В молве людской теплится память
Из-за краёв корыта, в фонтане брызг едва видна ярко-красная, почти огненная копна рыжих волос, обрамляющих смеющееся личико трёхлетней девочки. Девочка отчаянно колотит ладошками по воде, отчего фонтан брызг с шумом поднимается ввысь и под весёлый детский смех шлёпается опять в корыто, разбрызгиваясь вокруг.
Капли воды искрятся и сверкают в лучах жаркого, жёлтого, рыжего дня, а брызги обильно разлетаются в стороны, освежают воздух и оседают на цветах оранжевой календулы, которая буйно цветёт вокруг. И, словно подтверждая своё родство с ребёнком, само солнышко весело отражается в оранжево-рыжей макушке, отчего ещё ярче и жарче кажется этот летний кавказский день.
Можно только удивляться щедрой природе, которая подарила ребёнку и живущим здесь людям этот небольшой клочок планеты, ласково обогрело его солнцем и заставило буйно цвести здесь травы, наполняя густым ароматом воздух этой не так уже большой деревни, словно лишний раз подтверждая её название — Blumenfeld — Цветочная Поляна, которое ей дали люди.
Недалеко от купающейся малышки, на другой стороне клумбы с рыжей календулой, около двухквартирного барака стояла одиннадцатилетняя девочка с косами, туго сплетёнными в «корзинку», и качала в скрипучей, видавшей виды, коляске из лозы годовалое дитя. Старая, потёртая коляска с изогнутыми и лишёнными несколько спиц колёсами скрипела в такт движениям. Было видно — девочка устала баюкать и радостно вздохнула, когда услышала голос своего пятилетнего братика: «Вон, папа идёт, он леденцы несёт!»
Из-за орешника, растущего у забора, и впрямь, показался мужчина лет тридцати трёх, держащий в руке леденцы.
В это время на крыльцо барака вышла женщина, держащая в руках полотенце. Она молча подошла к корыту и так же молча взяла на руки, укутав в полотенце, радостно сияющее золотое создание. И только после этого она взглянула на мужа и улыбнулась ему:
— Ну что, опять сладости?
Мужчина улыбнулся в ответ:
— Ну ты же, видишь, Эрик у орешника уже давно ждёт.
— Да, Эрик? — обратился он с улыбкой к сыну. — На, иди, поделись.
Пятилетний малыш быстро исчез вместе с леденцами за порогом барака, где его уже ждали десятилетний братик Карл и Лидия, восьмилетняя сестрёнка.
— Ну, а ты, наверное, уже нанянчилась, — улыбнулся он старшей дочери Анне, обняв её за плечо.
— Давай, я возьму малышку Марию и пойдём ужинать, мама уже, наверное, накрыла на стол.
И уже через полчаса вся семья, угомонившись, сидела за столом, во главе стола сидел хозяин.
Сам хозяин был человек ещё относительно молодой, сухощавый, с голубыми глазами, каштановыми волнистыми волосами.
Его супруга, напротив, была крепкого телосложения, крупная, но не полная, по виду выглядевшая старше и мудрее своих лет и своего мужа.
Несмотря на свой, ещё значительно молодой возраст, у супругов в семье уже было шестеро детей: два сына и четыре дочери.
Отец детей — Егор — души не чаял в своих питомцах, всячески баловал, выполняя все детские прихоти. Каждый ребёнок в семье был желанным для родителей, и так уже сложилось, что именами детей в семье называл всегда отец, выбирая самые ласковые, как ему казалось, имена. «Мой маленький колхоз», — называл он своё семейство.
Мать же молча соглашалась, и была довольна такой заботой и любовью к детям со стороны своего супруга. Хотя, сама относилась к детям со строгостью и требовательностью, как будто знала и заранее готовила их к предстоящим трудностям. У каждого ребёнка были свои нехитрые, соответствующие возрасту, задания, выполнения которых она требовала.
Семья занимала квартиру из двух комнат в двухквартирном бараке. Обстановка квартиры была совсем проста, здесь было только всё необходимое, настолько необходимое, насколько можно было обеспечить самые минимальные запросы семьи с шестью детьми и двумя взрослыми.
В первой комнате, которая служила кухней и столовой одновременно, была печь, которая зимой обогревала квартиру, и на которой готовили пищу. У окна стоял стол с двумя лавками, да в углу комнаты стол бак с водой. На стене висели навесные шкафы с нехитрой кухонной утварью. Два окна освещали убранство комнаты, а белоснежные шторочки-занавеси создавали уют.
Во второй комнате была спальня, здесь стояли три кровати, где спали дети. Комнату делила на две части матерчатая занавес, которая отделяла детскую половину от родительской. Около родительской кровати стояла люлька, в которой спала младшая, годовалая Мария. Все кровати были аккуратно заправлены, и кружевные покрывала придавали торжество. Через окна струился яркий солнечный свет, освещая аккуратно прибранную комнату. Между окон стоял небольшой сундук, выкрашенный зелёной краской, в котором, видимо, хранились нехитрые детские вещи. Сундук был покрыт цветной бумажной вощёной скатертью, на нём стояла фарфоровая ваза с календулой, видимо, с той же клумбы.
Посреди комнаты на взрослой половине стоял стол круглой формы, около стола два венских стула.
На полу лежали самотканые половики, по цвету гармонирующие с коротенькими занавесками на окнах и ширмой, делящей комнату пополам. Убранство комнат отображало скудную зарплату хозяина, по профессии шорника, который делал ременную упряжную сбрую шорную, или иными словами, немецкую упряжь со шлеёй, с лямкой без хомута или оголовка для конной армии.
Работу свою хозяин семейства любил и, получаемое удовольствие от выполненной работы компенсировало низкую зарплату. Вся, произведённая им упряжь, отличалась большой аккуратностью и высоким качеством, а потому и пользовалась особым спросом, и фамилия, как мастера своего дела, была известна в округе.
Семья жила небогато, но и не бедствовала, жила, как большинство семей того времени, которые недавно пережили революцию.
Выручало подсобное хозяйство и огород, здесь находилось дело всем. Все были заняты, дети постарше — Анна и Карл уже ходили в школу, восьмилетняя Лидия, пятилетний Эрик, трёхлетняя Паулина и годовалая Мария были ещё малы и находились дома с матерью Терезой. У Терезы была куча дел по дому и по хозяйству, да и дети были ещё малы и требовали особого внимания, поэтому она не работала в колхозе.
День проходил за днём, время не стояло на месте. Живя повседневными заботами, Тереза как-то не очень задумывалась о будущем. Она, как и вся её семья, просто жила настоящим и, казалось, так будет всегда, а может быть, и было бы так, если бы описанный выше день семьи не стал последним днём мирной жизни.
Ночью началась война. Война, разрушающая все планы и виды на жизнь, война, сжигающая деревни и города, война, убивающая мечты и людей. Один за другим уходили на фронт знакомые и друзья. Вести, одна печальней другой, приходили в село с фронта. Каждый день теперь Тереза и Егор с тревогой ждали почту. И в один из дней, утром почтальон принёс повестку. Егор призывался Минводским военкоматом в действующую армию, а вернее на фронт. 30 августа 1941 года Тереза простилась с Егором. Егор ушёл на фронт, оставив Терезу одну с детьми и хозяйством.
Переживаниям Терезы не было конца. Днём ещё ничего, отвлекали заботы о детях, а вот ночью мысль, одна мрачнее другой, переживания не давали уснуть. Здесь уже она давала волю слезам и, наплакавшись, засыпала беспокойным сном. А с утра, уставшая, принималась за работу. Надо было жить, ради этих пытливых детских глаз, которые вопрошающе, ничего не понимая, смотрели на неё. Так в хлопотах прошло два месяца. За это время от Егора пришло одно письмо, в котором он сообщал, что жив и здоров, находится на украинском фронте. Очень беспокоился о семье, просил беречь детей, свой «маленький колхоз», как он ласково их называл.
Обратного адреса не было, как он писал, «дислокация каждый день менялась», армия несла потери и отступала.
А 6 ноября 1941 года к дому подъехала подвода.[1] Терезе сообщили, что её с детьми высылают, куда и почему, не объясняли, только приказали собираться. Одев на детей побольше тёплой одежды, она успела ещё связать в узелок кое-какие детские вещички, после чего их усадили на подводу и повезли на вокзал.
Мычала не доенная коровка, но никому не было до неё дела, хозяйку увозили навсегда.
Подводы шли по знаменитой дороге, в своё время описанной ещё Лермонтовым в романе «Герой нашего времени». Нельзя не вспомнить об этом, если хочешь передать всю красоту покидаемых мест. Итак, Лермонтов об этой дороге писал: «Дорога идёт, извиваясь между кустарниками, опускаясь в небольшие овраги, где протекают шумные ручьи под сенью высоких трав; кругом амфитеатром возвышаются синие громады Бешту, Змеиной, Железной и Лысой горы».[2]
Видя эти красоты, становилось ещё печальней и грустней на душе, ведь покидали родные места. Тщательно скрывая от детей свою тревогу, Тереза всячески старалась сохранять спокойствие.
Подъехали к вокзалу. Здесь было ещё много других семей из близлежащих деревень, среди них были и знакомые. Стоял гул голосов и плачь.
Началась погрузка людей в вагоны. Дети плакали, были напуганы и не по-детски послушны, понимали сложность своего положения, а потому и не капризничали. За плечами Терезы был вещмешок, на руках самая маленькая Мария, за полы пальто держался пятилетний Эрик, а за другую её руку держалась трёхлетняя Паулина; Анна, Карл и Лидия шли следом. Тереза, как могла, успокаивала и подбадривала детей.
Расположившись на полу, в одной из углов товарного вагона, дети немного успокоились и утихли. Тереза устало присела рядом с детьми и, закрыв глаза, прислонилась спиной к стенке вагона; поезд плавно тронулся с места, увозя её и детей в неизвестность.