– Можешь идти к ним, – сказал он, – потерпи, сколько сможешь. И если ты простишь, то и я прощу заблудших… если у тебя получится терпеть.
Нерожденная душа с отвращением взглянула на парочку, за что ей это наказание, едва коснулась – провела по волосам кудрявым: и ты меня предашь, я знаю, папочка, знаю, но кроме меня, никто тебя любить не будет… и тебя никто не пожалеет, дохнула она на будущую мать. Никто… С печатью неблагополучия и послевоенного смирения на лице. И она шагнула в пропасть…
Глава 1. Лика=Лида
Небо было грязно-желтым. А что так?! Август. Полночь. Звёзд не видно.
– Иди, выпей за рождение братца, – и мать плеснула в стакан бормотухи.
Отчим проводил смурным взглядом действо, ему было откровенно жаль, он взял бутылку и взболтнул, проверяя остаток, но ничего не сказал тихий незлобный пьяница.
– Ты же знаешь, что мне нельзя, – отказалась Лида, поспешно домазывая паштет на хлеб, чтобы поскорее уйти с кухни.
Завтра начинался принудительный недельный отпуск, который следовало отгулять по графику и не скапливать в продолжительное отсутствие, не принятое в системе регистрации страховых полисов. Операторы менялись как перчатки в процедурном кабинете, девчонки в основном приходили приезжие, и без регистрации было сложно платить им официальную зарплату, а на конверты налички не хватало, как всегда.
Куда ей деваться на неделю, Лида не знала, глядя, как лихо семейка уходила в штопор. Это был ее первый отпуск, первая работа, и она ей нравилась, и как оператора с постоянной пропиской ее оформили на постоянной основе. За точность и за хорошую скорость в обработке данных ею дорожили. Да, ее неожиданно ценили. Для Лиды это было неожиданно и непривычно, а работа ее ничуть не напрягала, если только спина уставала, но не побаливала даже, как это было после школьных уроков.
С первой же зарплаты ей ничего не досталось, и мать хотя бы поэтому терпела дочку в доме, хорошо хоть не встречала в день зарплаты и что-то срочное можно было прикупить себе. Да и деньги шли на карту, можно было снять и вновь положить меньшую сумму, удалив предыдущие оповещения о зачислении. Лида распечатала первый расчетный листок о зарплате и теперь приносила раз в месяц новые распечатки, оставляя себе на обеды, проезд и карманные расходы, а то и этого бы не осталось. В офисе был сейф для документов, где и можно было хранить свои ценности – наушники для музыки, салфетки, прокладки, лекарства.
– Уродка!
Она услышала вслед себе. Отчим отпрянул от матери, словно вдруг проснулся от грязного слова, покрутил головой, выливая остатки в стакан. Он никогда не защищал приемную дочку, но и не нападал, как мать, если даже и пил лишку, то просто сваливался под стол. Тихий удобный муж, но надо же как-то ей самовыражаться, тем более безнаказанно.
– Уродка?.. – Лида неосознанно включила Лику, хотя мать ее иначе никогда и не называла.
Повторила она тем удивленно-насмешливым тоном, который ее поразил в устах новой сотрудницы на перекуре, когда она ей рассказывала о жизни. Она приосанилась, вскинула голову, приподняв подбородок повыше на манер Ирочки Васильевны – для которой такая посадка головы была естественной от природы, но в современном сутулом мире казалась слишком горделивой – чуть ли не воинственной… Женщина не противопоставляла себя всему миру – просто была необыкновенной красавицей. Красота присутствует в каждом живом существе, среди жаб тоже, пожалуй, но есть и не обычная приятность, а выверенная точеная изысканность, как в чертах лица, фигуре, движениях, словах… Лика не стала связываться с матерью, она однозначно была гораздо умнее своей примитивной малярши, смакующей несчастную женщину с печатью неблагополучия и послевоенного смирения на лице, обманутую парнем, родившую эту нежеланную уродку. И она шагнула прочь, не продолжая спора… Матери пришла пора поскандалить, а Лика устала, и по расписанию отчим сейчас поползет за бутылкой, ночью заявится брательник, нагулявшись до упаду, хоть его сегодня предки не споили. А завтра она уйдет как обычно из дома, как на работу, и что-нибудь придумает. Отпускные дали раньше, можно и заначить спокойно, ехать-то ей было некуда, и подругами здесь она не обзавелась.
На работе девушки дружили по интересам, так чтобы можно было и потусоваться вместе, и переночевать у более благополучной подруги. Как москвичка она сначала была очень интересна многим, а потом, когда предложения и намеки не нашли поддержки, и ей пришлось на ночные звонки отвечать отказом, мол, сама сплю на балконе, самой жизни нет, девочки постепенно отсеялись. Занять у нее было нечего, и кинуть очередной бедолаге на телефон она не имела возможности. Но ведь как-то выживали бездомные девчонки, за счет своей общительности находили пристанище и даже снимали комнаты-квартиры на двоих-троих-пятерых…
Через полгода с небольшим ей стукнет восемнадцать, ей не давали забыть об условии, что она здесь живет лишь по милости сердобольного отчима и доброте душевной мамочки и братца. Кстати, за ним следовало убрать – застелить постель, собрать мусор и грязные тарелки от компьютера, промыть полы, чем она и занялась после перекуса.
– На ночь полы мыть – из дома выметаться, – съехидничала мать, увидев ее с тряпкой.
Именно так и говаривала бабушка в свою бытность. Выметаться – так выметаться, а Лика не оставляла укрепляющих спину упражнений, к обязательности которых ее приучил местный земский врач, как себя называл дедок в деревне. И пол должен быть чистым. Лика любила, когда оставалась одна в детской, хоть и была на птичьих правах в комнате младшего брата. Она никогда не переживала о том, что такое положение вещей было обидным. Это они – а это она. Она думала и чувствовала иначе, а они вот такие, как уродились. И кто из них более убогий – судить не ей… Это защитное внушение исходило от бабушки и действительно защищало. Лика не казалась себе стойкой и крепкой, напротив, четко осознавала свои ограниченные физические возможности и автоматически привыкла рассчитывать нагрузку. Она так привыкла, так приучили, чтобы смогла выжить.
Делая растяжку и скручивание позвоночника лежа на полу, она отмечала малейшие сдвиги, намеки на контрактуру конечностей или болевые предвестники последний год не проявлялись. Дыхание не сбивалось, она добавила «ножницы» и «велосипед» для ног, затем отработала нагрузку на кисти рук. И прокралась в ванную – принять душ. Затем, набрав воды из-под крана в пластиковую бутылку, уселась к компьютеру, поискать что-нибудь новенькое в очевидном и невероятном… с кухни тянуло перегаром и табачищем, сегодня лучше спать на балконе.
Сама Лика никогда не курила, но раз в час пользовалась правом разминки, выходила в старый дворик между трехэтажными флигелями усадьбы в центре Москвы. Ирина Васильевна восхищенным взглядом встретила ее, невольно воскликнув: «Дюймовочка!» Действительно в тот день Лика оделась в самопальный сарафанчик из ситчика, из-под пышной и короткой юбочки с рюшечками выглядывали панталончики с такими же кружевными оборочками по колено. Образ получился кукольный, впрочем, как она и задумывала эту модель.
Шить ее научила бабушка, ситчики тоже остались с тех времен и переехали из деревни вместе со швейной машинкой, когда бабушки не стало. Бабушки не стало, и мать Лидии была вынуждена ее забрать до совершеннолетия, а поскольку той всегда не хватало денег, то и дом, где жила Лика с бабушкой, она продала и… пропила, конечно. С тех денег только и было толку, что купили младшему брату – любимому Саньку навороченный компьютер и сотовый телефон, который он вскоре потребовал поменять – не понравился, видишь ли. Поэтому Лика и была с телефоном.
Мать придирчиво высматривала, чтобы еще такого содрать с нежеланного ребенка. От этой жадности всё же и Лике была польза, она спала обычно на балконе, зарывшись в бабушкину перину, если не было дождя конечно. Квартира со смежными комнатами и в узкой как пенал комнате был незастекленный балкон. Братишка был избалованным и наглым, они вместе осваивали компьютер, у Лики всё получалось, в школе была информатика, и соседский деревенский парень имел свой комп и был продвинутым юзером. Он тоже жил с бабушкой, что случилось с его родителями, Лика не знала, но дядька по матери Лёнечки был весьма непрост и основательно занимался племянником, сам он жил в Химках, но почему-то не забирал сироту к себе, зато часто навещал мать и содержал весьма прилично для деревни.
С Лёнечкой Лидочка дружила, сколько себя помнила, он часто просиживал у ее кровати, когда она еще не могла ходить, рассказывал о сказочных путешествиях (дядьки?) и придумывал им имена, так она и стала Ликой с его легкой руки. Лёка и Лика – это здоровые и счастливые дети в стране чудес, где все живы, и Бог слышит маленьких человечиков.
С переездом в Москву Лидочка стала представляться Ликой, и вот впервые во враждебно настроенном доме своей семейки сказочная Лика включилась сама. Она даже приосанилась на манер взрослой Ирины Васильевны, недавно устроившейся к ним в офис. Они сидели рядом в одном боксе, где рабочие столы были установлены буквой П, и Лика натаскивала ее в правильности оформления учетных списков, иногда и помогала быстренько набрать номера полисов в отчет. От ее восклицания «Дюймовочка!» Лика расцвела, это было такое неподдельное восхищение красотой девушки, ее оценка для нее, как для гадкого утенка, была бесценна. Хотя Лика и понимала, что у тетки этой неженатый сын, и она высматривает себе будущую сноху. И по всем критериям Лика ей подходила – как симпатичная неизбалованная девушка, умница и никакая не уродка… Да уж, иметь такую мамочку было бы великим счастьем, и она сама не заметила, как выложила ей историю всей своей мучительной борьбы с болезнью, и высказала сомнение о будущих внуках от Лики, даже поделилась секретом своего имени. И тот факт, что потенциальная свекровь не поверила, еще раз подтвердил ей, что свое недоразвитие она преодолела. Самооценка имела огромное значение – жизнеутверждающее, а реальное подтверждение из уст этой обаятельной женщины – эталона красоты по Ликиным меркам укрепило в ней чувство собственного достоинства, которое она благоразумно не показывала в доме матери.
То, что у Лики в перспективе не было дома, было озвучено сразу, когда незадачливую мамашу буквально принудили органы опеки взять в квартиру, где она и была прописана от рождения. И свое рождение Лика странным образом помнила. Что в этом – мистика, а что – тайные знания странной девочки она не собиралась выяснять. Есть же интуиция, какие-то впечатления и запавшие слова бабушек, делившихся своими переживаниями. Возможно, по их разговорам Лика и составила свое представление о собственном зачатии.
Небо было грязно-желтым. А что так?! Август. Полночь. Звёзд не видно.
С печатью неблагополучия и послевоенного смирения на лице вспомнилась бабушка, ее бархатные, ласкающие любовью глаза, от которых исходило тепло и вера, что сейчас боль отпустит. Ее крутили-вертели-вытаскивали на первое же весеннее солнце, ставили на ноги, заставляя цепко держаться за перила крыльца и надрывно пытаться поднять ногу – левую, правую, левую. И сколько сможешь, сколько получится. В какой-то момент она забылась, через сетку-рабицу из соседнего двора на нее глазел мальчишка, открыв рот. Лёнечка... Вскоре Мария Матвеевна пришла с внуком, бабушки вновь ее истязали массажами-растяжками, царапали подошвы так, что она наконец-то начала лягаться. Она должна бы кричать от боли, из глаз катились слёзы, но она молчала, Лёнчик гладил ее по волосам, стоя в изголовье. А она только и могла смотреть на него неотрывно с расширенными от боли зрачками. «Золотой ребенок» – слышала она шепотки. Так возвращалась чувствительность...
На кухне что-то глухо шлепнулось. Всё – отчим готов, спит. Бормотание затихало, матушка тоже напилась под завязку, сегодня истерик не будет. Пока братца нет, Лика шерстила интернет. «ДЦП – не приговор» наткнулась она на статью с фотографиями дебильных детей. Запрокинутая голова с огромными глазищами на узком лице с непомерными губищами и острым подбородком. Как хорошо, что в доме не было ни единой ее детской фотографии, увидеть себя со стороны ей было бы очень неприятно. Она тоже губастенькая уродилась неизвестно в кого, хотя папочка и значился в паспорте.
Историю своего зачатия она прямо видела в картинках, наслушавшись истерик матери, как ей в общаге девки предложили выпить, а у нее не пошло, так вот и узнала о залёте, что Ванька-придурок кучерявый ее не первую оприходовал... Кстати, ни одной папкиной фотки она так и не увидела – каким он был этот ловелас-сантехник? Ведь он всё-таки расписался с мамкой, судя по фамилии и отчеству. Что там было на заре перестройки? Расселяли общежития, давали трешку общажную на двоих лимитчиц для размена на две однушки. У мамки-малярши что-то не заладилось – целый год не могли разъехаться и освободить площадь. Тут братки наехали, быстро выкинули из квартиры, но в обменную мамка так и не доехала – родила раньше срока, и что-то там пошло не так – разродиться не могла, щипцами тянули, что ли, да мозги ребенку прищемили. А зачем рожать-то стала, так ведь бездетные получили по комнате в коммуналках – не больше. А против ребенка кто мог возразить в те времена. Кто, кроме ее собственной матери. Квартира фактически была получена, и как мать отказалась от нее в роддоме Лика тоже наслышалась, что папка с бабкой пришли ее забирать, а она вышла одна без дитя, бабушка тут же и полетела к главврачу, а папка на пинках привел в кабинет мамочку чокнутую. Ну да, бывает послеродовой психоз – не новость. И что мамка ее ни дня не кормила грудью, она тоже знала, она этим хвасталась по пьяни. А то, что эта разбитная малярша - ее мать, она узнала лет в десять и не поверила. Им с Лёнчиком казалось, что обе Машеньки – Марии Матвеевна и Андреевна и есть их мамки, а кто это красил рамы и наличники – не интересовало. За обедом малярша зацеловывала Санька, удерживая ребенка на коленях, отчим таскал его по двору на плечах и ржал, что сыночек любимый выкрасил спину кошке и собаке, и сам измазался, помогая отцу красить дом и крышу. Отчим не вызывал ни отвращения, ни приязни к себе, посмотрел как сквозь нее на пустое место и даже не ответил на тихое «Здравствуйте». Он и смолоду, наверно, был блеклым, невзрачным, непритязательным в запросах, что и позволило его окрутить первой встречной, да еще и с квартирой. Так вот и получилась пресловутая двушка, где Лике ничего не светило – всё было приватизировано на мамку да отчима. Через неделю взрослые уехали, а мальчишку никто не собирался таскать на руках, Лике этого делать было нельзя, а бабушка и не собиралась, и только успевала одергивать восьмилетнего шкоду от гадостей.
Вот от Лики или Лёнчика шалостей не исходило никогда, они оба были золотыми для бабушек, и даже в школе не участвовали в обычных проделках. В холодную и морозную погоду Лика и вовсе не ходила на уроки, ждала друга или учительницу, в меру сил помогая бабуле в стряпне. Мера сил постоянно взвешивалась и оценивалась, поэтому ухудшений практически не было. Что там наговорил Санек родителям, но больше он не гостевал в деревне подолгу, ездил к другим дедкам-бабкам. А им двоим на бабушкину пенсию и скромный огородик всё было полегче. Как-то прибираясь в серванте, Лика нашла красивый конверт, письмо было от папки с обратным адресом на немецком. Он справлялся о здоровье обеих, о переводах, которых они так и не увидели ни разу. Значит, всё-таки платил алименты, значит, всё-таки она законнорожденная... Конечно, Лике очень хотелось взглянуть на этого человека, как-никак он настоял на ее рождении – она не пошла под нож как биоматериал абортницы. И вот она человечек, пусть и слабенькая Дюймовочка, никому не нужная... «Твое время еще придет», – убеждала Лику Ирина Васильевна и напомнила вновь сказку о гадком утенке.
Лика даже одно время загорелась желанием изучать иностранные языки, но... ее манера заторможенной речи с легким придыханием, словно она обдумывала каждое слово, сковывала благой порыв. Какой из нее учитель с такой речью? На каждое слово уходило много воздуха, которого порой и не хватало. Такие приступы были незаметны для посторонних людей, а близких у нее и не было.
Пискнул жалобно беззвучный телефон, просил подзарядить. Лика открыла сумку, нашла зарядку, мимоходом увидела пропущенные звонки, опять кто-нибудь ошибся. Она всегда держала его в беззвучном режиме, так как ничего и никого не ждала. Богатырский храп из проходной комнаты и запахи вызывали чох, но спать еще не хотелось уходить на воздух, Лика посмотрела на ортопедические стельки, на цены и занялась подбором музыки на флешку, бродить ей завтра долго и будет скучно. Ириночка Васильевна пришла с новым плеером-наушниками – новый муж подарил просто так, и она с барского плеча отдала ей свой старый с проводками, так что Лика с удовольствием закачала ей плей-лист и на ее гаджет, и теперь накидывала себе подборку.
Как ни странно, но им обеим было интересно болтать даже о пустяках, словно их не разделяла пропасть в целое поколение. С ней рядом и речь Лики становилась плавной гладкой, и чувствовала она себя вполне здоровым и полноценным человеком, даже больше – целеустремленной неординарной личностью, по мнению взрослой коллеги Ирины. И пусть все ее стремления сейчас сводились к тому, чтобы не угробить достигнутый прогресс в физической форме, но стоило ей это неимоверных усилий от самого рождения. Почти год после школы она прожила сжатой пружиной, не зная как защищаться от внешнего мира без бабушки, которая была всем...
И Лёнчика наконец-то дядька забрал еще раньше, парень поступил на бюджет, звонить ему было некуда и неоткуда, изредка доходили открытки, но приезжать своим ходом было крайне неудобно в деревню, да и некогда, они почему-то начали стесняться друг друга в последнюю встречу год назад. Белый налив осыпался в саду, Лёнчик собирал яблоки, самое треснутое и рассыпчатое протянул ей в потной ладони и сильно покраснел. Яблоко неказистое – но такое самое вкусное бывает. Лике вдруг так захотелось очутиться в саду, даже запах почудился.
«А ничего страшного – целый день пустой, могу же я навестить соседку, ведь совсем старенькая уже, обрадуется», – придумала она себе план на выходной. Задала поиск в Яндексе – как и на чём можно добраться. Ну да, три часа дороги, и встать надо рано на первый автобус, Лика завела будильник и вышла на балкон.
Было довольно зябко. Она разложила раскладушку, размотала, встряхнула перину, полиэтилен прикрепила прищепками с торца балкона к перекладине с веревками, зарылась, утонула в пуховой постели, один нос на улице остался. Сквозь сон услышала, как грохнула железная дверь подъезда, видно, братец хорошо погулял – отметил свой день рождения...