«Карманная чума», карантин и бунт в Севастополе, 1830 год.
Часть 1. Севастополь и его население в первой трети XIX века.
Думаю, что любителям истории интересно будет ознакомится с обстоятельствами, которые привели в июне 1830 года к бунту населения Севастополя, убийствам чиновников, грабежам и последовавшим за этим казней и массовых репрессий со стороны царской администрации к причастным и непричастным жителям этого города.
Постараюсь не приводить никаких исторических аналогий с современностью, хотя порой они просто напрашиваются.
Даже в советское время, в школе эти события не изучались и абсолютное большинство «дорогих рассеян» имеют о них самые смутные представления, или вовсе не имеют их.
Характерно, что в царское время этот удивительный противочумный карантин и вызванный им «всеобщий мятеж» севастопольцев (а именно так тогда именовались эти события в официальной переписке), вообще были строго засекречены.
Слухи о «чумном бунте» дошли до Москвы еще в июне 1830 года, несмотря на то, что Николаем I строжайше предписывалось «дабы несчастное происшествие в Севастополе случившееся, до времени не было разглашаемо». И данное предписание, разумеется, строго соблюдалось.
Интересно, что это восстание в Севастополе имели самое непосредственное отношение к семье … М.Ю. Лермонтова, так как военным генерал-губернатором Севастополя был брат Е. А. Арсеньевой, Николай Алексеевич Столыпин, (приходившийся Лермонтову двоюродным дедом) который не сумел обуздать своих алчных чиновников и был убит восставшими.
Даже по времена «оттепели» Александра Второго на эту тему было написано всего несколько статей, в которых события описывались в искаженном, а то и вовсе карикатурном стиле, в виде «холерного бабьего бунта».
Так в №10 журнала «Современник», который издавал Н.А. Некрасов, в 1861 году была опубликована статья историка Ф.А. Хартахая «Женский бунт в Севастополе».
Несколько забегая вперед, отметим, что к восставшим жителям Корабельной и Артиллерийских слободок и «Хребта беззакония» присоединились рабочие двух флотских экипажей (38 и 39-го), много матросов, даже солдаты из частей, стоявших на охране порядка, так что называть это восстание «бабьим бунтом» можно было только из чисто политических видов, чтобы не придавать ему большой огласки и не выдать его исторического значения.
Крымский историк В.Х Кондораки, при подготовке монографии «В память столетия Крыма», запросил архивные материалы об этом событии и получил ответ, что «вся переписка по этому делу сгорела». (В.Х Кондораки «В память столетия Крыма», Москва, 1893 г. стр. 214).
Уже после революции, о бунте 1830 года довольно подробно рассказал С.Н. Сергеев-Ценский в книге «Севастопольская страда».
Однако, самый подробный анализ тех событий содержится в книге А.И. Полканова «Севастопольское восстание 1830 года», написанной по архивным материалам в 1936 году.
(Книга эта малоизвестна, даже любителям истории родной страны, а вот фактура в ней интереснейшая. Мы будем опираться, в основном, на эти источники).
Давайте попробуем разобраться в том, каким образом царским чиновникам, алчным и недобросовестным врачам удалось довести богобоязненное (а в то время так и было), терпеливое и забитое (в самом прямом смысле этого слова), население Севастополя до открытого восстания, захвата города и расправы над организаторами «карманной чумы» и многомесячного карантина в городе.
Севастополь с екатерининских времен служил главным военным форпостом и морской базой России на Черном море. С 1804 года, после закрытия коммерческого порта, город принимает исключительно военных облик, становясь «Кронштадтом на Черном море».
С 1816 года, после назначения адмирала Грейга главным командиром Черноморского флота, строительство Севастополя ускорилось.
Ко времени четвертой турецкой войны (1827-1829 г.г.) Севастополь был самым большим крымским городом, население которого превышало 30 000 человек. (Для сравнения в Симферополе было 15 875 жителей, в остальных крымских городах и того меньше).
В Севастополе имелось три больших казенных дома, где проживало «начальство», дома для «благородной» публики, чиновничества и купечества, новые флотские казармы на 10 000 человек, «флотское училище юнгов» на 250 человек, училище для девочек, военный госпиталь и военный карантин.
Основная же часть населения Севастополя проживала в казармах рабочих и флотских (28,29, 30, 31 и 16-го) экипажей, и казармах гарнизонных артиллеристов.
Слева от артиллерийских казарм находилась горка, застроенная хижинами и землянками, которую севастопольцы красиво именовали «Хребет беззакония». Там ютились мелкие ремесленники, базарные торговцы и торговки, опустившиеся отставные офицеры и чиновники, грузчики и т.п. Население – самое бедное и «самое беспокойное», в глазах начальства.
Именно там, а также на территории Корабельной и Артиллерийской слободок и проживали отставные матросы и унтер-офицеры, мелкие торговцы, а также семейные матросы и солдаты.
(Напомню, что в то время в царской армии солдаты служили 20 лет, а матросы 22 года. Многие из них успевали обзавестись семьями и детьми за эти годы).
С перевала «Хребта беззакония» открывался вид на Артиллерийскую бухту, берега которой, также как и Южной бухты, были сплошь завалены навозом и грудами мусора, издававшими страшное зловоние, разносившееся далеко окрест.
В конце Южной бухты стояло несколько плавучих блокшивов, на которых содержались арестанты. Здесь же, по склонам глубокой балки, располагалась Каторжная слободка, в хижинах и землянках которой проживали семьи этих арестантов.
Корабельная слободка начиналась у самого берега Корабельной бухты.
Здесь было 352 дома, где проживало 1119 жителей: 360 женщин, 423 детей и около 300 мужчин.
Большая часть домов там было пещерами, вырубленными в крутом склоне мягкого известняка, три стены – скала и лишь фасад с окнами и дверью был сложен из напиленного здесь же камня.
Здесь ютилась самая бедная часть жителей Севастополя: рыбаки, грузчики, яличники, отставные матросы и солдаты с семьями.
Никаких «удобств», водопровода, освещения или отопления там, разумеется не было.
Грязь, нищета, антисанитария, холод зимой и зной летом, различные насекомые, крысы, мыши и т.п.
Все это вызывало многочисленные болезни и дизентерию, которые там были обычным и привычным делом.
Промышленности в городе не было никакой (кроме военного судостроения). Почти все гражданское население, так или иначе, кормилось вокруг военного населения.
После закрытия коммерческого порта в 1804 году торговля в Севастополе захирела, зато буйно расцвела спекуляция.
К примеру, городской голова Севастополя Носов из года в год наживал огромные суммы на продаже дров военному ведомству.
Этот «бизнес» был прост и незатейлив.
Казенная цена дров было 18 рублей за кубическую сажень хвороста. В торгах участвовали подставные лица Носова, которые принимали на себя поставку по казенной цене и вносили установленный законом залог.
Носов в это время организовывал заготовку дров в своем лесу и свозил их в город на свой склад.
К установленным срокам «поставщики» не сдавали ни одного пуда дров, их залоги поступали в доход казны, и тут же начиналась переписка «по начальству» о том, что заготовки сорваны и угрозу того, что флот и армия на зиму могут остаться без топлива.
В итоге, высшее начальство давало разрешение на покупку дров «по вольной цене», которые при содействии коменданта полицмейстера и других «нужных» чиновников покупались у того же Носова по цене от 80 до 144 рублей за куб.
В результате этой операции покрывались потери от залога, свою «долю малую» получали все «нужные» чиновники, а сам Носов, который имел отличный барыш, дважды поручал от начальства золотые медали «за полезное» и стал городским головой!
Практически в открытую процветала спекуляция на поставках флоту и армии продовольствия, обмундирования, парусины и даже водки.
Обо всем этом докладывал сам адмирал Грейг в рапорте царю. (Лоциа. Морск. истор. Архив№367(63))
«Черный», «простого звания» народ занимался рыбной ловлей, яличным и городским извозом, поденными работами, а женщины – работой на огороде, уходом за козами и коровами, поденной работой, торговали на базаре снедью и стряпней, полевыми работами на помещичьих имениях.
Кстати говоря, в неурожайные годы, а к примеру,в 1825-м в Крыму был настоящий голод, правительство даже оказывало продовольственную помощь голодающим жителям Крыма.
А вот как описывает быт жителей севастопольских слободок их современник доктор Н. Закревский:
«Большею частью мне приходилось посещать бедные лачужки, тут тесно, грязно, сыро, холодно. Зайдешь так в другую, третью, десятую лачужку – видишь тот же быт жильцов: ту же бедность, те же лишения, сырость, грязь, холод и обогреться нечем. (Н. Закревский «Записки врача морской службы». Гл. 1, стр. 295. Морской сборник, 1861 г.)
Надо бы упомянуть и о том, как относились к матросам их «отцы-командиры». Дисциплина на флоте поддерживалась жестокими телесными наказаниями (розги, плети, линьки), которым и матросы и мастеровые (!!!) подвергались за малейшую провинность, а зуботычины были обычным приемом исправления мелких недочетов в работе и по службе.
Историк В.Х Кондораки рассказывал:
«Варварство командиров нередко доходило то того, что в морозные дни приказывали раздевать догола чуть провинившихся матросов, класть их на пушки и пороть линьками до такой степени, что некоторые умирали через два часа» (Кондораки В.Х. «В память столетия Крыма» т. VIII, стр. 212, 1883
Наверное, не все знают, что такое были эти самые «линьки»?!
«Линьки» представляли из себя морские веревки на которых было завязано три узла у конца. Обычно их собирали в пучок из девяти и перевязывали на длину ладони, создавая тем самым ручку. Это приспособление называлось "кот с девятью хвостами".
Вот этими линьками и пороли матросов до полусмерти, а то и до смерти.
Крайне тяжелым было и положение матросов рабочих экипажей, работавших в Адмиралтействе на постройке и ремонте судов. Рабочий день их продолжался очень долго: зимой с восхода до захода солнца, летом с четырех часов утра и до захода солнца, а в июле и августе работали по два часа и после захода солнца.
Дисциплина и обращение начальства в рабочих экипажах были столь жестокими, как и на флоте.
Недаром, когда восставшие громили квартиру успевшего спрятаться вице-адмирала Патаниоти, и лейтенант Энгельгардт, заступаясь за него сказал, что он «хороший», то один из мастеровых рабочего экипажа ответил: «врешь, он нас, плотников бил по зубам!» (Лоциа. Военно-исторический архив. Фонд корп. ком. Дело №57)
Вдумайтесь только, «целый» вице адмирал, обладавший громадной властью, привилегиями и полномочиями в Севастополе, опускался до того, что ЛИЧНО «бил по зубам» своих бесправных плотников!!!
Должно быть, так он воспитывал эту «серую скотинку»…
Я привожу эти примеры лишь для того, чтобы нынешним читателям , которым наши СМИ рассказывают о счастливой жизни при царях, в духе известной песенки, где сплошные «балы, красавицы, лакеи, юнкера, и вальсы Шуберта и хруст французской булки», стало понятно, как В РЕАЛЬНОСТИ жилось простому народу в «России, которую мы потеряли».
Даже воспетым там лакеям ЛЮБОЙ господин, за малейшую провинность, мог запросто «врезать по мордасам», а уж положение обычных крестьян, рабочих, солдат и матросов было куда тяжелее лакейского.
Это – в качестве предыстории о том, как даже этих терпеливых, забитых и неприхотливых людей царские администраторы в Севастополе сумели довести до отчаяния, бунта и восстания.
Что же послужило причиной и поводом для этих трагических событий?!
В 1828 г. в некоторых городах на юге России были отмечены случаи заболевания чумой. Это по времени совпало с началом очередной русско-турецкой войны 1828-1829 гг.
«Чтобы не пустить чуму в Севастополь», в мае 1828 г. вокруг города установили карантинное оцепление из 500 солдат. В оцеплении имелись заставы, пропускавшие скот на ближние пастбища и подводы с продовольствием в город.
Положение резко ухудшилось с назначение нового начальника карантинного оцепления полковника князя Херхеулидзева, который сразу же проявил свое «усердие не по разуму».
В июне 1829 г. несмотря на отсутствие чумы в самом городе предохранительные меры внезапно ужесточили: всякий желавший оставить Севастополь или въехать в него теперь содержался в особом карантине от 14 до 19 дней.
В результате окрестные крестьяне отказались везти в Севастополь дрова и продукты. Цены на все резко подскочили, на карантинных заставах расцвела коррупция.
На флоте вообще не было подозрительных по чуме заболеваний и на всех кораблях соблюдались самые строгие, до нелепости, профилактические мероприятия.
Адмирал Грейг издал по Черноморскому флоту приказ, в котором, в частности, потребовал:
«5. Все без изъятия вещи, сумнительным принадлежащие, мочить несколько раз в воде, потом выжать и повесить для сушения за бортом, дабы никто не мог с ними прикоснуться.
6. Люди, кои для присмотру за сумнительными и для прислуги им избранные, должны иметь руки, ноги, лицо и все тело вымазанным жиром, салом или маслом, равно как и платье на них находящееся. По недостатку сих вещей, можно употребить деготь, или смолу.
10 У вахтенных должны быть у всех вообще руки до локтей, головы, лица и ноги вымазаны масляным веществом, а буде оного достаточно, то и все тело.
12. При генеральных действиях, где вся команда должна быть наверху, желательно, чтобы брюки и рубахи были равномерно пропитаны жиром.
14. На берегу разделять матросов артели, чтобы не общались между собой.
16 Так как чумная зараза распространяется одним прикосновением, то главное правило для уничтожения оной: во избежание прикосновения и покрытие тела маслом, или смоленым веществом».
(Лоциа. Архив народного хозяйства. Фонд адм. Грейга, дело №20, приказ по флоту №130).
Очевидная несуразность и бессмысленность требований этого приказа, почти 200-летней давности, отчего-то напоминают некоторые «указивки» современных борцов с пандемией, не правда ли?!
Тогда хоть резиновые перчатки матросов носить не заставляли, зато сейчас маслом и дегтем лицо и все тело покрывать не требуется…
Несмотря на протест флотского начальника, князь Херхеулидзев провел в жизнь свое постановление, в результате чего Севастополь внезапно оказался отрезанным от всего Крыма.
Это внезапное карантинное оцепление, резко ухудшившее и так «невеселую» жизнь основной массы жителей, для организаторов карантина сулило целый ряд вполне ощутимых благ.
Это были прежде всего карантинные чиновники и врачи.
С введением «строгого карантинного термина», начиналась выплата СУТОЧНЫХ.
Эти суточные получали: инспектор карантина и главный врач – по 10 рублей, полицмейстер – 10 рублей, временный полицмейстер – 7 руб. 50 коп., 4 адьютанта генерал-губернатора и флотского начальника по 5 рублей, комиссары карантина по 5 рублей, временные комиссары по городу – 5 рублей, помощники главного карантинного врача по 5 рублей, участковых врачей – по 2руб. 50 коп, окурщики хлором – по 2 руб. 50 коп. и т.д.
(Это были ОЧЕНЬ значительные суммы денег, по тем временам.
Для сравнения скажу что, когда после окончания этого бунта Николай Первый повелел выслать несколько тысяч жителей Севастополя в Архангельск (а это 3 000 верст пешком!) на семью на все время этого этапного «путешествия» давали всего 10 рублей.
Все движимое и недвижимое имущество высылаемых при этом конфисковалось! По свидетельствам современников, многие высылаемые (а большинство их были женщины и дети) 30 сентября 1830 года отправились в места своих высылок БОСИКОМ!)
Так что получение столь значительных суточных денег было огромным стимулом для всех этих чиновников к всемерному продлению этого карантина, тем более, что фактическое отсутствие чумы в Севастополе не подвергало этих «борцов» с эпидемией никакой опасности.
Не менее доходным этот «строгий карантинный термин» был для полицейских и карантинных чиновников, работавших на заставах, через которые происходил пропуск людей и продуктов в город. Здесь брались взятки с перекупщиков и крестьян, пытавшихся провезти продукты в город.
Тяжелее всего это строгое оцепление отразилось на жителях Корабельной и Артиллерийской слободок, населенных беднотой, для которых летние сельхозработы у окрестных помещиков и крестьян, служили главным источником, обеспечивавшим их зимнее существование.
Между тем, Севастополь оставался совершенно благополучным в отношении болезни. Вплоть до 23 августа, т.е. более двух месяцев со времени введения «строгого карантинного термина», в Севастополе не было ни одного подозрительного заболевания.
Лишь 23 августа на одном из кораблей, шедших в Севастополь умерло 4 матроса, причем, как удостоверили корабельные врачи не от чумы, а от других болезней, которых было много на флоте (цынга, тиф, и т.п.).
О дальнейшем развитии событий в Севастополе речь пойдет в следующей главе.
Продолжение:http://proza.ru/2021/10/31/519