Неожиданная и трагическая смерть Меламеда потрясла меня. Я забыл о всех своих делах, и чтобы успокоиться свернул к Вольной гавани, и поступал так не впервые: море и далёкий горизонт во все века служили прекрасным успокоительным средством для человека, ставшего на грань нервного срыва. Магический плеск воды и свежий ветерок успокаивают головную боль и упорядочивают мысли гораздо лучше, чем самые добрые пилюли.
Мне так и не удалось узнать, как же Меламеду удалось выжить в страшных условиях гитлеровского дулага. Ведь пленных не кормили, ели траву, но даже трава, как он рассказывал, на поле уже не росла, так как съедалась подчистую. Судьба благоволила этому человеку, он стойко переносил несчастья, щедро свалившиеся на его голову, после войны, казалось, нашёл себя, и тут такое...
С тяжёлыми мыслями я вышел на берег за кладбищем. Он был заброшен и плохо приспособлен для праздного созерцания: на пляже торчали многочисленные камни, валялся отторгнутый морем мусор, среди мусора чернела и гнила выброшенная морская трава, которую здесь никто не убирал.
Народ на этом пляже появлялся редко даже в поисках янтаря, так как янтарной мелочи здесь выбрасывает немного: Вольная гавань практически со всех сторон ограничена молами и волноломом*и высокая волна здесь бывает не часто. Казалось, что для состояния моей души одиночество как раз то, что нужно.
Уже начиналась осень, воздух был прохладен, но вода была ещё тёплой. Я снял туфли и носки, чтобы пройтись по желтоватой пене, и подобрав пальцы, чтобы неожиданно не напороться на пустую ракушку гребешка, прошёлся по узкой вылизанной волной песчаной кромке в надежде, что солёная вода снимет со ступней нахлынувшую усталость тела, и в светлый песок мягко уйдут дурные мысли.
На берегу лежал плоский камешек, я поддался соблазну как в детстве запустить по воде «блинчики», поднял его и метнул в море. После травмы плеча я бросаю плохо, и «блинчики» не получились: мой снаряд пролетел недалеко, подскочил над водой всего один раз, булькнул и нырнул в воду.
Мысли мои перескочили на другое. Почему-то вспомнился школьный курс физики. После того как любой камень во времени получит импульс силы, он не может изменить траекторию, и обязательно упадёт в воду. Иное дело человек.
Человек свою жизнь постоянно пытается изменить к лучшему. Он будет вращаться в среде себе подобных, в своём времени, и, иногда хаотично, порой осмысленно, менять направления своей деятельности. Отчаянно цепляясь за жизнь, человек будет бороться с любой неизбежностью за своё существование. А итог?
Придёт время, и он канет в Лету, может быть даже на прощание булькнет как камешек, оставляя своё стремительное время и кажущийся статичным действительный мир с уже ненужным ему шелестом надгробных речей. Какое-то время будут жить наши правильные мысли и кем-то произнесенные мудрые слова, которые (случается такое!) застревают в сознании потомков. Надолго ли?
Почему-то вспомнилась школа и слова Николая Островского о том, как надо прожить жизнь. Мы их зубрили накануне экзаменов. Пламенный герой революции умер в 32 года, 9 из своих лет был прикован к постели анкилозом, написал всего лишь один роман, который нынешнее поколение уже не читает, но мои сверстники ещё помнят.
А вот кто вспомнит скромного лектора Меламеда, который сумел выжить в войну, но получил в мирное время внезапный удар в спину бампером грузовика? Торжествующая смерть много лет гналась за ним по пятам, и словно в насмешку, заставила человека умереть именно в том унизительном положении, в котором не сумела добить его четыре десятка лет тому назад.
Я так и не рассказал Меламеду про дядю Кирика. А ему, да и никому уже это не надо. Умерла тётя Феня и дядя Кирик, трагически погиб, не оставив детей, их сын Ефтин. Все слова, сказанные при жизни, всё что нам когда-то казалось важным и необходимым для существования - всего лишь шум, ненужная информация, остаются в памяти лишь слова мудрых, да и то пока существует человечество. И долго ли существовать человечеству под зонтиком нарастающей ядерной угрозы?
Или ещё проще, без войны смоет людей с лица земли какая-нибудь катастрофа как некогда динозавров. Здесь я поймал себя на том, что в голове появилось слишком много ненужных мыслей. Отчего вообще живёт человек? Приду домой, перечитаю мудрые слова Екклесиаста, бывшего царём в Иерусалиме! Нет памяти о прежнем...
Постепенно мои мысли стали приходить в порядок. На часах было половина десятого, пора было возвращаться, но какие-то минуты у меня оставались, хотя я совсем забыл, что с утра шёл на остановку не просто для того, чтобы втиснуться и потолкаться в автобусе, а для того, чтобы отправиться на совещание директоров городских школ. Возвращаться на остановку мне не хотелось, и я решил сократить путь, и заодно по дороге заглянуть на старое тенистое кладбище, мимо которого всегда проходил, но никогда не бывал. Что там делать на кладбище, если на нём никто из твоих не похоронен?
Действительно, всё было как рассказывал Меламед, и ряды солдатских могил разных армий, и разные кресты, и красные звёздочки вместо крестов. Кто были безымянные французы, немцы, русские и солдаты-латыши, которые воевали друг с другом в войнах 19 и 20 века? В каком бою они пали, оставив после себя ряды одинаковых, порой безымянных, солдатских могил? Может быть здесь над могилами витает та самая вечная память как слабое и обманчивое утешение человеческого самолюбия?
Было тихо. Мёртвые лежали мирно, иное дело захожие варвары: то свастику нарисуют чёрным углем на красной звёздочке, то памятник опрокинут: надо же уроду как-то выразить своё отношение к истории и покойнику.
Уже на выходе я набрёл на чёрный надгробный камень с надписью. И так уж совпало, что в этот осенний день вздумалось выползти, чтобы погреться на солнышке, одинокому кладбищенскому червю. Он уже прополз порядочное расстояние, не менее метра, от подножия к вершине памятника. Членики этого простого живого существа извивались и вытягивались по полированному камню ещё вверх к свету, но поясок уже лежал на краю полированной поверхности, и передний конец тела беспомощно вертелся в воздухе, так как выше ползти было некуда. Рот червя беззвучно открывался, словно он хотел мне повторить надпись на могильном камне: «Тише, прохожий: не забывай, что мы дома, а ты в гостях!»
Понятно, что надписи делают гравёры по просьбе родственников, которые оплатили установку памятника, но фраза на этом камне удивила простотой и лаконичностью. Она напомнила мне мысли одного мудрого старика, который полагал, что наш мир гораздо меньше великого мира мёртвых. Этот мир и более значим, поскольку ушедших гораздо больше, чем живых, и дел они наворотили немало*.
* Мысли старика об устройстве мира изложены здесь:
http://proza.ru/2017/01/12/1167
Продолжение следует,
начало здесь:
http://proza.ru/2021/05/02/1856