На дворе была половина февраля и мороз под тридцать. Анатолий сидел возле дымившей печки, в закопченном, захламленном, давно не топленом доме, сидел в пальто, валенках, шапке. Глаза слезились, и было непонятно от дыма или от горя. Взгляд устало блуждал по обшарпанным стенам, с которых свисали клочья обоев, по затоптанному, усыпанному бутылками, пузырьками, обрывками бумаги и грязной рваной одежды полу. Хромой стул, прислоненный к кровати, и прочие «прелести» загаженного и заброшенного жилья удручали.
Прежде чем войти в дом, любезно предоставленный ему во временное пользование, Анатолий, как истинный крестьянин, оглядел подворье и пришел к неутешительному выводу: полный развал. На подворье было всё, что необходимо крестьянину, но всё было в полуразрушенном состоянии. Баня вросла в землю и покосилась, сеновал продырявился со всех сторон. Свинарник , курятник, летняя кухня, дровяник – всё перекошено, всё в разрухе. Много в деревне пустующих домов, но этот дом был, едва ли не единственным, мало-мальски пригодным для проживания. Дом и подворье были построены ещё при царе-батюшке переселенцами из Европы и ни разу с тех пор не ремонтировались. Порадовал его только тесовый гараж построенный уже в недавнее время, куда он поставил автомобиль и другую технику, которая у него имелась.
И вот всю эту разруху предстояло обновить, вдохнуть в неё полноценную крестьянскую жизнь, но ничего не хотелось. В душе у Анатолия была такая же разруха. В шестьдесят восемь лет он оказался фактически на улице среди зимы. Катька сказала: «Уходи». Она предложила развод и совместную жизнь уже без регистрации. Анатолий на такое не согласился, и вот сидит он в чужом, заброшенном доме у дымившей изо всех щелей печки.
Близился вечер, на улице и в доме постепенно темнело. Из груди вырвался невольный вздох. Надо было зажечь свет, но провода, идущие к дому, были обрезаны. Поднявшись, Анатолий зажег приготовленную заранее свечку, поставив её в стакан. Огонь в печке едва теплился. Предстояло провести ночь в холоде. Можно было попроситься к кому-нибудь на ночлег, но это так унижало, что Анатолий и мысли такой не допускал. Когда в доме чуть потеплело, он свернулся клубком на диване и так провёл ночь, изредка вставая и подбрасывая дрова в печку.
Утром он влез на крышу дома с длинной жердью, вынутой из городьбы, благо влезть было нетрудно. На крыше лежал полуметровый слой снега. Он крепко держался на скате. Анатолий опустил жердь в трубу, поболтал ею внутри, сбивая со стенок сажу, затем вскрыл боровок на потолке, прочистил дымоходы, и печь весело загудела, выдавая из себя живительное тепло. Промёрзшие за зиму стены отпотели, по стёклам окон потекла вода. В доме стало жарко. Однако Анатолию пришлось ещё две ночи спать в одежде, прежде чем дом прогрелся окончательно.
С приходом в дом тепла жизнь стала налаживаться. Анатолий убрал хлам, вымыл пол, стёр с доставшейся от старых хозяев мебели пыль, накрыл старым покрывалом кровать, и дом не смотрелся таким уж убогим. Оставалось постирать шторы, побелить стены и потолок, но ничего не хотелось, убирался в доме он машинально, как во сне. Всё валилось из рук. Анатолию не хотелось выходить на улицу, не хотелось видеть лица односельчан, выслушивать соболезнования. Ему думалось, что люди будут над ним смеяться, смеяться в душе, наружно сочувствуя и ободряя.
Дни тянулись долго и вяло. От неуверенности в завтрашнем дне он плохо спал. Просыпаясь среди ночи, снова и снова ворошил прошлое. В памяти всплывали такие подробности, которые в своё время, кажется, и не замечал вовсе. Они пролетали мимо, не очень-то задевая душу и сердце. Зато вот сейчас, пред лицом одинокой старости, мелочи эти всплывали, ярко озаряя сознание истинным своим смыслом.
Вот Светка, его первая, можно сказать «родная» жена, пришла от соседа, у которого доила корову, (хозяйка его лежала в больнице) и бросилась ему на шею. Тогда он не очень-то удивился её неожиданному любовному порыву. Но сейчас осознал, что это была первая её измена. Потом она ходила доить корову к другому соседу, который потом зачастил к ним в гости. Затем она устроилась уборщицей в армянское общежитие и стала там задерживаться по вечерам…
Вот Валентина Васильевна, с которой он прожил в законном браке после разрыва со Светкой восемь лет, жестко сказала: «Чтобы дети и внуки твои не ездили сюда ко мне, и чтобы ты к ним - ни ногой!»… «Ну, пусть они не приезжают, а почему я-то к ним ни ногой?! – удивился он. «А поедешь – уезжай совсем» - заявила Валентина Васильевна. «Дурь!» - посчитал он такое её заявление и ушел от неё. Ах, как она забегала после его неожиданного ухода! Вызвала сестру Анатолия из Тюмени. «Зина, уговори его вернуться. Я хочу с ним жить. Он хороший, не пьёт лишнего, дома всё делает, меня не обижает». Сестра уговорила, вернулся. Но вернула Васильевна его только для того, чтобы больно отомстить. Первого декабря выбросила его вещи на улицу. Месяц жил Анатолий в котельной, где работал. Грозила Васильевна нанять килеров, проходу по улице не давала. Пришлось уехать.
Вот Валентина Давыдовна, трижды выпроваживавшая его, и каждый раз возвращавшая, и на четвертый пыталась вернуть, уговаривала: «Я сама не рада, что вот такая нервная, терпи уж!» На что он ответил; « Ты играешь со мной как кошка с мышкой! Сколько можно! И не прописываешь ты меня, и не регистрируешься со мной.». Купил Анатолий собственную квартиру и не вернулся. А ведь он шесть лет благоустраивал её две квартиры, городскую в пятиэтажке, и деревенскую на земле. И у Валентины Васильевны, всё благоустроил. И вот у Катьки, в Екатериновке, в совместно купленном доме, все перестроил, отремонтировал. Теперь ей жить да поживать…
Мысли, воспоминания, думы… Анатолий часами лежал в темноте, не включая телевизора, не зажигая света, которого он добивался целый месяц. Читать ничего не хотелось: зачем чужая жизнь, если своя вон какие сюжеты закручивает! А когда засыпал, во сне, будто наяву, прокручивались все его попытки найти личное счастье. Снились ему и Валентина Васильевна, и Валентина Давыдовна, и Тамара, и Людмила, и Оля, и Вера и Мария Ивановна, и Ирина Николаевна, но всех больше его доставала Светка. Только вот Катька не снилась, и он был благодарен Богу за это.
Катька была рядом, здесь, но он вычеркнул её из своей жизни. Можно было и не уходить, последовать совету: «Дал бы ей пару раз между глаз, она бы и остепенилась!» - как советовал свояк. На что Анатолий ответил: «Жена – не боксёрская груша. В семье должно быть всё ладом, а если не так, то это уже не семья». Держать совместную жизнь на кулаках, как это делал свояк, Анатолий не умел, да и не хотел, вот и оказался на улице среди зимы, к тому же не в первый раз. Вон и Валентина Давыдовна выпроваживала его каждый раз среди зимы и со Светкой разрывы происходили зимой… Светка снилась, едва ли не каждую ночь, кошмарила его своей навязчивой любовью.
«О, господи! – восклицал Анатолий, просыпаясь «в объятиях» наяды, - когда же ты от меня отстанешь?!» Тридцать три года прожил Анатолий со Светкой. Двадцать семь до первого развода и шесть до второго.
«Господи! Когда это кончится?» - то и дело вздыхал Анатолий, но воспоминания окружали его плотной стеной. В который уже раз прокручивались все его хождения в поисках счастья. Всех женщин, с которыми ему «посчастливилось» познакомиться после разрыва со Светкой, он воспринимал как данность, но Светка! Это она - причина всех его последующих неудач, это она надломила в нём тот стержень, который держит мужчину на положенном ему месте.
Он прекрасно помнит тот день, когда первый раз привёл её в свою избушку, которую построил с другом в таёжной геологоразведке. Она тогда была миловидненькой, с округлыми формами, кроткой нравом. Ничто не предвещало в ней ту, какая она есть сейчас, длинноносая, со сгорбленной фигурой, вечно ворчащая и указывающая. Светка была сиротой, росла с тёткой. Светку в разведке знали как объект лёгкого поведения.
Знал это и Анатолий, но оправдывал её: «Ну что возьмёшь с безотцовщины?» Родители её погибли по пьяному делу, отравившись суррогатом, а чему могла научить её тётка, если она сама была лёгкого поведения. Светка стала приходить к нему часто, а когда призналась в беременности, он оставил её у себя навсегда. Первые годы супружества Светка вела себя тихо и кротко, но дурная наследственность дала себя знать. Постепенно она превратилась в вечно недовольную и обиженную на весь мир. А когда выросли и отошли дети, завела себе любовника.
Любил ли он Светку? Анатолий себе на этот вопрос ответить не мог. Скорее это было сексуальным увлечением, которое со временем прошло, Потом он жалел её за сиротство, за недалёкость, потом за детей. Анатолий жил с ней без горячих чувств, жил, считая, что так живут многие. Он винил себя за то, что часто оставлял Светку одну. Уже семейным, он окончил агрономический факультет, стал работать агрономом.
Работа в поле отнимала много времени. И весной, и летом, и осенью он с утра до ночи находился в поле. Выпадали лишь короткие выходные в непогоду. Зима для агронома – отпуск, но руководство хозяйства, зная его безотказность, взваливало на него совсем не агрономические обязанности. Некоторые из таких обязанностей требовали длительных отлучек из дома. Уделять Светке должного внимания он не мог, да и не очень-то хотел. Рядом с ней ему было неуютно.
«О, господи! – снова и снова вздыхал Анатолий, переворачиваясь с боку на бок в надежде уснуть и избавиться от навязчивых воспоминаний. – «Ну почему мне была уготована такая судьба, на старости лет остаться в одиночестве? В чем я провинился перед Богом?» Сколько он уже прошел испытаний, и всё напрасно! Вот с Катькой у них должно было сложиться. Одна она, детей нет, и он один – дети самостоятельны, живут в городе, богато. Нет, не получилось! Наследство, видите ли, его детям достанется. А не взяла в ум, что не нужно им деревенское барахло, которое стоит сейчас какие-то копейки. И не пьёт он, и не курит, и работящ, и женолюб, и гармонист, и поэт, и не обижал он ни одну, ан не получается у него с женщинами. Или он не умеет выбирать? Или в нем какой-то порок, который сам он не видит?
Вот и с Валентиной Васильевной, не сложилось. И зажили оно вдвоём богато. И любил он её. Но задумала она оторвать его от детей и внуков.
Вернулся он к Светке, рассудив логично: «У нас с тобой общие и дом, и дети, и внуки и доживать нам вместе всю оставшуюся». Молча, он простил ей все её измены. Она Богом поклялась не показывать больше своих нервов и во всем его слушаться. Да где там! Прожили они вместе ещё шесть лет, но что это была за жизнь! Два месяца Светка сумела держать себя в узде и только! Снова начала встречаться с любовником, а Анатолию отвела место на семейных задворках. До автобусной остановки тащилась она за ним, когда Анатолий прощался с ней во второй раз, уезжая в город, уговаривала: «Толя, я больше не буду, буду во всём тебя слушаться». «В который раз ты мне это обещаешь?! Да и как с тобой жить?! – отвечал он. – Ты всегда на нервах, ещё и рога мне наставляешь». «А ты меня за ноги держал? Со свечкой стоял?!!» - парировала она. «Да меня в селе уже за дурачка принимают, говорят: «Разве ты мужик, если бабу удержать дома не в состоянии?!»
И покатился Анатолий Николаевич по накатанной: Валентина Давыдовна, и опять неудача…
Далее были просто знакомства, некоторые из них он хотел бы продолжить, но жизненные обстоятельства не сложились. И вот Катька! Ох уж эта Катька! Властная, вспыльчивая, безрассудная. Мечтающая вернуть к власти Сталина, считающая любовь стремлением двух дураков сделать третьего. Женский шовинизм прямо-таки переполнял её. «И чего я припёрся к ней из города в умирающую деревню?! – задавал себе Анатолий безответный вопрос.- Думал осчастливить? Вот и осчастливил… Четыре года отстраивал полуразрушенную усадьбу. И вот теперь здесь снова придётся…». Несмотря ни на что Анатолий пытался её полюбить. И не нытик он, и, вроде бы, не «тюха-матюха», но никаких его достоинств Катьке не было надо. Ей нужно было его безропотное подчинение.
«О, господи! – в сотый раз вздыхал Анатолий. - Надо же было столько пройти и в итоге остаться в одиночестве! Бог за что-то разгневался на меня! Наверное, потому, что я до сих пор не крещёный? Или я какой-то ущербный? Слишком мягок с женщинами? А может потому, что не умею гнуться перед ними? Женщины чувствуют мою мягкость, гнут меня, а я гнусь да не ломаюсь. Век феминизма! Слишком самостоятельными стали женщины!» Анатолий вспомнил строчки из стихотворения Евтушенко: «Мужчины стали кем-то вроде баб, а женщины почти что мужиками!». Вот и распадаются браки из-за женского шовинизма. Вспомнил признание одной из них в журнале «Спид - Инфо»: «Только после беседы с психологом я уразумела, что муж – тоже человек»…
И имущественных споров между ним и женщинами не возникало. Уходил он от Светки с пустым чемоданом, а вернулся на машине, с деньгами, ещё и три тонны зерна привез. И Валентине Давыдовне не предъявил счёта за шестилетний труд и вот Катьке тоже, лишь с Валентиной Васильевной поделил пополам совместно нажитое. « В самом деле, я не мужик что - ли? - мучился он безответным вопросом. - Вроде бы мужик. Женщины хотят жить со мной, но по их правилам. Всё-таки я зануда, наверное! Есть такое клеймо на человеке: неудачник. Это и есть я! - решил Анатолий. – И заканчивать мне жизнь в одиночестве».
Но не хотелось мириться с такой участью. Анатолий поехал в районное село, в церковь. Батюшка окунул его головой в купель, повесил на шею крестик, благословил на добрые дела и смирение. Но и крещение не помогло. Дома, в деревне, его ждал новый удар.
Подходя к дому, он увидел конверт, засунутый в щель между тесинами калитки. Письмо было без обратного адреса. На конверте стоял абаканский штамп. Анатолий посчитал, что это письмо от Оли, с которой он договорился о постоянной связи. «Почему Оля не написала обратный адрес?» - подумал Анатолий, разглядывая конверт. Войдя в дом, он, не медля, вскрыл конверт. Из конверта он вынул листок, исписанный Светкиными каракулями.
«Вот ведьмочка!» - ругнулся Анатолий, и уже собрался было всунуть листок в конверт и, заклеив, отправить письмо обратно, как делал уже не единожды, но заметил, что в конверте есть что-то ещё. Он вытряхнул содержимое конверта на стол. Из него посыпались земля и волосы. Удивлению его не было предела. «Это ещё что такое!?» - озадачился он. Чтобы уразуметь, он сел на стул, глядя на рассыпанные по столу землю и волосы.
Читать Светкины каракули не хотелось. В них опять будут упрёки, обвинения, ругательства. После недолгих колебаний он, всё-таки, взял листок и стал читать. «Ты даже не читаешь мои письма, отправляешь их мне обратно нераспечатанными. Но это письмо ты прочтешь, и я буду рада, что ты его прочтешь. Это последнее письмо. Всё! Ты для меня не существуешь. Тебя нет для меня на этом свете. Вот тебе земля с твоей могилы и волосы с твоей головы. Ты для меня покойник. Я тебя прокляла!»
Анатолий долго сидел в раздумии. «Ну и, слава Богу! – наконец выдохнул он. – Покойник, так покойник, не будет больше досаждать, - но на душе было муторно. – Дура! Психотравма! – вспомнил он прозвище, которое дали Светке в больнице, когда она лежала там после операции на щитовидке. – Что за чёрт в ней сидит!? И ведь не может уразуметь, что я отец её детей. Ей не нужен, а детям, внукам, правнукам? Говорят, психами не рождаются. Выходит, рождаются. Глупцами – тоже. Глупец – это я. Не надо было связываться с первой подвернувшейся… Эх!». Последнее он произнес вслух, даже не заметив этого. Но, сколько бы ни ругал себя Анатолий, дело-то было сделано, жизнь прожита, и финал ясен: надо жить с тем, что нажито.
«Ах, как хитро сумела всучить мне это письмо! – дивился Анатолий, - Кого-то упросила написать мой адрес на конверте, увезти в город, и уже там опустить в почтовый ящик… Где-то она глупа, а где-то, ох как хитра! Но откуда земля и волосы? Не с моей же могилы, которой ещё нет, да и волос я у неё, вроде бы, не оставлял. Вот, ведьмочка! Охо, хо, хо… Ну, да Бог ей судья!»
В этот вечер впервые он заснул крепким, здоровым сном. Вместе с проклятием пришло облегчение: наконец-то Светка отстанет от него, перестанет допытываться у детей его адреса, перестанет бомбардировать разгромными письмами, и в сновидениях прекратит мучить. Ему и так хватает нервотрёпки и без неё.