Утром она проснулась в беспричинно бодром и безмятежном настроении. Жара тяготила меньше, хотя день обещал быть таким же засушливым, как предыдущие.
— Сияет солнце, светел яркий день.
Прекрасны рати, и полков не счесть, — вспомнились Аликс строки из «Песни о Роланде», когда солнечные лучи теплом нагрели кожу.
Она повторила эти строки, наслаждаясь их ритмом, постояла с закрытыми глазами у окна под уже начинающим припекать утренним солнцем, теша себя ощущением, что не видеть сейчас — ее собственный выбор, позволяющий полнее чувствовать слабый ветерок в волосах и на коже, лучше слышать утренние шумы замка.
Потом пришла Магали, и с ее помощью Аликс, умывшись, сменила рубаху и платье, причесала и заплела волосы, надела головной убор и повязала на глаза повязку. Повязка как всегда несоразмерной тяжестью легла не только на глаза, но и на плечи, однако Аликс расправила спину, давая себе и другим понять, что с этой тяжестью она справится.
Аликс вышла на крыльцо сама, без помощи Магали, чувствуя, что держит равновесие и находит дорогу теперь куда лучше, чем в начале своей слепоты. Сегодня она вообще чувствовала себя сильной, готовой встретиться с любыми демонами, какие бы не явились по ее душу.
Впрочем, Аликс сознавала, что причина у такого ее настроения все же есть. Голос этой причины слышался со двора, перемежаясь голосами Ньеля и Жеана.
— Факелов надо бы добавить там и там, — сказал Жеан.
— Сдается мне, Ньель предпочтет полутьму. Чтобы удобнее было сбежать с новобрачной до проводов, — ответил Реми.
Почти сразу раздался смех, и в хоре смешков Аликс различила смущенный голос жениха:
— Ну вас…
Проводы. Как это происходит у смердов, Аликс не знала, но подозревала, что ничуть не лучше ее собственных. Толпа подвыпивших родственников и рыцарей, улюлюкала за дверью и под окном покоев, пока новоиспеченный супруг таранил глубины ее тела, а Аликс сжимала простынь в кулаках и скрипела зубами, чтобы не кричать от несусветной боли. Ее предупреждали, что в первый раз будет больно, но она не подозревала, что настолько. А когда Раймон наконец вытащил из нее свой огромный отросток, и Аликс, с трудом сведя ноги, повернулась на бок, вошедшая мать выдернула из-под них простыню, чтобы показать кровавые пятна сначала стоявшим за дверью ближайшим родственникам новобрачных, а затем вывесить в окно на обозрение ожидающих во дворе.
Правда в случае с дочерями мельника показывать будет нечего, так что Реми прав, намекая Ньелю, что стоит сбежать с Югето пораньше.
— Н-графиня, — на этот раз Реми обращался к ней, и голос приближался вместе с шагами по лестнице. — Во дворе поставили три длинных стола. Два вдоль стен и один — посередине.
Поскольку Югето и Ньель жили в Гельоне, застолье тоже решили провести в замке. Но не в трапезной — там нечего было делать молодоженам из простолюдинов, а во дворе, где обычно и устраивались трапезы челяди. Часть столов стояла во дворе давно, часть принесли из трапезной или сколотили наспех, чтобы потом разобрать и пустить на стройку. Невесты украсили двор, чем могли, а из кухни и больших котлов, поставленных на костры прямо во дворе, уже доносились густые травянисто-мясные ароматы.
— Вам лучше не ходить одной, — сказал Реми, беря Аликс под локоть, чтобы помочь спуститься.
Привычное расположение вещей изменилось, Аликс почувствовала это по тому, как он вел ее. Челядь вокруг сновала чаще и быстрее обычного.
— Вино из замковых подвалов не выдавать.
Она уже предупредила Югето, но сочла не лишним предупредить и Реми. Раймон и так изрядно проредил запасы своим пьянством, а еще, как подозревала Аликс, некоторое количество бочонков увез с собой. Вино — дорогой товар, который охотно раскупают, поэтому тратить его просто так глупо.
— Крестьяне привезут свое, то, что собирались выпить на празднике молодого вина.
— Какой к чертям праздник, если в этом году винограда удастся собрать всего ничего, — раздраженно ответила Аликс, хотя и понимала, что не стоило поминать чертей посреди двора, у всех на виду.
— Вода плохая, и ее мало. Уж лучше вино, н-графиня.
Засуха. Если она продлится, с винными запасами из замковых погребов, как ни крути, придется расстаться бесплатно.
Венчать цистерцианцам предстояло около десятка пар. Недостроенная маленькая часовенка не могла их вместить, поэтому обряд провели во дворе. Как хозяйка замка Аликс наблюдала за венчанием с почетного места на помосте. Она не могла видеть ни наряды, ни лица новобрачных, лишь слышала голос монаха и приносимые клятвы.
О чем мечтает невеста в день свадьбы? О том, чтобы этот день и следующая за ним ночь закончились как можно скорее. Во всяком случае, сама Аликс хотела именно этого. Их с Раймоном венчание состоялось в монастырской церкви неподалеку от Вуазена. Платье, вышитое бело-голубым — цветами дома де Вуазенов, тяжелое, с рубинами, сапфирами и изумрудами ожерелье матери Раймона на шее, колющие даже сквозь покрывало стебли венка на голове. В этот день, как и всегда, Аликс была сама по себе. Она видела в браке возможность освободиться разом от Гильома и от родителей. Она знала, что меняет их на туповатого великана, к которому не испытывает ничего, кроме легкой брезгливости. Знала, что придется перетерпеть боль уже этой ночью. Что станет графиней, что будет хозяйкой в замке больше и богаче отцовского. Что женщины привыкают к своим мужьям, рожают детей и иногда даже получают удовольствие от супружеской жизни.
Сколь многого тогда она не знала… Никто не предупредил Аликс, что боль не пройдет ни во второй, ни в двадцатый, ни в сотый раз… Что Раймон ненасытен, когда дело касается постели, а она не хочет и не способна зачать ребенка. Что позволять мужчине прикасаться, вторгаться в себя — адская пытка, даже когда речь идет не о Гильоме. Что она встретит Амори и так обманется. Что темнота станет ее постоянным спутником.
Плохо, когда нельзя отвлечься от дурных мыслей, подняв голову к небу или просто переведя взгляд на что-то другое. Очередное обещание «в богатстве и бедности, болезни и здравии» избавлению от воспоминаний не способствовало. К счастью, оно было последним.
Как и в Бретани, на юге за право сочетаться браком смерды должны были заплатить особую подать господину. Но здесь предпочитали брать плату зерном и другими плодами земли, а не тягать невест в замок на одну ночь, как это делали отец и брат Аликс. Кроме того, в отличие от барона де Вуазена, граф де Ге — отец Раймона — считал нужным почтить свадьбу дворовой челяди своим присутствием, напутственным словом и дарами.
Аликс знала, что большинство смердов считает ее захватчицей. Ее власть опиралась на страх перед крестоносцами и перед церковью. Здравый смысл в этих условиях требовал продолжить традицию владетелей Гельона, показать, что она считает себя частью семьи де Ге и уважает установленные ими обычаи. Тем более, что у Аликс были и довольно веские личные причины выказать свое благоволение старшей дочери мельника.
Аликс приказала приготовить дары для всех пар брачующихся и велела раздать их после венчания. Для графини де Ге из трапезной принесли отдельный стол и высокий резной стул, которые приставили навершием буквы Т к столу смердов посреди двора. Аликс заняла место, к которому ее подвела Магали, по сторонам от нее уселись цистерцианцы. По установившейся после этого тишине Аликс поняла, что теперь собравшиеся за столами ждут напутственного слова новобрачным.
Раньше она никогда не считала нужным присутствовать на свадьбах простолюдинов. Раймон разбирался с этим сам. Точнее, не сам, вдвоем с кормилицей, но без Аликс. Что было принято говорить в таких случаях? Да и что хорошего могла сказать молодоженам она, чей брак не удался?
— Будьте добродетельными супругами, чтящими законы церкви и данные перед Господом обеты, несмотря на все испытания, — сказала Аликс, осторожно поднесла чашу к лицу и пригубила налитое в нее молодое вино, а затем сразу передала чашу стоящей за спинкой ее стула Магали. Жесты получились достаточно уверенные, уже привычные.
Больше Аликс не притронулась ни к одному из угощений. Говорить о почитании и послушании, с которыми жена должна относится к мужу, она себя заставлять не сочла нужным и правильно сделала, потому что поднявшийся следом брат Анджело вещал об этом пространно и нудно. Из-за столов слышалось нетерпеливое кряхтение, скрипы, шепот — смердам не терпелось поесть и повеселиться.
Потом довольно долго слух Аликс «услаждали» чавканье, отхлебывание, бульканье и отрыжка, сопровождаемые глухим стуком глиняной посуды о столешницу. Аликс уже собиралась уйти, когда кто-то из наевшихся крестьян позвал молодоженов танцевать.
Грубые крестьянские танцы с топотом деревянных сабо, хлопаньем в ладони и уханьем благодаря присутствию Реми сопровождались еще и игрой на лютне. Игрой умелой, но мало подходящей благородному инструменту. Впрочем, прислушавшись, Аликс нашла своеобразную красоту и в этой игре — ведь никакой другой возможности насладиться танцами, которых не видишь, у нее не было.
Долго танцевать на жаре оказалось не под силу даже простолюдинам, и многие из них, вернувшись за стол, начали просить песен.
Днем и вечером голос Реми звучал иначе, чем ночью — звонче, как это вообще свойственно человеческим голосам, но главное отличие заключалось все же в другом: Аликс слушала со стороны, не столько обращая внимания на слова, сколько на то, как они произносятся. Реми в полной мере владел своим голосом, паузами, тоном, выговором добавляя яркости простонародным песенкам, исполнять которые его просили раз за разом веселящиеся смерды. Аликс коробило от содержания и просторечия, а вокруг хохотали и подпевали на все лады. Иногда Реми пел только первую строчку, а дальше крестьяне подхватывали хором, да так, что звуки лютни было не расслышать сквозь этот хор. Аликс усмехнулась, поняв, что такая уловка позволяет Реми не усердствовать, перепевая толпу. Тем более, что толпа, разгоряченная вином и танцами расходилась все больше.
— Реми, давай потешную! Про деву и вино давай! Нет, про соловья и свинью! Еще раз хороводную давай! — раздавались подвыпившие голоса со всех сторон.
Кто-то из крестьян начал стучать по столу в ритм с криком, и очень скоро столешница затряслась, а посуда на ней задребезжала от ударов кулаков и топота ног, сопровождавших ор «Реми! Реми!».
Аликс сжала руку Магали, давая понять, что собирается уйти, и встала. Кажется, посреди пьяного угара ее уход только Магали и заметила, и то лишь потому, что Аликс заставила девчонку обратить на себя внимание — без Магали ей было не дойти до своих покоев.
Хорошо, если крестоносцы не нажрались до такого же состояния. Устроить свадебное застолье в замке было ошибкой. Гельон сейчас беззащитен, и не приведи Господь или дьявол кого-нибудь в эту ночь под его стены.
— Н-графиня, если я вам больше не нужна, можно я вернусь во двор? — спросила Магали, закончив заплетать на ночь волосы госпожи.
— Нет, — ответила Аликс. — Иди к себе.
Дурочка. Еще изнасилует какая-нибудь пьяная свинья. Тот же Жеан, к примеру — его невнятную речь Аликс различила, когда они с Магали поднимались по крыльцу.
Аликс прислушалась к шагам служанки, скрипу дверей и, убедившись, что девчонка ушла в свою каморку и осталась там, опустилась в кресло. Спать не хотелось, хотелось забыться и отвлечься. Если бы она могла сейчас придвинуть кресло к столу, зажечь свечу, раскрыть книгу и читать…
Со двора донесся очередной всплеск хохота, крики «Куда они подевались?», «Давай факел!», «Да сбёгли уже!». Похоже, подошло время проводов.
Весь этот пьяный угар внушал Аликс отвращение, возвращая во времена разгула Гильома в Вуазене, кутежей, которые Раймон устраивал после их очередной ссоры, тихого пьянства в монастыре, после которого ходить по коридорам можно было лишь в случае крайне необходимости, ибо нетрезвая братия начинала зажимать друг друга в углах и узких проходах. Вино превращает людей в тех, кто они есть на самом деле — в зверей, выставляет напоказ их самые грязные мысли и желания. Хотя некоторым для этого и вина не надо.
Гильом кинул ей на колени, поверх незаконченной вышивки в пяльцах, смятый кусок холста с обтрепавшимися неровными краями.
— Я достаточно терпел ради этого, сестренка. Не находишь, что пора мое терпение вознаградить?
Аликс брезгливо расправила тряпку, покрытую застарелыми бурыми пятнами, в попытке понять, что это такое. И догадалась, по характерному запаху и цвету пятен. Кусок простыни, на которой прошла ее первая брачная ночь. Гильом «терпел» во имя фамильной чести, но теперь, когда она уже замужняя дама и вернулась в Вуазен, пришел получить желаемое.
За год, проведенный на юге, она успела поверить, что это закончилось. Ошибка. Аликс выпрямила спину и спокойно подняла глаза от тряпки к лицу Гильома. Поверить она успела, но носить кинжал в потайном кармане не перестала. К тому же теперь у нее было и другое оружие.
— Мой муж ест с моих рук, и в отличие о родителей безоговорочно верит каждому слову. Если ты попробуешь тронуть меня хоть пальцем, он прибьет тебя раньше, чем ты успеешь хоть что-то ему соврать.
— Сейчас он тебе верит. Но это ненадолго, — многообещающе ухмыльнулся Гильом.
Разумеется, Аликс не собиралась вываливать всю эту грязь перед Раймоном, она хотела бежать от них обоих как можно дальше, и поведение Гильома лишний раз напомнило, что сделать это нужно как можно быстрее. Когда он ушел, Аликс выдохнула, веря и не веря, что только что сумела добыть себе необходимую для побега отсрочку, заманив Гильома в новый круг его любимой игры. Теперь он сосредоточит свое внимание, в первую очередь, на том, чтобы отнять у нее доверие и любовь Раймона. Для Гильома куда интереснее сначала ее опорочить в глазах мужа, чем просто взять силой.
Аликс тряхнула головой, прогоняя прочь морок воспоминаний. Подошла к окну и распахнула ставни, предусмотрительно закрытые служанками.
Шум во дворе уже почти стих, слышались отдельные пьяные бормотанья, скрипы и тихая, повторяющаяся мелодия, наигрываемая на лютне. Из всего потока звуков Аликс сосредоточилась на этой мелодии, как на чем-то успокаивающе-чистом и понятном. Но звуки лютни стихли, а вместо них послышался особенно смачный всхрап.
Аликс вспомнила как крестьяне кричали «Реми! Реми!» и топали ногами.
— И все же он скоморох, выступающий перед чернью, — сказала она сама себе.
Не трубадур. Не барон и не рыцарь. Бастард и скоморох.