Этот случай произошел в горах Абхазии, когда, главный ветврач, А.Ш. Зигзибадзе направил меня в горы, на пастбища грузинского, абхазского и армянского стойбищ, к заболевшим там телятам. Пастухи сообщали: «Бычки начали слепнуть, они не могут пастись и худеют на глазах! Нужно что-то срочно делать, иначе начнется падеж!»
Ангу Шаулович с тревогой в голосе сказал мне: «Скорее всего, - это телязиоз, - сейчас начался сезон лета мелкой мушки, которая откладывает яички в глаза молодняку, слезятся, а в дальнейшем образуется бельмо. Срочно выезжай туда и принимай решение на месте!»
-С этой болезнью, я уже встречался. Как вылечить ее знаю.
- Замечательно, в наших горах ты еще, Гаррик, не бывал, но высокогорья, что Кавказские, что твои азиатские – разницы большой нет! Вообщем, завтра с утра отправляйся с грузинскими пастухами, они будут ждать тебя у дороги.
На рассвете следующего дня, я поднимался в горы с двумя пастухами-грузинами. Лошади были навьючены грузом, а мы шли пешком. Прибыв в грузинское стойбище, я два дня занимался больными телятами и показал пастухам древний знахарский способ избавления от бельма в таких случаях:
Делалась пудра из соли и вдувалась в глаз, соль разъедала бельмо, глаза сильно слезились, но зрение у животного восстанавливалось. А дальше, воспаленные глаза (коньюктивит), - лечили народными средствами. В старину антибиотиков у людей не было, и сахар был далеко не в каждом доме, знахари пользовались потому, либо солью, или табачной пылью. Сейчас часто используется сахарная пыль, с добавлением антибиотика в сухом виде. Лечение проходило мягче и быстрее.
Вечерами, ужиная у костра с пастухами, я слушал много разных забавных историй из сельской жизни.
Молодой пастух Важа, помню рассказал забавный случай, произошедший с одним крестьянином:
«Мой прадед, Индико, которому сейчас 108 лет, чтоб ему прожить столько же!»
- Дай Бог! – поддержали его все слушающие
- Так вот, он рассказывал, что жил в их селе один богатырь по имени Валеко. Выглядел он браво, обладал красивой внешностью, еще не старый, но семьей не обзаводился. Похаживал к молодой вдове в соседнее село. Это его вполне устраивало. Сам он работящий, и готовый любому сельчанину помочь, - был желаемым гостем в любом доме. Спокойный как мул, и добрый, он страдал одним недостатком, которого сам стеснялся – выпивши, он очень много ел. Бывая в гостях, старался есть поменьше, но выпив, забывался и мог сьесть половину барана.
Осенью, после снятия урожая, крестьяне гуляли свадьбы, которые продолжались по 4-5 дней. В конце праздника, тамада объявлял «закрытый стол». (прим. автора: когда свадьба заканчивалась, приглашались добровольцы к отдельному столу, для соревнования в следующем: - кто смог выдержать до утра есть и пить, не выходя из-за стола – тот объявлялся победителем, и ему вручался дорогой подарок).
Валеко на таких соревнованиях считался непобедимым. И вот, к пятому дню свадьбы, тамада объявил «закрытый стол». Без Валеко, конечно не обошлось, но перед этим он, побывал в гостях у своей вдовушки и там плотно поел, немного недоваренного мяса с кислой капусты. У него сильно забурлило в животе. К середине ночи, его стало пучить. Валеко, желая, во что бы то ни стало выиграть приз, пошел на крайние меры.
В те неспокойные времена, часто, внезапно, нападали на мирных жителей, дикие горские племена и турки – сельджуки. Жестоко разоряя селения, всех убивали, а молодых женщин и детей, забирали в рабство. Поэтому, мужчины в Старой Грузии, никогда не расставались с оружием, ни в поле на работе, ни на отдыхе, или свадьбе. Ружье или пистолет с кинжалом всегда были при себе. У Валеко на поясе красовался дорогой кинжал, а за поясом – старинный дедовский пистолет с длинным стволом. Валеко долго терпел, но когда почувствовал что может не выдержать, решил: «Сейчас попрошу у тамады произвести салют из пистолета за молодых! – решил он, - и в этот момент сделаю выхлоп!»
«Тамада! Разреши мне сделать салют за жениха и невесту! – громко попросил Валеко.
- Дорогой, Валеко! Я разрешаю тебе, стреляй!
Он поднялся во весь свой высокий рост и вынул из-за пояса внушительный пистолет, взвел курок и громко сказал: «Я делаю салют, в честь молодых, дорогие мои, будьте счастливы, и живите долго!» Он нажал на курок, но старый дедовский пистолет дал осечку. На всю свадьбу разнесся громкий и протяжный звук. Сперва была тишина, но потом вся свадьба грохнула от хохота, и сконфуженный Валеко тут же сбежал, и придя домой, собрал хурджум, ушел, и больше его никто не видел.
Говорили, что Валейко живет на Кубани. Прошло восемь лет, он очень заскучав по Родине, и решил вернуться в село, надеясь, что за это время, то событие уже позабыли. Приближаясь к родному селу, он увидел на лугу мальчика, который пас овец.
Присев у родника, он позвал парнишку к себе, и угощая городскими сладостями стал расспрашивать про сельчан. Мальчик охотно отвечал незнакомому дяде, кто живой, а кого уже нет, кто разбогател, а кто не очень. Потом Валеко, присмотрелся к мальчику: его возраст подходил к тому времени. «Послушай, мальчик, а сколько тебе лет?!» - спросил он.
Мальчик ответил: «Я, точно не знаю, сколько мне лет, но мама говорит, что я родился в ту ночь, когда дядя Валеко пукнул на свадьбе!»
Валеко вскочил как ужаленный, и схватив свой хурджум стал уходить.
«Дяденька, а вы в село наше не зайдете?» - растерянно спросил мальчик.
«Нет, сынок, я туда больше никогда не приду! Прощай!»
Вечером, паренек рассказал сельчанам, про странного дядю, и люди поняли, по описанию, что это был сам Валеко. Им стало очень жаль, что он не вернулся.
Утром, третьего дня, прощаясь с пастухами, я увидел бригадира Бичеко. На невысокой горной лошадке, он подъезжал к нам.
«Поедешь на ней!» - сказал он, - «зачем ноги зря мучить, если есть лошадь для этого!»
- Большое спасибо, Бичеко!
- Не стоит благодарностей! Приедешь к абхазцам, отдашь коня зав фермой, села Гупи, - Решу. Он мой давний друг, передай ему от меня большой привет! Лошадь потом мой пастух назад заберет.Пойдем, я покажу тебе дорогу!
В абхазском стойбище больных бычков оказалось гораздо меньше, и я управился за один день. Заведующий фермой – Реш, был уже немолодым, крепкого телосложения, с круглым загорелым и приветливым лицом. Я передал ему «привет» от Бичеко, а он улыбаясь сказаж: «Давно я его не видел! Как он? Не сильно постарел? Такой же длинный и худой?
-Нет, Реш, Ваш друг не растолстел и такой же худой, высокий и ниже ростом точно не стал. А выглядит он прекрасно!
Вечером, за ужином у костра, собрались свободные от дежурств пастухи, и среди них я увидел своего давнего знакомого, приятеля по туризму – Володю фотографа, из села Тамыш.
Здесь паслись два его буйвола и бычок, которого он отармливал до самой осени, на свою свадьбу. Володя был невысокий, живой, подвижный, всегда с фотоаппаратом на плече. Он, увидев меня обрадовался, и мы, обнялись.
Володя относился к древнему роду долгожителей Жавания. Его прадед Арханжил Жвания прожил 140 лет. Когда ему исполнилось 102 года, он женился на молодой 35 летней вдове и у них родился сын. По этому случаю, приезжали в селение Тамыш, ученые из Европы, и с профессором Уайт. В упоминаниях ученого старик на удивление выглядел стройным и бодрым. А когда понял, чего от него хотят ученые, позвал одного из своих правнуков, попросив снять с него сапог. ( от автора: кавказские нац. Сапоги – бурки, надеваются плотно, с натяжкой.
Парень с трудом стянул с него сапог. Потянулся ко второму, но старик отстранил его рукой и сам, легко снял с себя сапог и снова их надел. Ученые не поняли сразу, к чему это он. Арханжил, улыбаясь в усы, им сказал: «Вы сейчас убедились, что руки у меня еще сильные, вот такая крепкая у меня еще и спина. Долгожитель, довольно корректно, доказал, что это его ребенок.
Я помню, как однажды спросил Володю: «Твой прадед Арханжил, прожил так долго. Скажи, от чего он умер.
Правнук промолчав недовольно ответил: «Дед умер от жадности».
_Как так? – спросил я удивленно
-У нас в горах стоит своя мельница. Однажды шел сильный дождь, река поднялась и мельницу затопило. Арханжил находился там, и стал таскать мешки с мукой наверх, чтобы ее не замочило.
На холодном ветру и дожде, он промок и простудился, умер от воспаления легких. Не надо было ему надрываться из-за десятка мешков. Его погубила жадность.
-Володя – ты не прав! Для него мука – хлеб, и это святое! Тем более за свои долгие годы, хотя бы один раз, но он голодал. И тебе этого не понять.
У Володи дома меня угощали хорошим вином. Он сказал, что его прабабке, дочери Арханжила, - 114 лет. Она на руках держала ребенка. Высокая и худая, с большими красивыми глазами и абсолютно белыми ресницами. Бабушка выглядела для своих лет отлично. Я запомнил ее смуглое лицо с умным добрым взглядом.
Из любопытства я спросил ее: «У вас что-нибудь болит.
Она показала рукой на голову.
И тут Володя воскликнул: «Ничего себе! Ей скоро будет триста лет у нее голова болит, а мне всего 23 и у меня уже сейчас голова болит. Бабушка, улыбаясь, посмотрела на него и показала пальцем покрутив возле виска.
- Видишь, дураком назвала! Но я на нее не обижаюсь.
С абхазского стойбища меня проводил Реш. Выходя на тропу, он сказал: «Иди по ней и никуда не сворачивай, в одном месте, на спуске в ложбину, будет снег, она исчезнет, но ты когда поднимешься наверх, ее снова найдешь. Дальше ты увидишь по дороге границу между абхазскими пастбищами и отарой армянского колхоза. Нас разделяет невысокая, крутая, горная гряда. Там к армянам, есть единственный узкий проход меду скал, который незнающему человеку не знаком. Но возле горы у речки, ты увидишь палатку старого пастуха, он там с козами. Старик нелюдимый, но ты к нему подойдешь, и он тебе покажет туда дорогу».
Мы распрощались, и я продолжил свой путь к армянскому стойбищу. Дойдя до той гряды, я увидел внизу, на портивоположной стороне – стадо пасущихся коз и у самой реки палатку, после которой, на камне сидел старый пастух с корявой длинной палкой.
Небольшая речка после ночного дождя размылась и вода в ней была мутная. Я не мог определить ее глубину, чтобы пройти к палатке и пастуху. Не желая промочить свою одежду, я обратился к нему с противоположного берега:
-Добрый день, отец! (Хулу бзия!) Подскажите, пожалуйста, где находится проход «Отара армянскому стойбищу»?
Он, не вставая, показал палкой вверх горы влево.
-Спасибо отец! (Идабуб)
Я стал подниматься вверх. Гора была крутая, из под ног летели камни. Камни то и дело срывались из-под ног и с шумом катились вниз.
Полностью доверяя пастуху, однако, недоумевал, почему тропа выбрана на самом крутом подъеме. Я обернулся и глянул вниз на пастуха. Он продолжал сидеть в той же неподвижной позе, и опять махнул мне палкой вверх, чтобы я продолжал подниматься. Его лица разглядеть я не мог. Но вдруг почувствовал на себе недобрый, колючий взгляд. Я смотрел на него с досадой, думая, - «Какая же злая муха тебя дед укусила?!» Дальше, не обращая на него внимания, я стал рассматривать склон гряды. Вспомнив совет, своего старого друга Абжалбека: «Если в горах потеряешь тропу и заблудишься, то не пори горячку! Присядь на камень, и спокойно, осмотрись. Представь себе, где бы проложили тропу дикие звери». Всматриваясь в крутой склон горы, я увидел с правой стороны, чуть заметную ложбину, идущую вверх. И стал пробираться к ней. Старик, вдруг вскочил, закричал и замахал мне палкой, мол, не туда идешь ты. Дойдя до нее, я увидел хорошо протоптанную тропу, змейкой бегущую вверх. Вскоре она привела меня к проходу. Он оказался в скалах узким, через него мог проехать только один всадник. Скальные стены были удивительно гладкими, будто кто-то в далекие времена, прорубил их умелой рукой.
В отара армянском стойбище встретили меня радушно молодой пастух Геворг со своим младшим братом, мальчишкой лет 12. Пробыл я у него два дня. В свободное время, Геворг учил своего младшего брата национальной борьбе. Мне интересно и смешно было смотреть, как младший, ловко ускользал от больших и сильных рук старшего. Вечерами, ужиная у огня, Геворг рассказывал смешные истории из сельской жизни:
«Мой дядька Ашот, сельский парикмахер, по-русски понимал плохо. Поэтому, ездил торговать на Кубань, со своим соседом другом Миссаком, который говорил на русском лучше его. Ехали они как-то в плацкартном вагоне, где пассажиры то и дело выходили и заходили на коротких остановках. В вагоне было весело, шумно, но спать нельзя – за мешками только и следи! «Перепутают» и унесут товар. Дремали по очереди, Миссак сменил Ашота и прилег задремать. Он слышал, как зашел какой-то мужик, и заговорил с Ашотом.
«Куда едешь, земляк?!» - спросил попутчик
-Армавир! – ответил он.
- А что везешь?
- Персик, мандарин, инжир, анау манау, все везем!
- В колхозе работаешь?
- Да, колхоз, колхоз!
- А у тебя специальность какая?
- Армянин!
Мужик обалдел.
- М… А национальность?
- Парикмахер!
Сидящие рядом пассажиры покатились с хохотом.
С годами, мой дядька выучил русский язык, и даже стал читать газеты. Но сельчане смеялись, говорили, что он важничает, и газету держит вверх ногами. Характером он был добрый, но стоило ему выпить, становился очень важным, хвост распускал павлином, а на язык – ядовитым. Один раз, он за свои слова даже попал в вытрезвитель. В тот день, ехал дядька по делам в Сочи, и там на рынке, у него местная шпана украла кошелек. Хорошо, что крупные деньги, он спрятал в грудном кармане, но все равно, - было жутко обидно, и он с горя выпил.
Назад добиралсякак всегда электричкой, был очень расстроенный, ни с кем не разговаривал и смотрел в окно. В вагон зашел контролер, и, проходя по рядам спрашивал: «Ваши билеты!» Проверив пробивал компостером и шел дальше. Поравнявшись с Ашотом, сказал: «Ваш билет!»
Ашот недовольно повернул свой орлиный профиль и ответил: «Мой билет!»
Контролер потребовал показать билет.
- Слушай, что пристал, иди в кассу, купи, и смотри сколько захочешь!
Рассердившийся контролер ему сказал: «Так ты наверно заяц?»
- А ты что, охотник?
-Да, я охотник, и сейчас я тебя поймаю!
В это время поезд подъезжал к Сухуми, контролер вызвал милицию, и Ашота забрали и посадили в вытрезвитель.
Мы продолжали сидеть у костра и меня братья попросили рассказать что-то веселое из жизни русских сельчан.
«Ладно, слушайте!» - засмеялся я
«Однажды, два друга тракториста, Петро с Василием, выпросив у председателя пару дней отгулов, вырвались в город за покупками. В городе они давно не были, потому что работали без выходных, а за это время там многое изменилось в лучшую сторону. Пока добирались из деревни до города, сильно проголодались и зашли в столовую. Народа там оказалось мало. Они сели за свободный столик, и стали дожидаться официантки. Она в это время стояла возле модно одетых городских посетителей, разговаривая с ними и хихикая. Время шло, Петр не выдержал и громко ее попросил: «Девушка, подойдите к нам, пожалуйста!»
Она, видя перед собой, простых деревенских мужиков, раздраженно ответила: «Ты что, не видишь, я людей обслуживаю?»
Василий, более терпеливый сказал Петру: «Сиди не торопись, побрешет и все равно придет!»
На каждом столике тогда, стояли приправы: соль, перец и горчица. Василий, от нечего делать, не зная что это, решил попробовать горчицу. И полную ложку запихнул в рот. Ему перехватило дыхание, по лицу потекли слезы, Петро, не понимая в чем дело, сочувственно его спросил: «Что случилось, Васек, ты плачешь?»
Василий, вытирая платочком слезы, с грустью сказал: «Да вспомнил я своего деда Кирилла, любил я его, сегодня его день поминальный! Хороший человек он был!»
Петр посочувствовал ему от души: «Прими мои соболезнования!» Василий же, пододвинул к нему горчицу и сказал: «Спасибо, друг! Не обращай на меня внимания, ешь, друг мой!»
Петр, тоже, не зная, что это такое, набрав полную ложку горчицы, взял ее в рот. Глаза у него выпучились, слезы покатились, и он покраснел как вареный рак. Василий, сочувственно ему: «А что же ты, Петя, так расстроился?»
Тот со злостью ему в ответ: «Я плачу, почему ты тогда, не сдох со своим дедом!»
Братья от души смеялись, особенно младший Ассо. Расскажи еще что-нибудь! – попросил Геворг.
«Ладно, слушайте, сибирская сказка, для взрослых, поучительная!
Однажды, наступили такие сибирские холода, что птицы на лету замерзали. Летел воробей, на лету замерз, и упал на дорогу. Мужик в это время вел корову, она проходя мимо, наложила на воробья лепешку. Воробушек ожил, отогрелся и выглянул. Увидев в навозе зернышки, поклевал и зачирикал. Недалеко оказалась кошка, увидев чирикающего воробья, его тут же поймала и съела. Мораль сказки такова: не всегда тебе враг, тот, кто на тебя наложил кучу, и не всегда тебе друг, тот, кто тебя из дерьма вытащил! А главная мораль – если на тебя накакали, сиди в тепле, молчи и не чирикай!»
В последний вечер, за ужином у армянских пастухов, я все же рассказал Геворгу, про случай, который приключился со мной у реки, про старика, который обманул меня, не показав правильную дорогу.
Геворг, став серьезным, подбросил поленья в костер, и сказал:
«Ты, Гаррик, не зная наш древний горный обычай, нарушил его. Ты не подошел и не уважил старика. Тебе не захотелось одежду замочить, и закричал ему издалека. Это же не в городе, спрашивать у прохожего «Где там улица Пушкина и как туда попасть!?». В горах так не поступают. Ты его оскорбил. Тем более, старик этот с тяжелым характером. А подошел бы к нему, и он обязательно тебя бы угостил, приветил, потому что ты его гость. И уж дорогу показал бы правильно! Слава Богу, обошлось и с горы ты не сорвался. Я, конечно, не оправдываю его. Вот моя бабушка, по воскресеньям, нас всех внуков, а их у нее много, собирала у себя и читала нам Библию. Церкви по-близости у нас нет. Так вот, бабушка нам говорила: «Помните дети, самый тяжкий грех – это убить человека!».
На третий день, рано утром, я собирался домой, и Геворг, дал мне в подарок, большой круг сыра сулугуни. На рынке, в те времена, сулугуни стоил очень дорого. Хотя и не всегда хорошего качества. А у пастухов, сыр был всегда самый лучший и настоящий.
«Большое спасибо тебе Геворг!» - сказал я
Он улыбнулся и ответил: «Угостишь своих, и пусть будет вам на здоровье!»
Распростившись с братьями, я пошел вниз. Спускаясь по камням, я радостно думал, как обрадуются мои близкие, особенно мама, она сыр сулугуни очень любила!
На средине пути, в лесном массиве, я услышал в густых зарослях хруст ветвей. Кто-то приближался в мою сторону. С тревогой я подумал, что это медведь. Но на тропу, ломая сушняк, вышли два человека. Они выглядели очень измученными, оказались сельскими абхазскими пастухами, которые потеряли буйвола. Один постарше – с виду лет пятидесяти, а второй – совсем молодой. У обоих были потемневшие от усталости лица с запавшими глазами. Старший усталым голосом сказал: «Прочесали весь этот лес, здесь его нет. Нам надо идти в другую сторону горы, он должен быть там, но ноги уже не держат. Сегодня третий день как еда кончилась. Пьем воду» Он тяжело вздохнул. «Придется возвращаться без буйвола, не подыхать же с голода?!»
Молодой меня спросил: « У тебя найдется хоть что-нибудь сьесть?!»
- Конечно, есть! – я вынул из сумки подаренный мне сыр и отдал его пастухам.
У мужиков загорелись глаза, старший вынув из-за пояса большой красивый нож, спешно разрезал сыр пополам, и вторую половину разделив, они стали есть, вгрызаясь в него зубами и я видел, насколько сильно эти бедолаги проголодались.
Наевшись, они встали, и старший, вторую половину сыра положив за пазуху сказал: «Спасибо, брат! Теперь мы точно найдем буйвола!»
Пожелав им удачи, я продолжил свой путь, а пастухи быстро скрылись в чаще леса. На душе у меня было легко: в кое веки, и я смог помочь, а ведь мне не раз приходилось голодному забрести в кров пастуха, который радушно делился со мной быть может последним куском мяса, зажарив его на огне.
Уважаемый читатель! Однажды старый пастух, аксакал, сказал мне: «Чем злее и хуже погода, загнавшая незнакомого путника в кров пастуха, тем он для него почетнее. Вместе с ним, вошел и его ангел. И ты должен его накормить и обогреть!»