Время жениться на ней
- Да и было это, когда люди жили ещё... как на ладони, открыто и как один кулак... - сказал местный старик-рыбак, опорожнив очередную рюмку водки в кругу городских рыбаков, и кивнул на противоположный берег речки. - Эти копны, которые мы видим теперь, с той поры и стоят никому не нужными мертвецами. Почернели давно, отрухлявели... Их поставили тут ясным днём. Понаехали люди. Пели песни, шутили. А на третьей копне, вон той, что справа, - там подтрунивали над бесхитростной горожанкой Раей. Она приехала к сестре опять с подбитым глазом.
- Ты, Рая, с тех пор, как перебралась в город жить, из парикмахерских этих, поди, и не вылазишь совсем! - перемигивались наши хохотуньи.
- Это почему вы так решили? - тихо улыбалась бесхитростная она.
- Да больно крепко заграничные «тени» в кожу вросли!
- А! - всё так же тихо улыбалась Рая. - Так это и не тени вовсе. Это - синяк у меня такой.
- Да ты что?! О-ёй! А я уж, было, хотела у тебя краски такой попросить!
- А! - всё так же тихо улыбалась бесхитростная Рая. - Ну, это ты не у меня - у мужика свово вон попроси. Он, может, даст.
И все смеялись. Хорошо смеялись, по-доброму...
А когда сметали последнюю копну, непьющий и прижимистый в жизни наш здоровенный мужик Николай Филёнов вдруг и пригласил к себе, в дом, нас, старых друзей, да и закатил в нашу честь небывалый праздничный ужин... Как бы, долго-долго терпел, и на тебе - раскололся.
- Не знаю, как вы, - сказал он тогда за столом, - а я, друзья-товарищи, сёдни в поле прямо-таки опьянел: в голове туман какой-то, а перед глазами - волны, волны... и все в белых барашках!
- Ишь ты! - поразились все мы. - С чего бы так-то?.. Должно, от солнца. Вон какое было сегодня - аж белое!.. Или от пыли. Последнее сено-то было с цветочной пыльцой!
Но как мы, все, ни гадали, угадать не могли.
И тогда же, очень довольный собою, Николай сам и признался:
- Это вот от чего: в тот момент я надумал жениться!,
- Эхх! - сказали мы, все - Это да-а!
А Николай ещё пояснил:
- А чего? - сказал он. - Всё у меня теперь есть: и жизненный стаж, и дом с целым хозяйством, и полная сберкнижка рублей. Пора и о другом человеке подумать. Например, о жене.
- Дело! - согласились мы. - Право, дело! А то у всех у нас вон скоро уже внуки будут пищать, а ты всё бобылишься! Всё копишь неизвестно на что! Всё тащишь и тащишь, не можешь остановиться никак!.. А кого же думаешь брать?
- Раю возьму!
- Которую?
- Да вон ту и возьму!
- Как так?! - ахнули мы, как один. - У ей муж ить живой!
- Какой муж! - отмахнулся легко Николай. - Пьяница горький, алкаш! Был ба другой - иное дело. А то ж - чистый пропойца!
Ну, мы, друзья-товарищи его, опустили стаканы на стол. Посидели. Помялись.
- Ну что ж, - наконец согласились мы. - Оно, конечно, и верно: крепко пьёт мужичонка. Говорят, дело до недержания мочи даже доходит. Да и третий он у неё. Как бы, значит, и не родной, что ли... Ещё - бьёт. И всё ж таки... Кхех! Кгм! М-да!..
Но Николай и слушать не стал. Жалость и любовь его одолели. Эта Рая ему мерещилась вся. А запах любого сена ему жить не давал. Бывало, сорвёт в поле какую былинку, и уже видит в ней Раю... без синяков и в белом платье... Сам говорил.
Ну, а Рае той было лет тридцать пять. Одинокой Антонине Степановой она младшей сестрой доводилась. Жила, правда, в городе, да наезжала в посёлок наш часто: как запирует этот третий её, - она и приезжает. Чтоб не видеть его, значит, вовсе, совсем... Так-то вот и приехала снова...
Николай Филёнов быстренько убрался с хозяйством, натянул новый костюм и пришёл:
- Здрасьте вам!
- Здрасьте.
- Ну, как, значит, живётя?
- Да как живём? - отвечает за всех Антонина-сестра. - Разве ж это есть жизть?!
- Что правда, то правда, - согласился жених. - Я и то вон дошёл... Жить так больше - не жить!
И тут же всё и выложил: так, мол, и так (насчёт Раи!)
Ну, Рая вся огнём занялась, глаза в свежие синяки опустила. А сестра её, Антонина, так и взвилась, и задрожала:
- Только, - говорит, - если в церкви обвенчаетесь! Хватит ей уже актов таких! Только через Бога теперь!
А Николай этих богов!.. Каменотёсом он был. Не любил святых! Только на самого себя всегда надеялся... Был атеистом.
- Я, - говорит, - лучше Раю тогда украду! Потому, как мне самое время жениться на ней, бедной.
- Только, если обвенчаетесь в церкви!- кричит Антонина.
- Нет!- твёрдо говорит Николай.
- Да!
- Нет!
- Да!
Всё. Так ничего и не решили. А Рая достала из-за зеркала коробочку с пудрой, притушила свои синяки.
- О Господи! - говорит. - Наконец-то я чувствую себя хоть чуть-чуть человеком!
И пошла провожать Николая до самой калитки. У калитки, как сама потом говорила, всплакнула.
- Спасибо, - говорит. - Ждите меня в воскресенье. Я приеду опять... - Так уже сам Николай говорил.
И долго не спала в ту ночь, по рассказу сестры Антонины. - Улыбалась и примеряла прежние девичьи платья. А перед отъездом сказала сестре:
- Неужто, всё это возможно: запах сена, непьющий любящий муж... и заря за окном?
А зори над нашим посёлком в ту пору, и правда, гуляли - ох, знатные! Так и тянули к себе, так и влекли...
Однако, Рая в свой срок не явилась.
С раннего утра и до позднего вечера ждал её Николай. Истомился весь, издёргался. А потом сам двинул в тот город.
Ну, приехал. Разыскал и дом, и квартиру. Вошёл... В комнате, на верёвке, киснут мокрые простыни. Раскардаш. Сам плюгавый алкаш на диване лежит, мутным взглядом меряет свой потолок. А Рая тихо плачет, сидит.
- Вы только посмотрите, Николай Архипович, - говорит Николаю она. - Вы посмотрите, что этот изверг опять натворил: он же бедную кошку убил, а у неё ведь слепые котята!
Здоровенного Николая, который камни-то в крошку дробил, так и тряхнуло.
- Ты зачем же, изверг такой, нашу кошку убил? - говорит.
А тот в одну точку и смо-отрит.
- Это что, - говорит. - Я однажды чуть всех пионеров в городе не попереубивал.
Николай так и сел.
- Да за что? - говорит.
- Сам не знаю. Примерещился свист.
- Что за свист?
- Дразнящий такой, издевательский: «Фюить! Фюить!» Будто, кто насмехается. Замучил он меня тогда окончательно, этот свист, прямо извёл... Иду как-то по улице. Снег хрустит. Школьники на уроки скачут... Только завернул за угол, слышу: «Фюить!» Теперь понятно, думаю. Они, пацаны, издеваются! Выломал кол, и - назад! Смотрю: никого!.. Опять сворачиваю за угол. И опять слышу: «Фюить!» Ладно, думаю. Я же вас, сопляков, перехитрю! Иду, будто бы своей дорогой, а сам огибаю дом с другой стороны. Ка-ак брошусь!.. Никого! А звук этот опять и опять: «Фюить! Фюить!» Я аж взмок... Поднимаю голову, и вижу: сидит на дереве скворец... Оказывается, весна пришла... А вы тут мелете что-то про кошку. Я вон, наверно, и Раю скоро прибью.
- Ну, это у тебя уже не выйдет, товарищ алкаш! - говорит Николай. - Хватит!
- Почему? - удивляется тот.
- Потому что я на Рае этой женюсь!..
Забрал Николай Филёнов Раю, вместе со слепыми котятами, и увёз в наш посёлок, к себе в дом. Поселил в светлой горнице.
- Обвыкайтесь, - сказал. - А я пока поживу на сеновале.
Так и сделал.
Стала Рая, выхаживая этих котят, наши зори встречать и потихоньку приходить в себя - радостно улыбаться и даже смеяться.
А Николай, любуясь каждое утро ею такой, подарил ей за то белое платье.
- Вот, - говорит, - Рая. - Как полюбишь меня, сыграем белоснежную свадьбу.
- Да я уже, - говорит тихо ожившая Рая, - люблю.
- Нет, - говорит Николай. - Это ты от чистого воздуха слегка охмелела. Этим же пользоваться я никак не могу. Я хочу, чтоб ты вышла за меня по первой любви, а не из-за такой благодарности. Ты же, Рая, даже не знаешь ещё, что такое любовь!
А Рая, и правда, похоже, не знала. Стала она после дел по соседкам ходить, спрашивать:
- Дусь, а, Дусь... Ну, а что есть любовь?
- А ты что же, никогда не любила?
- Нет.
- Как же так? Ведь замужем трижды была!
- Это, Дуся, было от страха. Я боялась остаться одна.
- Плохо! Любовь, Рая, это - когда ничего не боишься!..
А другая соседка сказала, что это - когда одному и тому же человеку хочешь всё время нравиться и вкусно его чем-то кормить.
Третья - когда, мол, своего мужика ждёшь с работы и никак не можешь дождаться.
И всё это Рая, со временем, на себе испытала...
А однажды уже никак не могла Николая дождаться с работы. Полевыми цветами украсила стол. Нарядилась в белое платье. Пригладила перед зеркалом тонкие брови... А когда, наконец, услыхала скрип ставшей родной уж калитки, да ещё и шаги за окном, так и выпорхнула она на крыльцо... Глядь, а это плюгавый алкаш бегает по двору, ловит прозревших весёлых котят и прячет их в жёлтый здоровеный портфель.
- Ты чего? - рассмеялась бесстрашная наша невеста. - Эй, эй, эй! Ты чего?
- Да понимаешь, - говорит алкоголик, - примерещилось, что моих сиротинок твой здоровенный мужик обижает. Жалко стало, нет сил! Только и слышу: «Мяу! Мяу!» - как по сердцу ножом! Ну, и... не утерпел. Ты ж меня знаешь... Идёмте домой, мои сиротинушки. Больше вам уж ничто не грозит. Обижать вас, малютки, теперь никто не посмеет. Клянусь вам, никто!
И тут с треском распахнулась калитка.
- Рая! - крикнула Дуся-соседка. - Там... Твоего Николая кто-то убил!
И куда-то бежали люди.
- О! - сюсюкал над котятами в портфеле пьяный алкаш. - Никто никогда вас уже не обидит! Я ж сказал, что клянусь!
А над подворьями вовсю играла заря. И на вымытых ступеньках крыльца сидела в белом платье Рая, на которой теперь-то и было самое время жениться...
Дед умолк, глянул на тёмную воду реки.
- Не клюёт! - сказал он со вздохом, и опорожнил последнюю рюмку водки.
А городские рыбаки, сидевшие рядом с ним... Но это уже и не важно.
***
Вот уж воистину: не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь. Так хотелось завершить рассказ счастливым финалом, а правда жизни оказалась сильнее моих радужных желаний... Простите меня, Рая, и... все-все-все!