Из книги «Говорим и показываем: ЭДМУНД ШКЛЯРСКИЙ»
ВСЕЛЕННАЯ «ПИКНИКА»: ОТ СОЛНЦА ДО БЕСКОНЕЧНОСТИ
Пожалуй, это самая трудная глава книги, потому что ты создаешь рисунок настроения, запечатлеваешь игру света и теней, тончайшие, неуловимые нити взаимоотношений между людьми. «Пикник» — удивительный коллектив, внутри которого проходят какие-то особые токи. И, прикоснувшись к нему, ты чувствуешь это электричество кожей.
Абсолютно для всех участников группа «Пикник» — это не работа, это маленькое королевство со своими законами, оно звучит, у него свой визуальный ряд, фантастические декорации, населяющие его жители. Сценическая жизнь – лишь часть этого мира, видимая всем, но там, за толстым тяжелым занавесом, происходит не менее интересная история… Из первых уст ее поведают участники группы.
Часть первая
МАРАТ КОРЧЕМНЫЙ:
ЕСЛИ БЫ У НАС МОЖНО БЫЛО ВЫСТУПАТЬ В МАСКЕ И В ОЧКАХ, Я ВЫСТУПАЛ БЫ В МАСКЕ И В ОЧКАХ
Самый открытый, веселый и харизматичный человек в группе – Марат Корчемный. Он — душа любой компании, с ним легко и музыкантам, и организаторам концертов, его обожают журналисты, потому что он легко и изящно отвечает на все каверзные вопросы.
— «Пикник» для меня — это друзья, коллеги, компания, в которой я провожу большую часть своей жизни, — говорит Марат. — В моем представлении это маленькая вселенная, солнечная система, которая начинается с солнца и уходит куда-то в бесконечность. В ней не только музыканты, но и директор, техники, звукооператор, организаторы концертов. Когда публика приходит к нам, она тоже в этот момент является частью «Пикника». Поэтому мне трудно очерчивать нашу жизнь конкретными границами.
В судьбе музыкантов все так тесно переплетено, что они и сами не могут сказать, где заканчивается работа и начинается личная жизнь. Они вместе пишут альбомы, вместе отдыхают, и даже вне гастролей умудряются соскучиться по своей музыке и слушать ее в отпуске.
— Раньше у нас было в порядке вещей слушать альбом от начала и до конца. А сейчас жизнь так быстро бежит, что музыка каким-то случайным образом ловит тебя в самолете, поезде. У меня есть свой набор любимых песен. Когда я был меньше, чем сейчас, услышал альбом «Дым». И в том возрасте он стал одним из самых любимых. А потом, когда немного повзрослел, появился альбом «Родом из ниоткуда». Для русского рока это был очень музыкальный альбом, сложный в плане построения композиций. Это его сильно выделяло на фоне всего остального и очень запало в душу. А самой любимой песней всегда был и остается «Великан».
Все, кто так или иначе близко взаимодействовал с группой «Пикник», знают, что внутри команды сложились самые настоящие семейные отношения. У всех есть свои права и обязанности, ключевые вопросы выносятся на общий совет, а последнее слово всегда остается за главой семьи.
— Наверное, будет правильно сказать, что у Эдмунда есть право вето, право на решающий аргумент в разговоре, — раскрывает секреты Марат. — Но есть какие-то вопросы, по которым самостоятельно может принять решение любой участник коллектива. Например, звукооператор решает, на какой аппаратуре мы сегодня выступаем, и следует инструкциям, которые сам себе придумывает. Мы — сторонники решительных действий и не любим, когда любая творческая или техническая затея начинает буксовать только из-за того, что люди не могут между собой договориться. Иначе говоря, мы — сторонники быстрой ходьбы. Эдмунд как автор главной идеи «Пикника» — тот человек, который задает основное направление, делает большие мазки и создает формы, а далее у них начинается самостоятельная жизнь, и каждый из нас на своем месте уже принимает решения.
— А как же горячие творческие дискуссии, где даже Эдмунд может потерять терпение?
— Все мы люди и живем в мире, который на ощупь неровный и бугристый. Это не автострада, по которой ты летишь, а скорее, дорога с грунтовым покрытием. И на ней любой – не только Эдмунд, но и Леонид Кирнос может запросто выйти из себя. Например, от усталости в дороге, от того, что ты не можешь до кого-то достучаться. У меня вот лично случалось – хотя мне это и несвойственно – что сносило крышу. Бывает, ты что-то делаешь, а оно не поддается, пытаешься чего-то добиться от человека, а он ни в какую. Но обычно у нас в коллективе все чинно-благородно, вопросы решаются во время спокойного обсуждения. Но опять же на этой дороге случаются кочки – все как у людей, просто у нас, наверное, реже.
Как и любой творческий человек, Шклярский постоянно что-то создает – записывает отдельные слова, фразы, музыкальные фрагменты, чтобы в свое время доставать как из магического цилиндра новые песни.
— Написание песен – это очень интимный процесс, где маэстро остается один на один со своими мыслями и с ними разбирается. И в этот момент, мне кажется, любое вмешательство, любые советы, мысли только во вред, потому что человек настроен, у него все в голове, и внешнее воздействие только собьет его с толку, — считает Марат. — Если у композитора пишется, то надо дать ему спокойно все написать.
— Песни у Эдмунда многослойные, с глубоким подтекстом и порой не одним. Пользуясь положением, никогда не хотелось спрашивали у автора, о чем именно непонятная вам песня?
— Я думаю, что спрашивать бессмысленно. То, что имел в виду Эдик, абсолютно неважно. Сила и красота поэзии не в том, что подразумевал автор, а в том, куда это попало тебе. Ведь что такое образы? Это воскрешение воспоминаний, ассоциаций — у каждого они свои. Нет людей, которые прожили одну и ту же жизнь, смотрели одни и те же фильмы, ходили по одним и тем же улицам. И когда Шклярский сочиняет свои песни, он имеет в виду что-то свое, оно в любом случае не твое – ты живешь в другом городе, общаешься с другими людьми, у каждого человека есть свой ассоциативный ряд. И все величие, полнота поэзии раскрывается, когда эти слова могут срезонировать человеку, который не знает эту предысторию. Допустим, Шклярский говорит, что песня «Говорит и показывает» о любви, и я думаю, что совершенно точно есть человек, который не видит там никакой любви, и у него совсем другие мысли по его сторону бытия. Великая поэзия так и работает: у каждого свои ассоциации и у каждого эта песня про свое.
— А для вас что первостепенно — музыка или тексты?
— До текстов я дорос недавно, лет пять назад, и прежде музыкальность текста мне была важнее. Трудно говорить, есть ли смысл у того или иного текста. Это некая история, которая либо входит в тебя обрывками образов, либо сразу складывается мозаика. И вот для меня очень длительное время эти песни были обрывками мыслей. А какая-то мозаика стала складываться относительно недавно.
— А в музыкальном плане вы у него чему-то научились?
— Да всему вообще! До него я умел играть «В траве сидел кузнечик» — вот это был мой уровень. Ну правда! У меня как в анекдоте про бас-гитариста. Учитель его спрашивает: «Ну что, выучил гамму в до-мажоре?» Он говорит: «Некогда, я все время на гастролях». Так было и со мной. Это все равно, когда ты приходишь играть в высшую лигу, и оказывается, что все твои навыки устарели десять лет назад… Надо понимать, что у меня, как у музыканта, гораздо меньше навыков. Эдмунд начал заниматься музыкой, когда мое существование было еще совсем метафизическим. Он рос в очень музыкальной семье, и это не могло не отразиться на его мастерстве. И с моей самой первой репетиции с ним было понятно, что это совершенно фантастический музыкант, человек с абсолютным слухом, который не просто хорошо играет, а очень хорошо слышит. На мой взгляд, какое-то время у Шклярского были очень классные сложные голосоведения, и петь как Шклярский – попробуйте повторите – я посмотрю.
Когда у маэстро несколько песен складывается в одну цельную картину, группа садится писать альбом. Новую программу «Пикник» обычно готовит, как выражается Марат Корчемный, в питерских тепличных условиях.
— Когда есть возможность внимательно отрепетировать, собираемся на репетиционной точке и начинаем вживлять новые песни в концертную ткань. Потому что, как правило, концертное исполнение — это с одной стороны, что-то упрощенное, а с другой, более экстремальное, ведь у тебя под рукой нет студийных фишечек, чтобы сгладить какие-то углы. Если, например, на концерте мы слышим, что что-то начинает пробуксовывать, то уже на саунд-чеке или во время выступления меняем форму на лету. А бывает, что новую песню репетируем прямо в туре на саунд-чеке. Некоторые концерты случаются в связи с какими-то событиями, например, нам нужно было отыграть в Александринском театре концерт «Через 10 000 лет», а мы в туре. И вот есть у нас часик свободный до выступления, и мы потихоньку вникаем в какие-то песни. У «Пикника» же более 200 песен. И есть такие, которые мы ни разу не играли, или я, или Стасик ни разу не играли. И вот они поднимаются из архива, и мы в дороге ими занимаемся.
Общаясь с некоторыми приходящими и время от времени работающими с «Пикником» звездами, услышала о строгом запрете на курение, который действует в группе. Дескать, Эдмунд Мечиславович сам не курит и других склоняет к здоровому образу жизни. А ведь и правда, никто из «пикников» табаком не балуется. Последним с сигаретой и в клубах дыма был замечен Марат Корчемный, но теперь и он вступил в антитабачные ряды. Неужели кровавый террор Шклярского?
— Я думаю, что Шклярский для некурящего человека был невероятно терпим к курилкам. Я, допустим, давно бросил, и когда кто-то курит рядом, это так себе удовольствие. А он ни разу претензии даже не высказывал. Когда в коллективе большинство курильщиков, то меньшинству приходится их терпеть. Допустим, едем мы из Перми в Екатеринбург и совершаем пятьсот остановок, потому что курильщикам надо перекурить. А со временем, когда они остаются в меньшинстве, ситуация меняется, и уже некурящие правят бал. Они говорят: «Потерпите, ничего с вами не случится, не будем останавливаться». Когда ты в гримерке куришь, а вокруг все некурящие, это уже неуважение. И ты потихоньку становишься изгоем. А зачем тебе быть изгоем, если ты можешь просто бросить?
Выход на сцену для любого артиста – это всегда шаг в другой, иллюзорный мир, где у каждого участника истории своя четко определенная роль. И часто музыканту требуется особая настройка, чтобы перевоплотиться в того, кого хочет увидеть публика. Одним для этого необходимо уединение и молчание, другим – небольшая разминка, третьим – допинг в виде алкоголя. А четвертые – это «Пикник». Ребята могут шутить и хихикать в гримерке вплоть до часа икс, а потом встать и уже совершенно с другим посылом выйти к зрителю.
— Никому из нас не требуется настрой на выступление. Мы можем выйти на сцену без предварительного саморазвлечения, — говорит Марат. – И, если сейчас прозвенит звонок и нам скажут, что концерт через 15 минут, мы выйдем на сцену через 15 минут. То есть перевоплощение бытовухи в сказочную сценическую жизнь происходит, как только ты переступаешь этот порог. Выходишь из-за кулис, и этих мгновений оказывается достаточно.
— И черные очки в этом помогают?
— У каждого тут своя история. Кирнос, например, чаще не прибегает к помощи черных очков. А для меня это важная часть настроения на сцене. Со мной бывало, что пару раз забывал надеть их на сцену, и вот стоишь и чувствуешь, будто забыл что-то более важное, чем очки, будто забыл надеть какую-то одежду. И ощущение, что теперь люди видят, кто ты на самом деле, черт возьми. А кому хочется, чтобы тебя видели, какой ты на самом деле? Никому.
— И что же такого можно увидеть?
— Если ты, например, не уверен в каком-то месте концерта — такое тоже бывает — глаза тебя тут же выдают. А здесь ты как бы под защитой черного стекла. Это как маски от коронавируса… Когда мы были в Японии, видели, что люди там ходят каждый день в этих масках без всяких вирусов. Японцы нам объяснили, что помимо всего прочего это нужно и затем, чтобы люди не выкупали твоего выражения лица. Допустим, встретил ты старого приятеля, которого не хотел бы видеть, и лицо тебя сразу же выдаст. А так не надо строить какие-то фальшивые улыбки, ты под защитой маски, и никто не знает, что на самом деле у тебя в голове. Японцы очень любят дистанцию, она для них – основная философия жизни. И маска – именно та вещь, которая позволяет эту дистанцию сохранить. Если бы у нас можно было выступать в маске и в очках, я выступал бы в маске и в очках.
Марат Корчемный – человек, у которого есть уникальный опыт: он был фанатом группы, организатором концертов, админом сайта и вот уже много лет бас-гитаристом и правой рукой Эдмунда Шклярского. Ему удалось побывать и снаружи этой истории, и внутри, наблюдая ее в развитии. И кто, если не он, может сказать, почему идея Шклярского выстрелила?
— Уверен, что никто не знает ответа на этот вопрос. Кто знает, тот преувеличивает свои аналитические способности. Есть такая философия: делай то, что должен, и будь что будет. У нас есть представление о том, что мы можем делать и как мы должны это делать. И, наверное, это везение, что наше представление где-то совпадает с запросом зрителя. В творчестве, на мой взгляд, неприемлема вся эта история искусственно созданных ансамблей, где продюсеры якобы знают, что надо делать. Если у них что-то получается, то случайно и обычно ненадолго. А чтобы было по-настоящему, как у «Битлов», ты должен делать то, что должен. Если это срезонировало – класс, собирай урожай. Если не срезонировало, у тебя есть выбор: или продолжать, или сдаваться. У нас тоже бывало по-разному, когда-то работало, когда-то не очень. Это абсолютно невычисляемая история. Ты можешь стараться, вкладываться в дело, и никакого выхлопа не будет. А можешь сделать что-то за один день, и оно выстрелит. Вот хороший пример: песня, которая сделала бессмертными Black Sabbath, была написана без репетиции и подготовки. Музыкантам просто по хронометражу нужно было что-то дописать. И вот они сели и на ходу сплели какую-то песню, и это оказался Paranoid, который сделал группу бессмертной. И это еще раз подтверждает, что в данной игре нет никаких правил.
Продолжение следует…
За предоставленные фото благодарю Ольгу Виноградову!