http://proza.ru/2021/05/04/1946
Я оглянулась ещё раз на Арбатскую площадь, откуда и начиналась Поварская улица до прокладки в начале 60-х «просеки» проспекта Калинина. Впрочем, наша улица носила тогда совсем другое имя. Мысленно прочертив бывший фарватер Поварской-Воровского от золотой шкатулочки «Праги», я упёрлась взглядом в иллюзорный силуэт снесённой мужской классической гимназии №5, где кроме прочих знаменитостей учились Борис Пастернак и Владимир Маяковский. Территория гимназии граничила с владениями чудом уцелевшего Храма Преподобного Симеона Столпника, прихожанином которого был сам Николай Васильевич Гоголь.
Но не будем грустить! Нам с вами остался ещё целый километр счастья, искусства, вдохновения и красоты. Арбатские музы, держитесь крепче: мы идём к вам в гости!
А тем временем из ворот уже 91-ой школы на тротуар Поварской шумной пёстрой ватагой вытекала, как ручей, современная элитная московская детвора. Многие ученики отчаливали восвояси на лёгких самокатиках, кое-кого встречали взрослые, сильно напоминавшие нянек, дядек и гувернанток толстовских времен. Чёрная шеренга сверкавших на солнце мерседесов вытянулась вдоль бордюра, поджидая самых отъявленных малолетних богатеев. Вот во что за 170 лет превратились конные экипажи знати. Успешно увернувшись от быстрых «пешеходов» на колёсах, я подошла к синей решётке, охраняющей этот островок среднего образования от случайных прохожих, и начала свой новый репортаж, просунув руку с фотоаппаратом сквозь металлические прутья ограды. За почти эдемовским садиком виднелось типовое белое здание 1936 года постройки. Ни за что не догадаетесь, какое отчество носит здешняя директриса! - Ювенальевна!
Итак, восхитившись предназначением Натальи Ювенальевны, заложенным ещё её дедушкой и бабушкой, которые дали своему сыну такое редкое и говорящее имя, переходим к очередному спиритическому сеансу.
- Ну, что, Лев Николаич, за что боролись, на то и напоролись, - провокационно вопросила я тень писателя, вновь материализовавшуюся в московском апрельском струящемся эфире. - Ну, что изменилось? Одни, как ездили по столицам цугом и давали детям блестящее образование, так и ездят дальше, другие – как трудились в поте лица куска хлеба ради, так и трудятся до сих пор.
Тирады мои остаются без ответа, а вместо бородатого седого старца на мостовой внезапно появляется высокий силуэт молодого графа Льва Толстого, только что набросавшего в дневнике основные направления предстоящей московской жизни:
« 1) Попасть в круг игроков и при деньгах играть.
2) Попасть в высокий свет и, при известных условиях, жениться.
3) Найти место, выгодное для службы. » *
Так судите сами, нужно ли было юноше с такими планами на текущий 1851 год встречаться с больным Николаем Гоголем, гостившим здесь неподалёку на Никитском бульваре в доме у своего друга Александра Петровича Толстого. Достоверно известно, что творчеством этого великого писателя наш герой интересовался всю жизнь. Первая дневниковая запись Толстого о Гоголе датирована ещё 1847 годом.** Но как говорится: « Если бы молодость знала, если бы старость могла». А Лёвушка Толстой проживал пока свою жизнь жадно, с азартом, запасался и положительными, и отрицательными эмоциями надолго вперёд.
Всё с ним происходящее Толстой ежедневно заносил в дневник, благодаря чему мы можем досконально проследить все перемещения его души и тела. Вот как он спустя два месяца уже в письме к своей наставнице Татьяне Александровне Ергольской оценивает сложившуюся ситуацию: « Нынешняя зима была самой приятной и благоразумной из проведенных мною.- Я веселился, ездил в свет, сохранил много приятных впечатлений и не расстроил своих денежных дел». То есть человек не просто хорошо провел время, а провёл его приятно-преприятно( дважды употребляется эпитет « приятный»). А, может быть, просто не хотел расстраивать свою вторую маму?
Мы же с вами, отринув все сомнения, устремляемся наконец почти бегом на встречу с третьим московским памятником Льву Толстому. Но на лету всё же выхватим несколько драгоценных каменьев в этом раритетном архитектурном ожерелье.
Поварская улица представляет собой какое-то немыслимое соединение эпох, художественных стилей, всех видов искусств. Оглушённый проездом по Воздвиженке исследователь Москвы сразу попадает в архитектурное зазеркалье: кажущаяся игрушечной на фоне новоарбатских «небоскрёбов» Церковь Симеона Столпника открывает путнику эклектический калейдоскоп застройки древнейшей улицы столицы. Тут радостные мотивы великолепного собрания зданий вступают в какофоническую перекличку с реальной мелодией, льющейся сквозь стены Российской академии музыки имени Гнесиных. И первая здешняя муза – муза «Гнесинки», с лирой в руках встречает нас аккурат над «сачкодромом» - так музыкально одарённые студенты прозвали свое место отдыха. В зону её наблюдения входит также и стоянка разноцветных самокатов, стаей легкокрылых пегасов застывших в стойлах в самом уголке учебного двора. Какой это, наверное, кайф прокатиться после занятий с ветерком и с риском для жизни на двух колёсах по арбатскому лабиринту переулков.
Скульптура тоже строгими аккордами встраивается в смуту этой оркестровки: причудливые маски смотрят на прохожих с фасадов домов, а из каждого сквера и двора нас окликают статуи то Рахманинова, то Гнесиной, то Бунина, то Горького. Между прочим, бронзовый Алексей Максимович работы самой Веры Мухиной сигнализирует нам, что за его спиной находится Институт мировой литературы его же имени. А в 70-е годы ХIХ века здесь, в особняке Гагарина, жила Мария Александровна Гартунг, в девичестве – Пушкина. Лев Толстой выбрал именно её в качестве прототипа своей Анны Карениной, причем писатель подчёркивал, что взял у Марии только внешность для своей Анны. Старшая дочь Александра Пушкина прожила долгую жизнь, достойную быть увековеченной в трагическом романе, и умерла в 1919 году в холодной и голодной Москве в возрасте 86 лет. Перед смертью Мария Александровна часто приходила к памятнику своему отцу на Тверском бульваре и часами сидела возле него…
Завершает портретную галерею живших тут литераторов Сергей Михалков, который читает бронзовой девочке величайший хит нашего детства - «Дядю Стёпу», а в усадьбе напротив восседает сам Лев Толстой. Стало быть, и литература отметилась здесь как главнейший вид искусства: стихи и метафоры вырастают замысловатыми рифмами прямо из мостовой. Недаром Марина Цветаева написала тут, в Борисоглебском переулке лучшие её стихи…
- А как же живопись, - спросите вы. - А живопись тут повсюду – ставьте этюдник в любом месте и запечатлевайте всё вокруг, начиная от зелёных главок Симеона Столпника и заканчивая туманной вертикалью высотки на Кудринской площади. Вот и ещё одна муза - муза живописи с палитрой в руках, инспектирует по воле Льва Кекушева головокружительные красоты с фронтона Дома Ивана Миндовского (утраченную в советские времена трёхметровую статую Авроры вновь водрузили на прежнее место во время последней реставрации 2017-2019гг). К слову сказать, знаменитый знак зодчего Кекушева есть и снаружи виллы - львиная маска на декоративной тумбе на крыше, и внутри - перила парадной лестницы щедро украшены львиными мордами, в чем ежедневно могут убедиться сотрудники посольства Новой Зеландии. Особняк этот, заказанный уже известным нам по Пречистенскому переулку Акционерным обществом Якова Рекка и решенный архитектором в стиле модерн, уже в 1904 году занял свое сегодняшнее место на Поварской (№44/42). Следовательно, и наш Лев – Лев Толстой вполне мог его видеть. Вообще Толстой застал и сугубо аристократическую Поварскую 50-х годов ХIХ века, и на рубеже двух веков мог лицезреть буржуазное преображение этой улицы.
Мельпомену же на Поварской представляет Театр киноактёра. Этот памятник конструктивизма, построенный по проекту братьев Весненых, появился здесь в 1934 году на месте разрушенного Храма Рождества Христова в Кудрине, который очень напоминал очертаниями стоящую в начале улицы Церковь Симеона Столпника ( то же пятиглавие и та же шатровая колокольня). Таким образом, и при Толстом, и даже в советские времена до 1931 года здесь существовала некоторая зеркальность и симметричность двух церквей ХVII века.
Всего же перспективу улицы поддерживали четыре храма: помимо двух упомянутых Лев Толстой, а потом и Маяковский могли видеть на месте здания Верховного Суда - Церковь Ржевской Иконы Божьей Матери, куда в детстве приходил молиться вместе со своей бабушкой Михаил Лермонтов, а самый большой храм на Поварской – Храм Бориса и Глеба был снесён дабы освободить пространство для строительства «Гнесинки». И дальше, уже на Кудринской площади москвичей встречал Храм Покрова Пресвятой Богородицы.
Интересно, что теперешний Театр киноактёра, возникший на Поварской вместо православного храма, первоначально предназначался для Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев, но ко времени завершения строительных работ это общество, основанное самим Феликсом Дзержинским, было безжалостно ликвидировано указом Президиума ЦИК СССР. И поэтому детище знаменитых архитекторов стало кинотеатром с амбициозным названием – «Первый». Сюда, уже в Театр киноактёра, по высокой лестнице, ещё в школе я приводила своих одноклассниц на «Горе от ума», а потом на уроке истории читала доклад об основных вехах театрального дворца из стекла и бетона, поэтому я, что называется, «в материале» и в отсутствие Дона Планшета.
Ах да, по словам одного старожила, слева от шедевра Весненых, по адресу: Трубниковский переулок, 29 находится двухэтажное строение, на котором, красовалась во времена его детства вывеска «Продовольственный магазин ХРООП». Аббревиатура «ХРООП» расшифровывалась так: Хамовническое районное объединение общества потребителей. «Потом название района изменилось на «Фрунзенский», - пишет он, - и ХРООП стал ФРООПом». Если бы любезный читатель знал, сколько времени я безуспешно потратила, роясь в Интернете, чтобы узнать, относилась ли когда-нибудь эта местность к Хамовникам, то он бы воскликнул вместе со мной: «Эврика!». Друзья, мы по-прежнему с вами в ретроспективных Хамовниках, и название этой главы «Хамовники 6» вполне оправдано! Ура!
Я перевела взгляд на всё ещё параллельно движущегося по другой стороне улицы молодого Льва Толстого, явно собравшегося на бал, и вдруг осознала, что ключевой эпизод на ипподроме( когда Анна Каренина устраивает истерику по поводу падения с лошади Вронского) вполне мог быть навеян сценой из пьесы Грибоедова, где Софья Фамусова бухнулась в обморок у окна при виде рухнувшего на улице Молчалина…
Но что это?! Полнокровная юница по-хозяйски оглашает округу громкой матерной фразой. Два кавалера, сопровождающие свою «даму», обречённо бредут за ней через проезжую часть в неустановленном для перехода месте. Я проследила вектор их движения: уверенная неспешная походка этого трио выдаёт в них аборигенов, более того - это, скорее всего, старшеклассники школы №91 – славной преемницы уничтоженной 5-ой гимназии. Эх, Ювенальевна, Ювенальевна!
- Вот вам, Лев Николаевич, и «плоды просвещения», и «живые трупы» в одном флаконе. Всегда найдутся люди, которые снизят романтический пафос любого самого возвышенного мгновения.
Вслед за местными хулиганами я перебегаю на чётную сторону улицы и оказываюсь перед очередной посольской табличкой, которая гласит, что в бирюзовом рустованном особняке Шлосберга располагается теперь резиденция посла ФРГ. Жаль, что у дипломатии нет своей музы, несмотря на то, что дипломатия считается искусством переговоров, а то бы она вместе с Фемидой Верховного Суда РФ парила бы здесь неподалеку над Ржевским переулком, обозревая сверху свои обширные владения. Ведь только на Поварской я насчитала семь дипломатических миссий, а сколько их ещё в окрестных переулках. А в годы моей юности у каждого посольства в металлических будках несли караульную службу офицеры специального полка милиции, поэтому прогулки по этой улице дипломатов даже зимними тёмными вечерами казались супер безопасными и практически всегда вызывали в памяти строки исключенного за неуплату из здешней гимназии Владимира Маяковского:
«Моя милиция меня бережёт…»
Друзья, теперь от искомого объекта нас отделяет только одно здание, но мимо него мы никак не можем пройти молча. Ведь это и есть овеянный скандальными мифами пресловутый ресторан ЦДЛ, с комфортом расположившийся в реликтовом замке князей Святополк-Четвертинских (д№50). Перечень бывавших здесь советских литераторов слишком обширен для перечисления всуе. Но всё-таки три товарища, прибывшие в Москву из Одессы, и один киевлянин, померещились мне у замысловатого подъезда в твидовых пиджаках и в модных шляпах и кепках (хотя, по воспоминаниям Валентина Катаева, они предпочитали «Метрополь»). Если допустить, что шокирующая версия Ирины Амлински по поводу авторства романа «Двенадцать стульев» верна***, то перед нами предстали все четыре участника великой литературной аферы: Валентин Катаев – автор идеи, Илья Ильф и Евгений Петров – заказчики книги и Михаил Булгаков, тайно написавший для них роман. Но, я думаю, что совсем не для выяснения этой загадки они повстречались нам здесь. Скоро вы поймёте, дорогие читатели, почему именно эти люди возникли на нашем пути.
Наступает долгожданный момент истины: третий столичный памятник Льву Толстому работы киевского скульптора - Галины Новокрещеновой предстаёт перед нами во дворе Дома Ростовых. Это неправда, что статуя не видна с улицы, как пишет один веб-сайт. Сквозь усадебные ворота изящная фигура писателя прекрасно просматривается. Не знаю, было ли известно украинским письмовникам, где в 1956 году установят их юбилейный подарок московским братьям по перу, приуроченный к 300-летию воссоединения Украины с Россией, но создаётся впечатление, что само Провидение рассчитало все нужные пропорции таким образом, чтобы сей монумент идеально вписался в окружающий ландшафт( ну, и немножко помог архитектор В.Н. Васнецов).
Легендарный особняк Соллогубов, прозванный в народе Домом Ростовых, лёгким шестиколонным портиком замыкает этот московский солнечно-весенний пейзаж. А сидящий в кресле в глубокой задумчивости бронзовый Толстой образует вокруг себя магнитно-интеллектуальное поле таким манером, что идущему по дуге фотографу кажется, что великий писатель только что преодолел время и пространство и что он вот-вот очнётся от дум и заговорит с ним по-отечески доброжелательно ( скажет, например, что хорошим писателем можно стать только лет в пятьдесят, накопив нужный опыт). И даже возносящийся слева в ореоле ещё голых веток усадебных деревьев шпиль «высотки на Восстания» ничуть не разрушает это впечатление, а, наоборот, только усиливает его.
По моему мнению, памятник Льву Толстому работы Новокрещеновой - лучший из трех московских памятников писателю: зритель видит перед собой реального человека, а не сверх обобщённый образ мыслителя с утрированными чертами лица, как у Меркурова и потом у Портянко. На такое впечатление работает и весь окружающий антураж ампирной усадьбы, и контрасты апрельского солнечного света и теней от стволов яблонь, по-куинджиевски разложенных природой по всему «ростовскому» двору.
Так кем же была эта смелая женщина, не побоявшаяся бросить вызов самому Сергею Меркурову? Галина Николаевна Новокрещенова родилась в Пензе в 1919 году, там же она окончила художественное училище. Каким образом девушка оказалась в Киеве – история в лице Интернета умалчивает, но доподлинно известно, что в украинской столице она училась в Киевском художественном институте, где она и встретила своего мужа – известного советского художника Владимира Костецкого. А что: просто поехала в тёплые края продолжить образование – ведь это всё была одна страна – Советский Союз. Видимо, главной её миссией и было – создать такой монумент Льву Толстому, чтобы он одновременно был бы ещё и символом русско-украинской дружбы, и антитезой другим московским памятникам титану русской литературы.
Любопытно, что и будущий апологет соцреализма, автор нескольких грандиозных монументов Ленину, Сталину и другим деятелям нового государства, народный художник СССР, академик - Сергей Дмитриевич Меркуров во времена поиска своего пути в искусстве тоже какое-то время учился в Киеве. Правда, это было совсем недолго и ещё до революции, а нашёл он монументальную идею фикс всей его жизни уже в Цюрихе, Мюнхене и Париже. Идея эта соединила « искусство символизма и скульптурную архаику Древнего мира» (в чем мы с вами могли убедиться две недели назад в пречистенском дворике, разглядывая со всех сторон его гранитного Толстого).
А дальше идёт просто мистика: мало того, что Галина Новокрещенова вступила в художественный спор с классиком-новатором Меркуровым, так ещё её памятник Толстому заменил простоявшую здесь двадцать лет статую «Мысль» - центральную фигуру из известного нам меркуровского триптиха – Толстой - «Мысль» - Достоевский.
Напомню, что в 1918 году все три скульптуры были выкуплены у автора в рамках Ленинского плана монументальной пропаганды, и в этом же году и памятник Достоевскому, и «Мысль» были перетащены на брёвнах при участии самого Меркурова из его мастерской на Цветной бульвар. Там они на радость москвичей простояли до следующего революционного плана - Генерального плана реконструкции Москвы 1935 года. Крестьянский поэт Иван Приблудный в 1929 году прокатился мимо на трамвае и блестяще зафиксировал факт пребывания Достоевского на Цветном:
Скрежет колесный все чаще и чаще,
Мимо уюта раскрытых окон,
Мимо Петровки, пустой и кричащей,
Как сумасшедший стремится вагон.
Глубже и ниже, к подъему крутому,
Где отдается с букетом в руке
Трубная площадь бульвару Цветному,
Где Достоевский застыл в столбняке.
И такое прекрасное место гениальные творенья великого Меркурова вынуждены были покинуть навсегда… Достоевский перебрался к своему московскому дому на Божедомке, где мы с вами уже успели побывать(см. репортаж «История одной прогулки2»), а вот фигура «Мысль» временно заняла фронтальную позицию у Дома Ростовых, пока бронзовый автор «Войны и мира» работы Новокрещеновой не принял у неё почётную эстафету.
Но «Мысль» и здесь не пропала, она дождалась своего звёздного часа: в 1956 году умер её создатель Сергей Меркуров, и «Мысль» встала теперь уже в вечном карауле на могиле скульптора на Новодевичьем кладбище.
Итак, все участники триптиха после годов скитания по Москве нашли наконец достойные пристанища – с этим, вроде, разобрались. Но тут же возник новый и, как выяснилось, неразрешимый пока ребус. Оказывается, Галина Николаевна в своём соперничестве с Меркуровым не остановилась только на монументе Толстому, а замахнулась и на памятник Достоевскому. И такой памятник был создан ею, и в 1961 году он был установлен где-то в Москве – на этом вся информация о секретном объекте заканчивается, и как я ни билась, мне ничего больше не удалось узнать.
Я даже набралась смелости и позвонила в московский Музей-квартиру Ф.М.Достоевского. После моего сбивчивого монолога, к телефону пригласили Анну, которая тоже ничего не знала о новокрещеновской скульптуре, но согласилась помочь мне в поиске сверхсекретного памятника. Однако когда на следующий день мы созвонились с Анной, она виновато отчиталась мне о полном фиаско. Но проникшись моей идеей найти пропавшего Фёдора Михайловича, она обнадёжила меня и себя тем, что всё-таки на этой планете есть, есть одна женщина, которая может знать судьбу памятника-невидимки – и это бывший директор их музея. Но ещё через день и эта надежда угасла: я попала в информационный тупик.
А поскольку ответ на этот скульптурный квест не найден до сих пор, то я нижайше прошу всех, кому посчастливилось видеть искомый памятник Фёдору Достоевскому или слышать о нем что-либо, оставить в комментариях свою заметку на этот счёт. И тогда к грядущему в ноябре 200-летию Достоевского мы подарим его музею новую сенсацию.
***
Я решительно захлопнула тетрадку, где по старинной ученической привычке была убористым почерком записана вся эта запутанная история мытарств по Москве памятников Толстому и Достоевскому, а также их магматической «Мысли». Хорошо, что ещё камера не разрядилась – самое время продолжить фотосессию. И во вспышках моего фотоаппарата, направленного на особняк Долгоруковых – Боде-Колычева - Соллогубов замелькали, как в калейдоскопе, все послереволюционные ипостаси этого здания. Вот чекисты пытаются свить здесь своё осиное гнездо, за ними Анатолий Луначарский и Литкомиссия ВЦИК приручали здешних пенатов, далее наркома просвещения последовательно сменили: Народный комиссариат национальностей, Дворец искусств вкупе с Музеем живописи и культуры, знаменитый ВЛХИ - Высший литературно-художественный институт. Словом, всё смешалось в доме Ростовых…
И только в 1932 году в усадьбе всерьёз и надолго поселился соцреализм, и вскоре на усадебной стене появилась фундаментальная вывеска: « Союз писателей СССР». Здесь Москва попрощалась с двумя гениями русско-советской литературы – с Владимиром Маяковским, а десять лет спустя в 1940 году - с Михаилом Булгаковым. Посмертные маски в обоих случаях снимал всё тот же вездесущий Сергей Меркуров.
Скорбно вздохнув и перекрестившись на фантом также разрушенной домовой церкви святого Филиппа, я обхожу памятник Толстому и нахожу сзади на постаменте медную табличку с дарственной надписью на украинском и русском языках.
Писателям братской России
В ознаменование праздника
300 летия воссоединения
Украины с Россией
От писателей советской Украины.
Я вчитываюсь в эти теперь почти невероятные строки, и мне на мгновение кажется, что всё ещё вернётся, и что в 2054-м году мы ещё сможем отпраздновать 400-летие этого события. Многие из нас даже доживут: осталось каких-нибудь тридцать три года.
***
Совершенно просветлённая я вышла из ворот «ростовской» усадьбы, и сразу же моё внимание привлекла находящаяся напротив проходная арка, по обе стороны которой располагались две зеленоватые бронзовые мемориальные доски. Одна, слева, посвящалась Сергею Михалкову, другая, справа – Наталье Кончаловской. Пришлось опять пересечь Поварскую, чтобы поближе рассмотреть барельефы прославленной писательской четы. Где-то я слышала, что доски эти установил своим родителям наш знаменитый актёр и кинорежиссёр Никита Михалков. Всё семейство, включая другого будущего всемирно признанного режиссёра – Андрея Кончаловского, проживало в этом доме(№ 35/28) c 1951года. И, безусловно, у мальчиков, каждое утро которых начиналось с беглого взгляда на фамильный герб баронов Боде-Колычёвых на портике Дома Ростовых, где их папа служил Секретарём правления Союза писателей СССР, да, у таких звёздных мальчиков были огромные возможности устройства своей взрослой карьеры, и они ими блистательно воспользовались. Мечтал ли Никита Сергеевич, что и писательская усадьба, и Театр киноактёра станут его вотчиной…
Но чу! Звон струн золотой кифары отвлёк меня от дальнейшей разработки идеи процветания «золотой» советской молодёжи. Почти растворяясь в солнечном мареве, все девять известных мне греческих муз плавно двигались в направлении Садового кольца. Призрачный строй замыкала Клио - достославная муза истории, которая незримо ассистировала мне на протяжении всего сегодняшнего путешествия. Я ускорила шаг и в три прыжка догнала их на углу бывшего дома баронессы Майендорф. Успела я вовремя: возглавлявший эту процессию бог всех искусств – Аполлон уже заботливо придерживал дверь «Культурного центра Чайковского», пропуская вперед себя всю свою поющую свиту. Напоследок светозарный сын Зевса оглянулся, и я явственно увидела, что у него лицо молодого Льва Толстого
Собственно таким Аполлоном наш герой и стал много лет спустя, принимая у себя в Хамовниках весь цвет культурной и артистической Москвы. На старинных музейных фотографиях многие известные писатели, художники, композиторы Серебряного века подтверждают эту мою фантазию, дружным частоколом окружая светоча русской мысли, больше, конечно, в старости похожего на Посейдона.
***
В голубых высях Кудринской площади шпиль авиаторской высотки сияющим восклицательным знаком с пафосом завершил мою умопомрачительную экскурсию-бросок в этот радушный музей под открытым небом!
Но многоточие местных солнечных зайчиков безапелляционно заявляло, что это ещё не финал нашей истории и что Продолжение неминуемо следует…
Из двух противоречивых утверждений я почему-то больше поверила месседжу весенних нелиняющих зайчиков, хотя тогда мне было ещё неизвестно, что в сентябре того же девятнадцатого года на проспекте Вернадского во дворе МГИМО откроется ещё один памятник Льву Толстому. Тем самым «дипломатия добра» была официально признана современной дипломатической школой, а предо мной забрезжил новый московский маршрут.
Кстати, о музах и производных от них музеях. Мы с вами в рамках этого цикла побывали и в Большом Хамовническом переулке, и на Пречистенке. А здесь на Поварской улице через год после смерти писателя в декабре 1911 года был открыт первый музей Льва Толстого, который располагался в восьмикомнатной квартире доходного дома графа Хрептовича-Бутенёва(№18). Музей благодаря героическим усилиям его хранителей – Павла Ивановича Бирюкова и Валентина Фёдоровича Булгакова (близких друзей и сподвижников Толстого) сумел сохранить во время революционных бурь толстовское наследие.
Ну что ж, пора заканчивать наш тур в стиле « галопом по Европам», последним в кадр моего фотоаппарата попадает щедро освещённый апрелем архитектурный шедевр отца и сына Жилярди - Опекунский совет, впоследствии - Вдовий дом. Его строгая дорическая колоннада уже целым лесом восклицательных знаков возвещает нам о постулате, что нельзя объять необъятное.
Беспрецедентный прогноз Гидрометцентра на 2 апреля 2019 года заносчиво сбывался прямо на моих глазах: столичные термометры всё же добрались по шкале Цельсия до отметки +20. В настежь распахнутой дублёнке я побрела по Садовой-Кудринской в сторону Маяковки, переживая, что у меня не хватило сил дойти до монумента Шаляпину на Новинском бульваре, входившего в список сегодняшних посещений. Также отмеченные галочками на карте памятники Пушкину, Лермонтову и Цветаевой по-сиротски взывали к моей совести. При этом я не забывала заглядывать в каждый переулок, впадающий в Садовое кольцо, надеясь еще раз увидеть холщовый силуэт Льва Толстого. Ведь, по словам Владимира Гиляровского, тоже завзятого пешехода, великого писателя можно было видеть в самых укромных московских уголках. Во время таких прогулок Лев Николаевич любил обдумывать сюжеты своих романов…
Продолжение: http://proza.ru/2022/12/14/790