до весны слишком суровое испытание. Можно конечно отдать им всех рабынь, но это не сделает городище сильнее. А сильнее его сделают лишь женщины, готовые сражаться наравне с мужчинами. Поэтому теперь все зависит только от вас. Если вы согласитесь остаться здесь до весны и выберете себе мужчину, чтобы он на ложе согревал вас, то совершите большой военный подвиг, о котором кутигурские сказители будут веками петь песни. Следующим летом вы вернетесь в Ставку и получите по пятьдесят дирхемов и полный набор доспехов и оружия. Все воины Ставки и самых дальних кочевий станут завидовать вашей славе и доблести.
Юницы выслушали сей призыв в полном молчании. Не в кутигурских обычаях было слишком открыто и шумно реагировать на что-либо. Наконец по рядам воительниц прошло легкое движение и вперед юницы вытолкали Ырас, кому как не ей сподручней задавать князю вопросы.
– Мы сами будем выбирать себе мужчин?
– Конечно, только смотрите не ошибитесь, – широко улыбнулся Рыбья Кровь.
– И они не смогут нам отказать?
– Тогда я при всем войске назову их трусами за то, что они боятся оставаться на острове.
– А кто будет управлять на острове? Мы или мужчины?
– Я назначу вам хорошего воеводу, – пообещал, стараясь быть серьезным, князь.
Ближние товарки нашептали Ырас новые вопросы.
– Если он будет нас наказывать, наши мужчины смогут нас защищать?
Дарник чуть смутился.
– Вы остаетесь здесь не женами, а воинами. И поступать с вами будут как с воинами.
– А воевод мы своими мужчинами выбирать сможем?
– Только тех, кого я с вами оставлю.
– А кого? – последовал немедленный вопрос.
– Сейчас пойду и найду их вам! – рассмеялся он.
И в самом деле пошел к воеводам сообщать свое решение. Как князь и предполагал, оно не вызвало особого восторга. Сразу посыпались язвительные замечания.
– Какого лешего тут делать? Сидеть и на море смотреть?
– Хазары или тудэйцы проведают, сразу пару десятков своих фелук сюда пошлют.
– Если купцы наведаются, то тут и менять с ними нечего.
– Зимой здесь вообще с ума сойдешь от безделия и скуки.
– Одной рыбой и дикими утками питаться придется.
Корней первым возмутился их нерешительности:
– Да чего с ними толковать, им настоящее геройское дело предлагают, а они как последние смерды кочевряжатся. Пускай жребий тянут.
На сходе ратников князю было чуть проще. Узнав про конечную награду, и что зимовщикам остаются две лодии и по десять дирхемов на человека для торга с купцами, попробовать островной жизни вызвалось до сотни охотников. Многие соглашались из чистого любопытства: которая из юниц на меня глаз положит. Кто-то спросил:
– А тем, кого в Дарполе свои жены ждут, как быть?
– Верным мужьям надо сейчас побыстрей убегать на другую сторону острова, – посоветовал Рыбья Кровь. – Женам тех, кто здесь остается, в Дарполе скажут, что это злой князь приказал их суженым на Змеином острове зимовать.
К чести юниц они выбор «мужей» сумели превратить в веселую  захватывающую игру. Выбрав себе парня, садились к нему на плечи и, сойдясь с другой такой же наездницей, изо всех сил пытались сбросить ее на землю. Выглядело, это как состязание между самими кутигурками, но и устойчивость «коня» требовалась в первую очередь. В случае проигрыша кутигурка выбирала себе другого «коня» и бросалась на новую поединщицу. При этом уследить за логикой женского выбора не было никакой возможности. Порой, поменяв трех-четырех парней, юница возвращалась к самому неуклюжему первому, а иногда выбирала даже упавшего «коня» своей соперницы. На ратников, всегда ценящих успех в сражении превыше всего, эти любовные игрища подействовали самым колдовским образом. Многие из них потом никак не могли понять, что за морок с ними случился, как это они вдруг забыли про добротную «корзину» и беременную красавицу-жену в Дарполе, и стали с упоением обниматься с раскрасневшейся и страшненькой на вид юницей, сверх меры радуясь тому, что он выбран ею и остается на этом богами и людьми забытом клочке земли посреди реки-моря. 
Из сорока юниц тридцать довольно быстро сделали свой выбор и уже сидели в обнимку со своими «конями». Десять же самых разборчивых «невест» ждали обещанного воеводу-наместника и мастеров: кузнецов, плотников, сапожников, шубников, печников, без которых островная зимовка была невозможна. Тут уж было не до «конных» прыганий, сами мастера и двое полусотских делали свой выбор, прихватив для разнообразия еще полдюжины рабынь, захваченных у купцов.
Особый разговор у князя состоялся с Ырас. Она тоже участвовала в веселых схватках, но так никого и не выбрала.
– Если хочешь, ты тоже можешь остаться на острове, я не возражаю. Как бы ты мне не нравилась, в Дарполе ты не сможешь быть моей наложницей, – Дарник старался говорить как можно мягче.
– Я знаю это, – спокойно признала она. – Но ведь я могу по-прежнему быть твоей морской наложницей.
– Конечно. Вот только на море мне, судя по всему, придется бывать не больше трех-четырех месяцев за год. Для молодой девушки такой полумуж не самое подходящее дело. А положение княжеской наложницы не позволит тебе иметь другого полюбовника, иначе ты с ним будешь казнена. Поэтому предлагаю тебе, даже если не останешься на острове, выбрать себе мужа в Заслоне или Дарполе. От меня будет большое приданное.
– Если ты хочешь избавиться от меня, то так и скажи, – насупилась она.
– Нет, ты мне очень приятна.
– Тогда не прогоняй.
С таким простодушием трудно было спорить, и Дарник отступил.
Несколько дней понадобилось для более полного обустройства нового поселения. Плоский остров украсился небольшой земляной крепостицей с восемью гнездами для камнеметов и девятым, круговым, в самом центре для Большой пращницы. Землю брали копая ров и расширяя кривую протоку, так что последняя превратилась во вполне просторную и закрытую бухточку. Были возведены четыре десятка «корзин», палаток и шалашей, так что каждая пара супругов-ратников получила по отдельному пристанищу. Смотровая вышка из жердей с Рыбным знаменем, кузня, две бани, хлев и птичник завершили начальное обустройство Змеиного острова. Теперь оставалось сделать из Заслона пару ходок на биреме с продуктами, досками, углем, инструментами и войлочными полостями для «корзин» – и можно было зимовать.
Хорошо понимая, что главным испытанием для островитян будут даже не вражеские нападения, а простая скука и уныние, Рыбья Кровь постарался им как-то противодействовать: полусотские и ратники получили приказ по всему мелководью шесть дней в неделю доставать камни и складывать их в большие кучи, мол, нужен запас и для крепостных и для биремных камнеметов. А юницам он поведал большой «каганский секрет»: общее войско впредь собираться не будет, для походов ему хватит дружины из четырех хоругвей и в нее запишут только гридей, умеющих читать и писать по-словенски и по-ромейски, дабы каждый из них был способен в любой момент стать воеводой-наместником в новых городищах и вежах.
– Если не хотите весной возвращаться в свои кочевья, то я могу прислать вам учителей и книги, чтобы вы могли стать для меня воеводским надежным запасом.
– А зачем ромейский язык нужен? – полюбопытствовала самая бойкая из юниц.
– Это воеводский язык, чтобы воеводы могли при ратниках тайный разговор вести.
– А наши мужья, что же? – не вытерпела еще одна.
– Захотят – будут учиться вместе с вами, вы им не запрещайте, не захотят – пусть таскают камни. А когда вы станете полусотскими, сотскими и подхорунжими это будет уже ваше право решать: нужен вам неграмотный муж или нет.
Пятнадцатилетние девицы дружно рассмеялись от такого предположения и разумеется, все как одна, захотели учиться, командовать и прославляться.
Перед самым отплытием Дарник влез на самый верх сторожевой вышки и долго просидел там, оглядывая море, ближние и дальние острова. Сколько уже в своей жизни он закладывал малые вежи и городища, но эта, островная крепостица была какой-то особенной: и простор, и одинокость, и ежедневное ожидание смертельной опасности. Вроде бы и сам породил это хитрое состояние для ста человек, а уже сам ему и позавидовал. Какое-то время даже прикидывал, а не остаться ли здесь самому: а что, разве не заслужил? Ырас под боком, четыре любимых книги и шахматы тоже с ним, до Дарполя неделя пути. Если он срочно понадобится, приплывут и попросят вернуться…
Голос Корнея снизу прервал его мечтания:
– Эй, ты, часом, не заснул там! Все уже готово, только тебя ждем!
Плыли с попутным ветром и с усиленным налеганием на весла – всем уже хотелось побыстрей в хорошую баню, узнать новости, похохотать с друзьями над свежими байками, полакомиться пирогами и фруктами. Мелькающие сбоку острова уже не вызывали никакого интереса – безлюдно и однообразно. Ночевать расположились под прикрытием с моря островом, но на воде – ни у кого не возникало желания гонять по земле местных змей. Ночью слышали подозрительный плеск весел, но единственная оставшаяся на «Милиде» собака подняла сильный лай, и шум чужих весел прекратился.
На рассвете ночные гости все же обозначили себя – в камышах одного из островков показался узкий безмачтовый струг. Вот они тудэйцы! Суденышко просто стояло у камышей, готовое в любой момент скрыться в них. На биремах были озадачены этой неопределенностью.
– И хочется и колется! – крикнул на это Корней с «Романии». – Может лодию к ним пошлем?
– Пусть сами набираются смелости? – отозвался князь и дал команду продолжать путь и хорошо грести, дабы проверить, как быстро может двигаться тудэйский струг.
Впрочем, очень скоро пришлось немного притормозить – обе лодии не поспевали за шестидесятивесельными биремами, превратился в крошечное пятнышко и струг. После полудня Дарник чуть смилостивился: разрешил ратникам прямо с судов как следует понырять и искупаться, слегка перекусить и завалиться спать, накрывшись от солнца мокрыми рубашками. Еще через час его самого, сладко прикорнувшего в каморке к голому бочку Ырас, разбудил караульный – тудэйцы находились уже у самой «Милиды».
На струге их было девять человек: шестеро на коротких веслах, которые они держали отвесно и гребли, сидя лицом навстречу движению, седьмой на руле и двое на носу. Из оружия при них было четыре однодревковых лука, топоры и полдюжины острог, пригодных и в качестве метательных сулиц. Головы покрывали остроконечные шапки из тростника, а плечи и торс – такие же тростниковые накидки. Ну точно камышовые люди! Лишь у двоих, что сидели впереди накидки были из лебединых перьев, как знак их более высокого положения. Все тудэйцы были худы и малы ростом, а в загорелых лицах с большими острыми носами было что-то мышиное. Дарнику чужая необычность была только в удовольствие – прибавляла новых впечатлений о человеческом роде. И строго глянув на потешавшихся от вида пришельцев ратников, он призвал их к сдержанности.
– Я Фаюрша, сын вождя Белого колена тудэйцев, – назвал себя на хорошем хазарском языке один в перьевой накидке. – Здесь ли князь Дарник Рыбья Кровь?
– Здесь, – ответил, самовольно перебравшийся по опущенному «ворону» на головную «Милиду» Корней. – Будешь сидеть там, или поднимешься сюда?
Фаюрша нерешительно сказал что-то по-своему другому перьяносцу, потом встал и попытался залезть на бирему. Получилось это у него лишь со второй попытки, даже самое низкое место «Милиды» возвышалось над водой почти на сажень.
    Корней провел гостя на нос биремы, где в тени носовой башенки было укромное от лишних глаз и ушей место. Вдоль борта здесь шли длинные лари для морских припасов удобные для сиденья. На одном из них расположился Рыбья Кровь, на другой указали переговорщику. Присутствовали также Корней – куда же без него, и Афобий с подносом кваса и изюма, да наверху башенки за гостем внимательно наблюдали два ратника с сулицами наизготовку.
Цветисто высказав приветствие яицкому князю, Фаюрша, которому одинаково можно было дать и двадцать и сорок лет, поинтересовался, куда и зачем князь плывет такой вооруженной силой.
– Плыву от нового хазарского кагана. А большой силой, потому что приходится считаться с пиратами в здешних местах, хотел бы встретиться с вождем тудэйцев для заключения с ним союзного договора, – уважительно отвечал Дарник.
Сына вождя оживился:
– А в чем заключена польза от такого договора?
– Польза в том, чтобы открыть второй торговый путь по Ахтубе до Идлиба и получить от этого много шелка и красивых вещей, которых нет ни у вас, ни у меня. От торговых пошлин дохода будет много больше, чем от мелких пиратских захватов.
– Это хорошее предложение, но чтобы его обсудить, мне надо доставить ваше посольство к нашему вождю, – предложил Фаюрша.
Что-то в его тоне не понравилось Дарнику, и он потребовал заложников за свое посольство: шестерых гребцов со струга за трех переговорщиков. Гость возразил, что тогда будет некому грести по реке против течения. Князь заверил, что его переговорщики люди не чванливые, сами сядут на весла.
Пока сын вождя угощался квасом и изюмом, Рыбья Кровь коротко переговорил с воеводами. Корней рвался возглавить посольство, но Дарник его не пустил. Нельзя было также посылать хазар, памятую их давнюю вражду с тудэйцами, поэтому остановились, в конце концов, на трех полусотских: ромее и двух словенах. Им князь дал подробные указания, как и о чем говорить с тудэйцами, постараться убедить их вождя, что тому по договору заботиться ни о чем не придется, будет просто пропускать по Ахтубе купцов и получать за это хорошие пошлины: две трети из них пойдут тудэйцам, одна треть дарпольцам. А уж князь Дарник позаботится, чтобы не меньше половины всех речных купцов выбирали именно этот путь. В подтверждение своих слов Рыбья Кровь передал Фаюрше три сапфира и два серебряных блюда.
Шесть гребцов поднялись на борт «Милиды», а в струг спустились трое дарпольцев. Вместе с тудэйцами они уселись за весла, и струг быстро растворился в речных тугаях. Во время переговоров выяснилось, что тудэйцы прекрасно осведомлены о Заслоне, поэтому обратно послов должны были доставить именно туда.
Подхватив попутный ветер биремы с лодиями устремились дальше на восток. Команда «Милиды», порядком насмотревшись на непривычных гостей, скоро уже не обращала на них никакого внимания. И тудэйцы-заложники принялись разгуливать по судну, все осматривая и делясь между собой впечатлениями. Было приятно видеть, как все на биреме приводит их в восхищение. Так все тихо-мирно и продолжалось, как вдруг в очередной раз пройдя на корму, все шестеро тудэйцев ловким движением скинули с себя свои камышовые накидки и дружно нырнули с кормы в воду.
– Чего это вы задумали? – крикнул рулевой, удивленно проводя их взглядом.
Ближние гребцы вскочили и выглянули за борт. Заложники, под водой веером устремились к островку в полустрелище от биремы. Первым сообразил в чем дело сидевший на насесте задней мачты дозорный, прямо со своей жердочки сиганул следом за беглецами. И догнал! Поймал за ногу самого нерасторопного из тудэйцев. На помощь дозорному прыгнули два гребца. Втроем они легко справились с тудэйцем и потянули его к биреме. Увы, полные паруса не позволили даже лодиям быстро развернуться, а когда похватали луки и зарядили камнеметы, стрелять уже было не по ком. Прирожденные ныряльщики плыли и плыли под водой, высовываясь на миг из воды глотнуть воздуха лишь через десять сажен. А вскоре и вовсе скрылись в островных камышах. Островок был небольшой, и четыре судна достаточно расторопно окружили его, но искать в чаще камышей беглецов было уже бессмысленно – те наверняка успели уплыть еще дальше.
Попытки допросить захваченного тудэйца ни к чему не привели, он по-хазарски не понимал. Его просто связали и упрятали в трюм. Оставалось лишь продолжать свой путь и самим додумывать, что все это означает: был ли это приказ Фаюрши, или заложники самостоятельно решили вырваться на свободу? Дарник отказывался верить в коварный тудэйский замысел. Трое удачных переговоров: с тургешами, Ислахом и хазарами вселили в него уверенность в собственной хитрости и изворотливости, да и будущие выгоды, о которых он сказал перьяносному сыну вождя, выглядели неоспоримо. А вот получить столь грубый и резкий отказ, к этому он был совсем не готов. Теперь что же, в самом деле, придется с этими камышовыми полурыбами воевать?! Еще и придумать надо, как с ними такими справиться!
В Заслоне князя поджидало новое беспокойство. На севере объявилось малоизвестное племя макрийцев, недавняя чума обошла их стороной и, собрав большое войско, они принялись воевать с Булгарским ханством за Итильский торговый путь. Не сумев победить в этой войне, макрийцы вдруг обнаружили, что на юге есть Яик-река, с торговыми достоинствами не меньшими, чем у Итиль-реки. Еще зимой макрийцы разграбили в Рипейских горах селища абориков с их рудниками и кузнями, весной двинулись на юг и разгромили Большую Орду кутигур, которая после ухода из нее Калчу с пятью улусами была уже не так сильна, как прежде, и вот теперь осаждают потеповскую Вохну и, захватив ее, скорее всего, пойдут дальше на юг к Дарполю и богатому Хемоду.
Об этом Дарнику с Корнеем рассказала Калчу, что за два дня до флотилии прибыли в Заслон вместе с Эсфирью и парой беглецов из Большой Орды.
– Макрийцы не только разбили Большую Орду, но часть кутигур им подчинилась, стала их Черным войском, – добавила к рассказу Калчу Эсфирь. – По словам гонца из Вохны, войско у макрийцев небольшое, но очень сильное.
– Небольшое войско это сколько? – даже повеселел Рыбья Кровь – неужели ему так повезло, что на него кто-то сам напал!
  – Десять тысяч пешцев с большими щитами и луками и три тысячи конников.
– И они разбили двенадцать тысяч кутигур? – удивленно глянул на тарханшу князь.
Калчу принялась неохотно объяснять:
– Большую Орду подвели ее собственные распри. Они расположились на ночевку тремя станами в одну линию. Макри дождались сильного ветра, когда стрельба из луков бессмысленна, и двинулись сомкнутым строем с копьями и сулицами на один стан, кутигуры стали притворно отступать, но на них помчались макрийские конники с длинными пиками и побежавшие уже по-настоящему ордынцы сами смяли второй, а потом и третий свой стан. На самом деле всего кутигур было не больше семи-восьми тысяч и с ними были обозы с семьями. Иногда это добавляет стойкости, а иногда, как в этот раз только увеличивает суматоху и давку. Именно из-за захвата их семей часть кутигур согласились стать Черным войском макрийцев.
– А что радимские хоругви?
– Они ушли вверх по реке строить вежи, как ты им наказал, и теперь не могут пробиться назад на помощь Вохне, – сказала Эсфирь.
– Что делает Агапий?
Эсфирь бойко продолжала:
– Готовится к осаде, если твое войско не подоспеет на помощь. Послал к Вохне три хемодские лодии с ратниками и припасами. Срочно приказал собирать урожай по всему Правобережью, даже если и не совсем все созрело. Ну и Ратай ему в помощь…
– Ну-ну, – с улыбкой поощрил Дарник.
– Подключил к своим кузням кузни Хемода. День и ночь куют колючки под сапоги и копыта макрийцев, все поле перед Дарполем усеял вкопанными острыми колышками и рытвинами, присыпанными сеном, с восточного вала на западный перенес все камнеметы, со своими подручными несколько плотов на бочках соорудил.
– А их зачем?
– Говорит, их легко по реке за лодиями тащить и высаживать ратников где угодно.
– Узнаю шалости главного вояки, – не удержался от легкой подковырки Корней.
– Вижу, что там я вам совершенно уже без надобности, – пошутил и князь.
– Агапий говорит, что надо собрать все войско и двинуться навстречу макри одновременно по правому берегу и на всех биремах по реке. Но это можешь сделать только ты, – уверенно произнесла Калчу. – Все рвутся на рать. Даже хемодцы обещают выставить латную дружину из двух сотен воинов.
– Это с какой стати? – удивился Рыбья Кровь.
– Без рипейских рудников у них не будет ни железа, ни малахита, ни серебра, – разъяснила Эсфирь.
– Стало быть, нам не только надо разбить войско макрийцев, но и пройти полторы тысячи верст, чтобы освободить аборикские рудники.
– Хотел бы я посмотреть, как ты потом отдашь их назад хемодцам, – рассмеялся Корней, заражаясь дарникским победный уверенностью. – Семьсот верст на запад до Ирбеня, тысяча верст на север до рудников, семьсот верст на восток до Кята, тысяча верст по морю до Гургана – неплохое, однако, княжество у нас получается, людей только не густо: по одному ратнику на сто верст.
Кроме этой самой важной вести из Дарполя привезены были и другие новости. О прибывшем из Кята торговом посольстве во главе с Ислахом ибн Латифом. (Неужели клюнули на союз против Хазарии?) О персидских фелуках с княжескими расписками. (Слава богам, лишь пять фелук из тридцати ограбленных!) О том, как в Эмбе Сигиберда и Зарубу уже трижды грабили ночные воры. (Каково-то без княжеской защиты!) О почти полной готовности четвертой биремы. (Где только моряков найти на нее!)
Итогом этих обсуждений было подробное послание Агапию, что и как делать, в том числе послать в Вохну потеповцам приказ сопротивляться макрийцам не в полную силу, постройки сжечь, погрузить камнеметы на плоты и плыть на них в Дарполь. Радимским хоругвям переправиться на Левобережье и тоже возвращаться в столицу. Вместе с гонцом по Ватажной гоньбе в Дарполь помчалась и Калчу с приказом Князьтархана переправлять Ставку и все улусы Малой Орды на левый берег Яика, дабы не давать им встречаться с макрийским Черным войском. Сначала Калчу возражала против такого решения, но потом все же согласилась, что кутигурских конников способнее использовать против самих макрийцев, чем против своих соплеменников.
Сам князь ехать пока в столицу не мог, надо было дождаться результата посольства к тудэйцам. Корней, довольный приездом жены, уверял Дарника, что сам может со всем этим в Заслоне прекрасно справится, но князя тревожили нехорошие предчувствия.