Пропажа государственной важности. Алекс Монт

               
                Глава 1. Прием в Министерстве

В кабинете вице-канцлера царил полумрак. Лепные бра освещали комнату робким матовым светом, а сияние массивной бронзовой лампы на письменном столе выхватывало из колеблющегося сумрака гладкое пухлое лицо князя. Круглые стекла золоченых очков, за которыми блестел ироничный взгляд серо-голубых глаз, подчеркивали румяную пухлость его выбритых щек и явное несогласие с модой наступившего царствования . За неплотно прикрытыми дверьми слышался оркестр, доносился женский смех, и создававшаяся сутолока от прибывающих на раут гостей настойчиво призывала его в залитые огнями залы, но князь оставался в кресле и сосредоточенно вглядывался в окно. Он ждал вестей из дворца.  Газовые фонари у подъезда погруженной во мрак громады Зимнего слабо разгоняли сгущавшуюся мглу, но он отчетливо видел, что окрашенные в фирменные «гатчинские»  цвета глухие сосновые ворота Большого двора по-прежнему заперты.

- Прибыл посланник Стекль, ваше высокопревосходительство, - доложил камердинер, пропуская вперед плотного, с цепляющим хмурым взглядом мужчину.

- Прошу покорнейше садиться, - министр приподнялся из-за стола и, учтиво указав на стул, возвратился в кресло. – Вчерашним днем государь вернулся из Москвы с Пасхальных торжеств, и сегодня предполагал подписать договор, однако покамест он не доставлен в министерство.
- Не извольте беспокоиться, ваше высокопревосходительство, я готов ждать, сколько потребуется. Обмен ратификационными грамотами в Вашингтоне намечен на июнь, - почтительно потупив взор, отвечал посланник.
- Утвердясь в вашем усердии и ревностном служении государю и новообретенному отечеству, - вице-канцлер язвительно намекнул на недавнее австрийское подданство Стекля, - должен рекомендовать вам неуклонно отстаивать перед правительством Североамериканских Штатов статьи тайной конвенции, заключенной нами и одобренной государем.
- Если ваше высокопревосходительство разумеет индейцев, то ирокезы, да и кое-кто из вождей могикан…
- Безусловно, - не дослушав собеседника, в брезгливом нетерпении взмахнул рукой Горчаков, - набеги туземцев на британские поселения весьма желательны, однако американскому правительству следует использовать настроенных против Англии ирландских католиков, населяющих приграничные с Канадой земли, - при этих словах князя лицо Стекля приняло обеспокоенное выражение, Горчаков же тем временем продолжал. – Поскольку, уступлением Аляски мы навсегда покидаем Америку, надобно побудить и Британию эвакуировать Канаду.
- Королева Виктория уже изъявила согласие даровать Канаде свободы. И сделала это аккурат 29 марта, спустя 11 дней, как я заключил договор с государственным секретарем Сьюардом, - победно заявил Стекль.
- И через неделю, как об том раструбили европейские газеты, - намекнул на утечку информации о заключенной сделке министр.
- Америка демократическая страна и держать в неведении общественность по столь важному вопросу оказалось трудной задачей, - оправдывался, как мог посланник.
- Однако мы настоятельно просили Сьюарда сохранять конфиденциальность как можно долее. И вы, помнится, ее тоже гарантировали, - не поскупился на упрек Горчаков.
- При подготовке текста договора задействовали много народу. Видать, кто-то из офиса госсекретаря проболтался газетчикам и новость расползлась по свету, ваше высокопревосходительство.
–Лондонская «Таймс» уведомила своих читателей аж на третий день, как договор был подписан, - не унимался министр. - Англичане, определенно, опасаются потерять свои североамериканские владения, едва Аляска обрела новых хозяев, - наконец ушел с неприятной для Стекля темы князь.
- Однако ж продавать Канаду они ни за что не станут. Даже за сто миллионов долларов, кои были готовы им предложить в Белом доме, - как бы в отместку, посланник указал на капитулянтскую позицию русского кабинета в отношении Аляски и предложенную за них смехотворно низкую цену . Стекль неожиданно вспомнил, что он все-таки состоит на русской службе, и решил на время позабыть собственную роль в заключенной сделке, ярым поборником которой являлся на протяжении полутора десятилетий.
- Можно подумать, комбинация английского кабинета с пресловутыми свободами для Канады остановит экспансионистские прожекты американского правительства, - вице-канцлер слегка покраснел, однако предпочел не заметить лицемерную колкость Стекля, бросавшую тень не только на него, но и на государя. – Как, полагаете, англичане не могли прознать про связанную с нашим договором тайную конвенцию? – перекинулся на действительно волновавший его вопрос Горчаков.
- Едва ли что-то могло просочиться, - покачал головой посланник. - Упомянутая вами конвенция, априори, не предполагает слушаний в Сенате и голосования в Палате представителей. Так что утечка едва ли возможна.
- Но это не означает, что она не будет иметь фактической силы, - встрепенулся министр.
- Разумеется, ваше высокопревосходительство. Однако ж не возьмусь судить, как некоторые статьи конвенции воспримет будущая администрация, когда президент Джонсон оставит свой пост, а наш искренний друг господин Сьюард перестанет исполнять обязанности госсекретаря.
- Подобные гарантии не даст и Господь Бог. Угроза канадским владениям англичан родилась не сегодня, и, согласитесь, исходила не от нас. Достаточно вспомнить Крымскую войну, когда британский флот угрожал Ново-Архангельску  и захватывал наши торговые корабли, - саркастически усмехнулся Горчаков.
- Со времени войны за независимость англичане находят в самом существовании Североамериканских Штатов для себя угрозу. Дружба же с Россией только усиливает озабоченность британского кабинета. Да и доктрина покойного президента Монро  говорит в пользу этого. Теперь же, когда парламент в Лондоне ратифицирует Акт о Британской Северной Америке, Канада обретет самостоятельность и станет, по сути, отдельным государством, - многозначительно заметил посланник.
- Но тесно связанным с Британией, - князь предостерегающе поднял вверх указательный палец. - Внешняя политика Канады останется всецело зависимой от Лондона. Впрочем, довольно об том, - его неприятно удивила английская многоходовка с канадской независимостью, а еще более он досадовал на суждения собеседника.

Сама личность Стекля вызывала неудовольствие потомка Рюрика и черниговских князей Горчакова. Сын австрийского посланника в Константинополе и дочери переводчика русской миссии, итальянца на царской службе, он был сомнительным иностранным выскочкой в глазах вице-канцлера. И вместо того, чтобы пустить корни в России, продукт сего брака женился на американке. «Можно только догадываться, чьи интересы изволит он представлять в Вашингтоне», – недоверчиво глядя на Стекля, морщил лоб Горчаков. Назначение подобного человека посланником, произошедшее волею слепого случая, было не по нутру князю. Ему было также невдомек, за какие заслуги тот удостоился августейшего покровительства брата царя. Великий князь Константин Николаевич сделал Стекля ключевой фигурой в сделке по продаже Аляски, что не могло не уязвлять министра, не одобрявшего в душе эту противную национальным интересам и традициям аферу.

Еще более угнетала князя собственная покладистость и боязнь перечить царю, как и его не в меру амбициозному брату. Конечно, роль Горчакова в Министерстве была неизмеримо выше, нежели у его предшественника графа Нессельроде, руководившего лишь аппаратом МИДа, и неукоснительно исполнявшего предписания покойного императора. Тем не менее, и его свобода в принятии решений по тому или иному международному вопросу имела известные границы, которые он не смел преступить. – «Ладно и то, что удалось сыграть на уязвленных чувствах государя  и подписать эту секретную антианглийскую конвенцию. Хотя и сам факт продажи Аляски на сторону идет в пику Лондону, - размышлял вице-канцлер, наблюдая украдкой за Стеклем.

– Военно-морские демонстрации и перемещения североамериканских войск вдоль пределов британских владений, - наставительно произнес князь, - должны проистекать с регулярностью как, и подтверждено конвенцией, - постучал пальцем по невидимому тексту министр. – А коли американское правительство, расплатившись с нами, прекратит исполнение ее тайных статей, намекните Сьюарду, что мы откажемся от приобретения у них принадлежностей для железных дорог и расторгнем контракты на сооружение рельсовых и паровозостроительных заводов в Риге, Курске и на юге империи. Окромя того, переговоры по линии Военного министерства о покупке патента на производство винтовки Бердана и револьвера Кольта будут приостановлены. Доведите это до ушей их посланника Клея. Между прочим, он здесь на приеме.
- Приложу все усердие, дабы в точности исполнить предписания вашего высокопревосходительства, - деланно подобрался Стекль.
- Полагаюсь на вашу опытность, Эдуард Андреич, – Горчаков живо поднялся и, опершись ладонями о стол, с холодной вежливостью бросил. – Как только подписанный государем договор вкупе с конвенцией окажутся у меня для контрасигнации , я извещу ваше превосходительство, - сдержанно улыбаясь и поглядывая в окно, поспешил свернуть, ставшую докучать ему аудиенцию князь.

После ухода Стекля в кабинет постучался тайный советник Гумберт – правая рука министра и его доверенное лицо. 

- Прибыли Валуев с Тютчевым, в сопровождении неизвестного мне чиновника правоведа. Поговаривают, он протеже министра внутренних дел.
- А что госпожа Акинфиева? – глаза князя сверкнули из-под очков.
- Надежда Сергеевна чудесно справляется с ролью хозяйки приема, а прибывший с Валуевым молодой чиновник не отходит от нее ни на шаг, - с игравшей на губах ухмылкой, вполголоса сообщил Гумберт.
- Надин умеет кружить головы, - с философской грустью заметил Горчаков, успевший познать на собственной шкуре колдовство чар мадам Акинфиевой, доводившейся ему внучатой племянницей  и любовницей по совместительству.

В эту минуту ворота дворца распахнулись, и затянутый в кавалергардский мундир всадник взял рысью по площади. – А вот и посланец государя, - князь кивнул на скачущего по Дворцовой гвардейца. – Андрей Федорович, окажите милость, проводите его прямо сюда, а после я уж удовлетворю нетерпение Валуева с Тютчевым и новоприбывших с ними господ, - не отрываясь от окна, попросил Гумберта Горчаков. Когда верховой поравнялся с Александровской колонной, он скрылся в глубине кабинета, заняв место за письменным столом. Спустя четверть часа князь вышел к гостям.

Появление в столь поздний час флигель-адъютанта царя в компании, загадочно улыбавшегося, Гумберта обратило внимание гостей раута. Всевидящая баронесса Талейран, супруга французского посла, красноречиво указала мужу, что глава русского МИДа получил важное известие от императора. Александра Второго с нетерпением ожидали в Париже, где открылась Всемирная выставка. Наполеон Третий жаждал видеть царя, надеясь личной встречей снять груз былых недоразумений  и попытаться заручиться поддержкой России против вошедшей в необычайную силу Пруссии. Как министр иностранных дел, Горчаков будет сопровождать своего государя, поэтому в запечатанном красным сургучом пакете наверняка содержатся детали предстоящего визита. Или, Пресвятая Дева, царь раздумал ехать, обидевшись на запоздалое приглашение, и просит вице-канцлера найти аргументы для отказа. Посол Пруссии усмотрел в привезенном пакете монаршии инструкции по герцогству Люксембург, на кое рассчитывал распространить, вопреки желанию Парижа, свое влияние Берлин.

Посол Великобритании предположил, что речь идет о новых таможенных тарифах, посол Австрии тоже подумал о чем-то своем, разве что американский посланник сэр Кассиус Клей – огромный статный мужчина двухметрового роста, равнодушно кинув взгляд на бравого кавалергарда, предпочел наслаждаться ледяным шампанским и созерцать вальсирующие в парадной зале пары. Сияние бриллиантов на декольтированных туалетах придворных красавиц и сверкавшие переливы хрусталя люстр ослепляли глаз, а аромат духов из зажженных спиртовых конфорок и поражающее взор великолепие свежих цветов в расставленных по углам корзинах, сообщали приему атмосферу изысканного шика. Восторг гостей раута не разделял один Стекль, угрюмо стоявший близ очарованного блестящим спектаклем Клея. Он догадался о содержимом пакета и теперь старательно искал глазами Горчакова, однако тот прошествовал мимо, удостоив краткой беседы нехотя вернувшегося в реальность американца.

Обойдя дипломатов и сказав любезное слово каждому, князь вернулся в голубую гостиную, где разгорелся нешуточный спор. Министр внутренних дел Валуев, позабыв привычную сдержанность, горячо доказывал коллеге по финансам Рейтерну вредные последствия огульной передачи казенных железных дорог иностранным владельцам, инициированной ведомством последнего. Особенно его беспокоила предстоящая продажа Николаевской железной дороги, сделку по которой он считал необходимой, но мало продуманной, беря в расчет сомнительную репутацию покупателей. Будучи в недавнем прошлом вторым человеком в Министерстве государственных имуществ, Валуев знал предмет досконально. Он понимал, что стоит за стенаниями Рейтерна о нехватке на содержание дороги государственных средств, угадывая в ее скоропалительной продаже коррупционные схемы. Отвечавший за иностранную цензуру тайный советник Тютчев, напротив, был миролюбив и галантен, и с куртуазным шармом внимал очаровательной Надин и одетому в щегольский фрак худощавому господину. Когда Горчаков входил в гостиную, вдохновение посетило Тютчева, и он выдал стихотворный экспромт, приведший в совершеннейший восторг молодого человека. «Очевидно, этот великолепный франт и есть протеже Валуева, о котором мне давеча толковал Гумберт», - подумал Горчаков, приближаясь к поглощенной общением троице.

- Следователь Санкт-Петербургского Окружного титулярный советник Чаров, ваше высокопревосходительство, - представил молодого человека Горчакову Тютчев, по причине начальствования в Комитете иностранной цензуры состоял и при вверенном князю министерстве.
- С сегодняшнего дня коллежский асессор! – раздался позади властный баритон главноуправляющего Третьим отделением шефа жандармов Шувалова. Окинув неодобрительным взглядом Акинфиеву, граф церемонно раскланялся с князем и, любезно кивнув Тютчеву, пожал руку новоиспеченному асессору. - Господин Чаров весьма преуспел в расследовании дел фабрикаторов фальшивых денежных знаков в Харькове и удостоен высочайшего благоволения за раскрытие аферы по распространению поддельных ломбардных билетов в губернии, - продолжил свою речь шеф жандармов, заставляя покраснеть от смущения молодого человека.
- Можно только сожалеть, что подающий столь многообещающие надежды чиновник не принадлежит моему ведомству, - с интересом глядя на Чарова, отвечал Шувалову Горчаков, неотрывно держа в поле зрения Акинфиеву, беззастенчиво флиртовавшую с вошедшим в гостиную Вяземским.
- Я также в недоумении, что месье Чаров изволит служить по ведомству Министерства юстиции, а не по Третьему отделению. В особенности, когда он столь похвально проявил себя в деле…, впрочем, я не вправе говорить о предмете, составляющим государственную тайну, - вовремя остановил себя граф, успев изрядно заинтриговать слышавших его разговор лиц.
- Петр Андреевич, вижу, порядком сконфузил вас, - учтиво улыбаясь Шувалову, пришел на помощь молодому человеку освободившийся от спора с министром финансов Валуев. – Должен заметить, господа, что по уставу Училища правоведения, курс которого блестяще окончил господин Чаров, он обязан прослужить шесть лет по ведомству графа Палена  и только по прошествии означенного срока сможет осчастливить иное министерство. Потерпите год, господа, и Сергей Павлович сделает свой выбор, - прояснил ситуацию Валуев, увлекая за собой Горчакова, к которому имел приватный разговор.

Овладев собой после столь щедрого внимания облеченных высокой властью особ, Чаров возобновил приятную беседу с поздравившей его первой Акинфиевой. – Надеюсь, это ваше производство пойдет и мне когда-нибудь на пользу, -  обворожительно улыбаясь, неожиданно бросила она и, взмахнув веером, выбежала на гром оркестра в парадную залу. Она вспомнила, что обещала кадриль одному весьма знатному кавалеру.

- Несравненная Надин не теряет времени даром, хоть и замужем и имеет двоих малолетних детей. Житие при добропорядочном муже в провинции и воспитание дочерей скучны для нее. Мы, ведь, рождены для столиц и принцев! - ехидно заметил Тютчеву Вяземский, когда опаздывавшая на кадриль Акинфиева едва не сбила с ног пожилого человека.
- Пожалуй, вы правы, князь, однако ж, не будем судить молодость, - уклончиво отвечал Тютчев, имевший сам предосудительные связи на стороне.
- А этот Чаров, он что, действительно, так уж хорош и делен? – с явным сомнением поинтересовался умудренный знанием света Вяземский, редко слышавший добрые отзывы о ком-либо в речах Шувалова.
- Первое впечатление довольно благоприятное. Думаю, следуя логике великого Талейрана , чей родственник исполняет обязанности посланника у нас, оно и суть верное.
- Но отчего мой бывший beau-fils  Валуев так носится с ним? - брюзжа неприкрытым сарказмом, поинтересовался Вяземский.
- Слышал, месье Чаров приходится родней семейству Петра Александровича.
- Седьмая вода на киселе, вот какая он родня им, любезный Федор Иванович, - не переставал ворчать он.
- Право, князь! Неокрепшее дарование нуждается в опытном руководителе, особливо таковом, коим является наш Петр Александрович, - чувствуя, что беседа грозит перекинуться на личность Валуева, Тютчев счел за благо откланяться и вышел в соседнюю залу, где был устроен буфет.

Оставшийся в одиночестве Чаров хотел было присоединиться к нему, однако был перехвачен сановным родственником, спросившем его мнение на предмет их беседы с Горчаковым. Меж тем куранты Петропавловского собора пробили полночь, затем час, два и только когда минутная стрелка отмерила еще четверть, мелодии котильона стихли и прием подошел к концу. Утомленные гости обступили вице-канцлера и, шумно рассыпаясь в благодарностях, начали расходиться. Взявшая князя под руку Акинфиева не удостоилась признательного внимания великосветской публики, лишь скромные кивки танцевавших с ней мужчин были ей наградой. Одни Чаров с Тютчевым отметились лобзанием ее руки, под изумленно осуждающие взгляды оказавшихся рядом дам. Высматривавший глазами Стекля и не нашедший его в покидавшей раут толпе, Горчаков поманил Гумберта и спросил того о посланнике. Князь решил немедля вручить Стеклю контрассигнованный им договор и подписанный текст конвенции.

- Он уж давно уехал из Министерства, - отрешенно разведя большими, принадлежащими, скорее, кузнецу, нежели дипломату руками, сообщил тот вице-канцлеру.
- В таком разе уведомите его поутру курьером, что б непременно заехал за доставленным из дворца пакетом.
- Отчего курьером, ваше высокопревосходительство? Чиновника Азиатского департамента Палицына задержала неотложная работа. Он живет неподалеку от квартиры, где остановился посланник. Его и отошлю с запиской к Эдуарду Андреевичу. А может, - задумался на мгновение Гумберт, - отдать Палицыну означенный пакет прямо в руки и отправить к Стеклю? Не хуже фельдъегеря доставит. Он человек семейный, надежный и трезвый. Аттестации имеет наипревосходнейшие.
- Вы в своем уме?! Пакет государя содержит бумаги первостатейной важности! К тому же у меня возникли новые предположения, кои я желал бы обсудить с посланником. Впрочем, сейчас не время об том толковать! – в возмущении, сведя брови, холодно процедил Горчаков, с ходу отвергнув идею Гумберта. – Довольно будет, коли месье Палицын не сочтет за труд и доставит ему наше письмо, как освободится. Надеюсь, к девяти часам он управится?
- Управится, будьте покойны. Я уж справлялся у него. Подоспели новые прожекты от директора Азиатского департамента Стремоухова, касаемые временных правил нашего совместного с Японией владения островом Сахалин, согласно заключенному в марте соглашению. К тому же, как явствует из его поясняющей записки, их юный император что-то затевает, - он перешел на доверительно-вкрадчивый тон, в очередной раз, безропотно проглотив гневную вспышку патрона, на кои тот не скупился в минуты раздражения.

Держась с остальными сотрудниками МИДа исключительно корректно и ровно, Горчаков позволял в отношении тайного советника менторский тон и несвойственную для себя резкость. Такова была плата за близость к его особе, кою Гумберт все менее желал вносить, зачастую тяготясь ее тяжестью.    

- Любопытно, что может затевать микадо, когда вся полнота власти у сёгуна. И что является причиной столь странных суждений Стремоухова? - рассеянно протянул вице-канцлер, едва сдерживая зевоту. - На июнь намечен обмен ратификациями, - прикрывая ладонью рот, перешел на куда более близкие ему темы князь, - а Стеклю еще предстоит доплыть до Вашингтона. Посему, отправляйте вашего Палицына с Богом. Может воспользоваться моим экипажем по такому случаю. Было бы недурно, ежели б посланник в нем сюда и последовал. Однако ж сиё не в нашей власти, - с сожалением вымолвил он, подходя к кабинету.

Дипломатический корпус и прочие чиновные гости к той минуте покинули Министерство, а оставшихся князь поручил заботам госпожи Акинфиевой. - И вызовите, голубчик, столяра. Пусть, наконец, починит замки от кабинета, а то он не запирается, - указал на приоткрывшуюся от сквозняка дверь Горчаков, - и я принужден держать в столе секретные бумаги, - посетовал вице-канцлер, пропуская перед собой Гумберта.

- Заказанный мной несгораемый потайной шкап конструкции братьев Чабб должен вскорости прибыть из Британии.
- Превосходные вести, Андрей Федорович, однако ж, не забудьте про столяря. Да, хотел вас спросить, - слегка помявшись и раздумывая, натужно вымолвил князь, - отчего у того чиновника, что был привезен к нам Валуевым, столь странная, не то обрезанная, или же придуманная, вроде, как сочиненная фамилия?
– Она и есть обрезанная, Александр Михайлович, - просиял Гумберт, обрадованный, что не зря навел справки о Чарове, едва услышав хвалебную аттестацию его персоны Шуваловым. – Месье Чаров – незаконный сын покойного генерала Овчарова . Того самого героя Двенадцатого года, чьи услуги Отечеству, высоко оценил незабвенной памяти государь Александр Павлович. Да и почивший в бозе светлейший князь Чернышев, превосходно знавший его, всегда характеризовал генерала с наилучшей стороны. После гибели единственного законного сына в Севастополе, старик Овчаров, чье здоровье совсем расстроилось, просил Чернышева, также по тому времени весьма болезного, похлопотать перед императором в деле передачи сыну своего имени и прав на имение. Права на имение наследник получил, в дворянском сословии был также, по монаршей милости, оставлен, а вот прошение о присвоении отчего имени, известный строгостями в подобных вопросах, покойный государь отклонил.
- Ах, вот оно что! Я, кажется, припоминаю ту историю, - с воодушевлением воскликнул в одночасье повеселевший Горчаков. Известие, что Чаров хоть и бастард, но бастард свой, дворянский, а не безродный космополит-разночинец или, того хуже, выкрест из местечка, оказало благотворное воздействие на давно пережившего свой век Горчакова, и он отослал Гумберта с самыми нежными напутствиями. – Утром можете поспать, вам нет нужды приходить рано. А записку для Стекля передайте сей же час тому сотруднику, - бросил на прощание вице-канцлер. Удостоверившись, что ящики письменного стола заперты, князь отправился спать.

Напитанный впечатлениями вечера Чаров возвращался к себе в радужном расположении духа. Однако по мере того, как нанятый экипаж приближал его к дому графа Сумарокова по 7-ой линии Васильевского острова, где он занимал порядочную квартиру в три комнаты со слугой и кухней, градус настроения молодого человека неуклонно падал. Поручение графа Шувалова, мало совместное с дворянской честью, смущало его...

Распутывая дело распространителей фальшивых кредитных билетов в бытность своей "временной" службы в следственной комиссии при обер-полицмейстере, Сергей сошелся со студентами Императорской Академии художеств, облюбовавших близлежащий трактир «Золотой якорь», который частенько посещал и он сам. Сближению с художниками (кое-кто из которых действительно сотрудничал с фальсификаторами билетов, как вскорости установил Чаров) пособило соседство скульптора Антакольского, жившего в том же доме и учившегося в Академии. Имея склонности к живописи и войдя в крайне стесненное положение многообещающего таланта, Чаров стал брать у того уроки и спустя пару недель молодые люди сдружились. Через Антакольского он познакомился с Репиным и другими студентами Академии. Однажды, это случилось по прошлому году, он зашел в заведение и не застав там никого из друзей художников (в зале сидели одни иностранные моряки), приказал принести себе водки с ухою из ершей, соленых огурцов и расстегаев погорячее. Когда половой поставил перед ним дымящуюся уху и наполнил рюмку, соседний столик заняли молодые люди, лица которых Чаров видел впервые.

Вошедшие были возбуждены. Разгоряченные собственным разговором они не замечали пьяных возгласов английских матросов, а на Чарова, бывшего в неприметном партикулярном платье, смотрели как на пустое место. Его присутствие им вовсе не докучало. Чтобы услышать себя во всё возраставшим шуме, молодые люди говорили излишне громко, особенно, когда половой принес им бутыль красного. Став невольным свидетелем их беседы, Сергей узнал много такого, что вынудило его, невзирая на этикет и приличия, тем же вечером заявиться домой к Валуеву, так как попытка арестовать незнакомцев в трактире не увенчалась успехом. Заметив, что те зовут полового и считают мелочь, Сергей выскочил на улицу, чтобы крикнуть городового, но возле самого заведения был остановлен развеселой компанией знакомых художников, немилосердно затолкавших его обратно в трактир. Когда он, наконец, освободился от дружеских объятий, незнакомцев и след простыл.

– Ты уверен в своих суждениях? - строго спросил министр внутренних дел, нервно расхаживая по кабинету.
- Вернее не бывает, дядюшка. Замышляется покушение на государя. Тот, кого собеседник именовал Дмитрием, поклялся застрелить императора, - взволнованно подтвердил он.
- Стало быть, злоумышленники - студенты?
- Может, и вольнослушатели, какие, - неуверенно пожал он плечами. Однако ж, точно не из художников.
- А второго зовут…?
- Худяков, дядюшка. Оный Дмитрий обращался к нему исключительно по фамилии.
- Ладно, поторопись домой, уже поздно. Мой экипаж отвезет тебя. Завтра же доведу твои сведения до князя Долгорукова , а уж он возьмет меры.

Меры по предупреждению покушения принимать не пришлось. На следующий день 4 апреля в четвертом часу пополудни возле решетки Летнего сада прозвучал выстрел Дмитрия Каракозова, ознаменовавший замедление реформ и закручивание гаек в империи. Записка Валуева, оказавшаяся в руках Долгорукова за несколько часов до покушения, не смогла помочь князю предотвратить его, зато, впоследствии, была прочитана новым главой ведомства Шуваловым. Граф пожелал видеть ее истинного «виновника», и Валуев представил тому племянника. В ходе следствия Чаров же и опознал в арестованном Каракозове того самого Дмитрия из трактира. С тех пор всесильный Шувалов стал присматриваться к молодому человеку, попутно испытывая его. Вот и сейчас, на рауте в МИДе, на который тот был приглашен его настояниями, а не благодаря протекции дядюшки, как все подумали, шеф жандармов напомнил Сергею, что с нетерпением ждет результатов по данному им поручению.

- Не смею вас неволить, но согласие вами данное, обязывает вас, милостивый государь узнать о тайных помыслах теперь уже известной вам лично особы. Насколько могу судить, вы ей понравились, а это вселяет надежду на успех вашей миссии, - отозвав его в сторону, непререкаемым тоном заявил граф.
- Благодарю нижайше за оказанное доверие, ваше высокопревосходительство, однако ума не приложу, как смогу воспрепятствовать ей, отправиться в Париж?– искренне недоумевал Чаров.
- Вы друг герцога, а значит, при известной ловкости, сможете стать поверенным в его сердечных делах. Напишите ему о вашей встрече с Акинфиевой, а мы сделаем так, что он прочтет ваше послание тремя днями позже.
- Пропасть общественного положения, разделяющая нас, едва ли позволит мне называть его императорское высочество своим другом, да и мне…
- Вздор! Герцог никогда не чинился, титул и мундир, а теперь, как я вижу, и семейный статус, стоят в его глазах весьма дешево. Иначе, он никогда бы не связался с Акинфиевой. А ваше совместное с ним увлечение минералогией, а теперь и знакомство с его пассией, послужат отличным залогом дальнейших отношений, - настаивал на своем шеф жандармов.
- Однако ж, называться ему другом и одновременно вредить ему, согласитесь, недостойно и дурно, - он хотел сказать «подло и низко», но поостерегся. Говоря по совести, поручение графа задевало дворянскую честь Чарова и уязвляло его гордыню. Оно лишний раз напомнило ему, что он всего лишь жалкий бастард, и вхож в высшее общество благодаря высокому авторитету его родственника Валуева и всепроникающему влиянию могущественного шефа жандармов.    
-  Вы хотели употребить иные слова, не так ли? – догадался Шувалов.
- Вашему высокопревосходительству не откажешь в прозорливости, - с угрюмым выражением на лице признался честно Сергей.
- Будет вам в словопрениях упражняться, для своих судейских приберегите, да и не к лицу они вам! Нынче не до условностей, дело и так зашло слишком далеко, – пропустил мимо ушей «этическую» сентенцию Чарова Шувалов.   
- Осмелюсь спросить, как в сей запутанной ситуации обходиться с князем?
- Горчакову давно известно, что мадам неверна ему и крутит шашни с герцогом, хотя свой роман с ним ей удавалось весьма долго прятать. Тому виной удобное расположение Горного департамента, в работе которого его высочество принимал и, надеюсь, еще примет самое деятельное участие. Как известно, оный департамент располагается в том же месте , где и мы, грешные, ныне пребываем, - лукаво ухмыльнулся Шувалов.
- Да, да, мы даже как-то раз встречались там с герцогом, хотя обычно он приглашал меня в минералогический музей Горного института.
– Так вот, продолжаю. Князь поместил Акинфиеву на третьем этаже в комнатах для прислуги, над казенной министерской квартирой, где он постоянно проживает. Вот вам причина, отчего ее связь с герцогом оставалась в тайне. Полагаю, мы бы до сих пор оставались в неведении, коли б его высочество не объявил о своем желании непременно на ней жениться, - лицо шефа жандармов посуровело. - Одно вице-канцлеру в утешение, что он всё ж таки не обманутый муж, кем изволит быть месье Акинфиев. Министр первым наставил тому рога, а уж потом и герцог изволил обойтись с князем подобным манером.

Впрочем, могу предположить, что на момент их знакомства, его высочество не знал, что Акинфиева состоит в интимной связи с князем. Самое лучшее, чтобы Горчаков устроил ей развод с мужем, а после, женился б на ней сам. Убежден, он до сей поры страстно любит ее, отчего и продолжает терпеть в своем доме. Мадам не прочь развестись, но вот выйти за министра может и не пожелать. Отныне её мысли всецело занимает молодой и красивый принц, а не старик вице-канцлер. Да и сам Горчаков, узнав соперника, скорее отступится и не станет препятствовать герцогу избрать свой жребий. Смирившись с поражением и побуждаемый благородными намерениями, он может помочь Акинфиевой соединиться с герцогом, выправив ей заграничный паспорт от своего ведомства. Подобный исход весьма нежелателен, и тревожит государя. Акинфиева обещала его величеству не ездить на выставку в Париж, где сейчас находится предмет ее вожделений, однако заверения оных особ не многого стоят, - предельно откровенно, без экивоков и прикрас поделился тайнами большого света и собственным видением проблемы Шувалов.

– Неужели вице-канцлер осмелится выдать ей заграничный паспорт, зная умонастроения государя? – поразился царящими при дворе порядкам Чаров.
- Может, конечно, и не осмелится, хотя…, - Шувалов призадумался на секунду, - император запретил мне указывать министру на крайнюю нежелательность подобного шага, - в сердцах посетовал на решение царя шеф жандармов.
- А как, собственно, вышло, что госпожа Акинфиева представлена ко двору? – Чаров никак не мог взять в толк всю абсурдность происходящего.
- По прошлому году князь выхлопотал чин камер-юнкера ее мужу. Причем сделал это всеми правдами и неправдами, потому как господин Акинфиев состоял на ту пору в незначительном чине губернского секретаря. Полагаю, делу помогло другое важное обстоятельство. Будучи богатым помещиком в Покрове, тот был избран уездным предводителем дворянства. Да и Владимирский губернатор весьма о нем похвального мнения, - с ядовитой усмешкой пояснял Шувалов. – Впрочем, это уже история. Главное, помните! – граф доверительно посмотрел на Сергея и, убедившись, что рядом никого нет, произнес, - император не желает этой связи, а матушка герцога, великая княгиня Мария Николаевна, та просто в ужасе! – излишне эмоционально вымолвил шеф жандармов. - Брак ее сына, внука императора Николая и любимого племянника нынешнего государя с Акинфиевой сломает ему жизнь. Женившись на ней за границей, если духовная консистория даст ей развод, герцог не сможет жить в России и будет определенно изгнан из императорского дома. Расстроив этот брак, вы окажете неоценимую услугу Государю и Отечеству, не говоря уже об ослепленном страстью герцоге, - патетически высокопарно закончил тираду Шувалов и, отпустив Чарова, отправился танцевать.

Прогремев по Английской набережной, коляска взлетела на Николаевский мост и через считанные минуты поравнялась со Спасо-Андреевским собором и церковью Трех Святителей, после чего запряженные в неё рысаки пошли шагом.

«Тпру-у-у!» - натянул вожжи извозчик, и лошади встали по четной стороне улицы, возле запертых ворот аккуратного трех этажного дома. Выбравшись из экипажа, Чаров обнаружил, что цилиндр и лайковые перчатки он позабыл у Горчакова в МИДе. Если перчаток ему было, не жаль, то потеря новомодного, сшитого по аглицким лекалам цилиндра, была огорчительна и досадна. «Завтра, вернее, уж сегодня, - мысленно поправил себя он, - надобно заскочить на Дворцовую и спросить у прислуги», - нетерпеливо звоня в сонетку дворницкой, размышлял кутавшийся в плащ, озябший на промозглом ветру Сергей. Несмотря на начало мая, погода в Петербурге стояла ноябрьская. Лед висел в воздухе. Набухшие почки не желали распускаться, а голые сучья почерневших деревьев навевали на сердце тревожащую тоску. Белое сияние Луны мешалось с тусклой желтизной фонарного отсвета, возбуждая чувство щемящей неприкаянности и смутного страха. Зарождавшийся день обещал быть холодным и хмурым.
               
                Глава 2. Исчезновение пакета

Пробудившись в восьмом часу стараниями слуги Прохора, Чаров вспомнил о позабытом цилиндре и поспешил умываться. Облачившись в форменный мундир судебного ведомства, он вспомнил, что следует сменить петлицы в соответствии с его новым коллеж-асессорским чином. – Только надобно сперва на Литейный съездить, да убедиться, что приказ на меня всамделишно вышел, - c этой мыслью он выбрался из дому, прихватив футляр для цилиндра. Сильный порыв ветра с Невы ударил ему в лицо, чуть не сбив с головы фуражку. То и дело, хватаясь за козырек, он добрел до Большого проспекта, где запрыгнул в отъезжавшую конку и спустя четверть часа был на Дворцовой. Не найдя швейцара в вестибюле, он поднялся на второй этаж, где опять же никого не застал. – Сдается мне еще слишком рано, - подумал он, доставая из кармана золоченый брегет и оглядывая пустую приемную. Не успел он открыть крышку, как из кабинета министра выбежала горничная с пунцовым лицом и заплаканными глазами.

"Определенно, здесь что-то произошло", - тревожное чувство охватило молодого человека, и он решительно вошел в открытые настежь двери, возле которых деловито возился мастеровой весьма суровой наружности. Ящики письменного стола в кабинете были выдвинуты, бумаги, взятые из них, свалены на его зеленом сукне, сам министр в печальной растерянности понуро сидел в отодвинутом в сторону кресле. Чуть поодаль от него, с сумрачной миной возвышался тайный советник Гумберт и нервно теребил пальцами оконную драпировку. Заметив появившегося в кабинете Чарова, он недоуменно воззрился на него.

- Прошу великодушно меня простить, но, ни в вестибюле, ни в приемной никого не было, и я осмелился обеспокоить ваши…, - начал свою речь он, как был прерван тайным советником.
- Господин судебный следователь, если не ошибаюсь, - Гумберт сразу вспомнил его.
- Он самый, ваше превосходительство. Следователь Окружного суда коллежский асессор Чаров. Вчера имел честь быть приглашенным, и…, по забывчивости, оставил в гардеробе цилиндр, - с извиняющимся лицом он кивнул на футляр. - Неловко говорить о подобной чепухе, мне бы со швейцаром потолковать...
- Он отослан, горничную спросите, - неопределенно махнул рукой Гумберт и уставился в окно, показывая всем своим видом, что молодой человек появился довольно некстати.   
- Как отыщите свой цилиндр, сделайте милость, зайдите к нам на минуту. И не сочтите за труд, задерните входную портьеру, - глухим надтреснутым голосом бросил ему вслед Горчаков, неожиданно выйдя из ступора.

Гумберт недоуменно посмотрел на патрона, в ожидании разъяснений.

– Палицын здесь? - блеснув стеклами очков, заметно бодрее, поинтересовался министр.
- Еще копается! Много переводить пришлось на японский, а он покамест языком оным не вполне свободно владеет, - продолжая не понимать, передернул плечами тайный советник.
- Превосходно! Стекля уведомлять, не станем. Если пакет в течение ближайших дней не будет обнаружен, тогда известим о прискорбном происшествии государя. Его величество в скором времени отбывает в Париж, я еду тоже, а посему придется изготовить новую ратификационную грамоту к договору и поднести ее вдругорядь на подпись государю. Чрезвычайно неприятная комиссия! Представляю лицо императора. А коли секретные статьи конвенции, попадут или уже попали на глаза англичанам? Скандал! Международный скандал! – с горечью восклицал князь.
- Помнится, когда посланник Стекль вернулся на Пасху в Петербург, список договора был незамедлительно изготовлен, - напомнил ему обстоятельства дела Гумберт.
- Я самолично делал перевод. Что же касается копии ратификационной грамоты, составленной, согласно протоколу на французском, она переписывалась разными людьми, поскольку предназначалась исключительно для моего личного пользования. Договор - сотрудником Стремоухова, запамятовал его фамилию – у него совершенно каллиграфический почерк, а текст секретной морской конвенции, стариной Леонтьевым. У того тоже рука хороша, однако ж видно, что два разных почерка.   
- Осмелюсь спросить, - Гумберт замялся, - судебного следователя Чарова желаете привлечь к розыскам?
- Обер-полицмейстер с его проходным двором, а не канцелярией, квартальные с околоточными, следователи сыскной части – это не наш случай, Андрей Федорович. Равно, как и люди Шувалова. Я берегусь огласки, хотя она и без того неизбежна, если пакет не найдется. А господин Чаров мне глянулся. Видно, что человек порядочный и умный. К тому же, несмотря на молодость, довольно искушен в своем деле. Аттестация шефа жандармов тому порука. Сам Господь Бог нам посылает его. Полагаю, следует испытать его, а уж после…, - князь замолчал, погрузившись в раздумья. 
- А вдруг он согласия не даст?
- Употреблю все усилия, дабы урезонить его, - Горчаков дал понять Гумберту, что желает говорить с Чаровым наедине, и тот беспрекословно удалился.
- Я возьмусь отыскать пакет государя, ваше высокопревосходительство и, надеюсь, найду его, - Сергей дал понять, что всецело проникся важностью исчезнувших документов, - только у меня будет одно условие. Я должен получить список всех, без исключения, лиц, бывших вчера на рауте, а также всех тех, кто находился в Министерстве на момент обнаружения пропажи, - решительно заявил он, когда с цилиндром в руке, вернулся в кабинет Горчакова.

- Что ж, полагаю, Андрей Федорович пособит нам. Я немедля позову его, - ответил обрадованный князь, и потянулся к шнурку.       
- Ежели позволите, я желал бы осмотреть ваш стол, а именно, состояние замковых впадин на ящиках.
- Извольте, - приглашающим жестом поощрил Чарова изумленный немало Горчаков.   
- Пакет хранился в срединном ящике, не так ли? – на сей раз он не особо удивил своей догадкой вице-канцлера, поднося свечу к каждой из семи замочных скважин и внимательно их осматривая.
- Совершенно верно, - бесцветным голосом отвечал князь, не без иронии следя за манипуляциями следователя.
- А ключи от ящиков были у вас одного?
- У меня и ни у кого другого.
- Стало быть, один ключ отпирает замки от всех ящиков?
- Именно, так, месье Чаров, - с готовностью подтвердил Горчаков, доставая изящный посеребренный ключ из внутреннего кармана сюртука. – Второй ключ содержится в тайном месте у меня в спальне и иных ключей не имеется. Вчера вечером я запер пакет и отправился почивать.
- Вы почивали…
- Здесь же, в своей квартире на втором этаже, - молниеносно ответил князь, заметно краснея. От его сиюминутной иронии не осталось и следа. - Утром же, в десятом часу пришед в кабинет и отперев упомянутый вами ящик, пакета, положенного поверх других бумаг, увы, не обнаружил. Один Михеев ковырялся с замком, - нервным движением головы, он указал на, скрывавшую фигуру столяра, задернутую портьеру.
- И Михеев, понятно, никого не видел и ничего подозрительного не заметил?
- Ни-че-го, - обреченно подтвердил князь.   
- С разрешения вашего высокопревосходительства, я немного потолкусь здесь у вас, а после, вернувшись из присутствия, займусь списком Андрея Федоровича. Да, еще одна просьба к вам. Наружный осмотр замочных впадин мало что дал. Прикажите столяру выставить замки из ящиков, дабы я мог подробнее осмотреть их. И чтоб каждый замок был подписан, от какого он ящика. Это весьма важно, ваше высокопревосходительство, - с этими словами, водрузив свечу в канделябр, Сергей покинул озадаченного министра. 

Ницца. Promenade des Anglais. 29 декабря 1866 года

Герцену нездоровилось. С раннего утра его познабливало, немного першило в горле и покалывало в правом боку. К обеду боль в боку унялась, озноб исчез, но горло не отпускало. Он заставил себя выпить чашку горячего бульона и откинулся за чтением газет в кресле. Принесли полуденную почту. Отложив в сторону газеты, он торопливо вскрыл знакомый, синеватой бумаги конверт, и извлек письмо. Через минуту, накинув пальто и закутавшись в шарф, он хлопнул дверью и, не услышав встревоженного оклика жены, - «Ты же болен, Саша!» - стал стремительно сбегать вниз по лестнице.
- Вы преувеличиваете мои возможности, любезный Натаниэль, хотя не скрою, просьба господина барона мне очень льстит, - Герцен самодовольно ухмыльнулся.- Одного никак не возьму в толк, отчего в русском правительстве решились на столь неоднозначный и, как мне кажется, непопулярный шаг?
- Продажа Аляски дело решенное, месье Герцен. В связи с этим, дядюшка возлагает на вас большие надежды. Если бы вы поспособствовали, хотя бы краешком глаза заглянуть ему в будущий договор с Североамериканскими Штатами, его благодарность была бы весомой, - слова Натаниэля заставили задуматься Герцена, и он посмотрел вдаль.

Легкий бриз лениво шевелил волнами, донося до скамейки на Променад дез Англе, где уединились собеседники, аромат морской свежести, перемешанный с запахом жареной рыбы, приготовляемой в бистро за спиной.

- Дядюшка уверил меня, - продолжал давить доводами Натаниэль, - что имея столь широкую сеть информаторов на родине, в том числе, чрезвычайно влиятельных, вам по силам помочь ему.
- К сожалению, после того, как я поддержал поляков  в их самоотверженной борьбе с самодержавием, либеральная интеллигенция в России отвернулась от нас, и тиражи «Колокола» заметно упали. Многие мои корреспонденты, которые занимали, да и занимают сейчас видное положение в государственном аппарате, попросту перестали отвечать мне. Они вычеркнули меня из числа своих друзей.
- Но кто-то, же остался?! – энергично возразил раздосадованный Натаниэль, явно не желавший возвращаться в Париж не солоно хлебавши.
- Разумеется, - тяжело вздохнул Герцен, собираясь с мыслями. – Если ранее я получал информацию из самых, что ни на есть, правительственных верхов, из первых рук, можно сказать, то теперь вынужден довольствоваться крохами. Мои нынешние корреспонденты - это издатели второстепенных газет, кое-кто из журналистов и министерских чиновников. Радикально настроенной молодежи я стал не интересен, она меня ругает, обвиняя в отсутствии этого самого радикализма и нежелании дать им средств на революцию.

«Довольно агитации, пора действовать», - упрекают меня они, но деньги, однако требуют.

- А как насчет людей в ведомстве князя Горчакова? – напрямую спросил не собиравшийся отступаться Натаниэль.
- Подумаю, - уклончиво отвечал Александр Иванович и со скрытым раздражением воззрился на напористого собеседника. - Впрочем, зачем ходить вокруг да около, - хитро прищурил левый глаз Герцен, понимая, что тот неспроста приехал к нему, - есть там у меня один чиновник, по Азиатскому департаменту служит, мечтает, кстати, быстро разбогатеть, - при этих словах лицо Ротшильда вытянулось и разом посуровело.
– Нет, нет, вы не так меня поняли, - он взмахнул рукой, поторопившись успокоить собеседника. – Человек тот играет на Парижской бирже через доверенных брокеров. И если так случится, что он, допустим, я повторяю, допустим, достанет требуемые сведения, то ему следует дать дельный совет.
- Великолепно, месье Герцен. Совет он от нас получит, и, помяните мое слово, хорошо на нем заработает. Так и уведомите его. И если он по роду своей службы ознакомит нас с другими интересными документами, которые попадутся ему на глаза, мы заплатим ему отдельно.
- А вам не кажется, что это уже шпионажем попахивает, любезный Натаниэль? - брезгливая гримаса оттопырила его нижнюю губу.
- Нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц, дорогой Искандер. Вы боретесь с русским правительством, а мы хотим узнать его тайны. Не вижу препятствий для сотрудничества. Тем более, повторюсь. Продажа Аляски - дело решенное.
- Хорошо, я напишу в Петербург, - после внутренней борьбы выдавил из себя согласие Герцен.
- Надеюсь, мы поняли друг друга. В подобном ключе я и передам наш разговор дядюшке.
- И весьма меня тем обяжете, - живо встрепенулся Александр Иванович. - Мои наилучшие пожелания барону. Я всегда буду помнить его добро .

Возвратившись поездом в Париж, Натаниэль не замедлил отчитаться о встрече с Герценом.

– Он согласился, это хорошо, впрочем, я не ожидал иного ответа. Тем не менее, тебе придется отправиться в Нью-Йорк и посетить нашего друга Бельмонта . Пусть он прощупает тамошнюю почву. Не исключено, что североамериканское правительство обратится к нему с просьбой организовать финансирование предстоящей сделки, - заметил барон Джеймс. Но перед этим тебе предстоит пересечь Ла-Манш и встретиться с кузеном Лайонелом. Он снабдит тебя инструкциями для встречи с Бельмонтом, а уж после ты купишь билет на пароход до Нью-Йорка.
- Но я же с ним в ссоре, и вы знаете об этом, дядюшка! - энергично запротестовал Натаниэль.
- Ваша ссора - сущая безделица и как я осведомлен, Лайонел не держит на тебя зла. Я даю тебе шанс помириться с ним. Не забывай, твой старший кузен член британского парламента, а правдивая информация о сделке по Аляске чрезвычайно заинтересует английский кабинет.
- Но пока что ее у нас нет!
- Не важно, - с гримасой неудовольствия отмахнулся барон. - Расскажешь Лайонелу о взятых нами мерах, и заверишь его, что он будет первым человеком в Британии, кто узнает всю подноготную этой подозрительной аферы.
- Но наша ссора ставит под сомнение саму возможность этой встречи! - продолжал упорствовать не желавший идти первым на мировую Натаниэль.
- Я напишу ему письмо и, ручаюсь, он тотчас простит тебя, - обезоружил его упрямство старик Джеймс.

Выходя от вице-канцлера, Чаров столкнулся на лестнице со спешащей наверх Надин, одарившей его обольстительно-загадочным взглядом. – Странно, еще нет и десяти утра, а она уже где-то побывала, - нахмурив брови, удивился Чаров. На площади он крикнул извозчика, и погнал на Литейный. Он порядком припозднился, и пообещал вознице щедрые чаевые, если тот спешно доставит его по назначению. Прознавшие о его производстве коллеги довольно прохладно поздравили Сергея, попутно сообщив, что его хочет видеть начальство.

"Наверняка, влетит за опоздание", - подумал Чаров, открывая дверь в кабинет председателя суда. Тем не менее, все обошлось. Его еще раз поздравили, на сей раз куда искренней, и нежданно негадано предоставили краткосрочный отпуск. – Извольте обновить вицмундир, Чаров! Негоже в старом на службу являться, - указав на петлицы титулярного советника, бросил на прощание окружной прокурор. – А вот это уже занятно! Неужто князь Горчаков с неурочными вакациями пособил? Не в мундире же кроется истинная причина оных? – приятно удивился Сергей, выбираясь из суда.

Коллежский секретарь Палицын окончил работу и, с наслаждением потянулся, разминая затекшие члены. Часы меж тем показывали начало одиннадцатого. - Ух, ты, дал же я не отнюдь! – сжимая и разжимая пальцы правой руки, произнёс любимую присказку чиновник и, отхлебнув полуостывший кофе, вспомнил, что его просил зайти тайный советник Гумберт. - Можете отправиться домой и отдохнуть сегодня. В департамент явитесь завтра в пятницу. Начальство ваше будет извещено, - необычайно сухо отрезал Гумберт и уткнулся в стол. – Домой, так домой, - мысленно повторил распоряжение тайного советника довольный, что, наконец, свободен Палицын.

"Презанятные фуэте, однако ж, у нас вытанцовываются. Господин тайный советник определенно намеревался мне что-то сказать, а может, и поручить, но опосля передумал", - в большом недоумении запахнулся в шинель Кондратий Матвеевич и, застегнувшись на все пуговицы, вышел в коридор, где на него едва не налетела не видевшая дороги горничная.

- Отчего слезы, Дуняша? – отступив назад, с приторным участием вопросил он.
- Ничего, это я так, - еще более покраснела девушка, и слезы градом покатились по ее смуглым щекам.
- Ну-ка, ну-ка, расскажи, кто тебя обидел!? – нарочито настаивал Палицын.
- У его сиятельства пропал пакет с какими-то важными бумагами, а господин Гумберт набросился на меня, будто я виноватая! Не я же замок им испортила, что дверь не затворить! - промокая платочком глаза, жаловалась Авдотья.
-  А что за бумаги? Откуда пакет-то пропал? – сделал озабоченное лицо Кондратий Матвеевич.
- Из кабинета, из стола их, а что за бумаги, не ведаю. Гумберт сказывал преважные, - всхлипывала она.
- А дверь, стало быть, в кабинет его сиятельства теперь не затворяется, - протянул, думая о чем-то своем, Палицын.
- Сейчас Антип ее починяет.
- Антип?! – изумился он.
- Ну, да, Антип, столяр. С такими лохматыми бровями, - провела пальцем по тонкому изгибу собственных бровей горничная. - Как я слышала, он завсегда к нам, ежели что случается, приходит.
- Стало быть, он в кабинете замок починяет да его сиятельству шумом и присутствием своим премного докучает.
- Да не шумит он вовсе! И починяет не в кабинете, а в приемной. Дверь-то отворена настежь, а вход они портьерой занавесили. Сама видела.
- Ладно, ступай, вины здесь твоей нет, - в одночасье, потеряв интерес к горничной, он двинулся к выходу.

Поток ледяного воздуха обдал ему лицо.  Подняв воротник и не став брать извозчика, он прошел Зимней канавкой и, оказавшись через считанные минуты на набережной, позвонил в дверь парадного подъезда. Пробыв в доме с полчаса, он поймал пролетку и приказал вознице везти себя к Гостиному двору на Чернышев переулок. Потолкавшись в скобяной лавке и поговорив с приказчиком, он зашел в соседнюю, торговавшую холстами, красками и прочими «художественными» товарами. В ней Палицын задержался ненадолго. Забрав объемистый сверток, завернутый в запачканную сажей рогожу, который с большой осторожностью нес до ждавшего его извозчика, он добрался до дому. Предупрежденная запиской жена еще поутру отослала кухарку на рынок, и к приходу Кондратия Матвеевича был накрыт порядочный стол. Бульон с гренками, пироги с рыбой, студень на говяжьих голяшках, жаркое из телятины, яблочный мусс и графин водки украсили раздвижной круглый стол в гостиной. Несмотря на скромное жалованье чиновника 10 класса, семья Палицына не бедствовала, хотя и вовсе не роскошествовала, и могла позволить себе наем просторной пяти комнатной квартиры во дворе дома по Екатерининскому каналу против Казанского собора, а также содержание кухарки. Сын Палицыных был помещен в частный пансион и забирался домой на выходные и праздники. Отдав должное обеду и приласкав жену, Кондратий Матвеевич уединился в кабинете.

За запертой дверью лицо его приобрело насупленное выражение, он закурил папиросу, после чего занялся привезенным из лавки свертком. Переправленные контрабандой, в угольном трюме английского парохода, апрельские номера запрещенного в России «Колокола» заполонили письменный стол Палицына. Бегло пробежав глазами по газетным заголовкам, он вспомнил о письме, врученном ему в лавке, и принялся читать его с непреходящим вниманием.

"Коли Вы согласны", - писал Палицыну Герцен, - "мы приобретем для Вас доходные североамериканские облигации, они нынче дают хороший процент, а на остаток перешлем вексель, который Вы без труда обменяете на наличные в банке. Средств для продолжения операций на бирже у Вас и без того предостаточно, однако надежные и верные бумаги, по мне, так всяко лучше неверной спекулятивной игры. Господин барон благодарит Вас за добытые сведения, хотя, entre nous , он до сих пор недоумевает, впрочем, как и Ваш покорный слуга, что заставило русское правительство пойти на подобную сделку. Может, стороны заключили некий дополнительный договор или же секретный протокол к присланному Вами договору, укрывшийся от Вашего взора? При случае, обратите настоятельнейшее внимание на подобный момент. Это весьма важно. Впрочем, будьте покойны. Никоим манером я не вменяю Вам сие в вину. Отдельное спасибо за сведения, касаемые режима пользования с Японией островом Сахалин и Курильской грядой, согласно заключенному в Петербурге соглашению. Информация о позиции русского правительства по Люксембургу также чрезвычайно ценна. Благодарственный чек Вы найдете в настоящем письме", - Палицын бережно взял в руки чек и, беззвучно шевеля губами, прочитал все, что на нем было написано.

Цифра в пять тысяч франков, поначалу, показалась ему значительной, однако поразмыслив, он решил, что достоин куда большего.

"Апартаменты сменить не мешало б, да убраться с этого двора, пусть и не убогого колодца, а вполне себе большого, с деревьями на газонах, но все ж таки места сырого и темного", - он приоткрыл окно и еще раз убедился в своей правоте. Из-за холодной погоды дубы и липы пока не дали листвы, трава едва зеленела, пепельно-серое небо закрывали набухшие свинцом тучи, погружая двор в тоскливую мрачность. – Хорошо бы переехать на квартиру с видом; к примеру такую, куда поместили посланника Стекля, - размечтался Палицын, вспомнив, как сегодня побывал там – в шикарной и светлой, семи комнатной квартире на Екатерининском канале, выходящей окнами на Казанский собор и перспективу Невского проспекта.

"И что это давеча у нас приключилось?" – он подумал о неожиданной перемене в настроении Гумберта, и его лицо приобрело выражение неприкрытой досады. "По какой, черт, причине он не стал со мной разговаривать, хотя еще накануне намеревался?" – у Палицына пересохли губы, и разлившаяся по физиономии желчь заместилась болезненным страхом.

Решив повременить с походом в банк, он взялся опять за письмо. – В виду исключительной важности Вашей нынешней работы, я не вправе подвергать Вас случайным опасностям, утруждая заботами «Колокола». Если у Вас нет надежного человека, кто бы взял партию газеты целиком для ее последующего распространения, без промедлений сожгите полученные экземпляры. Как бы горько мне не было об том говорить, особливо, когда речь идет о собственном детище, газету следует уничтожить, ибо Вы для нас несоизмеримо важней, - весьма пафосно завершал свое послание Герцен.

Говоря по правде, пристраивать продукцию Вольной русской типографии, удаленной из Лондона, а потом и из Брюсселя по настоянию русского правительства, и после долгих мытарств, осевшей теперь в Женеве, стало делом обременительным. Реализация шла со скрипом, и Палицын выдохнул, когда Герцен снял с его плеч столь тяжкую ношу. После покушения Каракозова и разгрома Ишутинского кружка революционное движение испытывало кризис, тогда как немногочисленные читатели «Колокола» среди студенческой разночинной молодежи находились под неусыпным наблюдением агентов Третьего отделения. А попадаться в лапы политической полиции графа Шувалова не входило в планы Кондратия Матвеевича. К тому же юные сердца завоёвывали новые герои. Лавров, Чернышевский и набиравший популярность Маркс становились отныне кумирами и гуру нигилистов новой волны. Однако сжигать «Колокол» Кондратий Матвеевич даже и в мыслях не помышлял. Дружба с Герценом и его европейские связи были исключительно важны для него. Отложив письмо, он прочитал присланный номер от корки до корки, решив днями переговорить на предмет реализации газеты с одним человеком.

- Ужинать, когда накрывать, Кондраша? – постучалась к нему супруга.
- Мне надобно вскорости по делу съездить, а вот как приеду, тогда и отужинаем, - потрепал женину щеку Палицын и вновь повернул изнутри ключ.

Памятуя обещание Шувалову написать письмо герцогу, Чаров набросал его текст, перед тем как покинуть суд. Он подумал заскочить на Фонтанку и немедля вручить письмо графу, если, конечно, тот окажется на месте. Заметив карету шефа жандармов, стоявший против Третьего отделения, Чаров отпустил извозчика и вошел в особняк. В сопровождении дежурившего в вестибюле жандарма он поднялся в приемную, попросив находившегося в ней незнакомого ему адъютанта доложить о себе. Окинув недоверчиво-придирчивым взглядом слишком уверенного в себе просителя, тот поспешил в кабинет начальника.

- Пройдите, его высокопревосходительство вас примет, - с милой улыбкой сообщил враз подобревший адъютант, отворяя дверь.
- Превосходно, Чаров. Ваше послание попадет точно в яблочко, - с воодушевлением объявил Шувалов, вытаскивая пачку чистых конвертов из ящика величественного, в добрую треть стены стола. – Извольте теперь подписать - «Его императорскому высочеству герцогу Николаю Лейхтенбергскому», - протягивая конверт, продиктовал ему граф. – А в письме укажите, лучше это сделать постскриптумом, что отправляете его оказией.
- Отправляю оказией с кем? Следует ли указать конкретное лицо?
- Не думаю, но буде пожелаете, додумайте сами. Впрочем, герцог не станет вникать в подобную ерунду. Он дьявольски влюблен и жаждет скорейшего воссоединения с Акинфиевой. Кстати, как вы ее нашли вчера на рауте?
- Ищущий, да обрящет. Ежели кратко, я бы сей максимой охарактеризовал ее упорную, не боящуюся условностей света и нацеленную на результат натуру. Весьма живая, с тонким шармом, знает, чего хочет…
- Вот это вы точно подметили, - в нетерпении хмыкнул Шувалов.
- Сегодня, кстати, я мельком видел ее.
- Неужели? – неподдельно удивился граф.
- Поутру я обнаружил, что оставил у швейцара цилиндр. Решив заехать за ним, я наткнулся на госпожу Акинфиеву в вестибюле Министерства уже откуда-то возвращавшуюся. Не смею давать советы вашему высокопревосходительству, но наружное наблюдение за ней установить следовало бы. – О задании Горчакова он, естественно, умолчал.
- Может, вы и правы, - коснулся рукой упрямого лба Шувалов. - Мы подумаем о подобной мере.
- У меня созрела еще одна мысль, ваше высокопревосходительство. Я не писал о том в письме его высочеству, однако…, - он на мгновенье запнулся.
- Ну, говорите, говорите, что придумали? – в нетерпении торопил его граф.
- Во время экспедиции герцога истекшим летом на Урал, где я имел честь сопровождать его высочество, были открыты неизвестные дотоле минералы. Один из образцов находится у меня, ожидая занять достойное место в музее Горного института, который патронирует Николай Максимилианович. Полагаю, герцог будет польщен, если я передам ему оный камень, а он покажет минерал европейским ученым светилам, коих сейчас немало съехалось в Париж.
- Вы разумеете…?! – заметно напряглось лицо шефа жандармов.
- Я попрошу госпожу Акинфиеву передать его герцогу. Сделаю, в известном роде, провокацию. Если она возьмет от меня камень, ее намерения отправиться на Выставку весьма основательны, если нет, она оставила подобные планы и замышляет нечто иное.
- Превосходная идея, Чаров, - искренне похвалил его Шувалов. – Однако, не тяните, - предостерег он.
- Как придет ответ из Парижа, я немедля увижусь с мадам.
- А мы, как я вам вчера говорил, переправим ваше послание герцогу, дабы он его днями получил. И не забудьте привести мундир в соответствие с теперешним вашим чином! - вслед за окружным прокурором не преминул пожурить его за «титулярные» петлицы шеф жандармов.

Расставшись с графом, Сергей поспешил на выход, как был окликнут приземистым крепышом в штатском.

- Мерзликин! Яков Петрович! Неужели ты?! - широко улыбаясь, двинулся навстречу крепышу Чаров.   
- Твоими молитвами, он самый, Сережа! - радостно отвечал Мерзликин, и они обнялись, как и подобает добрым приятелям.
– Стало быть, в высоких сферах теперь порхаешь, - опрокинув рюмку желудочной и закусив соленым груздём, умозаключил Яков Петрович, когда они переместились из стен Третьего отделения в более отвечавшее настоящему случаю место. Чаров на водку не налегал и, подозвав полового, спросил себе ломоть холодной буженины с хреном, щей и телячьих отбивных с гречневой кашей.
- Не то, что порхаю, а так, залетаю, когда позовут, - трезво оценив собственную значимость, правдиво ответил Сергей, принимаясь за еду.
- Как и сегодня?
- Именно так.
- Стало быть, филёр тебе позарез нужен? - кладя на тарелку солидный кусок кулебяки, повторил его просьбу Мерзликин.
- И желательно сегодня, Яков.
- По гроб жизни будешь мне обязан, - отправил в рот сочащийся шмат Яков Петрович. Обнадеженный Чаров радостно закивал, убедительно подтверждая, что полностью разделяет его мнение. – Вечером пришлю тебе толкового человечка, а ты уж сам ему личность, за кем он ходить будет, обрисуешь, - запил водкой кулебяку Мерзликин. На том и порешили. Уплатив за обед, приятели распрощались. Мерзликина ожидала служба, Сергея - расследование на Дворцовой.

В кабинете Горчакова он нашел подписанные замки, кои аккуратно извлек из ящиков все еще пыхтевший возле входной двери столяр. Замок от нее оказался безнадежно испорчен, и столяру, мужику неторопливому и во всех отношениях обстоятельному, пришлось прогуляться в скобяную лавку за новым. Осмотрев личинки замков, Чаров заметил царапины, причем больше всего пострадал замок срединного ящика, где хранились особо важные бумаги. Как-то: тайные договоры с иностранными государствами, секретные предписания российским посланникам за границей, сочиненные вице-канцлером, и расшифрованные ответы на них, а также проекты будущих соглашений. «Пользовались отмычкой или грубо подогнанным ключом», - определил причину повреждений Чаров, как его взгляд упал на сломанный замок от входной двери министерского кабинета, сиротливо лежавший у ног Антипа. В эту минуту в комнату стремительно вошел Горчаков, очевидно, предупрежденный о возвращении Сергея.

- Вы не припомните, ваше высокопревосходительство, когда сломался замок? – указывая на дверь, поинтересовался он.
- Дня три тому назад. Надо спросить у Гумберта, - в нервном недоумении потер нос министр. – Еще на Страстной неделе ключ стал не вполне хорошо поворачиваться, приходилось с усилием надавливать на него. Андрей Федорович даже смазывал пару раз замок, но, увы, напрасно. А опосля, механизм и вовсе вышел из строя.
- А допреж ключ поворачивался легко?
- Весьма. Никаких злоключений с ним не припомню.
- «Стало быть, кто-то испортил замок, отпирая его, как и замки письменного стола, не вполне годным ключом, а скорее, отмычкой, но в этом еще следует убедиться» - подумал Чаров и попросил столяра разобрать замок. Под пристальным взглядом Горчакова тот нехотя согласился.

Как заправский слесарь, он в две минуты вскрыл корпус замка и разложил на столе у секретаря его отдельные части. Многочисленные царапины, обнаруженные в механизме, подтвердили догадку судебного следователя.

- Кстати, вот список лиц, кои были вчера на рауте, а также находились в министерстве сегодня утром на момент обнаружения пропажи. Отличаясь невероятной, я бы сказал, навязчивой скрупулезностью, господин Гумберт поместил в него меня и себя. Редкий педант, доложу я вам, - князь покачал головой и впервые улыбнулся. – Памятуя вчерашний раут, позволил ему к обеду придти, а он, едино, с утрась на службу явился, – размышляя вслух, протянул ему бумагу министр.
- Премного благодарен, ваше высокопревосходительство, - отчеканил Сергей и собрался уж уходить, но князь задержал его.
- Не забудьте вдругорядь свой цилиндр, - кивнул на стоявший, на углу стола футляр вице-канцлер. – А это вам от нас с Андреем Федоровичем презент, господин старший следователь, - провозгласил князь, протягивая Сергею комплект новёхоньких коллеж-асессорских петлиц.
- Такая внимательность. Весьма тронут. Даже не знаю, как выразить свою признательность вам…, - искренне растрогался Чаров.
- Наилучшим ответом станет найденный вами пакет, Сергей Павлович, - оценив душевное состояние молодого человека, неожиданно тепло и впервые по имени отчеству обратился к нему Горчаков.

Когда карета министра, любезно одолженная Чарову князем, подъезжала к его дому на 7-ой линии, присланный Мерзликиным филер – плотного сложения малый лет тридцати, уже поджидал его. – Поднимемся ко мне, - на этот раз своим ключом открыл дверь в воротах Сергей, и они зашли во двор. Слуга Прохор не выразил удивления, увидав рядом с барином незнакомого человека и, равнодушно приняв от него шинель, футляр и фуражку, убрался на кухню собирать ужин. Агент, не пожелав расставаться с пальто, с котелком в руке последовал в комнаты за Сергеем. 

- Я тут побаловался художеством и набросал портрет особы, за кем вам предстоит походить, господин Шнырь (именно так отрекомендовался ему филер), - Чаров отдал ему изображение Акинфиевой, кстати сказать, весьма правдоподобное. Живописные уроки Антакольского явно не прошли для него даром.
- Когда прикажете приступить? – острым взглядом окинул портрет Шнырь перед тем как вернуть его автору.
- Завтра, и хорошо бы с утра, - Чаров был впечатлен зрительной памятью тайного агента.
- Ежели прибуду на Дворцовую, часиков эдак в семь, устроит?
- Даже, думаю, раненько будет. Главное, чтоб наша дама не срисовала вашу персону.   
- Обижаете, Сергей Павлович. Я службу без всяких там яких знаю. Не впервой делами таковыми занимаюсь. И в дождь и в снег; в жару и в стужу доводилось за разным народом ходить, да часами их благородия на улицах караулить. Уж прознал за десяток лет все ее курьёзы и премудрости, и не припомню такового конфуза, чтоб меня, как вы изволили выразиться, срисовали. Да и господин Мерзликин завсегда мною довольны были, - объяснил, что не лыком шит Шнырь.
- Прошу меня извинить. Не подумал, - примирительно бросил Сергей.
- С отчетом, прикажете сюды приехать? 
- Сюда, сюда! - в горячей поспешности закивал головой Чаров. Одна мысль о перспективе встречи с подобным типом на глазах кого-либо из знакомых внушала ему неприязнь.
- В таком разе позвольте откланяться. Завтра ввечеру, часиков эдак…, - прикинул время Шнырь, - в девять, а может, и попозжее прибуду к вашему высокоблагородию, - кивнул напоследок агент и вышел на лестницу.

Оставшись наедине, Чаров достал из кармана список Гумберта и предался размышлениям, крикнув Прохору, что б повременил с ужином и занялся петлицами. Плотный обед в трактире с Мерзликиным не позволил ему проголодаться. Пройдясь по громким фамилиям и титулам списка, он исключил из него иностранных дипломатов, высших чиновников и прочих официальных и приближенных ко двору лиц, бывавших на Дворцовой лишь по случаю, и обратил внимание на две скромные персоны – Кондратия Палицына и Надежды Акинфиевой. Палицын попадал под подозрение по факту нахождения в Министерстве из-за своей неурочной работы, а у Акинфиевой был налицо мотив.

Шантажировать вице-канцлера украденным пакетом, с целью получения от него иностранного паспорта для выезда за границу.

Столяра Михеева, горничную Авдотью, швейцара и прочих слуг, как самостоятельных фигур, он в расчет не брал, и добавил их к первым двум из соображений возможного соучастия. Если с Акинфиевой он успел познакомиться и составить о ней определенное мнение, (в отношении нее он также полагался на профессионализм Шныря), то личность чиновника Азиатского департамента оставалась для него загадкой. Характеристика, данная в превосходных тонах Палицыну Гумбертом, не могла удовлетворить Сергея Павловича, и он решил завтра же повидать его.
               
               
Кому интересно, книга вышла в импринте Антона Чижа "Новый русский детектив".
Алекс Монт. Пропажа государственной важности. Исторический детектив