Окружение Нортама и Их Нормы Общения
1-IX-MDIX (Система летоисчисления поменялась. Наша дата - 3906 г.н.э. Новое летоисчисление Календаря Будущего началось с 2400 г.н.э. и сейчас на календаре 1509 г.н.э.)
Мои предположения и ожидания, как прйдут эти несколько последних дней, развалились как карточный домик. Долгожданная и волнительно ожидаемая встреча с друзьями Андреаса Нортама, молодёжью его социального круга, оказалась на редкость лёгкой и непринуждённой. Я находился целый день среди озорных и игривых, как дети, молодых людей, общество которых доставляло мне истинное удовольствие. Вся эта история определённо начинает мне нравиться. Кто знает, может быть, это включился защитный механизм моего разума...
План на сегодняшнее утро был такой: пройти по берегу близлежащего озера к пристани, где мы могли бы взять напрокат лодки. Шум, суета, хохот и пение... Стефан все время старается сдерживать всю команду, которая неудержимо рвётся вперёд.
"Хильда, Хильда, подождите! Мы не успеваем за вами, Андреас не может так быстро бежать!"
Он выглядел немного раздосадованным - его девушка намного опередила всех и вся группа устремилась за ней, ускоряя движение. Я был еще слаб, шагая между ним и его подругой Сильвией, и едва поспевал за всеми.
"Прости меня, Андреас", - сказала мне потом Хильда, - "я просто задумалась". Мне хотелось ответить ей любезностью, -настолько она была мила и непосредственна. Я взглянул на неё... по правде говоря, с неё не хотелось сводить глаз. С неуклюжей улыбкой я сказал, что нет никаких проблем, я уже достаточно окреп, что не совсем было правдой. Стефан заметил моё утомление и предложил снова остановиться на отдых. К счастью, оставшаяся часть пути была под гору.
Мы сели со Стефаном на каменную скамейку и наблюдали за Акселем и Эриком, собиравшими маки и делившимися впечатлениями о красоте весеннего утра. Сильвия и Ариа тихо обсуждали что-то своё, а Джульетта и Хильда гонялись за синими бабочками.
"И это близкие друзья Андреаса Нортама?", - думал я. "Разве можно научиться многому от этой кучки переросших свой возраст детей?.."
Три дня тому назад, как только врачи позволили визиты, вся эта компания из двух двадцатипятилетних молодых людей и четырёх девушек - в сопровождении Стефана, - бурей ворвалась в учреждение, где я находился. Они, радостные и возбуждённые, окружили меня, вскрикивая, смеясь и задавая тысячи вопросов. Они едва сдерживались от восторга, видя во мне Андреаса Нортама поправившимся и снова здоровым.
Я был удивлён, насколько по-детски для своего возраста они вели себя. Странно, думал я, что Нортам имел такой круг друзей... Я знал, что он до аварии был очень уважаемым молодым учёным в области прикладной физики - какой точно не помню, - с опубликованными работами в передовых областях. Несколько раз представители его института звонили в Институт Мольсена, где я находился, справляясь о здоровье Андреаса.
Без всяких мыслей я посмотрел на север, - там, за горами, когда-то располагалась моя родина, и смутное чувство ностальгии тронула мою душу. Я ничего не сказал Стефану в тот момент, - он был увлечён своим рассказом. Указывая на кучку домов и красивых вилл, располагавшихся вдалеке, он говорил, что они носили всё те же архаические названия, какие они имели с древних времён - Уарен, Церноббио, Белано, Менажжио.
Хильде вдруг пришла идея спеть песню со всеми девушками. Это была весёлая весенняя песня, и неожиданно её подхватили со всех сторон - проходившая мимо нас со скрипкой незнакомая нам девушка, а потом и художник, до сих пор бывший сосредоточенным над своей палитрой; он вдруг неизвестно откуда вытащил флейту и начал аккомпонировать под мелодию.
Как это произошло, что люди, до сих пор занятые своими делами, вдруг на одном дыхании присоединились к нашему беззаботному веселью? Меня необыкновенно поразил этот импульс незатейливой радости, позитивного отношения к происходящему и желания разделить это с нами. Как будто песня играла роль невидимой связки в образовании чувства товарищества среди всех нас! Перед расставанием мы громко зааплодировали друг другу, как старые друзья.
Потом ребята, один за другим, начали прикреплять цветы к лацканам платьев девушек... Стефан - Хильде, Аксель - Джульетте, Эрик - Арии. С едва заметной улыбкой Сильвия смотрела на меня ожидая моих действий. Чуть дрожащими руками, следуя примеру остальных, я приколол цветок к её платью, а потом мы, держась за руки как дети, сбежали с холма.
Четыре лодки уже стояли наготове. Большинство из группы друзей уже заняли места в лодках и издалека махали нам руками. Мне было интересно наблюдать за их групповым поведением.
Как объяснил мне позже Стефан, в их мире люди не воспринимают друг друга как "чужих" друг другу. Здесь принято разговаривать даже с малознакомым человеком "с открытым сердцем", как со старым знакомым, - и он неизменно ответит тебе тем же. Их манера поведения удивляет какой-то удивительной раскованностью, почти наивностью... Дух их общения напоминает таковой, как если бы они все когда-то были знакомы с детства или были выпускниками одной школы или колледжа.
У меня была куча вопросов к Стефану, - он обещал мне, что покажет мне типичные картины городской жизни. Он знал, что меня интересуют не развлечения на природе или то, как люди проводят свои праздники, а урбанизация напряжённых городских центров, мир занятых в работе людей. Меня очень интересовал вопрос, - было ли такое повсеместное поведение людей, отмеченное знаками почти детской чистоты и открытости, следствием экономических факторов, о которых так много говорил мне Стефан... Факторов, поднявших на такую высоту их дух единения и взаимопонимания.
Без лицезрения этих реалий моими собственными глазами я был ещё далёк от принятия на веру того, что такая сказка социального уклада вообще возможна - люди безукоризненных манер живут в духе братства и отсутствия каких-либо тайных корыстных мотивов.
3-IX
У меня есть постоянная потребность исследовать с точки зрения психологии любые изменения, происходящие со мной. Сейчас я нахожусь в полном спокойствии, но это не далось мне легко, - в первое время мне было не по себе даже от того, как странно люди были одеты. Моя жизнь день ото дня становится всё более увлекательной. Я могу быть заворожен даже самыми малыми деталями, о которых я постоянно спрашиваю Стефана, - у меня заняло бы полжизни выложить всё это на бумагу. Странно, что не маститый писатель, мастер слова, был удостоен Всевышним иметь этот опыт, чтобы представить его во всей красоте, - а я, бедный учитель со слабым здоровьем... Насколько лучше настоящий писатель мог бы рассказать о чудесах этого мира!
Каждый день я думаю о моей матушке и воображаю, как бы это было, - если бы она была сейчас со мной рядом и видела всё, что вижу я. Мысли об Анне также приходят мне в голову, но странным образом, у меня возникает чувство, что мои старые душевные раны начинают заживать. Потом мои мысли меняют направление, обращаясь ко мне, к моему телу... я чувствую себя необыкновенно молодым, как будто течение моих лет повернулось вспять и при взгляде на моё отражение в зеркале - которое ещё совсем недавно внушало мне непередаваемый ужас - я испытываю несказанное удовольствие!
Все обращаются со мной так, как будто я настоящий Андреас Нортам. Никто, за исключением Стефана, не знает правды. У меня создалось впечатление, что Нортам занимал среди своих друзей в некотором роде позицию старшего. То же самое может относиться к Арие, если наблюдать за поведением остальных в её присутствии; ей всего двадцать пять, но как только она начинает говорить, все остальные замолкают. Пару дней назад, когда мы наносили визит в одной из вилл, я заметил, что как только она вошла в гостиную, все присутствующие в ней девушки поднялись с мест в такой же манере, как бы это сделали мы, мужчины...
5-IX
Постепенно Стефан рассказывает мне многое из жизней моих новых друзей. Аксель и Джульетта встречаются только два месяца. Ей около девятнадцати-двадцати, привлекательная брюнетка; пожалуй, немного легкомысленная, но очень энергичная, и когда одна, всегда что-то себе напевает. Аксель очень хорошо играет на скрипке, и по мнению многих, скоро станет настоящим виртуозом. Оба они очень обаятельны и никто не представляет себя без их дружбы.
Сильвия... о ней я узнал, что Андреас Нортам в продолжении уже 2-3 лет был пылко и безответно в неё влюблён; но она не ответила ему взаимностью. Статус их отношений так и не перешёл за границы дружбы, и - с её стороны, - высокой оценки его достижений в жизни. Должно быть, её сердце уже принадлежит кому-то другому, кто знает... Стефан не делал каких-либо предположений, здесь никого не интересовали слухи. Однако, когда я увидел её впервые, меня не оставляло чувство, что я её уже где-то видел. Позже, когда я остался один, я понял: в самые первые дни, оказавшись в этом мире, в больничном жару, я видел её лицо; оно проступило сквозь бредовую дымку памяти - она стояла среди медсестёр и врачей, окруживших мою кровать. Какое-то едва уловимое изящество и благородство фигуры выделяло её на фоне других.
Вчера Стефан снова заговорил о ней, - "Эта любовь приносила много страданий Андреасу, - были ночи, когда глаза его постоянно были в слезах". Я сказал, что он, несмотря ни на что, должен был бы оценить честность и моральные принципы Сильвии, которая, несмотря на высокий социальный статус и достижения Нортама в науке, не пошла на компромисс со своими чувствами, чтобы быть с ним. Любая другая девушка на её месте, добавил я, скорее всего притворилась бы и симулировала нежные чувства. Мои слова поразили Стефана как гром среди ясного неба. "Как ты можешь говорить такое?", -воскликнул он, - "Это так вульгарно, ни одна женщина не позволила бы себе такого поведения!"
Я понял, что мне не следовало открывать рот и быстро поменял тему разговора, спросив Стефана, под каким впечатлением находятся все от "нового" Нортама? Он ответил, что Сильвия проявляла живой интерес и спрашивала обо мне несколько раз за последние несколько дней. В частности, сегодня утром она спросила, заметил ли он необычное выражение глаз Андреаса и помнит ли он подобное до того, как произошла авария. Также она заметила, что Андреас совсем не похож на себя, поведение его очень странное, он необычайно тих, нерешителен и робок; его акцент совершенно изменился и ей иногда кажется, что он испытывает трудности в нахождении подходящих слов и формулировании выражений.
Я спросил Стефана, что же мне с этим делать; любому было бы не под силу сразу иметь дело с этой массой перемен в жизни, адаптироваться к новому менталитету, новым манерам и беглому владению новым языком, - и всё это день за днём. Он неизменно, улыбаясь, подбодрял меня, - "Они помнят, как один из их друзей, также попав в автомобильную аварию, после прихода в сознание имел трудности в восстановлении своиx когнитивныx способностей. Ты думаешь, они будут меньше тебя любить? Конечно нет, - ты сам увидишь, как они будут всегда оставаться на твоей стороне, с любовью и преданностью".
Мы со Стефаном имеем особую эмоциональную связь, и кажется, что он не имел таковую даже со своим ближайшим другом, Андреасом Нортамом; основа её - наша любовь к истории. Его специальностью была общая история и история искусств последнего тысячелетия, благодаря этому наши отношения развивались на единой волне, даже при отсутствии общих воспоминаний прошлой жизни.
Отношения Стефана и Хильды выдержали проверку временем, - они живут вместе уже более четырёх лет и кажется, это уже будет длиться до конца их жизней. Они производят впечатление совершенно счастливой пары! Их отношения в своей зрелости уже привели их к решению иметь ребёнка и они уже подали официальное заявление по этому поводу в социальные службы демографического сервиса. Все, желающие иметь детей, должны подавать подобные заявления, и их очередь иметь ребёнка подойдёт примерно через год.
Хильда также помогает Стефану в его работе, читая вслух или копируя, однако Стефан не устаёт повторять, что он не создан для больших свершений в жизни. В отличии от Арии, чьё имя уже хорошо известно и кто в свои двадцать пять уже имеет опубликованные труды, над которыми она работала 5-6 лет, он не планирует сделать большой вклад в мировые исследования.
стр.62
Хильда, Сильвия и Ария встретились восемь лет тому назад в канун Рождества в долине Роз, на торжественной церемонии в одном из дворцов Лорфов [Лорф - официальное лицо высочайшего ранга, лидер общества] - особ такого же уровня правящего класса, как Избранные. Девочки, выбранные из тысяч за их красоту и изящество, одетые в белые туники, держа факелы, участвовали в церемонии приветствия Избранных на приёме после большой вечерней мессы. Это осталось в их памяти на всю оставшую жизнь как настолько восхитительное событие детства, что им трудно сейчас поверить, что это случилось с ними когда-то в реальности, а не во сне.
Наконец-то пришёл Эрик! У него что-то похожее на ракетку с каким-то приспособлением, явно для какой-то спортивной игры, - мне было ещё не досуг спросить. Он по пояс обнажён и на ногах у него сандалии, вид его сияющий и возбуждённый. Его отношения с Арией имеют свою интересную историю, - встречаясь уже около четырнадцати месяцев, они до сих пор не знают, насколько долго им суждено продлиться.
Эта необыкновенная девушка с ранними академическими наклонностями неустанного исследователя раз за разом подтверждала правильность своих гипотез, основанных не только на глубинных знаниях, но и безупречной интуиции и вдохновении истинного учёного. В свои двадцать лет она принимала участие в раскопках древних Инков в Америке, выдвинув гипотезу об одном из аспектов их жизни, которая в проследствии нашла своё подтверждение. Она делала доклады перед многотысячной публикой города-мегаполиса Норфора, вдохновив многие сердца и организовав команду преданных ей молодых людей, помогавших ей в её исследованиях.
Она отдала своё сердце молодому, темноволосому и жизнерадостному спутнику, который конечно же имел золотое сердце, но... не имел ни малейшего интереса к её деятельности. Как-то он бросил случайно, -"Можете говорить со мной обо всём - спорте, путешествиях, плавании - о чём угодно, только не о Боге и всех этих античных сокровищах!"
Нам пора возвращаться, - время для вечерней молитвы, дневник отложен до завтра.
10. Глобальная Двухгодичная Служба, Обыденная Жизнь и Демографическое Регулирование
6-IX
Я попросил Стефана оставить меня в одиночестве на день, чтобы я мог хорошо отдохнуть. Мне нужно было обдумать много вещей. "Стефан, Стефан",-часто я говорил сам с собой, - "я думаю, что ты ошибаешься насчёт настоящих чувств Сильвии к Андреасу Нортаму".
Я, постоянный критик моего собственного характера и недостатков, не уставал повторять себе, - "Что ты вообразил себе о Сильвии, несчастный сумасшедший, в один прекрасный день ты пожалеешь о своих мыслях..." Ощущение приближающегося хаоса не покидало меня.
"Сильвия... Сильвия...", это имя не выходило у меня из головы и мне нравилось повторять его вслух. Какое странное имя... то, что она была частью совершенно другого мира, другой, высшей расы и другой эры придавало ей какое-то дополнительное метафизическое очарование.
Резонный голос шептал мне на ухо: "Будь осторожен, несчастный бедолага. Покой в душе не менее важен, чем здоровье тела; ты только тогда постигнешь его цену, когда потеряешь его". Трезво, собрав в фокус свои мысли, я размышлял: я не должен забывать, что в моей ситуации абсолютное спокойствие в сердце критически важно и я должен прилагать все усилия, чтобы сохранять его. Бескрайние горизонты полей знаний, открывающиеся передо мной, требуют абсолютной концентрации сознания и безраздельной сосредоточенности.
Oднако, другой стороны, моё внутреннее достоинство подсказывает мне, что у меня нет причин терять уверенность в себе или сомневаться в том, что я нисколько не ниже их. Я не только имел хорошую внешность, но доброе сердце и природную мудрость. Судя по тому, что я видел в людях, они в своих достоинствах нисколько не выше меня. Мне не нужно сравнивать себя с ними! Мне ничего не будет стоить быть одним из них, и я чувствовал, что по-настоящему начинаю вступать в их мир!
6-IX
Стефан пока избегал возможности посещать со мной большие города и показывать мне их жизнь. Однажды во время одной из пауз в наших беседах, когда он стоял на терассе, я, кивнув в сторону необыкновенно красивого пейзажа, сказал, - "Какая счастливая у вас жизнь, у вас есть в ней все."
Я имел ввиду, что вижу его всегда свободным в своём времени, а также вскользь упомянул, что он имеет очень длительный отпуск.
Сначала мне показалось, что он был озадачен, потом он улыбнулся и, откинув голову на спинку кресла и смотря в даль, в задумчивости произнёс, "О, да, мне повезло; с семнадцати до девятнадцати лет мне представилась возможность получить работу, в результате чего мне удалось не только скопить достаточно денег, чтобы отплатить моим родителям за все их траты на меня, но и скопить достаточно, чтобы обеспечить независимую и комфортную жизнь до конца моего срока на этой земле."
На это я, улыбнувшись, заметив, что мне трудно поверить в то, что кто либо может отказаться преждевременно от такого прибыльного занятия.
"Мне было достаточно того, что я заработал", -ответил серьёзно Стефан, "пришла очередь кому-то другому занять моё место".
"И какого же рода была эта работа?", спросил я.
"О, я делал очень красивые вещи", - почти ностальгически ответил он, - "мне повезло, мне было поручено делать художественную работу - мы делали гребни для волос, в основном для женщин. Я работал над ними и думал о женской красоте, которая вдохновляля меня; миллионы девушек и женщин видели свои отражения в зеркале с этими украшениями. Если бы гребни могли разговаривать, они поведали бы нам невероятные истории. Я горжусь моими творениями, это были плодотворные и незабываемые годы моей юности."
"Эта история работника, удачливого и ушедшего рано на отдых, определённо интересна", - улыбнулся я, - "Остальные наши богатые друзья имели такого же рода удачу, начав карьеру ещё раньше, может быть даже в школьные годы?"
"Когда я упомянул удачу",- продолжал Стефан, - "я пошутил, потому что удача здесь не при чём, - я имел ввиду институт общества. Ты видишь нас сейчас, но мы все в своё время прошли через него. Каждый человек, с которым ты повстречался, включая Сильвию, Арию и Хильду, были в своё время так называемыми «партнёрами» с семнадцатилетнего по девятнадцатилетний возраст. После завершения своего основного образования в школе они работали в индустриях строительства, питания, мебели, одежды, публичного транспорта, предметов дома, машиностроении... всего, что ты видишь вокруг себя. И если их жизни выглядят для тебя так беззаботно, то только потому, что они посвятили этой работе два года своей жизни и и в это было вложено много их усилий. Поэтому мы не были обузой нашим родителям, и в равной степени наши дети - не будут обузой нам."
"Я изнемогаю от любопытства узнать как можно больше о городской жизни, - можем ли сменить сцену этой полной расслабленности на типичные картины современной жизни?" - постарался я поменять тему нашей беседы.
"Ты сказал «типичная картина современной жизни»... - медленно произнёс Стефан, - "но для большинства людей жизнь такого типа и является нормой; простая жизнь, окружённая природой, беззаботные, радостные лица друзей и родных вокруг тебя; жизнь без амбиций, стремлений к свершению геройских дел или посмертному чествованию. Мы отдаём с лёгким сердцем Избранным и Лорфам роскошные дворцы для их государственных дел, оставляя себе право жить в неограниченной свободе от любого вида проектов, которые в конце концов могут постепенно - и без того, что ты осознаешь это, - поработить тебя до конца жизни. Мы хотим видеть себя в жизни, протекающей в милой безвестности, погружёнными в созерцание природы и размышления над вечными истинами, время от времени упиваясь чтением любимых книг и наслаждаясь произведениями искусства. Это именно те картины современной жизни, которые ты стремишься увидеть!"
Было заметно, что он был слегка возбуждён собственными словами; очевидно, что он создавал свой стиль жизни вокруг этих принципов, и он не собирался позволить кому-либо или чему-либо изменить его!
"Боюсь, что ты не понял меня, Стефан", - воскликнул я, - "это не столько о стиле жизни, сколько о целом мире и его людях. После того, как я ощутил динамику этого развитого социального сообщества, посмотрел как общаются между собой люди - с исключительным доброжелательством и безупречными манерами, - мне хотелось бы узнать, на чём основана жизнь большинства людей."
"Но мы сами и есть это «большинство людей»... - как ребёнок, рассмеялся в ответ Стефан. - «Это выглядит так абсурдно для тебя, что ты просто не можешь постигнуть, что мы - именно те, кого в ваше время называли «рабочим классом»? Ты, видно, не понимаешь, что каждый из нас имеет в изобилии всё, что ему необходимо - и при этом ни на йоту меньше, чем самый великий Избранный! Мы заработали и заслужили эти «товары потребления», мы тяжело работали на них в своей юности. Более того, - они существуют в таком количестве, что запасы их никогда не истощатся. Мы свободны предаваться любого рода досугу, - путешествиям, спорту, развлечениям.”
"Но существует и другая группа людей", - продолжал он, - "преследующая в своей жизни другие цели, - высшее чествование в обществе, известность, знаменитость, почести и прочее." Потом, понизив голос, он добавил голосом тихой серьёзности, - "Общее впечатление о нас у тебя создалось такое, что мы ничего не делаем... и это - правда. Что я могу ещё сказать?"
"Погоди", - пылко перебил его я, тронутый искренностью его горького признания, - "это мнение не может быть справедливым. Вы выполнили свой долг перед обществом!"
"Другая группа также его выполнила", ответил он тихим голосом. "Hо они не только с таким же, как мы, рвением отслужили двухгодичную работу, но и были назначены на ключевые позиции современных строек, лабораторий и фабрик. Они жили, временно ограниченные в активностях своей духовной и интеллектуальной жизни, стоически работая на долгих сменах монотонного и мучительного - для свободного духа, - труда. По окончании своей работы они пришли в общество с высоким титулом - «Сивис». Но в отличии от нас, они выбрали другой путь... вместо того, чтобы расслабиться и получать наконец удовольствие от заслуженно заработанных благ - как делает большинство и как делаем мы, - вместо этого и без малейшего намека на желание получать награды и славу, они продолжили свою деятельность... И материализовали заложенные в них потенциалы, чтобы оставить после себя наследие миру".
"В большинстве своём", -продолжал Стефан, - "в основу этого наследия положены мечты, давшие ростки ещё в их подростковой юности, а уже оформившееся видение его - в последних классах школ. Иногда бывает, конечно, что определение жизненного пути случается и в более зрелые годы. Однако, что отличает их от других, - это то, что они делают это по зову сердца, никто и ничто не заставляет их это делать. Это - их призвание и они находят в нём истинную радость. Одни получают удовлетворение от деятельности по уходу за пожилыми людьми; другие мечтают о тропе изобретателя в науке, чьи достижения найдут применение во всех областях нашей жизни, третьи - по природе целители и их цель открывать новые горизонты в медицине исцеления".
"Все эти миллионы людей",- рассказывал дальше Стефан, - «кто регулярно посещают наши духовные центры для своего просвещения, знают, что никакого материального вознаграждения или престижного повышения их социального статуса не последует по окончании выбранного ими курса изучения. Многие из них приходят в аудитории снова и снова, лишь для получения чисто эстетического удовольствия от соприкосновения с прекрасным. Многие уже в преклонном возрасте, но никто не может быть моложе девятнадцати, так как наше высшее образование начинается только по окончании двухгодичного обязательного сервиса - без исключений".
Стефан сказал, что большинство этих молодых людей и девушек часто идут на лекции великих мастеров, о которых они слышали и восхищались с самого детства; некоторым из них повезло даже попасть на короткое время в команду, которая постоянно сопровождала их; члены ее носили почётный титул "унг". Также он отметил, что не может согласиться с теми, кто ставит в иерархии отраслей науки и культуры превыше всего - искусство.
"Артисты", - продолжал он, - "в наше время, без сомнения, привлекают большинство внимания, зажигая и восторгая толпы людей, они - идолы. Однако по важности для общества наука не идёт ни в какое сравнение с искусством, которое все же второстепенно."
Он особенно отметил, насколько ценны изобретения выдающихся учёных для эволюции человечества. Я помню, что он удивлялся, почему только философские науки в настоящее время ставятся в один ряд с искусством. В конце он добавил так, как будто говорил сам с собой, - "Почему-то считается, что только искусство и философия имеют в себе аспекты «трансцендентности»; но разве физические науки, на их высочайшем уровне, не вдохновляют нас на трансцендентное мышление, возвышающее нас до высот философии?"
(прим. переводчика - Трансценде;нтность, трансценде;нция, прил. трансценде;нтный (от лат. transcendens «переступающий, превосходящий, выходящий за пределы») — философский термин, характеризующий то, что принципиально недоступно опытному познанию или не основано на опыте. В широком смысле трансцендентное понимается в качестве «потустороннего» в отличие от имманентного как «посюстороннего»)
В этот момент я решил перебить его, - "Твоё восхищение жизнью ’высшего класса’ в некотором роде противоречит ранее высказанному тобой умилению ’совершенно идеальным’, простым и беззаботным стилем жизни в милой безвестности", - я даже напомнил ему его собственный пассаж:
"Сейчас, более чем когда либо, такие люди, как мы, не стремятся к достижению профессионального ’успеха’. Также у них нет нужды зарабатывать себе ’на хлеб насущный’; мы имеем возможность строить свои жизни только вокруг наших способностей. Я совершенно счастлив быть таким какой я есть, потому что я убеждён, что я не был рожден для свершения великих дел. Истина в том, что творцы рождаются, а не ’делаются’. Если бы у меня было это написано на роду, я несомненно пожертвовал бы моей беспечной жизнью ради мучительной агонии Творения."
После нескольких мгновений тишины он коснулся моей руки и в дружеской и доверительной манере продолжил, - "Не буду врать. Ни Эрик, ни Аксель не согласны со мной по этому вопросу. У Эрика золотое сердце и он точно выберет совершенно противоположное. Что касается Акселя, он будет продолжать пилить на своей скрипке, не желая даже задуматься над тем, что он никогда не достигнет таких высот мастерства, которые бы оправдали посвящение этому занятию - всей его жизни."
Потом он добавил, - "С основания мира этот трезвый и беспристрастный подход относился только к искусству, однако в наши дни это стало относиться и к науке, - человек идёт в науку не для заработка на хлеб насущный или приукрашивания своей посредственности достижениями сомнительного значения. Всё в конечном итоге сводится к одному: или ты говоришь миру то, что стоит сказать, или ничего не говоришь!"
Я спросил его, действительно ли, что для всех великих артистов и людей науки основа для "классового отделения" их от большинства была чисто духовной природы - найти своё призвание по воле душе и стремлению сердца, - а не ради материальных выгод или завоеванию любого рода преимущества и привилегий.
"Ты не увидишь никаких других различий, чем те, о которых я уже упоминал: любовь, уважение, энтузиазм и благодарность, и это - всё... Конечно, если ты не рассматриваешь как ’материальную прибыль’ те несколько дворцов и произведений искусств, которые были переданы в дар Долине Роз (их мегаполис культуры) и нескольким другим нашим культурным центрам. Но они имеют скорее символическую ценность, чем материальную; более того, эти огромные сооружения иногда даже немного им самим - в тягость."
"С другой стороны", - добавил Стефан, - "в жизни так много других радостей: молодость, путешествия, взаимная любовь - радости, которым мы полностью предаёмся каждый божий день, но в которых они отказывают себе по доброй воле, следуя своему выбору открывать Неизведанное. То, что может утолить жажду их пытливого ума, - не может быть найдено ими в нашей среде".
"Я думаю, что ничто не в состоянии утолить их жажду; постоянное чувство творческой неудовлетворённости есть неизбежный аспект их судьбы", -добавил я, желая показать, что я правильно понял его мысль.
"Единственная вещь, которая могла бы сделать это", - сказал Стефан тоном глубочащей веры, - "это Великая Реалия, САМИТ... Но она недостижима отсюда. Любая достойная идея или выражение в искусстве есть ни что иное как мучительное стремление попытаться прикоснуться к ней, полное отчаяния и в то же время неистовой надежды! Любая достойная идея или выражение в искусстве всегда будут генерируемы только томлением познать Самит, - не будь её, не будет ни одного произведения искусства. И если даже самые величайшие деятели искусств никогда до конца не бывают удовлетворены своими детищами, это потому, что Самит остаётся недосягаемой вершиной квинтэссенции высочайшего искусства, - точно так, как Бесконечность остаётся недосягаемой даже для самых больших возможностей, которые мы можем себе вообразить. Однако, я начинаю делиться с тобой принципами ВОЛКИК ЗНАНИЙ, с которыми ты ещё не знаком..."
"Когда я узнаю от тебя об этих знаниях? Дашь ли ты мне книги на эту тему?", спросил его я в нетерпении.
"Обсудить эту тему нам потребуется много часов. У нас их нет сегодня, скоро придёт Хильда. Я только отвечу на часть твоего предыдущего вопроса. Материальные преимущества - это нечто совершенно неизвестное правящему классу настоящего, наряду с этим - любого рода превосходство или контроль над другими. В прошлом, двенадцать или тринадцать сотен лет тому назад, когда управленческие структуры были под влиянием ведущих учёных-физиков, концепция власти в своём первоначальном смысле и такими её атрибутами, как ’санкции’, ’принудительные меры’, ’штрафы’ и пр. -действительно была в действии."
"Соответствующие юридические установки и механизмы разрешения споров по собственности, которые существуют у нас сейчас, в то время ещё не были выработаны. Проведение в жизнь законов частной собственности показало свою несостоятельность. Однако протоколы прав и обязанностей между частными лицами и официальными властями все ещё долны были быть разработаны с помощью соответствующих многочисленных - модернизированных и эффективных, - институтов и проведены в жизнь старейшинами в духе нового времени. В конце концов, по мере течения столетий, любого рода формы принуждений вышли из употребления."
"Феномен нашей социально-политической структуры не образовался недавно; он берёт начало со времён начала ЕЛДРЕРЕ (Старое Время, Елдрере началось в наш 2396 год н.э. и длилось 986 лет, до 3382 года н.э.). Основы этой структуры были заложены учеными с помощью таких концептуальных инструментов как изобилие и беспрецедентный прогресс в образовательной системе детей. Их ’сервис’ длился пятьдесят лет, но ни разу никому не пришло в голову обмануть другого или украсть, так как недостатка не было ни в чем. "
У меня возник другой вопрос, который смутно оставался в моём сознании ещё с того времени, когда я попал в эту автомобильную аварию - или, точнее, Андреас Нортам попал. Вопрос заключался в том, что в случае подобной аварии, управляющими институтами принимались меры касательно технических и медицинских аспектов случившегося, но никак не возложение ответственности на тех, кто волей случая оказался в этой ситуации.
"И здесь пригодится образование, которое я упоминул прежде. Во-первых, вероятность дорожного происшествия в наши дни крайне мала, но все-таки предположим, что оно произошло и водитель ЛИНСЕНА (летающее транспортное средство) остался в живых; в этом случае нет нужды винить кого-либо, это совершенно исключено."
Существует поговорка, говорил мне Стефан, что человек нашего времени, ТРОЕНДЕ (термин, определяющий человека эры Нортама) "всегда прав", точно также как британцы в давние времена, бывало, говорили о своем короле. Это стало абсолютной реальностью вследствие глубочайшего уважения к ценности человеческой жизни, которое буквально впаяно в их массовое сознание с юных лет.
Согласно ВОЛКИК Знаниям (священное поле знаний, не имеющее автора, представляет собой вечное трансцендентное знание, запись "космических звуков истины") - каждый человек ("индивидуум") представляет собой целый внутренний мир, наполненный мечтами о жизни, влечениями и священными страданиями человеческой души, высокими идеями и широкого спектра духовными ценностями, являющимися отражением САМИТ, о которой он упоминал ранее.
Их внимание к деталям и их чувство прогнозирования потрясающие. Они крайне осторожны, избегая мельчайшей возможности нарушить баланс и потревожить внутренний мир другого человека как в отношении физического, так и морального существования. Люди этой эпохи следуют высочайшим нормам сосуществования по принципу "возлюби своего ближнего".
"Точно также это относится к случаям, когда кто-либо незаконно производит на свет ребёнка", продолжал Стефан, "Государство не предполагает, что это нарушение может произойти преднамеренно, наше уважение к демографическим институтам исключает эту возможность. В этих делах статистика всегда к нашему сервису: низкий процент незаконных рождений ни в коем случае не влияет на демографический учёт или нарушает даже в минимальной степени ритм жизни общества.”
"Принуждения и штрафы заменены местными законами. Истинно цивилизованные граждане, люди, имеющие ’внутреннюю культуру’, не могут делать ничего плохого, и даже если ты будешь силой принуждать их к этому - они просто не смогут! Давай взглянем на пример постановки на учёт для обязательного двухгодичного ’сервиса’: среди миллионов молодых людей и девушек вы не найдёте ни одного, который бы попытался избежать его! Более того, наши лидеры вынуждены предпринимать усилия, вооружаясь инструкциями и доводами, по повышению самоуверенности и морального уровня тех некоторых детей, которые по причине слабого здоровья не принимаются в ГЛОТНЕРЫ (огромные промышленные города, собственность государства). Причиной их личных переживаний является даже не то, что они больны или неспособны, но то, что они являются как бы ’обузой’ для их сограждан..."
Он снова и снова делал акцент на том, насколько просто организованы существующие институты, уверяя меня, что кроме существующих в ’сервисе’, демографии населения и контроля над движением различных транспортных средств, - более никаких других не существует.
С явной гордостью он сказал, - "Малое количество ограничений, официальных институтов и отсутствие органов власти и принуждения в жизни каждого индивидуума расширяет поле для персональной свободы - конечно же, в совокупности с самодисциплиной. В нашей время никто не может запретить путешествовать на другую часть света, говорить, делать или верить во все, что ты хочешь."
"Образование, любое, от начального до высшего, ДАНЕРЫ (огромное продолговатое воздухоплавательное судно), дворцы, РЕЙГЕН-СУЭЙДЖ (проэкторный механизм, названный именами его изобретателей, с использованием звука и света для создания объёмных голографических изображений, самых разных размеров - от маленьких ручных до размеров гиганских экранов), театры, парки, пляжи, музеи, госпитали, институты любого типа, ЛАРИНТЕРЫ (спортивные центры), сельские местности, центры общего развития... и ещё гораздо больше, что тебе трудно вообразить - всё это открыто для нас, особенно с девятнадцатилетнего возраста и далее. Трудно переоценить роль статистики как науки для регулирования ’распределения’ товаров и запасов": с ее помощью поддерживается баланс между спросом и предложением, устойчивое изобилие путём контроля над нуждами в глобальном масштабе и ранними и точными прогнозами".
Я спросил его, как отсутствие любого рода принудительных мер совместимо с деятельностью ИЗБРАННЫХ и ЛОРФОВ (лидеров общества).
"Их роль сводится лишь к регулирующим функциям и совершенно не предполагает вмешательство в личные ситуации индивидуумов", ответил он. "Это скорее долг, обязанности, чем политический контроль. Некоторые из этих мудрейших старцев могут решить, например, есть ли основания для внедрения в производство тех или иных изобретений для производства новых, полезных обществу товаров общественного потребления, таких как продукты и другие вещи; другие примут на себя обязанности по регулированию трафика; третьи будут участвовать в решении демографических задач. На протяжении уже многих столетий им не приходилось вмешиваться в личные жизни или частные дела, в этом не было нужды. Иногда в прошлом это случалось, в редких случаях, - например, когда кто-то производил на свет детей без очереди или в большем количестве, чем разрешено - но их нарушения все равно прощались."
Я не мог удержаться, чтобы не спросить, - "Стефан, ты много говоришь об индивидуальной свободе, однако мне кажется, что вы забываете при этом о своих демографических ограничениях, идущих в разрез с природой."
"Как я уже говорил раньше», - ответил он, - «существуют общие правила, и они не не являются вмешательством или нарушением индивидуальных свобод. Согласно этому постановлению, для тех, кто ужасно хочет иметь ребёнка, подойдет их очередь. Нет причин для волнения; все имеют священное право иметь ребенка. Цель демографического контроля - держать постоянным ’уровень воспроизводства’, чтобы следующее поколение не оказалось большим по численности, чем настоящее - по всему земному шару. Если хорошо вдуматься, это ограничение не такое ужасное, как оно выглядит на первый взгляд; это делается на благо всего человечества. "
"Вы называете мою эру варварской, однако, мы были во многом гораздо ближе к природе и личной свободе..." - сказал ему я.
"В ваше время ситуация не была столь настоятельной; также разделение планеты на противоборствующие политические и экономические силы породило противостояние популяций. В последующие столетия опасность перенаселения катастрофически увеличилась и стало очевидно, что миру нужно регулирование в этой области. На сегодняшний день, благодаря этим положениям, качество - а не количество, - является основополагающим фундаментом, главным влияющим фактором нашего социума. В ваше время баланс популяций в мире легко поддерживался войнами и эпидемиями; каждый день люди умирали и рождались. Однако, в нашем мире эти два способа ’решения проблемы’ давно изжили себя. Что нам было делать? Если мы не будем следить за демографическими показателями, наша развитая наука может способствовать поддержанию высоких стандартов жизни популяций людей Земли только на очень короткое время; и в конце концов, они начнут неуклонно снижаться."
В это время, насколько я помню, в комнату вошла Хильда, держа в руках букет цветов; Стефан замолчал, и мы изменили тему обсуждения.