Через миллион лет, а, возможно, всего лишь через пару мгновений Муха отклеила себя от ствола карамельного деревца, прислонившись к которому она безразлично созерцала шикарно полыхающую достопримечательность Воронова леса. Пряничный домик, объятый огнём, источал ароматы горелого теста и другие, нераспознанные Таниным обонянием (и спасибо за это!) запахи.
Где-то на краю сознания чародейки рыбкой плеснула мысль о том, что от такого пламени выгорит не только логово пряничной ведьмы – бывшей возлюбленной коварного дракона, но и значительная часть прилегающей лесопарковой зоны. Правда, на самом деле, ни одна искра за периметр заборчика, сложенного из пастилы, не вылетела – Вороны берегли свой лес.
Жаль, однако же, что путников, в избытке выходивших к кафе, так славно их потом на начинку перерабатывавшему, берегли не особо – вот тебе и двойные стандарты сказочного Затридевятьземелья! Каннибализм – пожалуйста, лишь бы эльфов, плюгавых и неоправданно-важных, не трогали.
Шапочка потянула зависшую подругу за руку.
— Пойдём, нечего тут больше делать. Да и Фаол тропинку нашёл, – сказала девушка, махнув в сторону нетерпеливо топчущегося на месте Волка.
Пожав плечами и подумав, что раньше, до того радостного момента, как она набрела на эту чёртову кафешку, лесной житель вот ну просто никак, по закону сказочной подлости, не мог эту проклятую тропинку найти, Таня поплелась к ожидающим её спутникам.
Состояние апатии позволяло дистанцироваться от происходящего, не замечать сердитого лица Подгорного короля, переглядок Зосика и Фаола исподтишка, отстранённости Шапочки.
Отчего-то девушка твёрдо знала, что время для разговоров ещё придёт. Сейчас же, в редкую минуту молчания и относительного покоя, есть шанс попытаться договориться с самой собой.
Татьяна Сергеевна понимала, что её осуждают. Сиюминутно – за то, что помешала свершиться правосудию: ведь именно правосудием убийство злой ведьмы и является, ну разве ж нет? Долговременно – за грехи запустившего цепную реакцию зла папаши-Амура. Но ещё – осуждают за что-то, чего она сама никак не могла понять. Точнее, чего не хотела признавать.
Как-то слишком много места в её жизни, ещё пару-тройку недель назад такой размеренно-спокойной, если не сказать скучной, стал занимать…
Он.
Дракон.
Невероятный, непонятный, хитрый и по всем фронтам отрицательный персонаж Веня. Вот как-то перебор просто получается!
Ну что, что она в нём нашла? Сомнительная по правильности черт и художественным канонам прерафаэлитов, хотя и аццки харизматичная внешность – и то не его, как выяснилось по рассказу памятного сэра Ричарда, а просто искусный слепок с фото на старой футболке переводчицы. Сомнительная – это уж по всем статьям, плавали, знаем, – сомнительная читай полностью отсутствующая мораль. Как же, скажите на милость, любить такого?
И Муха, за всю свою жизнь никогда не любившая Муха, с ужасом подумала, что вот, наконец случилось: втюрилась, втрескалась. И в кого? Да-да, жизнь зла, полюбишь и… дракона.
Словно дойдя до точки, до некоего стоп-сигнала, тревожно замигавшего красным где-то в подсознании, Таня притормозила. Может, не надо так скоро, так окончательно и бесповоротно? Может, и не влюбилась, а так, ну, понравился, с кем не бывает. Одиночество и не такие трюки с женщинами проделывает, просто симпатия, а не сразу кровь-любовь. Но фокус не сработал, благостный самообман больше не действовал: просто время его закончилось, пора было признаваться, хотя бы не вслух, хотя бы про себя.
Она полюбила мерзавца и предателя. Что делать с этим знанием дальше? Разве что задвинуть в самый дальний уголок, по капле вытравливая несусветную глупость и блажь из своего сердца. Глядишь, и получится дальше жить, может быть, даже относительно счастливо и с кем-нибудь другим.
Глядишь, и получится…
Вслед за осознанием новых граней собственной личности (спасибо поднатаскавшей переводчицу в «диагнозах» психологине Ангелине Карловне!) пришло и запоздалое понимание изменившейся реакции окружающих. То есть, это что ж получается, та же Шапочка, те же Фаол и Зосик всё про неё и эту её «драконью болезнь» (а как иначе?) поняли и ничего ей, даром, что почти тридцатилетней, а всё ж такой неопытной в Амурных (тьфу ты!) делах, не сказали? Вот те на, вот тебе и друзья!
Правда, продолжила цепь рассуждений топающая за мелькающим впереди поросячьим хвостиком Волка чародейка, а до того ли им всем прямо сейчас, в этот самый момент? Это если, на секундочку, мыслить глобально?
Начавшаяся без объявления война. Сумасшедшая ведьма Флора, её нехилая армия, слетевший с катушек, озверевший ручной ящер. И пятеро таких разных, приткнувшихся друг к другу в силу обстоятельств, застрявших на тропинке в чужом лесу. Это при том, что, кроме насущных проблем, у каждого имеются и свои, в различной степени понятные и очевидные мотивы.
Так, у Зайца, например, сплошь пушистые революции на уме. Проблема Волка мотается сейчас прямо перед её глазами, стыдливо сворачивается в упругое колечко. С Шапочкой сложнее – бросила свой пирожковый бизнес, неизвестно зачем примкнула к шайке радикалов-изгоев, опять же, с Фаолом и его шарльперрошными косяками явно не всё уладила.
А Варден… Подгорный король шёл вперёд непреклонным гордым крейсером, не оглядываясь, не вступая в разговоры и, вообще, старательно демонстрируя свою королевскую неприступность.
Дай такому волю – дойдёт до своего Подгорного королевства, а хоть бы и пешком, да по трупам врагов, если надо – с мечом в одной руке и с чародейкой под мышкой.
Так и зачем она ему, эта пресловутая чародейка?
Муха, закусив губу, чтобы не вылетел совсем уж неуместный смешок, сравнила себя с чемоданом без ручки – и нести неудобно, и бросить жалко. А почему, спрашивается, почему?
Татьяна Сергеевна, выглянув из-за тощей попы Фаола, внимательнее вгляделась в короля, впитывая детали, словно видя его впервые. Неровно подстриженные, чуть тронутые первым серебром пряди. Широкие брови, привыкшие больше хмуриться, придавали лицу грозное выражение. Щетина, добавляющая к общему образу ещё больше колючести. И никак не вписывающиеся в старательно создаваемый, видимо, годами, имидж капризные губы, точно вечно просящие, нет, требующие поцелуя, озорные чёрные мальчишеские глаза, взгляд которых сейчас устремлён куда-то вдаль, за стену густой лесной растительности.
Таня смотрела и видела: король гневался. Мужчина под маской короля обижался… на глупую-глупую женщину, полюбившую не его, такого во всех смыслах замечательного, а другого, во всех смыслах совершенно не замечательного. Мужчина ревновал, знал, что публично уличён в этой недостойной не только короля, но и мужчины эмоции, знал и злился ещё больше. А злой мужчина – это головная боль для всех вокруг, так и запишите.
Пора было что-то делать. И Танюша, обогнув Волка и чуть не утонув в высоченной траве, подступавшей к тропинке с обеих сторон, нагнала Шапочку.
— Слушай, а нам долго ещё идти? – тихонько зашептала переводчица, поглядывая на Васю.
— Если темп удержим, к вечерней росе выйдем к краю леса, – удивлённо вскинула брови Шапка.
— А тебе не кажется, что Волк – ну, не знаю, как-то прихрамывать, что ли, начал. Да и у Зайца ожоги не поджили ещё. По-моему, нам срочно требуется сделать привал, а с первой зорькой – снова в путь, – подмигнув что-то смекнувшей Шапочке, чародейка остановилась, оглядываясь – вот и местечко подходящее, прогалинка хоть и невелика, а всё ж не на дороге отношения выяснять.
А отношения выяснить было нужно.
Пока милостиво взвалившая на себя обязанность «развлекать» развесивших уши Фаола и Зосика Шапка в сторонке играла в доктора Айболита, Танюша, мысленно перекрестившись, нагнала вызвавшегося разведать территорию (читай, отойти подальше, чтобы выпустить пар) короля.
Как и предполагалось, Варден сразу же, без прелюдий, перешёл к упрёкам:
— Шапочка оставила ведьму без алтаря. Она не вернёт своей колдовской силы, но… ты сохранила жизнь этому чудовищу. Отчего?
К этому вопросу Татьяна Сергеевна была готова – даже успела продумать ответ, выдав сейчас заготовочку (созданию которой изрядно помог Толкиновский Гендальф):
— Многие из живущих достойны смерти, а многие из умерших – жизни. Ты можешь возвращать жизнь, король? Тогда не спеши осуждать на смерть, ведь даже мудрейшим не дано провидеть всё.
Как и ожидалось, ответ заставил Подгорного короля взглянуть на чародейку с любопытством. И, не желая ослабления эффекта, Татьяна, которая впервые, наверное, в глазах героя выглядела если и не «мудрейшей», то, хотя бы, адекватной, продолжила:
— Так ответь же мне, король, в чём твой великий план? И какое место в нём уготовано скромной мне?
Вася, прислонившись спиной к мшистому боку великого дуба, надолго замолчал, скрестив руки на груди и задумчиво вглядываясь в неведомые дали. Муха приготовилась к долгому разговору, присела на пенёк и сложила руки на коленях, словно прилежная школьница. Она ждала – решения своей сказочной участи, определения своего неопределённого статуса, да и просто слов гномовьего короля.
— Хоть мы и обручены в глазах всего света, но ни я не задал вопроса, ни ты на него согласием не ответила, – преамбула Васиного спича Танюше, хоть и определившейся со своими сердечными предпочтениями, а всё ж-таки очень даже собственнице, отнюдь не понравилась. – Гном во мне клянётся оберегать тебя, защищая до последней капли своей крови. Король же живёт не велениями своего сердца, но головы. Пойми, чародейка, взгляни на саму себя моими глазами: темница – и ключ тебе передаёт дракон. Битва за Воронов лес – и вновь тебя минуют и вражеская стрела, и меч, и даже пламень сатрапа. Сейчас же ты вопрошаешь меня о моём плане…
Всю покладистость и готовность к продуктивной беседе с Мухи как ветром сдуло.
— То есть ты что… Ты хочешь сказать, что я – кто? Предательница??? – возмутилась только что «разжалованная» из невест, причём сразу в пособники ведьмы Флоры, Татьяна Сергеевна.
Вася, шагнув к вскочившей на ноги, сразу напружинившейся и сжавшей кулаки девушке, открыл, было рот – кто знает, чтобы подтвердить Мухину догадку, или, наоборот, опровергнуть сказанные в запале слова, – только высказаться королю, что, в принципе, и было изначальной Танюшиной целью, опять не дали. Воронов лес – безучастная декорация, на фоне которой последние пару дней разворачивались такие картины и бушевали такие страсти, что хватило б на пару декад его бесконечного фотосинтетического существования (если фотосинтез и другие законы нашего мира вообще действовали в Затридевятьземелье), зашумел листвой, заскрипел ветвями, закричал голосами сотен птиц, разом взметнувшихся вверх с оживших ветвей.
«И снова – здорово!» – успела подумать Таня за секунду до того, как мир вокруг наполнился очередной порцией непрошенных и уже осточертевших чародейке чудес.