Лето. Сказать, что оно выдалось жарким — не сказать ничего. В городе — как в мартеновском цехе: тяжкие вздохи, пот, гарь. Зелень деревьев густо припудрилась пылью. Хорошее настроение мгновенно плавится, как и свежий, только что уложенный асфальт. И на даче жара, спасение только на веранде. Солнце, как ни силится, но попасть сюда не может. Оно краснеет от злости и мстит, прогревая воздух всё сильней и сильней. От Камы до участка — по прямой всего километр, но через лес. Мне не пройти, а вот ветру — запросто. Для него нет преград. Юркий проныра обходит ровные берёзы и ветвистые сосны. Исхлёстанный ветками, он уже прорвался сквозь чащу и спасает прохладой.
На веранде свежесть, плетёное кресло и стол, покрытый белым прямоугольником салфетки ручной работы, ажурно вывязанной крючком ещё в семидесятые. На ней едва видна маленькая чёрная отметина от упавшего с горящей сигареты уголька. Салфетка напоминает жизнь, с её узорами, переплетениями, и даже прожжённая прореха — как незаживающая рана на сердце от пережитых потерь. Почему-то вспомнилось детство. Как же тогда хотелось поскорее вырасти: ведь взрослая жизнь соткана лишь из удовольствий! Сейчас смешно…
Надоело марево, хочется ярких цветов осени и тихого, шуршащего бабьего лета.
Осень. Наконец-то долгожданная прохлада, но вместе с ней и дожди. Затяжные, без продыху. Отмытые от пыли деревья едва шевелятся жёлто-красными яркими пятнами. На разгульном, терпком ветру дрожат заплаканные листья, они хотят солнца. Чтобы просохнуть, оторваться от веток и с весёлым шорохом помчаться по земле, пугая стайки обленившихся голубей. Но солнца почти не видно: оно пожелтевшей от времени жемчужиной с трудом пробивается сквозь запотевшее матовое стекло неба. Листья молча срываются вниз и, смирившись с судьбой, укрывают тротуары коричневым вязким пледом.
Холодает. Первый снег, надеясь на то, что пришёл надолго, мокрой ватой облепил машины и по-хозяйски устроился на крышах домов. Но его жизнь коротка, как у мотылька-однодневки. Природа в истерике гоняет температуру вверх-вниз. Рыхлый снег вязкими комьями нехотя скатывается с крыши и грохочет по металлическим отливам окон, пугая жильцов. В квартире зябко. Комнаты никак не могут насытиться теплом от булькающих, едва нагретых батарей.
Почему-то вспомнилось детство. Утренние лужи покрывает ломкий, хрустящий целлофан наледи. Легонько наступаю. Выдерживает. Теперь обеими ногами: риск — благородное дело! Треск. Чешские ботинки, добытые по великому знакомству, медленно наполняются холодной водой. Покрываюсь мурашками аж до затылка. Дома — серьёзный разговор. Сейчас смешно…
До ужаса надоела липкая слякоть! Хочется настоящей зимы. Скрипящего под ногами снега и новогодних праздников.
Зима. Как всегда — внезапно. Крупные снежинки дряблыми хлопьями ложатся на землю и намертво примерзают друг к другу. Снующие прохожие утаптывают их, заковывая землю прочным панцирем. Растут сугробы, и кажется, что дома и заборы становятся ниже. Деревья совсем печальные. Что чувствуют они в морозные дни, оставшись без одежды? Их пронизанный холодом ночной негромкий треск, как молитва о спасении, слышен только воронам, заснувшим на искривлённых ветках. Нудной зиме рады лишь мохнатые ели, успевшие нацепить пушистые белые шубки. Да снежинки, устраивающие феерические пляски в мутных лучах уличных фонарей, равнодушных к их веселью.
Новый год — дома, вдвоём. Без шумных компаний и пьяных песен. Ёлку давно не ставим. Вместо неё несколько пахнущих смолой веток пихты с длинными иглами и маленькими шишечками. Почему-то вспомнилось детство. И письма Деду Морозу. И как с последним ударом курантов бросаешься под осыпанную блестящей мишурой ёлку, срываешь красную бархатную тряпку и обнаруживаешь под ней коробку зефира в шоколаде. Как мало тогда было нужно для счастья! Сейчас смешно…
Во дворе грохочут фейерверки и петарды. Подхожу к окну, смотрю на тусклую луну, и прошу у неё только одного: чтобы в наступившем году все мои родные были здоровы и чтобы у них хватило сил и терпения осуществить задуманное. А утром, доедая вчерашний салат, мечтаешь о весне. О пении птиц и трелях капели.
Весна. Она наполнена нежными запахами и едва слышными звуками. Ветки деревьев, усыпанные мелкими набухающими почками, уже не кажутся страшными. Они воспрянули и потянулись к сырому, набирающему сочность солнцу. Солнце улыбается. Ему понятно, чего от него ждут, и старается оно изо всех сил облизать всё живое ещё не окрепшими, теплеющими с каждым днём лучами.
Снег чернеет настом и кукожится, ему неуютно на оживающей земле. Он сделал своё дело и смело может уйти, но не хочет и цепляется за асфальт замёрзшими ледяными когтями. А тот, что на крышах, свесил с карнизов тонкие рыдающие сосульки и, потеряв твёрдость характера, с шумом валится вниз, навсегда распрощавшись с жизнью. Тощие ручьи бурлящей паутиной расползаются по ледяной скорлупе, разъедают её и освобождают землю, которая, почуяв свободу, сразу начинает дышать.
Природа оживает, а вместе с ней оживает душа. Не хочется рассуждать об обыденном, хочется думать о любви. Почему-то вспомнилось детство. Класс пятый-шестой. И булочная через дорогу от школы, и продавщица. Её тёмные прямые волосы прилизаны и затянуты в тугой клубок на затылке. Большие, с искорками глаза и припухшие яркие губы. Она была мягкой и аппетитной, как лежащая на деревянной полке свежая булочка. Я подолгу выстаивал на улице у стеклянной витрины, чтобы на мгновенье поймать её улыбку и милый, тёплый взгляд. Любовь. Сейчас смешно…
Небо чистое, деревья шелестят мелкими листьями, трава тянется к солнцу. Скорее бы лето!
Лето. Сижу в плетёном кресле на веранде. Бежевая шляпа из рисовой соломки натянута на лоб. От аромата тлеющего в трубке табака щекочет в носу. Настырная память выковыривает из души прекрасные моменты прошлой жизни. Один за другим они ложатся как ступеньки и превращаются в лестницу. Лестницу, ведущую в небо…
Надоело марево, хочется ярких цветов осени и тихого, шуршащего бабьего лета.
28.10.2021