Заработав за тридцать с лишним лет на далеких колымских приисках, кое-какие сбережения, в еще совсем недавнем прошлом руководитель солидной по тем местам золотодобывающей артели, шестидесятилетний, сноровистый, и не по возрасту еще очень даже крепкий мужик Яков Николаевич Рыжиков вернулся в родную Листвянку. А почему бы и нет, подумал он, когда окончательно решился на переезд, на Урал. Жену он похоронил там под Магаданом несколько лет тому назад, дети давным-давно повзрослели, обзавелись своими семьями, и разлетелись по миру, кто куда. А ему вдруг нестерпимо захотелось на «материк», поближе к отчиму дому и родной земле. Свой трехэтажный особняк с бассейном и зимним садом, Яков на всякий случай продавать пока не стал, и разрешил в нем временно пожить одному хорошему приятелю с его большим семейством.
Разгрузив чемоданы и коробки с вещами в пустующем доме своих давно усопших родителей, Яков Николаевич в тот же вечер был с радостью приглашен в гости к старшей сестре, которая по такому торжественному случаю накрыла в горнице стол и зажарила в духовке утку.
– Хорошо, что ты братик вернулся. – держа в руке стеклянную рюмочку с Рябиновой настойкой, со слезами на глазах говорила Таисия первый тост. – У нас тут тоже можно жить не хуже. Я что еще-то хотела сказать...
– Давай, Яшка, за тебя. – желая уже поскорее выпить, перебил свою растроганную супругу ее муж. – Чтобы хорошо тебе на новом месте жилось, и чтобы мы чаще встречались. – и живо опрокинул в рот стопку.
– А давайте-ка, я лучше выпью за вас. Что приняли меня по-человечески, и помогли мне навести в доме порядок. Какую мы работу-то сегодня провернули. А?
И родственники стали душевно закусывать и тихонько выпивать.
– Как хоть, Яша, жизнь-то у тебя? – положив брату в тарелку рядом с «Оливье» крохотные, похожие на пуговки маринованные опята, спросила Таисия.
– Да нормально. А что?
– Точно все хорошо? – раскраснелась от крепкой настойки сестра. – А то, я гляжу, исхудал.
– Это, Тася, возраст. А ты, что же думала, что я вечно буду молодой? Нет, честно все хорошо. Правда, как похоронил свою Анфису, живу, как-то неуверенно, что ли без нее. Это, знаешь, на что больше похоже?
Таисия внимательно смотрела на брата и молчала.
– Будто стою я одной ногой на плоту, а второй на берегу. И ни туда, и ни сюда. И на плот ступить обеими ногами страшно, и на берег спрыгнуть, тоже не могу. Вот так и стоял в раздумьях, точно истукан, пока на переезд не решился.
– Примерно, как и я. – мгновенно встрепенулся, окосевший всего с двух рюмок зять. – Только ты, Яшка, стоишь на плоту, а я посередине минного поля, и ото всюду по мне ведется пулеметный огонь.
– Сиди, давай уже, минер. – надула губы сестра и усмехнулась. – Успел нализаться уже. Что за человек?
– А че я? – промямлил мужик. – Я трезвый еще.
– А я, как будто не вижу.
Сожитель нахмурился. Жена покосилась на него.
– Ты давай следующую рюмку пропусти, не пей.
– Вот всю жизнь, Яшка, она со мной, как с лялькой.
– Только, чувствую я, скучно будет тебе, у нас в глухомани. – все переживала за будущее Якова сестра. – Ты после своей командной должности-то, не закис бы.
– Не беспокойся. Тут это невозможно. Нет. – живо отмахнулся от нее Рыжиков. – Это же моя Родина, мои родные места. Охотиться будем с твоим Константином, грибы собирать. Хватит работать на дядю, всех денег не заработаешь, пора, сестренка, отдыхать. Кстати, как у вас с охотой обстоят дела? Есть охотхозяйства-то в районе?
– Да какая тут у нас охота? – снова усмехнулась сестра. – У них охота, это когда им выпить охота.
– Это почему же? – тут же возразил ей муж. - А утку, ты щас ешь откуда? Или скажешь, домовой принес?
– Сиди уже. Хм. Домовой.
Яков молча покосился на цветную фотокарточку за стеклом в шкафу, где он был запечатлен вместе с женой и своими маленькими детьми на южном курорте, и у него от этого на сердце стало нестерпимо тяжело.
– Анфиса-то одна осталась там? – заметив смену настроения, спросила сестра.
– Одна. А что поделать? Я ее сначала эксгумировать собрался, и сюда с собою привезти. Да потом подумал, зачем ее родимую тревожить, пускай себе с миром лежит.
– А ведь у нас, Настена недавно тоже померла.
– Это, какая Настена? – не понял Рыжиков.
– Не помнишь?
– Ей Богу, не помню.
– Суворова. Первый мужик у нее был вдовцом, с дочуркой к нам тогда приехал. Ты, Яшка, пока на Колыму-то не уехал, частенько с ним, бывало, выпивал.
Как следует поужинав и выпив за встречу целую бутылку Пшеничной водки, Яков Николаевич вместе с зятем, который был его постарше на несколько лет, вышли на улицу проветриться.
– Красота. – вдохнул гость полной грудью. – А воздух-то, какой, как чай со зверобоем. Пей его, и пей.
– Ну, так. Деревня. – радовался возвращению обеспеченного шурина зять. – Я бы отсюда не уехал никогда.
– Ой, Костя, и не говори. А я вот уезжал.
– Я тут недавно в городе в больнице лежал. Язва открылась опять. Когда меня выписали, я остался у снохи на ночку. Вот у них с нашим оболтусом жизнь. Хм. Неделю, как цуцики ишачат, а по выходным с утра до вечера у окошка торчат. Ну, или, на худой конец, у телевизора кукуют. Как будто, больше заняться нечем им. А прямо напротив дома реликтовый лес. Я говорю им, раз к нам не приезжаете, идите, хоть по тропинкам побродите, разомните кости свои. Только кто меня послушал. Хм.
– Они такие, городские. Проживут в своих клетушках, а настоящей жизни-то и не увидят никогда.
– А у нас, Яшка, и вправду красиво кругом.
– Зверья-то много тут у вас? – волнительно глядя на чернеющие вдалеке высоченные, остроконечные ели, первым делом поинтересовался Яков.
– Да вроде водится чуть-чуть.
– А чего чуть-чуть-то? Я погляжу, леса-то вроде неплохие.
Константин невозмутимым взором тоже взглянул в ту сторону, где раскинулась по холмам непроходимая тайга, и затянувшись папироской, загадочно заулыбался.
– Ну, это как посмотреть. Лес сегодня есть, завтра под корень выпилили весь. Пилорам-то, видел, сколько по дороге? Только вокруг деревни восемь штук.
– Жалко. Я говорю, жалко природу.
– А как ты можешь это варварство предотвратить? Лесники вроде в наличии, кого-то даже ловят. Только у нас в одну сторону на сто километров ни одной живой души, и на пятьдесят в другую, разве за всеми уследишь?
– Значит, дичи мало, говоришь?
– У местного охотоведа Данилина, раньше, то дочка в городе училась, то сын недавно в Петербурге в мореходку поступил. Сколько мяса-то надо было за такое удовольствие подкинуть, кому надо? За здорово живем, нынче и в задрипанный техникум в районе не поступишь, я уже не говорю про институт.
– Да, серьезный видать мужчина.
– Да еще какой. Он у нас тертый калач. Знает лес, как свои пять пальцев, с закрытыми глазами не заблудиться в нем. Не то, что прежний Герка Пастухов, с липовым дипломом. Смех на палочке. Тот дурень, сколько лет охотоведом отработал, а так и не научился, куриный помет от глухариного отличать.
– А этот, значит, на мясе карьеру детям строит? Так?
– Ну, а как иначе-то? Вертится, мужик тихонечко себе. Тут, понимаешь ли, кто, что сможет, тот то и достает. У нас вон у председателя общества охотников и рыболовов Володьки Храмцова, девчонку и вовсе за новенькую Волгу пристроили в ВУЗ. А Данилин, сколько в область им лосей отвез за ребятишек? Говорит, одному профессору пол туши, другому, третьему. Ууу. Хотя, тех тоже можно супчиков понять. Желаете получить образование, чего-нибудь тащите. Ничего сейчас не бывает за просто так.
– Ну, а браконьеры водятся у вас? – все расспрашивал Рыжиков своего родственника о последних новостях, связанных с охотой. – Или, с таким охотоведом, это категорически исключено?
– Браконьеры-то? А куда они делись? Хотя первые браконьеры, это наши местные чиновники, егеря и милиционеры. Я одного такого егеря знавал, как он летом, когда свой новый карабин пристреливал, теленка у лосихи ухлопал, и потом ее саму подранком добрал. Наши мужики, когда узнали, хотели самосуд устроить над ним. Понимаешь ли, Яков, браконьер ведь не тот, кто ради еды охотиться, а тот, кто ради удовольствия убивает зверей.
– Согласен с тобой. Как говориться, богат не тот, у кого много, а тот, кому хватает. – по-человечески одобрил высказывание зятя Яков. – Значит, первые браконьеры, это ваши местные чиновники, егеря и милиционеры?
– Самые, что ни на есть. Но их Данилин не трогает, он с ними дружно, душа в душу живет. Он им тут у себя на заимке и самогоночки нагонит, и рыбки свеженькой навялит, и баньку после охоты истопит с пихтовыми веничками, а когда и девок из района привезет.
– Да уж. Способный дядя. Я погляжу, нормально он здесь обосновался. Этакий царек?
– Почему сразу царек? Нормальный мужик он. Я даже у него, как-то заимку охранял. Тут, понимаешь, кто, как выживает. Я никого не хочу судить. Он вот, таким способом жизнь себе наладил, кто-то в этом бардаке по другому приспосабливается, шиповник вон некоторые собирают, ягоды-грибочки, кто-то варежки с носками из собачей шерсти вяжет, работы-то в деревне нет.
– Выходит, не охотишься, как раньше, когда я пять лет назад к вам приезжал?
– Да почему не охочусь? Мало-мало бегаю с ружьишком иногда. Путевки стали для моего кармана шибко дорогие, да и ноги постоянно болят. Видно старый стал.
Яков тут же вспомнил, как буквально несколько минут назад Константин украдкой от жены, во дворе выпил залпом целый граненый стакан самогона, и он ухмыльнулся про себя.
– У нас здесь прошлой зимой, чуть международного скандала не вышло. – душевно покуривая Беломор, весело кряхтел старик.
– Это еще, что за такое?
– Глава Красноармейского района Мелкозеров, как-то настоящего американца к нам сюда с Данилиным привез. За каким он его сюда притарабанил, никто не мог сказать. А может выслужиться хотел перед областным начальством? Короче, не знаю я.
– Ну, а скандал-то тут причем? Привез, и привез. Мало ли к нам на охоту иностранцев приезжает? Лишь бы денюжки платили, а развлекуху мы им найдем.
– Забавный парень оказался этот мериканец. – засмеялся своим беззубым ртом зять. – Материться научился. А знаешь, как он нашу жрачку полюбил? Только и орал все время, дескать, белого мяса хочу, дайте белого мяса!
– Курицу, что ли? Ха-ха-ха!
– Мужики-то сначала и сами не поняли, что это за белое мясо такое, пока он им пальцем на шматок сала на столе не показал.
– Так в чем, все-таки скандал-то? Сало зажали ему?
– Да нет, конечно. – посерьезнел дед. – Вот, чего-чего, а сала в каждом доме дополна.
Рыжиков буквально на несколько секунд отвлекся от беседы, и вновь посмотрел своими уставшими глазами в сторону заросших холмов на ярко-оранжевый закат.
– Так в чем ты говоришь скандал-то? – вновь поинтересовался Яков про того американца.
– Слушай. Ну, первый день они, конечно, не поехали на зверя, шибко напились, а на второй, все же снегоход завели. Женька наш, охотоведа-то, Евгением зовут, запрыгнул за руль, а американец сзади. И когда они по зарослям к капканам пробирались, этому заморышу нерусскому, все зубы веткой выбило в логу. А кругом бурелом, снегу намело по пояс, кое-как кровь остановили, а так бы уехал родимый в свою Америку в цинковом гробу.
2
С момента переезда прошла неделя. Совсем акклиматизировавшись на новом-старом месте, Яков Николаевич прописался в большом родительском доме, переоформил в районной милиции, привезенный с собой с Колымы итальянский охотничий карабин, и решил поближе познакомиться с Данилиным и задружиться с ним.
Когда охотовед возился у себя в ограде с машиной, Яков, визуально, на сколько это только возможно оглядел выложенную бехатоном, с клумбами и качелями территорию, и не увидев нигде злой собаки, о которой предупреждала на калитке табличка с мордой немецкой овчарки, сзади подошел к нему.
– Ремонтируем? – по-доброму спросил гость. – Техника, капризная вещь. Больше чиним, чем ездим на ней.
– Да, чего-то бензин не поступает в карбюратор. Вот решил проверить его. – Евгений вытер о свои замаранные камуфлированные штаны правую руку, и как со старым приятелем поздоровался с Рыжиковым. – Здравствуйте! С возвращением вас, что ли?
– Ага. Спасибо. Приехал вот неделю назад.
Разговорились.
– Так, значит, говорите, насовсем? – охотовед, так и не установив причину поломки, с силой захлопнул у старого Уазика капот.
– Наскитался, хватит. Дом, есть дом. Тут даже воздух, какой-то особенный.
– Ну, а как? Урал-батюшка! Опорный край державы.
– Щас, значит, вы тут главный по тарелочкам?
Данилин растерянным взглядом посмотрел на Якова Николаевича и наморщил лоб.
– Я говорю, вы щас здесь в лесу закон?
– Ааа, в этом-то смысле? – наконец сообразив, о чем идет речь, засмеялся Евгений. – Приглядываю помаленьку. Партия сказала, надо, комсомол ответил, есть!
– Это хорошо, когда на страже интересов беззащитных зверюшек, стоит такой принципиальный человек. Еще, к тому же, и земляк. Наслышан о вас. С вами звери, наверное, как за каменной стеной?
– Скажете тоже, за каменной стеной. Мы люди маленькие. А вы оформляйте поскорее в обществе охотничий билет, и давайте к нашим мужикам в бригаду. – заранее пронюхав, что Рыжиков человек не бедный и со связями, да к тому же еще и заядлый охотник, сделал ему предложение Данилин. – Вы же раньше с Константином бегали с ружьишком, когда в отпуск приезжали к нам?
– С зятем-то? Ха-ха-ха! Было дело. Только мы с ним больше по уткам да по вальдшнепу упражнялись. Я ведь все разы без карабина приезжал.
– Уток нынче завались. Прямо прорва.
– Я уж одну попробовал. Сестренка делала на мой приезд. Ну, а другой зверь, посерьезней, есть?
– А куда он делся? Есть! – сразу же оживился Евгений и бегло посмотрел на забрызганный глиной, скучающий возле надувного бассейна квадроцикл.
– Это хорошо.
– И мишка, и лоси, и боровая дичь, и зайцев навалом, есть и барсуки. – загибал пальцы на руке охотовед. – Все звери в наличии, прямо, как в зоопарке, каждой твари по паре. Косуль с кабанами, так тех вообще никто не может сосчитать. Никуда далеко ходить не надо, к деревне приходят впритык. Даже волков, на удивление, много.
– Опасный хищник.
– Сколько зимой он изорвал собак. Мне в позапрошлом году, начальство выделило четыре километра флажков, так этим гадам, эти тряпки, как мертвому припарка, они спокойно перепрыгнули, и дальше пошли.
– У природы, видимо, иногда тоже происходит сбой.
Проговорив с Данилиным еще примерно с полчаса про охоту и о промысловых рыбацких артелях, орудующих на побережье Охотского моря, и договорившись с охотоведом о дальнейшем сотрудничестве, Яков Николаевич, полностью удовлетворенный теплым приемом, пошел дальше по своим делам.
3
Однажды на доходе обеда, в одну из охот, когда все гости парились в бане, и в доме кроме охотоведа и Якова Николаевича никого больше не было, Данилин подошел к столу и налил себе целый стакан грузинского коньяка.
– Ты слышал, какими он вчера фамилиями козырял по пьяни? – шумно удивлялся Рыжиков, приехавшему к ним в первый раз в хозяйство, особо буйному охотнику. – Всех-то он начальников знает, со всеми-то он выпивал. Хм. Проболтался, что даже с самим губернатором в неформальной обстановке встречался. Что думаешь-то по этому поводу, Евгений? Берем в свою артель такого мохнатого кадра, или он только языком болтать мастак?
– Судя по его ржавому ведру с болтами и замашкам, мне так кажется, что он обычное трепло. – только что опохмелившись коньяком, прокряхтел охотовед. – И вообще, я же просил мужиков, к нам всех подряд в охотхозяйство не таскать? Давай еще объявления везде расклеим, что на такой-то заимке, будут рады видеть всех.
– Думаешь, трепло?
– Ну, а кто?
– Ну, не знаю.
– Кем он сказал, работает в городе?
– Урологом.
– Ха! Где губернатор, и где он?
– Ну, не скажи. – тихонько сказал Яков. – Доживешь до моих годов, поймешь.
– И еще я ночью видел, как этот врач вчера на радостях нажрался, и прямо под подушку желудок свой опорожнил. Случайный он для нашей бригады человек. Он в такую даль не для охоты ехал, а тупо на природе побухать.
– Надо на будущее депутату сказать, чтобы он к нам, не привозил, кого попало. – все же поддержал товарища Яков. – Я, если честно, тоже засомневался, когда он про губернатора, такую байку рассказал.
– Может и был у них, когда на побегушках. – моментально опьянев, развалился в кресле с кружкой чая охотовед. – Есть такая поговорка: - Язык мой, враг мой.
– А я знаю другую пословицу: - Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.
– Ладно. Хрен с ними. Охота закончилась. – на правах хозяина подытожил очередные выходные Данилин. – То, что ни в кого шальная пуля не попала, уже хорошо. Пусть сейчас перед дорогой на здоровье парятся в бане.
– Лишь бы воды хватило им.
– С водой у нас порядок. – с полной уверенностью промычал Евгений, видя, как пожилой сторож по имени Федор, еще рано утром набирал в колоды воды.
– Пропарятся хоть хорошенько. А то, как им с такого бодуна садиться за руль?
– И дров им Федя наколол. Он, кстати, недавно ко мне обращался. Внука попросил от армии отмазать. Я вот думаю, может ты, Николаич, подключишь генерала своего?
– Не буду я уважаемого человека тревожить по таким пустякам. – грубо ответил Яков своему еле живому компаньону, и допив кофе, прилег на кровать.
В доме наступила тишина. На улице же недалеко от бревенчатой русской бани, на капитальном пирсе небольшого искусственного пруда, то и дело мелькали абсолютно голые, распаренные до красноты мужские фигуры, и по воде громким эхом разлетался пьяный мат.
– Давно я хотел к тебе обратиться. – допив, за каких-то жалких полчаса прямо из бутылки коньяк и закусив его жареной медвежатиной, охотовед с ехидным прищуром посмотрел бывшему золотодобытчику в глаза.
– Чего, такое, Женя? – завозился на матрасе Яков.
– Мне бы, Николаич, спонсорскую помощь оказать.
Рыжиков, не употреблявший уже второй месяц ни грамма спиртного, тут же насторожился. Он не любил обсуждать серьезные вопросы второпях, и особенно, когда они касались денег, и Яков промолчал.
– Машину подновить хочу. – все не замолкал Евгений, теперь уже из горлышка потягивая пивко.
Яков Николаевич встал с кровати и подошел к окну.
– А то я эту колымагу дольше ремонтирую, чем на ней езжу по делам.
– А так с виду и не скажешь.
– А ты сам попробуй, сядь за руль. Хм.
– А я не садился? – резко занервничал Рыжиков.
– Ну, так поможешь с бабками мне, или нет?
– Мне надо хорошенько подумать. Я щас тоже, знаешь ли, каждую копейку стал считать. Дом сначала надо мне продать на Колыме.
– А что тут думать-то? Хм. Интересно. – не понял причину отказа охотовед. – Дом он, видите ли, собрался продать. Хм. Продавец. Будешь продавать щас до ишачьей пасхи. Можно подумать, у тебя другой выбор есть?
Бывший золотодобытчик, а ныне просто почетный пенсионер, от такого бесцеремонного отношения со стороны самодовольного, отъевшегося на казенных харчах человека, сразу же вспотел, и на время потерял дар речи.
– Нет, ты меня извини, конечно, Николаич, ты мужик со связями, серьезный, но ты в последнее время на охоту, приезжать-то, приезжаешь, а на лицензии не скидываешься с нами уже давно.
– Я же сказал, что подумаю. – едва не поперхнулся слюной Яков Николаевич, когда услышал от коллеги по оружию, этот пьяный, выдуманный бред.
– И не надо голосом давить на меня. Ты понял?
– Ну, думай, думай. Хм. Если есть, чем. – пробормотал Евгений сам с собой, и раздвинув руками на столе пустые кружки и тарелки с остатками еды, положил взъерошенную голову на скатерть и уснул.
С того самого дня, Рыжиков не только перестал с Данилиным общаться, но и объявил его своим врагом.
4
Удачно продав в Магадане свой шикарный особняк новому руководителю одного областного министерства, Рыжиков взял в аренду в пятидесяти километрах от Листвянки под охотничьи угодья несколько сотен гектаров земли, и меньше чем за полгода выстроил на живописном берегу Серебрянки огромный терем со всеми удобствами и баней, поставил там же небольшую пасеку, курятник и вольеры для собак.
В один из дней, когда Яков на четырехколесном вездеходе вернулся из леса в деревню и переносил вещи в дом, к его кованой ограде на Уазе подъехал Данилин. Рыжиков еще не успел подойти к машине, как заметил по блеску в его глазах, что он был слегка подшофе.
– Значит так, да? Значит, ты снова ездил на меня ябедничать в район? – демонстративно не подавая руки, прохрипел из-за руля охотовед. – Это за все хорошее, что мы с мужиками сделали для тебя? Это ты такой монетой, Николаич, отплатил нам?
Яков подступил вплотную к водительской двери и положил руку на крышу.
– Ты, что городишь, Женя?
– Я тебе не Женя, а Евгений Кузьмич.
– Тогда я, чего-то не понял, а что вы такого конкретно, сделали для меня? Ну, что?
– А ты не помнишь? Как же быстро ты все позабыл.
– Что я должен вспомнить-то? Хм. Тогда, давай поставим вопрос несколько иначе. А я вам, тогда, на какую сумму сделал добра? Посчитай хорошенько давай. Одних только стройматериалов, сколько притащил из города, когда вы свою старую хибару вместе с беседкой, по пьянке на открытии охоты сожгли.
– Я же говорил, что я с тобой за эти доски рассчитаюсь, когда мне самому долг отдадут.
– Ты три года уже рассчитываешься со мной. Все никак рассчитаться не можешь.
– А я виноват, что ли? Это ты этим, пойди, предъяви.
Данилин дрожащими от волнения руками достал из-под сиденья алюминиевую фляжку с водой, и жадно отхлебнул из нее.
– У тебя всего лишь попросили спонсорскую помощь оказать мне. – засунув емкость наместо, с обидой в голосе вымолвил шофер.
– Ее таким тоном не просят.
– Я, опять же, для бригады старался. А ты, как маленький себя повел.
Вымогать с тебя, хоть как бы никто не стал. Ладно. Дело хозяйское.
– Вы посмотрите на этого чудака. Хм. Сам на мою территорию нахально лезет, еще и мне грозит. Удивительный человек. Потрясающе просто!
– Куда это я лезу? – не уразумел охотовед.
– Скажи, не ты ли тут недавно на мою заимку приходил? Не было такого? Да сторож тебя возле пасеки видал.
Евгений упорно молчал.
– Че, как язык проглотил? Снова будешь отпираться?
– А че мне отпираться? Вот еще. Ну, было дело. И дальше, что? – огрызнулся он.
– Как это что? А кто тебе разрешил?
– Тебя там не было.
– Правильно.
– Тогда у кого я должен был спросить?
– И не ври мне. Ты не просто посмотреть приезжал, а меду моего попробовать приспичило тебе, товарищ.
– Какого еще меду?
– Сладкого, какого.
– А ты слышал Ленинский лозунг для большевиков? Грабь награбленное! Ха-ха-ха! Ладно, шутки-шутками, а я у тебя и вправду ничего не брал.
– А за каким, тогда ты вырядился в костюм пчеловода, и дымарь с собой прихватил?
– Я? – вытаращил удивленные глаза охотовед.
– Сторож все видел. Может подтвердить.
Данилин не соображая, что можно еще, такого придумать в свое оправдание, только нервно стучал своими сбитыми костяшками пальцев по рулю и молчал.
– Еще и после твоего последнего визита, куда-то подевалось десять кур.
– ???
– Или, мне может заявление в милицию написать?
– Кур? Что за бред?
– Вот будет смеху-то на всю ивановскую волость. Охотовед Данилин, свистнул целых десять кур.
– Какое еще заявление?
– Обыкновенное.
– Заявлением меня пугать не надо. – вдруг не выдержал натиска Евгений. – Тоже мне, Павлик Морозов нашелся. Милицией решил напугать.
– Конечно. Ты у нас никого не боишься. Дать бы тебе один разок, как следует, чтобы зашаталась голова.
– Ты мне угрожаешь?
– Женя, не лезь ко мне. Я тебя прошу. Не лезь!
Яков Николаевич на полном серьезе взглянул Данилину в его бегающие от стыда глаза и покачал головой.
– Это я еще про бутылку с керосином с обожженной тряпкой, которые я две недели назад нашел за баней, промолчал. – специально громко сказал Рыжиков.
– Чего-чего?
– Того-того. Прекращай войну, парень. И думай про меня, что хочешь. Ты только к моим личным владениям, больше на пушечный выстрел не подходи.
– Разберемся. – сверкнул дикими глазами охотовед.
– И нечего тут разбираться. Разбираться он, видите ли, собрался. Или в следующий раз, мой Костя, на тебя всех лаек спустит, и не посмотрит, что ты у нас с ружьем.
– Войну, говоришь, прекращай? Ну-ну. – Евгений показал свои желтые зубы и завел автомобиль.
– Что, ну-ну?
– Война для тебя, только начинается, Яша.
– Ну, раз ты такой твердолобый, Женя, тогда посмотрим, кто из нас победит.
5
Время неумолимо бежало вперед. В последних числах декабря Данилин сидел в районном отделе в кабинете своего старого товарища, начальника отделения участковых инспекторов милиции и пил без сахара крепкий чай.
– Мы хорошо закрываем этот год, Наумыч. – осторожно дуя на живой кипяток, рассказывал Евгений о своих достижениях. – На тех выходных ко мне из города серьезное начальство на охоту приезжало. С первого выстрела завалили лося и напластали пятнадцать козлов.
– Куда вам столько, вы же, кажется, не живодеры, мужики? – удивился такому размаху упитанный, уже далеко в годах, седовласый майор Кухарук. – Ты случайно, не цех по производству колбасы открыл там? Ха-ха-ха!
– Как это куда? Хм. Странные вы люди. Мяса много не бывает, тем более праздники на носу у всех. Одному кусок, другому ляжку, третьему ноги на холодец, разве плохой подарок, свежая косуля на новогодний стол?
Участковый, тяжело дыша, медленно вылез из-за стола и подошел к двухкамерной морозилке.
– За это мясо тебе, конечно, спасибо. – погладил он ее толстой рукой. – Хотя, мясо без водки, едят только собаки. Ха-ха-ха! Но, смех-смехом, а в следующий раз, если будет такая возможность, ты привези нам лучше копченого окорока, или на худой конец колбасы.
Евгений самостоятельно добавил себе с кружку из электрического чайника кипятку и кивнул головой.
– У нас в милиции, еще в семидесятых, работал урядником дядя Паша Королев, тоже, как и ты Кузьмич, охотником был заядлым. – вдруг вспомнил свои далекие лейтенантские годы майор. – Все время варил в дежурке суп их потрохов. Вся милиция тогда на обед никуда не ходила, прямо в кабинетах его варево жрала. Правда, странный он был немного. Даже вроде бы, маленько, того.
– В смысле? – поднял глаза на Наумыча охотовед.
– Вот тебе и в смысле. Хм. Шибко он любил рассказывать нам молодым стажерам, всякие там смешные истории, связанные с дерьмом.
– Это, как?
– Обедать скоро. Не хочу портить себе аппетит.
Тут деревянная дверь в кабинет настежь распахнулась, и в проеме показалось лицо того самого ветерана.
– Вот тебе на. – аж вздрогнул от неожиданности Кухарук. – Долго жить будешь, Пал Палыч. Ха-ха-ха!
– Почему? – ничего не мог понять пенсионер.
– Как это почему? Только тебя добрым словом вспомнили с охотоведом, как ты у нас здесь жрать людям варил.
Королев аккуратно прикрыл за собой дверь, за руку поздоровался с мужиками, и молча плюхнулся на стул.
– Когда это было, Семен? – потирая окоченевшие от мороза руки, вспомнил былую службу участковый.
– А сколько вы уже на пенсии годов-то? – стало любопытно Данилину, глядя на худого, маленького деда.
– Я то? Так уж двадцать годков загораю, милый ты мой. Хожу, как не пришей к одному месту рукав.
– К какому еще месту? – едва сдерживая смех, спросил Наумыч у старика. – Ха-ха-ха!
Ветеран ерзал на стуле и озирался по сторонам.
– Ну, как? Согрелся?
– Да пойдет. На остановке, автобус долго прождал. Да еще перед этим, посидел на дорожку в уборной.
Майор весело посмотрел на охотоведа, и дабы снова не рассмеяться, повернулся к замерзшему окну.
– Сижу, главное дело, над очком в полу. – с невозмутимым видом рассказывал про свои утренние приключения бывший милиционер. – А дерьмо в него падает, и сразу застывает.
Тут мужики не выдержали, и в кабинете разразился громом бешеный хохот.
– Да уж. – кое-как произнес майор. – Сижу над дыркою в сортире, и вижу надпись под окном, наш лидер самый лучший в мире, хоть и написано говном.
Старик не понимая, что происходит, удивленными глазами посмотрел на людей, после чего по-хозяйски подошел к маленькой тумбочке возле двери в закутке, и тоже сделал себе покрепче чай.
– Кто щас начальник-то у вас? – серьезно спросил он.
– Как это кто? Хм. Кто и раньше. Сорокин. – достав для бывшего наставника из ящичка стола коробку с рафинадом и ложечку, в ответ ухмыльнулся майор.
– Не помню такого. Не нашенский, что ли?
– Ага. Пришлый. Пьет, зараза, больше нас.
– Много? – поинтересовался у Наумыча охотовед.
– Когда человек выпивает, не страшно. – не дав ответить майору, живо перебил его дедушка. – Главное, чтобы взятки, как товарищ Романов, не брал.
– А чего тебе Романов сделал плохого? – наконец взял слово Кухарук. – Ты ведь сам, половину жизни проквасил, а погоны капитана он тебе, хоть как вручил.
– Да ладно тебе. Хм. Я ведь так.
– А что ладно? Скажешь, я не прав?
– Мог бы и майора перед пенсией присвоить.
– Зря ты на него попер. – недовольно посмотрел Наумыч на старика. – Мы, было дело, с ним с одной бабой одновременно дружили. Только в разные часы. Правда, я-то знал, что он туда ныряет, а этот дятел, про меня нихрена. У нас с Катькой договоренность одна была, если у нее графин на кухне на окне, значит шеф в квартире.
– Хех. Тоже мне Штирлиц. – усмехнулся дед.
– Однажды, она допустила промашку, не выставила, дура, графин, еще и дверь на ключ до кучи не закрыла. И тут я на доходе обеда, значит, заплываю в залу, а там начальник мой сидит. Главное штука, в милицейской рубахе и цветастых трусах. Вот была картина. Ха-ха-ха! Я так в жизни никогда не врал.
– Выкрутился-то, как? – поинтересовался Евгений.
– С трудом. Я сказал, что с ее соседкой шуры-муры. И, дескать, двери перепутал невзначай.
– И он тебе поверил?
– Он сделал вид, что поверил, а я сделал рожу кирпичом. После этого случая, опротивела мне эта шалашовка. Тьфу! Потом ей с ребятами четыре гвоздички отправил, на память о наших прошлых чувствах, так сказать.
– Нет. – наморщил лоб дядя Паша. – Хоть и попался он тогда за взятку, все равно он был хороший человек. Потом вот с академии, вот тот пришел дурак.
– Эх, милиция-милиция. Где же ты провинилась? Все в ней, никак у людей. – задумался Кухарук. – Как говорил мне по молодости один знакомый опер. Служи, Наумыч! Пока поймут, что ты дебил, ты уже майор. Пока решат, что с тобой делать, ты уже полковник. Пока решаться, что-то сделать, у тебя уже депутатская неприкосновенность. Пока лишают тебя депутатской неприкосновенности, ты уже свалил с чемоданами денег за бугор.
Закончив распивать чаи, Данилин еще раз поблагодарил майора за продуктивное сотрудничество, затем на-дел в прихожей полушубок и подошел к двери.
– Я че, еще пришел-то. – недовольно обернулся он на Кухарука. – Я ведь еще помощи пришел попросить у вас.
– А че ж тогда тянешь резину? – давно ожидая этого самого момента, взбодрился Наумыч и попросил охотоведа вернуться назад. – Или у тебя язык отсох?
Данилин, не успев застегнуться, сразу же прошел к офицерскому столу, и сел рядом на стул.
– Всю душу вымотал мне этот гад. – не обращая внимания на дядю Пашу, сходу стал жаловаться на Рыжикова Евгений. – Сволочь залетная. Вздохнуть даже не дает. В последнее время, только его во сне и вижу.
– Давай в одну кучу все не валить. Давай по порядку.
– Жалуется, бегает повсюду. Хм. Хочет меня без работы оставить. В каких уже только высоких кабинетах он не отметился. Словно пень поперек моей дороги стоит.
– Все так и не угомониться?
– Если бы. Хм. Только еще хуже стал.
– Как же помирить вас?
– А почему я должен с ним мириться?
– А что, до конца жизни хочешь воевать? Если так, то это дело не благодарное. Знаешь, сколько таких идиотов ходит ко мне на прием? Иной раз, такую чушь начнут нести, хоть из кабинета убегай подальше.
– Это он сам в наши края приехал. Его никто сюда силком не звал. Помогайте, мужики. Только на вас вся надежда. Ты меня, Семен Наумыч, знаешь, я в долгу не останусь. Только прошу тебя, решите кардинально с ним.
– Вот интересный ты человек. – нервничал за столом Кухарук. – Нам, что ему, наркотики подкинуть?
– Зачем сразу наркотики? Он ведь не наркоман. Так, за что-нибудь прикрутите, не мне же вас учить. Как вы говорите, был бы человек, а статья для него найдется.
– Ты давай, не шибко-то шали. Будет, какая цветная информация, вот тогда звони. Такого ферзя надо брать только с поличным. Иначе мы тут обгадимся жидко, и вылетим из органов с позором из-за вашей третьей мировой войны. Понял?
– Прямо с поличным? Хм. Он тоже не глупый баран. Видали, к нему, какие люди на охоту приезжают. Они от меня мокрого места не оставят, если захотят.
– Ты, главное, не бойся. – поддержал своего коллегу дед. – Его товарищи, те, кого он ублажает у себя, светиться не станут лишний раз. Думаешь, они не дорожат своими теплыми местами, чтобы палкой шевелить это дерьмо? Ты же человек государев. А этот филин, кто такой?
– Да успокойся ты. – повысил голос майор.
– Рад бы успокоиться, да не могу.
– Может налить тебе, чего покрепче?
– Нет у меня щас настроения, чтобы с вами пить. Ни грамма нету. Вот вы, Пал Палыч, говорите, что за него не будут палкой шевелить дерьмо? А чего они тогда не вылезают из его угодий?
– Ты ведь вроде взрослый, парень. – удивленно замотал головой Королев. – А кто у нас в России, когда отказывался от халявы? Кто, когда отворачивался забесплатно поохотиться, и водочки на свежем воздухе попить?
– Ой, не знаю, мужики, ой, не знаю. Чует мое сердце, что-то затевается против меня. – и Данилин резко соскочил со стула и пошел из кабинета прочь.
6
Тоже накануне Нового года, Яков Николаевич с объемным, упакованным в яркую, красивую обертку свертком, поздно вечером прибыл в районную прокуратуру, чтобы лично поздравить с наступающими праздниками своего доброго приятеля Сотникова, работающего в этом главном надзорном органе первым лицом.
– Видишь, мой друг, сколько бумаги переводим впустую? – сразу же спрятав дорогой подарок подальше от посторонних глаз в шифоньер, показал прокурор на заваленные пачками документов стулья. – Скоро вся тайга пойдет в переработку на пергамент. Где будем доски на гробы искать?
– Не переживай, на это дело всегда найдем. – с удовлетворением оглядел Яков недавно отремонтированный на его деньги кабинет. – В крайнем случае, купим в Финляндии из карельской березы. – и подобно матерому столяру, нежно погладил ладонью полированную, из цельной древесины панель на стене.
– Нет, шутки-шутками, а ты и вправду думаешь, что мы реально людям помогаем? – блеснул золотыми звездочками на погонах кителя старший советник. – Хрен-то там, Яша. Макулатуру с одного края стола, на другой перекладываем, и отписки всяким разным умникам наперегонки строчим.
Рыжиков, услышав из уст главного районного правоведа, такое откровенное признание, лишь наивно улыбнулся, и дабы не вступать с приятелем по этому поводу в полемику, промолчал.
– Работа у тебя такая, Тимофей Ильич.
– Еще скажи, что работа не волк, в лес не убежит.
– Не бойся, не скажу. Главное, зарплату платят? Платят! Что тебе для полного счастья надо еще?
– Работа, работа. Хех. Вот она, где у меня.
– В отпуск надо тебе, Тимофей на пару неделек. В ведомственный санаторий в Сочи.
– Сочи? Где темные ночи? Хм. Не трави. Сочи, это мечта. Только, кто бы меня еще отпустил туда? – показательно притворился несчастным прокурор. – Да и потом, путевки только передовикам у нас дают, а мы, как всегда в одном месте. – и лицо его сразу потускнело.
– А может мне, Сан Саныча побеспокоить, чтобы он тебя к себе под крылышко забрал? Ни разу не просил его, но ради тебя могу похлопотать. Он после праздников пообещал ко мне с самим Катаевым приехать в баню, ну, и кабанчиков между делом на снегоходах погонять.
Отлично понимая, насколько это выгодное предложение, у Сотникова сразу загорели глаза.
– Я в область не хочу.
– Почему?
– Нет. Что ты. Даже не упоминай. – вспомнив о своей семье и молодой любовнице, в ту же секунду изменился в лице прокурор. – Да и потом, куда я в этом возрасте поеду? Пельмени в служебной квартире в чайнике варить? Жена здесь, я там. Если бы еще на генеральскую должность запрыгнуть. Вот тут бы я, наверное, подумал, Яш.
– Ну, смотри сам. Мое дело предложить.
– А может вообще послать все к чертовой бабушке, и пойти уже на вольные хлеба? Обычного пенсионера, ты будешь к себе на охоту приглашать? Или бывший прокурор тебе не уже нужен?
– Ты же не просто прокурор. Во-первых, ты мой друг, а во-вторых, вас же бывших не бывает.
– Хах! Ну, ты сказал. – заулыбался Сотников. – Еще, как бывает, Яша, да как еще бывает-то. Как только у меня служебное удостоверение в отделе кадров изымут, так тут же я не нужен буду больше никому.
Когда все работники прокуратуры, включая старенькую уборщицу и вахтера, разошлись по домам, хозяин кабинета повесил свой синий мундир на спинку кожаного кресла и пригласил Якова Николаевича к себе в комнату отдыха, дверь от которой была грамотно замаскирована под обыкновенный шкаф.
– Давай по чуть-чуть? – советник достал из холодильника запечатанную бутылку шотландского виски и порезанную на блюдце сырокопченую колбасу.
– Я не буду. Я сегодня сам за рулем. – визуально оценив по этикетке третьесортный, сорокаградусный напиток, Рыжиков сразу же отказался пить.
– Да брось ты.
– Правда, не хочу.
– Че ломаешься-то, Яша. – уже наполнив до краев две хрустальные рюмки, убедительным тоном сказал прокурор. – Я не люблю пить один. Можно подумать, что тебя гаишники не знают? Ну, а если вдруг, кто-то случайно не из нашего района остановит, то скажи, что едешь от меня.
– Ладно. Уговорил. – и Яков поднес стопку к губам.
Выпили. Сотников притащил с рабочего стола бронзовую пепельницу и сигареты с зажигалкой.
– Ну, как там у тебя? – закурив после первой рюмки Marlboro, прокряхтел прокурор. – Я слышал, что ты все со своим охотоведом воюешь?
– Да ну, его к черту. Не хочу о нем говорить.
– Все, как кошка с собакой, все вас мир не берет?
Рыжиков промолчал.
– Чего ты не можешь с ним договориться? – разлил по второй рюмке Сотников. – Что вам в деревне делить? Или ты скажешь, что два медведя в одной берлоге не уживутся? Так?
– Ты же сам все понимаешь, Тимофей. Я ему там, как кость в горле. Натура у него гнилая. Он там всю жизнь прожил, все перед ним всегда стелились, и тут я нарисовался, гордый такой. Настолько оборзел, что ведет себя в лесу, как у себя дома.
– Даа, заварили вы с ним кашу. Эх, Яков-Яков. Дожил ты до седых волос, а со среднестатистической единицей, вопрос решить не можешь.
– Он не среднестатистическая единица, он у нас там маленький царек.
– Царек, говоришь? – ехидно сощурил один глаз прокурор и между делом закинул в рот кусочек колбасы.
– Еще, какой. Ни с кем не может ужиться. Всех соседей в улице замордовал. Живет там у себя, как дворянин. Ты видел его дом? Хм. Четыреста квадратов. А знаешь, какие у него на стенах чучела висят? Все комнаты завешаны трофеями, прямо, как в средневековом замке.
– Кому, что нравиться. У меня вот, например, тоже в коттедже медвежья шкура посреди зала лежит. Ты мне на юбилей дарил, не помнишь?
Рыжиков, чтобы не сбиться с мысли и досказать все до конца, не стал отвечать на вопрос.
– А сколько импортной техники в гараже у него? – со всей пролетарской ненавистью, бубнил он. – И джип огромный, и спортивный мотоцикл, и снегоходы.
– А я думал, что у него только Уазик, и все.
– Ха-ха-ха! – громко захохотал Яков. – А ты кроме своего большого кабинета, что-нибудь видишь еще? Это он прибедняется специально, ездит на этой развалюхе, для отвода глаз. Ему так выгодно. К тому же, помимо транспорта, он еще и две квартиры в городе урвал.
– И ты хочешь сказать, что это все на мясе?
– Нет, конечно. Не только на нем. – вполголоса сказал Рыжиков, и зачем-то посмотрел на закрытую дверь.
– А тогда на чем?
– Разное люди говорят.
– Ну, тогда понятно. Этим людям, только слово дай.
– Да ты послушай меня. Поговаривают, что у него в райцентре пару пунктиков по приему металла открыто, и точки с самопальной водкой есть. Дескать, ОБХСС эту отраву изымает, а Данилин помогает им реализовать ее.
– Да. Предприимчивый мужик. Ни че не скажешь.
– Вот-вот.
– Как жить-то дальше будем, Яков?
– Теперь-то ты, надеюсь, понял размах? А сам, машину у меня вымогал, новый Уазик. Представляешь, мелочный какой? А почему, я кому-то, что-то должен покупать? Кому я был в этой жизни должен, я всем простил.
– Я с тобой согласен, Яша.
– Ты знаешь, товарищ старший советник, сколько поначалу я в его охотхозяйство денег вбухал, сколько я полей овсом засеял, сколько солонцов в тайге сварганил, а вышек сколько? Э-ге-ге! Ты думаешь, я с ними за бесплатно дружил-то?
Сотников чинно развалился на диване и молчал.
– Чего он ко мне привязался? – стал по второму кругу возмущаться на своего бывшего партнера Яков. – Не к кому больше цепляться? Или он, сынок, забыл, на каких машинах ко мне люди приезжают, и с кем дружбу я вожу?
– Остынь, Николаич. Для него, придурка, видимо закон не писан, и в лесу авторитетов нет.
– Как это нет? Так не бывает. А ты тут тогда для чего?
Он тоже ни дурак, чтобы лишний раз лезть на рожон. Пусть ловит всякую перхоть, пусть местных нищебродов, сколько хочет, обдирает, а я не собираюсь на задних лапках перед ним плясать.
– Ты чего завелся, Яша?
– Заведешься тут. Понимаешь ли, Тимоха, мы не за границей, мы в России. – с дрожью в голосе продолжал Яков бунтовать. – Менталитет в этой стране другой. Есть у нас такая категория граждан, которым можно в этой жизни немного больше, чем остальным. Мы с тобой, относимся, как раз к такой когорте. Ты мне щас возразишь, что правила написаны одинаково для всех? А если я не соглашусь с тобой?
Прокурор взял со столика пачку Marlboro, и вытащив одну сигарету, подошел к окну.
– А че мне не соглашаться-то? Хм. – слегка приоткрыв форточку, закурил он. – Я воробей стреляный, знаю не хуже тебя. У нас у некоторых, вылезших из грязи в князя, эти формулы в сознании, в подкорке, дескать, законы существуют, чтобы их нарушать.
– Закон, что дышло. Я, конечно, тоже не великий, но все же повыше этих подзаборников по рангу состою.
– Да наплюй ты на него. – озлобленно сказал прокурор. – И живи спокойно. Всем хватит места под солнцем.
– Как это спокойно? Когда у меня даже пчелы дохнут, когда он мимо моей пасеки идет. Нет, милый мой. Я буду жить только тогда спокойно, когда раздавлю эту гремучую змею.
– Ох, Яков-Яков.
– Знаешь, от чего меня коробит больше всего? А от того, что я таким ресурсом мощным обладаю, а с этой тлей дешевой, ничего сделать не могу.
– А ты будь выше его. Ты вот попробуй на это дело по-другому смотреть. Знаешь китайскую мудрость?
– Какую еще мудрость?
– Если долго и терпеливо, сидеть на берегу реки, то можно увидеть, как по ней проплывет труп твоего врага.
– Долго же придется ждать.
– Что ты сказал? – не расслышал Сотников.
– Я сказал, долго мне придется ждать, когда этот власовец недобитый, копыта откинет.
– Не бери грех на душу, Яша. Никому смерти не желай. Ему и так недолго пировать осталось. – разлил из бутылки остатки виски прокурор.
Рыжиков взял в руки стопку и поднял на него глаза.
– Да-да. Ты не ослышался. – продолжал говорить спокойным тоном советник. – Раскоронуем скоро вашего царя. По итогам этого года, будет в области собрание. Твой главный покровитель, Грязнов Семен Василич, бывший генерал-то, хочет вопрос поставить по нему ребром. Отвоюет скоро этот ваш несговорчивый охотовед, как миленький. Еще тебе в пояс поклониться, на четвереньках, прощенья просить приползет.
7
С того дня, как Рыжиков был у прокурора, прошло ровно полгода. Однажды летним воскресным вечером, когда на бледно-синем, прозрачном небосводе, еще только-только появились маленькие звездочки, Яков Николаевич вместе с Сотниковым, проводив после очередного застолья гостей, на своем вездеходе возвращались с заимки домой.
– Ты спишь, Тимофей? – мельком взглянул Яков на прокурора, который свернувшись на сиденье калачиком, дремал рядом с ним. – Ну, спи, спи. Вот уже к моей деревне подплываем. Минут тридцать до райцентра осталось. Щас тебя до дома в целости-сохранности на своем танке доставлю, и назад к себе в деревню, отдыхать.
Не доезжая до Листвянки пару километров, почти, что перед самым капотом, из-за кустов на дорогу выскочил здоровенный, обезумевший от ослепившего света прожектора лось. Яков от неожиданности резко закрутил рулем, сначала вправо, затем влево, но потом, наконец, сообразив, что от столкновения ему уйти все равно не удастся, он обеими руками крепко схватился за баранку и зажмурил глаза.
Мощный удар самодельным, дюралевым бампером по корпусу животного, не оставил лесному зверю абсолютно никаких, даже самых минимальных шансов, и предопределил его дальнейшую судьбу.
Яков, дабы не мучить, бившегося в конвульсиях на щебне сохатого, живо достал из кожаного чехла свой итальянский карабин, и произвел в него всего, лишь один прицельный выстрел, всколыхнув тем самым не только стоящий стеной густой, зеленый бор, но и родную деревню. Лось сразу же затих, и только черные, стеклянные глаза все еще молили о пощаде.
– Как же ты так неаккуратно-то? А? – мотал от отчаяния и одновременно испуга взмыленной головой Яков Николаевич. – Господи! Откуда ты взялся-то тут?
Примерно через двадцать минут, когда прокурор без задних ног дрых в кабине, а Рыжиков, раздевшись по пояс догола, в голубых лучах прожектора во всю обдирал на поляне в нескольких метрах от дороги тушу лося, со стороны Листвянки из-за поворота вынырнули на бешеной скорости две тусклые желтые фары, и рядом с вездеходом на обочине резко затормозил знакомый Уаз.
– Ну, что, Яков Николаич, с полем?! – донесся до него нетрезвый и одновременно радостный голос Данилина через открытое окно.