Было время – до Гутенберга, - когда книга являлась продуктом сугубо полифонического искусства: непосредственно автора – куда же без него, - мастера-писца, художника (как правило, миниатюриста) да плюс ещё специалиста по выделке бумаги, которая зачастую ещё даже и не из бумаги состояла. Позже книга стала разночинной, куда более доступной – потому что многократно подешевела – и даже, слава Богу, почти ширпотребной. Из неё ушла, говоря современным языком, эксклюзивность, рукодельность, зато пришла её массовость. Которая, опять же в скобках будет сказано, повлекла за собой и значительную, геометричную, почти поголовную грамотность народонаселения. В последние же, так называемые новейшие времена под напором компьютерной грамотности-малограмотности, из-за которой несомненно страдает и наш первородный, человеческий, вырождающийся или всё-таки п е р е р о ж д а ю щ и й с я язык, книга вновь становится эксклюзивной. Полифоничной, к чему её подвигает необходимость конкурировать со многими другими предметами культуры и искусства, зачастую куда более легкоусвояемыми, чем она. И в данном случае книга, как и автор, каким бы великим и классическим он ни был, кроме собственно читателя, его, читателя, природного или воспитанного, книгой же, воображения, берёт себе в соратники многих и многих соавторов. И первый среди них – это, конечно же, художник. Книжник – лично мне не нравится определение иллюстратор. Со-здатель. Без которого здание даже самой талантливой книги не бывает столь впечатляющим, как с ним.
Недавно побывал в едва ли не самом замечательном и многогранном книжном магазине Москвы – Библио-Глобусе. И поразился двум вещам: количеству нулей на ценниках – просто сороконожки - и радужной яркости самих книг. Да, книжные магазины становятся сегодня почти что картинными галереями – и не только по ценам. А читатели б у м а ж н о й литературы – почти что коллекционерами.
Книга вновь становится продуктом полифонического искусства, в котором очень важную скрипку играет соратник-соперник (помните вознесенское: «Пошли мне, господь, второго!» -- Художник.
И в этом плане сама наша современная отечественная книга и даже современная книжная отрасль понесла в 2021 году очень серьёзную утрату: умер Александр Васильевич Мелихов. Человек с исконной, казачьей фамилией, чьи предки когда-то были сосланы из Оренбуржья аж в Бухару и прошедший путь от скромного мастера-дизелиста, до -- просто Мастера, но с очень большой, даже заглавной буквы.
Талантливый выпускник Московского высшего художественного промышленного (Строгановского) училища уверенно вошёл со временем в плеяду таких выдающихся художников книги как Билибин, Маврина, Верейский…
Александр Васильевич, которого я имел счастье знать лично и работать с ним, питал особую страсть к классике. Его манера открытого цвета и невероятной, растительной графичности, которую я для себя, совсем не по-научному, называю иконописной, суздальской, как ни странно, может быть, в связи с тем, что родился он, имея сугубо русские корни, в самом средостении, просвещённом, Азии, Бухаре, одухотворяет, поднимает -- к нашим глазам -- и делает для нас понятнее два живительных потока мировой словесности: восточную и собственно российскую. Его иллюстрации к «Махабхарате», «Тысяче и одной ночи», Омару Хайяму, приобретшими международную признательность, удивительным образом перекликаются с теми же яркими, почти языческими миниатюрами к толковому словарю В.И. Даля и особенно – к «Войне и Миру» Л.Н. Толстого.
К мелиховской «Войне и Миру» у меня очень личное отношение, потому что эти картины – не могу назвать их картинками – рождались практически на моих глазах. На протяжении многих месяцев художник приносил мне их одну за другой. Раскладывал на моём много чего видавшем редакторском столе, и мир Толстого возникал перед моим восхищённым взором во всём своём трагическом многообразии и многоцветии. Повторю: жизнь этому миру, в чём читатели «Форума» могут убедиться и сами, придаёт не только цвет, но и поразительная пластичность линий. И толстовский мир, как и толстовская война, в немалой степени становится для нас и мелиховскими Миром и Войною – художника, родившегося в самый трагический год тоже Отечественной, но уже ещё более Великой.
У него было поразительное чувство истории. Чутье. Основанное, правда,
на многом знании: Мелихов даже не месяцы, а годы проводил в архивах и библиотеках, изучая, например, гражданские, партикулярные костюмы и военное обмундирование прошлых веков, особенно Екатерининской, Павловской и Александровской эпох. И как результат – его иллюстрации, его картины к той же толстовской эпопее наряду со шкатулочной, почти лакированной яркостью и выразительностью весьма достоверны. По ним вполне можно изучать историю русского костюма в целом. А внешняя достоверность придает дополнительную точность, историчность и содержанию иллюстраций. Что касается «Войны и Мира», то в цвете, как и фильм Федора Бондарчука, он тоже вышел, если не ошибаюсь, впервые за много лет.
Александр Васильевич был очень авторитетным членом Союза художников СССР и России, лауреатом многих престижных творческих премий. Немало выставлялся в Москве, во многих других городах России, за рубежом. Я горжусь тем, что его работы толстовского и лермонтовского циклов, к которым я имею некоторую причастность, экспонировались в городе Моффате в Шотландии и в Ясной Поляне. На исторической родине лермонтовских предков и в родовом гнезде Льва Николаевича Толстого.
Александр Васильевич Мелихов любил приходить в «Художественную литературу». И никогда не являлся сюда с пустыми руками. Старательно раскладывал хрустящие ватманские листы, ревниво следил за моей реакцией. А после, как истинный русский художник, неторопливо раскрывал свой походный саквояж с походным же и очень «художественным» скарбом. Среди которого всегда оказывалась неизменная бутылочка доброго коньяка.
…Сегодня мне придётся поднять рюмочку одному. Поминальную. Царствие небесное тебе, дорогой Александр Васильевич!