Жизнь такова, какова она есть, и больше никакова...
В.А. Костров
Моих родителей уже нет. Я так жалею, что мало с ними беседовал, мало расспрашивал. Не принято было в нашей семье приставать к старшим, да и времени у них от бесконечной работы едва хватало на отдых. А из того, что слышал от них, в памяти моей, делайте скидку на возраст, осталось далеко не всё. Вот сейчас бы спросить, да не у кого...
Родился я ровно на половине XX-го века, и можно было бы сказать, что на хуторе Астаховка, потому что там мы жили. Хотя на самом деле на свет я появился в родильном доме села Мачеха, тогда это был наш районный центр. Мне раньше казалось, что Астаховка звучит красивее, чем Мачеха, и когда мне выдавали паспорт, я в графе «место рождения» указал «хутор Астаховка», о чём потом по жизни часто жалел, поскольку буква «х» в официальных бланках документов встречается довольно редко, и всегда приходилось руками дописывать слово «хутор». Вообще-то, на хуторе наша семья жила с самого начала тридцатых годов, там же родились мои старшие сестры. Но время шло, отец накопил немного денег и купил старенький дом под соломенной крышей в селе Мачеха. И вскоре после моего рождения мы с хутора съехали, а село Мачеха стало моей родиной и именно здесь прошло моё детство, а затем и школьные годы. А на хуторе у нас остались дед Николай с бабой Настей да отцова сестра Мария с семьёй. Потом баба Настя померла, а еще чуть позже мы деда забрали жить к себе...
Анна, Лида, Нина и Валя - так звали моих старших сестер, я же был самым младшим. Как-то раньше мать говорила, что хотели назвать меня Фёдором, но Анна будто бы убедила всех назвать меня Анатолием.
Я не помню рассказов о том, каким я был младенцем, кроме того, что был я ребёнком достаточно крикливым. Женщины, ежедневно проходя на работу мимо нашего дома и слыша мои вопли, кричали матери через забор: «Варька, та вин в тэбэ мовчить колы-нэбуть, чи не?.»
Варварой звали мою мать. А разговаривали у нас в деревне на диалекте, состоявшем из украинского и русского языков в пропорции примерно два к одному. Вот так, в младенчестве, я и прокричал свой голос, и потом уже никогда не выделялся ни голосом, ни способностью к пению. Говорят, что я рано начал разговаривать, ещё до года. Анна укачивала меня в «колыске» - это такая колыбелька, подвязанная бечёвкой к железному крюку в потолке, и пела: «Лю-лю, лю-лю, а Толе ду-лю». А я, как бы передразнивая её, отвечал: «Лю-лю, лю-лю, а Нюне ду-лю». Анну по жизни называли Нюрой. Лично я в эту историю не верю, но говорят...
Из самого раннего детства помню ещё, что маленьким чем-то болел, и мать водила меня на уколы в больницу. Она шла пешком, а я ехал на крошечном трехколесном велосипеде с педалями на переднем колесе.
Ещё помню, как ломали церковь. Было это в 1954 году. Не знаю, то ли сам я это видел, то ли это я уже сконструировал в своей голове по рассказам родителей, но картина разрушения до сих пор стоит у меня перед глазами. Церковь обмотали стальными тросами, как неводом. Два больших гусеничных трактора дёрнули за тросы, она пошатнулась, и верхняя её часть с куполами повалилась назад. Потом её разобрали на кирпичи, а из тех кирпичей построили райисполком, здание которого стоит до сих пор…
Впрочем, прежде чем о себе, хотел бы я рассказать то немногое, что удалось узнать мне про старшее поколение моих кровных родственников, про тех, кто был до нас... Обе линии, и по отцу и по матери, на самом деле очень короткие и начинаются всего лишь с моих дедов. Конечно, хотелось бы копнуть в глубину, но слишком поздно я начал этим интересоваться. У кого можно было спросить, тех уже нет. Архивы хранятся от меня далеко, да и возможности заниматься этим практически не было...
Отцова линия начинается от моего прадеда Алексея, и знаем мы это, исключительно, по отчеству моих дедов. Кем был сам Алексей, где жил, как звали его жену, сколько лет он прожил, когда умер и где похоронен - ничего об этом неизвестно. Скорее всего, он жил на хуторе Астаховка, там же он, вероятнее всего, и похоронен. У него были 3 сына и дочь: Михаил, Николай (мой дед), Тимофей и Галина, или, может быть, Ганна, потому что в паспорте её записали Анной, хотя все звали бабой Галей. Есть сведения, что у прадеда была ещё одна дочь, которую звали Александрой, вспоминают её как бабу Саню. Есть даже её фотография. Якобы вышла она замуж в село Волково, что недалеко от Елани, за вдовца с детьми. Собственных детей у них не было, а потом она, вообще, уехала с мужем в Краснодарский край. Проверить, правда ли это, и разыскать какие-то подробности о ней я не смог...
Старшего моего двоюродного деда звали Михаил. Он родился в 1883 году, а умер в 1957. Есть фото с его похорон, на котором можно узнать много наших родственников. У него самого было 3 сына. Причем двух сыновей одновременно звали Иванами, интересно было бы узнать, почему так было, ведь сейчас это понять трудно. Младшего сына звали Василием.
О старшем сыне деда Михаила, Иване «первом», известно совсем мало, даже год рождения у него то ли 1911-й, то ли 1913-й. Говорят, что у него была такая болезнь, лунатизм. Иногда его очень трудно было разбудить, а иногда он сам поднимался во сне и бродил, ничего не понимая, по окрестностям. Эта болезнь и сыграла роковую роль в его судьбе. В годы войны, в боевой обстановке, он, из-за обострения болезни, на какое-то время покинул расположение части, за что был признан дезертиром и приговорён к расстрелу. Не надеясь на оправдание и, наверное, вспоминая жену и четырёх деток, оставшихся дома, он задумал убежать, и это ему удалось. Добравшись до родного хутора, он некоторое время скрывался на чердаке своего дома, но хутор маленький и вскоре об этом узнали. Пришлось ему перебраться в землянку, которую он сам выкопал в лощине подальше от хутора.
Этим событиям был свидетель, человек, который как раз в это время служил в НКВД и оказался в составе команды, прибывшей на хутор для розыска. По его словам, когда в доме проводился обыск, всю семью выстроили за воротами, на улице. Так они там и стояли до конца обыска: старший сын Миша, девчонки Нина и Маша и жена его Валюха, с маленькой Тоней на руках. Командир подходил к каждому и, размахивая наганом, требовал признаться, где беглый. Валюха не призналась, а дети, наверное, и не знали.
Какое-то время Иван ещё скрывался в землянке, но всё же кто-то его там увидел и в органы сообщил. Его арестовали и повезли в Елань, в районный отдел НКВД. По дороге он попросился у охранников, якобы по нужде, и, всё ещё надеясь спастись, кинулся бежать. Но охрана службу знала чётко, так он и погиб, при попытке к бегству. Его похоронили в необозначенной могиле на кладбище в Елани. Валюха потом ездила туда, могилу ей не показали, зато ей отдали вещи, что были при нём и одежду. Жили они бедно, одежду купить было непросто и она привезла всё домой. Одна из дочерей рассказывала мне, что когда мама стирала гимнастерку с мостков в речке, вся вода рядом была красной от крови…
Детям Ивана пришлось пережить весь позор случившегося с отцом. В детстве их дразнили дезертирами, особенно доставалось старшему Михаилу. После школы он хотел поступить в военное училище, но из-за отца ему пришёл отказ. Он остался жить на хуторе, стал комбайнёром, трудился добросовестно, неоднократно был победителем социалистического соревнования и рабочих конкурсов. В семье мне показывали многочисленные почётные грамоты, свидетельство о присвоении звания «Лучший комбайнёр Волгоградской области 1980 года», а также правительственную телеграмму с поздравлениями из обкома КПСС... Несомненно, Михаил тяжело переживал случившееся с семьёй и, может быть, именно груз прошлого, постоянные унижения и напоминания об отце, которые он получал, особенно по праздникам Дня Победы, стали причиной его такой короткой жизни. Родственники считают, что именно от постоянного стресса он заболел и умер в возрасте чуть больше пятидесяти лет...
Младший сын деда Михаила по возрасту ещё не должен был призываться, но приписал себе год и ушёл добровольцем на фронт. На войне был сапером, такую запись я нашёл в материалах подольского архива, но когда принесли на него похоронку, там было написано, что он пулемётчик. Писари штабные тоже в разной обстановке работали, возможно кто-то ошибся. Василий погиб в последний день Корсунь-Шевченковской операции 17 февраля 1944 года в районе села Журжинцы, Киевской области, где проходили заключительные и самые ожесточённые бои этой битвы. Там же в братской могиле и похоронен. На момент гибели ему было 19 лет. О битве у села Журжинцы именно в этот день, день гибели Василия, подробно написал в своем очерке фронтовой корреспондент Сергей Смирнов, в последствии известный писатель, автор «Брестской крепости».
Ещё один сын деда Михаила, Иван «второй», тоже воевал, был ранен и в 1944 году по ранению демобилизован. В госпитале познакомился с медсестрой, развелся с прежней женой и переехал жить с новой в Подмосковье. Но по Мачехе скучал и часто приезжал на родину в гости к родным.
У деда Михаила были ещё две дочери, Матрёна и Евгения. Младшую Матрёну, я звал её тётей Мотей, помню хорошо, часто к ней заходил в гости. Она была очень приветлива и жила у большого моста через речку Мачеху, что было мне по дороге в школу. А вот у Евгении, по местному Ивги, мне бывать не доводилось. В пожилом возрасте дочь забрала её в Волгоград, где она и скончалась в возрасте 85 лет. Дочерям её повезло меньше…
Нина в 56 лет тяжело заболела, не в силах вынести страдания, она сплела верёвку из медицинских бинтов и повесилась в больничной палате на спинке металлической кровати. Три её сына, парни в общем-то крепкие, девяностые годы не пережили, и умерли кто от болезни, кто от алкоголя... В принципе, для того времени обычный диагноз.
Другая их сестра, Мария, опять же по причине болезни, переехала жить к сыну в Тулу. Вылечить болезнь не получилось и страшные боли стали причиной того, что Мария повторила судьбу Нины, и однажды, открыв окно, вышла с пятого этажа. Но это было ещё не все…
На похороны приехали родственники, среди которых была младшая сестра Марии Лидия. Приехали на своей машине, а вот когда возвращались после похорон домой, недалеко от Волгограда попали в ДТП. Сильно пострадали все, а Лидия погибла. Всё это случилось в 1987 году, у Лидии в тот год был юбилей, 50 лет...
У моего дедушки Николая был еще один родной брат. Звали его Тимофей. Он родился в 1899 году. Жил на хуторе Стрелка, Сталинградской области. У него было четверо детей, двое от первой жены и двое от второй, Евдокии Лофицкой, которую все звали Докой. В сентябре 1941 года ушёл на войну. В части, видимо из-за возраста, служил санитаром. Награждён медалью «За отвагу». Вот выписка из приказа о награждении: «..в боях на подступах к городу Полтава 22 и 23 сентября 1943 года под сильным огнём противника вынес с поля боя 15 тяжело раненых бойцов и командиров и оказал им первую помощь. В наступательном бою 22 октября сего года, исполняя свои обязанности был ранен...» Тимофей пропал без вести 24 февраля 1945 года. Когда я стал разыскивать его по военным архивам, то в списках безвозвратных потерь я обнаружил, что их там много, пропавших без вести в этот день в одном месте, в селе Камендин в Чехословакии. История такая. После взятия Будапешта наши войска перешли реку Грон и создали на другом берегу плацдарм для наступления. И хотя позже, для направления главного удара было выбрано другое место, Гронский плацдарм продолжали удерживать и кое-как подпитывали, создавая для немцев иллюзию, что именно здесь будет основная битва. Немцы в это поверили и сосредоточили для разгрома плацдарма мощную группировку, отследить которую у нашей разведки не получилось. Только танков было около 100 единиц, включая танки «Тигр», против 16 наших танков. 6 дней продолжались тяжелейшие бои за Камендин, но удержать Гронский плацдарм не удалось. Весь ужас этих событий, подробно, по дням, описал их участник, старшина минометной батареи, в последствии знаменитый писатель-фронтовик Олесь Гончар. Желающие могут прочитать этот дневник очевидца со всеми подробностями разгрома Гронского плацдарма. И вот в такой, иначе не могу назвать, мясорубке, погиб наш дед Тимофей. Кто хоронил погибших? Думаю, немцы да местное население. Вот и стало понятно, почему так много пропавших без вести в один день в одном месте.
В 1946 году все погибшие в селе Камендин были перезахоронены на военном мемориальном кладбище в городе Штурово, теперь Словакия. По медальонам было опознано 834 человека, но 4599 солдат остались неизвестными. Вероятнее всего, мой двоюродный дед Тимофей Алексеевич Сидоренко находится в их числе...
После смерти Тимофея что ждало его жену Евдокию (Доку) с четырьмя малыми детьми?.. Впереди был голодный 1946 год. Их спасло то, что Евдокия понравилась пришедшему с фронта по ранению Александру Неменко. Он взял её с детьми и заботился о них при всех тяготах того времени. Дочка Тимофея, Лидия, говорила мне при встрече дословно: «Если бы не Неменко, мы бы все померли с голода». Дока родила ему в браке ещё троих детей. Прожили они долгую и счастливую жизнь и умерли в возрасте примерно по 80 лет, он в 1981, она в 1991 году. Я это узнал, когда, разыскивая по высокой, давно не кошенной траве местного кладбища могилу своей сестры, случайно набрёл на совместную могилу Доки и Неменко. Аккуратный памятник из черного мрамора, с фотографиями и датами, безусловный пример благодарной любви детей к своим ушедшим родителям...
У моего деда Николая была ещё сестра, та самая, то ли Галина, то ли Ганна, а по паспорту Анна. Она вышла замуж за Игната Тараканова и родила ему четверых детей. Младшей Марии был всего один год, когда Игната забрали на войну. Какие тяготы пришлось вынести Галине, могу судить по рассказам моей матери, которая тоже в войну осталась с четырьмя детками, младшей из них было всего 2 месяца. Не было самого необходимого, спичек, чтобы развести утром огонь в печи и хоть что-то приготовить для голодных детей. Приходилось высматривать по хутору, у кого пойдёт дым из трубы, и шли с лопатой, чтобы взять хоть немного углей для очага. Не успеешь приготовить, а вот он-бригадир. Скачет на лихом коне по хутору и, размахивая нагайкой, через мать-перемать, гонит уже баб на работу в колхоз...
Всё же дождалась Галина своего Игната с фронта, а он пришел весь перекалеченный, контуженый, да ещё и с туберкулезом. Тяжёлая и голодная была у них жизнь после войны. Сама она тоже была нездорова, а родившиеся потом трое деток, все умерли в малолетстве. Муж Игнат после войны пожил немного и скончался нестарым. Но довоенные дети все выросли, выучились и разъехались потом кто куда по стране. Осталась Галина жить со старшим сыном Иваном. Иван тоже хотел ехать в город учиться, но к тому времени был уже женатым и жена, чтоб его не потерять, в город его не отпустила. Так он и проработал всю жизнь в колхозе, зато стал классным комбайнёром, имел за труд множество почётных грамот и даже два ордена: Трудового Красного Знамени и Знак Почета. Он работал в одном хозяйстве с сыном расстрелянного Ивана, Михаилом, и всё время с ним соревновался, кто из них лучший работник и кто выйдет на первое место в передовики. А ещё он поменял свою фамилию Тараканов на Иванов, и все его дети были уже Ивановыми.
Здоровье Галины становилось всё хуже. Ко всем её болячкам добавилась ещё болезнь головного мозга и временами она была уже не в себе. Очевидно, что она от этого сильно страдала. Как всё случилось - неизвестно, но однажды придя с работы домой, Иван обнаружил её повесившейся на ручке входной двери. Вот этой печальной историей я и заканчиваю рассказ про старшую линию моих предков со стороны отца. Мне удалось найти сведения об их потомках, с датами рождения, с фотографиями и кое-какими документами. Всего их 187 человек, из них 93 мужчины и 94 женщины. Возможно, судьба у них тоже интересная и не простая, но про неё пусть уж они сами вам расскажут, если кто-нибудь из них на это сподобится...
История моих предков по линии матери гораздо короче. На рубеже XX-го века в Царицынской губернии в селе Мачеха, которое тогда называлось Мачиха, жили-были Иван и Вера Бороменские. Ничего про них я уже не смог узнать, кроме того, что оба они служили при церкви. И было у них 13 детей, трое мужского пола и 10 девок. Опять же, ничего не знаю про женский пол, а сыновей звали Николай, Василий и Матвей. Матвей-это мой дедушка. У него и у моей бабушки Евдокии, в девичестве Дегтярёвой, было 5 дочерей. Самая старшая - моя мать Варвара, и четыре моих родных тётки: Галя, Шура, Анисья и Даша. Деда Матвея мне увидеть не довелось, потому что он скончался в 1941 году. Они жили в то время на хуторе Стрелка, что километрах в десяти от Мачехи и примерно столько же от хутора Астаховка, где жили мои родители. Отца моего забрали на фронт на второй день войны, а мать осталась с четырьмя детьми. Старшей моей сестре Анне в то время не было ещё восьми лет. Дедушка Матвей, его в армию не призвали по возрасту, ходил к ним пешком из Стрелки в Астаховку помогать матери по хозяйству. Как-то осенью, в холодную погоду, он попал под дождь, сильно промок, промёрз, простудился и очень быстро умер от какой-то горячки. Сейчас бы сказали от гриппа или от воспаления лёгких. Я даже не знаю, как он выглядел, потому что от моего деда Матвея не осталось ни одной фотографии.
Тетки мои выросли, вышли замуж, народили детей, и что интересно, тоже преимущественно женского пола. Сами они прожили достаточно долгую жизнь и умерли каждая в возрасте за 90 лет...
Брат моего деда Матвея Василий получил всё-таки какое-то образование и всю жизнь проработал в колхозе учётчиком. На редкой довоенной фотографии с братом Николаем он сидит нога на ногу в валенках, в шапке-ушанке и в пиджаке с карандашом в нагрудном кармане. Детей у них с женой не было, но был приемный сын Павел. История его появления такая. Жена Василия была родом из многочисленной зажиточной семьи Брехуновых. Семья в коллективизацию попала под раскулачивание и высылку в Сибирь. Обоз с раскулаченными двигался мимо Стрелки. На телегах везли имущество, которое разрешили взять с собой и сидели те, кому хватило места, а также красноармейцы из охраны. Остальные шли пешком за обозом. Вдоль дороги собрался народ, провожая известную всем семью на неведомую никому жизнь в чужих краях. У многих на глазах были слёзы. Жена Василия, тоже вся в слезах, это же её семью увозили, решилась на рискованный поступок. Она мимо охраны подбежала к выселяемым и с криком: «Это же мой, мой сын!» схватила своего брата Павла, подростка лет 13-ти, и потащила его в сторону к людям на обочине. Красноармеец из охраны, скорее всего понимая всю трагедию происходящего, сделал вид что всё нормально и обоз не остановился. Позже они его каким-то образом усыновили. Даже отчество у него осталось настоящее. Так у Василия Бороменского появился сын Павел Иванович. Павел всю жизнь прожил с фамилией Бороменский, был прекрасным человеком, оставил после себя многочисленное потомство, но они нам родственники не кровные... А Брехуновы так с высылки и не вернулись, какая у них была судьба, никому не ведомо...
Еще один брат моего деда Матвея, Николай, тоже был женат, и у них так же не было детей. Они взяли на воспитание малолетнюю сестру Николая из младших Бороменских и записали её как дочь. Вообще-то, я слышал, что в роду Бороменских было несколько таких случаев, когда усыновляли близких родственников, спасая их тем самым от голода в трудные времена. Всё это было еще до войны. Но тут случилась война и Николая призвали. Их много было односельчан, призванных в первые дни войны. На проводы собралось всё село. Об этом мне рассказывала моя тётя Даша, ей в то время было лет 14, она была младшей и самой любимой племянницей Николая. С её слов он взял её на руки, крепко обнял, высоко поднял, потом поставил на землю. Повернулся к собравшемуся народу, поклонился и сказал, почти как Емельян Пугачев: «Прощай, народ православный!..» Он как чувствовал, что больше не вернётся...
Их направили под Москву. Я нашел в военном архиве, что Николай служил в 1129 стрелковом полку 338 стрелковой дивизии и пропал без вести в январе 1942 года. Эта дивизия входила в состав той самой 33-ей армии генерала Ефремова, которая на волне головокружения после разгрома немцев под Москвой, в результате недостаточной проработки операции штабами, без должных резервов, при наличии личных разногласий между Жуковым и Ефремовым, была брошена в прорыв для быстрого овладения городом Вязьма, но попала в окружение, вела героические бои по выходу из него, подвергалась непрерывным атакам немцев и, в конце концов, практически в полном составе, геройски полегла в окрестных лесах и болотах. Есть книги, где подробно, день за днем зафиксирован подвиг бойцов 33-й армии генерала Ефремова, и теперь мы знаем, что одним из этих бойцов был наш Николай Бороменский... До сих пор поисковики откапывают их, может, и нашего уже откопали. А может до сих пор лежит он в неведомом болоте под слоем земли, под кочками и мхом, в той позе, в которой настигла его лютая смерть...
Вот такие истории про моих старших родственников. Будет еще рассказ о самых близких моих родных и, конечно, про себя, любимого. Но это чуть позже...