Покончив с делами дня, Йосич вышел во двор постройки. Набил ягеля в костяную трубку, шумно закурил.
Ягель привозили издалека странные мужики, жившие в заснеженных степях Севера. Они появлялись в губернии весной, словно из ниоткуда, на коротких волокушах из закаменелых похожих на кости палок, перемотанных сыромятной кожей. Может быть, это и были кости – какого-нибудь неведомого огромного как амбар животного. Не иначе, дикого. Йосич не представлял, как такое можно держать в хозяйстве. За год оно сожрет всю тайгу под корень, не то что выпас.
В отличие от цыган, шумных и многочисленных, с Севера приходили только мужики, без баб и без детей. Молчаливые, ни бельмеса не понимающие, даже жестов. Обычно говорил лишь один из них, редко двое, коверкая на свой лад слова, быстро, слитно, будто наматывая бечеву на кулак. Один раз только Йосич видел, что в обозе северных людей была девка. Такой не похожей ни на что красоты он не встречал ни до, ни после! Потому, наверное, и не брали – чтобы не увели, решил Йосич, но вслух ничего не сказал, даже не подошел и старался не смотреть, уберегая себя от буйства.
Торговали северные люди всяким добром, которого в обыденности не сыщешь. Искусными костяными бляшками, на которых как живые были высечены людишки, лодочки и разное такое затейливое, что только снится. Мох для курения, от которого в голове становилось ясно, а сердце, словно разбуженное, толкалось о ребра с жаром. Куски чудного голубого сала, легкого, пахнувшего водой.
Мир большой, думалось Йосичу. К тому же плоский, добавлял он тут же, оглядываясь через плечо.
Округа оседала в тени от сопок, верхи которых, где солнце еще путалось в кронах сосен, золотило душистой патокой. С востока волокло тучи. Чтобы ночью не было соблазна глазеть на небо, тратить время зря. Мудро. Во всем можно видеть замысел, если постараться.
С пруда у кромки леса гоготной компанией прошли гуси. Сзади их подгонял мальчишка, какой-то уж совсем с палец, от важности надувавший щеки. За ним в нескольких шагах плелся с усталым видом другой, постарше. Четверговы Семен да Петька. Старший, лет восьми, поздоровался чинно со стеклодувом. Йосич кивнул ему.
В домике напротив, видная сквозь окошко теплилась есж-лучина, не сжигавшая кислород. Света от нее тоже, честно говоря, было с гулькин нос, да и тот какой-то жиденький, дрянной, холодный как рыбий бок. Зато в тренде по всем статьям.
В домике жил портной, Гирдхер, шивший из кожевин разный прикид, от штанов до шапок. Штаны выходили узкие и шершавые в междометье, зато прочные, а когда надо еще и теплые, с меховым подвывертом. Вся деревня, включая главу Пригляда, имели такие на зиму. Правда, покупали исподтишка, потому что в народе Гирдхера считали срамным. Никто не знал почему, может быть из-за имени. Поэтому он жил бобылем и не торговал прилюдно. При том, что в редкую ночь у него не было бабы под тощим боком и поделки отрывали с руками.
Мастер. Мастерство Йосич ценил. Сам себя считал не последним в деле. Даже записывал кое-какие хитрости в тетрадь, сам не понимая, на что. Для солидности, что ли? Учеников у него не было и не было детей, чтобы завещать секреты.
Покурив, Йосич вычистил трубку щеточкой, сложил в кисет. Глянул внутрь сарая, проверил, что погашен очаг, закрыл дверь на заморский хитрый замок в форме груши с прорезью. Такой открыть – проще разобрать стену. Постоял, собираясь идти домой.
Тишина была необыкновенная. Только вдалеке брехали собаки. Такую тишину он любил. Стоишь – будто по уши в теплом масле.
Тут, невесть откуда, ярым галопом от леса в сторону Пригляда проскакал черный всадник. Скажем правды для, что скакал взмыленный рысак, а всадник лишь держался у него на спине клещом. Но хоть так, хоть этак – всадники такие являются не к добру.