В статье Ивана Назарова «8 «ошибок» в «Мастере и Маргарите»» на сайте Арзамас им были сделаны три ошибки. Нижеприведенные случаи не являются противоречиями между частями в тексте романа. Здесь речь идет о пропуске и разногласиях между авторской трактовкой и мнением историков.
1. Куда делась Гелла?
Здесь нам представлено не противоречие, а незавершенность линии персонажа.
В сцене финального полета героев в главе 31:
«На месте того, кто в драной цирковой одежде покинул Воробьевы горы под именем Коровьева-Фагота, теперь скакал, тихо звеня золотою цепью повода, темно-фиолетовый рыцарь с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом.
<…> Тот, кто был котом, потешавшим князя тьмы, теперь оказался худеньким юношей, демоном-пажом, лучшим шутом, какой существовал когда-либо в мире. <…>
Сбоку всех летел, блистая сталью доспехов, Азазелло. Луна изменила и его лицо. Исчез бесследно нелепый безобразный клык, и кривоглазие оказалось фальшивым. Оба глаза Азазелло были одинаковые, пустые и черные, а лицо белое и холодное. <…>
…Воланд летел тоже в своем настоящем обличье. Маргарита не могла бы сказать, из чего сделан повод его коня, и думала, что возможно, что это лунные цепочки и самый конь — только глыба мрака, и грива этого коня — туча, а шпоры всадника — белые пятна звезд».
В этом описании нет Геллы. Последний раз мы видим ее в главе 27 «Конец квартиры № 50», когда из окна пятого этажа вылетает «силуэт обнаженной женщины».
Полет и преображение Геллы обнаруживаются в ранних редакциях: «Геллу ночь закутала в плащ так, что ничего не было видно, кроме белой кисти, державшей повод. Гелла летела, как ночь, улетавшая в ночь».
Об этой несостыковке литературовед Владимир Лакшин так вспоминал. «Однажды я передал Елене Сергеевне вопрос молодого читателя: в последнем полете свиты Воланда среди всадников, летящих в молчании, нет одного лица. Куда пропала Гелла? Елена Сергеевна взглянула на меня растерянно и вдруг воскликнула с незабываемой экспрессией: „Миша забыл Геллу!!!“».
Но в черновиках финальных страниц романа Гелла имеется. В момент, когда все спутники Воланда обретают свой истинный облик, она предстает полностью закутанной в черный плащ, видна только изящная белая рука… Так что, видимо, забыл о прекрасной вампирше не Булгаков, а сама Елена Сергеевна при подготовке рукописи к печати.
2. Каким по счету прокуратором был Понтий Пилат?
Это не противоречие в тексте, а дискуссионный вопрос, каким же по счету прокуратором Иудеи был Понтий Пилат.
В главе 26 «Погребение» Булгаков пишет:
«Так встретил рассвет пятнадцатого нисана пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат».
Булгакова явно интересовал вопрос, был ли Понтий Пилат пятым прокуратором Иудеи (или все-таки шестым). Исторические источники, которые он использовал, не давали точного ответа. Генрих Грец и Николай Маккавейский определяли Пилата пятым прокуратором. В булгаковских тетрадях с материалами к роману есть выписка из статьи «Пилат Понтий» из словаря Брокгауза и Ефрона: «Он был преемником Валерия Грата и 6-м прокуратором Иудеи». Булгаков отметил эту цитату вопросительным знаком, как и фрагмент из работы богослова Фредерика Фаррара: «…он сделался шестым прокуратором Иудеи…» Наконец, в редакции начала 1930-х годов Пилат назван шестым прокуратором: в разговоре с Бездомным Мастер вспоминает: «…я же думал о Понтии Пилате и о том, что через несколько дней я допишу последние слова и слова эти будут непременно — „шестой прокуратор Иудеи Понтий Пилат“». Впрочем, возможно, это не ошибка и Булгаков сознательно выбрал неправильный вариант ради ритмизации прозы и аллитерации — «пятый прокуратор… Понтий Пилат».
3. Куда делась жена Поплавского?
Это не противоречие. Автор посчитал ненужным присутствие этого персонажа в романе.
Вот как Максимилиан Поплавский рассказывает о степени родства с Берлиозом в 18-й главе «Неудачные визитеры»:
«— Видите ли, — внушительно заговорил Поплавский, — я являюсь единственным наследником покойного Берлиоза, моего племянника, погибшего, как известно, на Патриарших…»
Однако позже автор иначе описывает родственную связь между этими героями:
«Надлежит открыть одну тайну Максимилиана Андреевича. Нет спору, ему было жаль племянника жены, погибшего в расцвете лет».
Кажется, не так уж это важно, ведь Поплавский не уточняет, что он приходится родным дядей покойному. Однако в ранних редакциях романа несколько раз упоминалась жена Поплавского (он фигурирует под фамилиями Латунский или Радужный), «урожденная Берлиоз», и оба персонажа претендовали на жилплощадь погибшего. В финальной редакции Поплавский представляется единственным наследником, а такого персонажа, как его жена, в романе больше нет, однако строчка «ему было жаль племянника жены» так и осталась.