СВЕТОВАЯ ФАНТАЗИЯ
О сотворении вездесущего мира, жизни великого русского поэта
Александра Сергеевича Пушкина и его Музы Татьяны
Тринадцать было мне – «полынь», избраннику пятнадцать было,
быть преданным поклялся (Трынь!), ветрами клятвой в трубах выло.
Был самый первый поцелуй, подснежники в кульке газетном
(Вархаломеевский синь-лунь – цветок весны в краю заветном).
Лесных цветов лугами, в даль и под деревьями, так много,
не охватить глазами вал волнами моря голубого…
Для первых чувств мерцание звёзд казалось скороспело спелым
для двух сердец, - лес муз из грёз, с кувшинками озёрам мелом.
У Тили (в правду – Николай) мечтами сельского парнишки
отца просвечивался нрав (не в пользу лучшего привычки).
Кулёчек из страниц газет остался в памяти весенним,
сухой и выцвевший пакет милел летами повторений;
и буков штрих в бумажный ком закрученный, ладонью сжатый,
писал свой лучший книги том, простой рукой, замысловатый.
Полей нескошенных мечты заколосили, заиграли,
плели о них ручьи стихи, четыре года в мир плескали.
Виной беды явилась ложь (как без неё, в страстях кумирам?),
дым папирос, как дикий хвощ, таки полез верхом по тынам;
ведь, обещавщий не курить, выкручиваться стал напрасно,
меня вернул лишь птичий свист, когда закрылось солнце ясно:
упал на землю Николай, ножом изрезав грудь нагую,
и гром гремел и дождь хлестал, - так жаждал ветер молодую…
Простила первая любовь, и для неё в пшеничном поле
продлилось время всех основ и всех последствий, поневоле.
«Принц» жил у Чёрного пруда в селе помещицы Долинской,
шесть киллометров от меня, а в город – кладбища тропинкой.
За годы счастий и пурги красой природы породнились,
ребёнка нашего зачли, нечаянно (судьбой дивились,
верней сказать, дивилась я, его семья восстала против,
отец чуть не убил меня, а сына своего он проклял…
летела жердь, так метра два, в меня она чуть не попала,
задела руку жениха «благословением» начала…)
В пруду тонули голоса, бывало, сверстников далёких,
верёвке вверилась слеза кончиной девы синеокой
(беременной домой нельзя и в школе показаться стыдно,
красивый парень… итог: свеча у гроба их любви кончиной).
Когда мне предложили «сбыть» ребёнка первого зачатия,
решила я его родить, пусть, даже во грехе внебрачия.
Хоть, Тиля «плыл» туда-сюда, но всё-таки, решил жениться,
и свадьба с нашего двора дала мечтам небес свершиться.
Мой папа настоял: «Фата и платье в пол белее света!»
Столы валились от питья и блюд вкуснейшей рыбы века;
днём позже, Колина родня (позднее, Тили-простофили),
таки пришла принять меня (детей дитя благословили).
Но помню я, у «алтаря» видение на свет блеснуло:
Уедет Коля от меня и обретёт семью иную.
А до того, не мало лет по ласке рук я тосковала
(из армии ждала, с потех, с охоты), плача в одеяла.
Ему мешал мой «Пушкин в сон», характер «видящей» проказы,
«её величества», порой, цветы из тропиков – «заразы»,
«земля заполонила дом», растений он не видел даже,
и наш семейный уговор – «всё общее», без всяких «я же…»;
а мне, мешали - его ложь, мои мечты не им творимые
растить учёной нашу дочь, его желания сонливые,
моя дипломная без уз поддержкой для участий счастья,
и веры в то, что я учусь, чтобы умом не прибедняться.
С ребёнком мало он бывал, и строил в тайне дом, не нам(?),
и документы на себя и деньги в сейфе от меня.
В конец, мы поругались в ночь, и в октябре он съехал прочь.
Ничем он нам не помогал, забыл. Вернувшись, опоздал,
а позже, слышала, женился, и сын от брака появился.
Кольцо для юности крыльца, а выросли – не в нём нужда.
Как не было единой цели, так цели порознь надоели.
Мать Коли умерла сперва (в могиле в платье шитом мною),
отец залился горем зла и вскоре захлебнулся тою...
Дом, что у Чёрного пруда, достался по наследству брату,
и двор, где было шла война, где Тиля вырыл свою шашку...
Из шашки получился нож (сам выточил и ручку сделал),
и тем, мне клялся, на авось, быть преданным, он в Бога верил.
По-своему любил он дочь, меня и всех родных, конечно...
Но, не бывает что, точь в точь, и подражением, безупречно.
Отрезок жизни удался красивым цветом из кулёчка,
что приняла любви волна, пока держалась буквой точка.
Впервые получив букет, задумалась одним вопросом:
Каким газеты был ответ, цветы подчёркивая строчкой?
От бурных чувств слепа душа, а пелену снимает время,
ветрами головы кружа любовь уводит от прозренья.
И только силами двоих возможно то единство славить,
что знает преданность и чтит свободу, что в единство манит.