Как чернобыльских детей лечить возили, да чуть не

Вместо предисловия.

В том году всем было безразлично, что русские убивают друг друга, воюя по обе стороны армяно-азербайджанской фронта.

Никто не заметил сентябрьский визит Папы Римского в Латвию.

А уж о том, что Организация Объединённых Наций приняла резолюцию номер восемьсот шестьдесят три, одобряющую установления мира в Мозамбике, не знали даже те, кому положено было о ней знать.

Начало осени того года бушевало не сочными красками листвы подмосковных лесов. Отнюдь.

Было в том сентябре кое-что, что приковало внимание миллионов людей живущих на всех континентах планеты.

Весь мир следил за событиями, которые разворачивались в самом сердце Москвы.

Получив карт-бланш от самого Билла Клинтона во время апрельской встречи на высшем уровне в Канаде, президент России Борис Ельцин силой разгонял Верховный Совет своей страны. Делал он это размашисто. Рубил головы всем кто был не согласен с его  политическим курсом. Не пощадил никого, даже своего вице-президента, героя Советского Союза Александра Руцкого.   

Обстановка в столице России была накалена до предела. Исторический расстрел Белого дома шестью танками Таманской дивизии был уже не за горами.

Однако, невзирая на то, что события, описанные ниже, произошли также в сентябре тысяча девятьсот девяносто третьего года, а их участники проживали в радиусе пятидесяти километров от Калининского моста, с которого герои-таманцы произвели двенадцать выстрелов по Руцкому, Хасбулатову и их товарищам, ельцинские преступления к моей истории не имеют отношения.






Скука.

Экипаж "большой Тушки", а так в элитной авиационной части называли ребят, летающих на самолёте Ту - сто пятьдесят четыре, уже третий год изнывал от безделья. Заданий на полёты не было. Ранее могучая страна развалилась на удельные княжества, драматически сократив своё воздушное пространство. Для скоростного красавца, раскрашенного в цвета "Аэрофлота", и стоящего в дальнем капонире стоянки полка, это воздушное пространство было жизненно необходимо.

Ещё недавно экипаж этого самолёта мог "сгонять по-быстрому" в Ташкент, за сочными и сладкими, как мёд, узбекскими дынями для авиационных генералов. Или привезти для флотских адмиралов ароматного вина из Тбилиси. Или доставить удовольствие командующему Московского военного округа, привезя из Киева его любовницу.

Ещё несколько месяцев назад молодая женщина, в звании младший сержант служила под командованием седовласого  генерал-полковника в штабе Киевского округа на улице Воздухофлотской и ей казалось, что она держит "бога за фаберже". Однако, когда её "папочку" перевели на равнозначную должность поближе к раздающей корм руке, он не раздумывая бросил её в городе на Днепре.

Командир "большой Тушки" очень любил летать в Киев и у него на то была особая причина.

Телесные формы киевлянки могли соблазнить кого угодно. Большая грудь, узкая талия, от которой раздавались широкие бёдра, великолепно сочетаясь с длинными, холёными ногами. Овал лица, обрамлённый густыми чёрными волосами, своими карими глазами манил в её объятия любого мужчину.

Что говорить о пятидесяти пятилетнем командующем округа, когда тридцатилетние майоры готовы были рискнуть своей карьерой лишь бы прильнуть к этому телу.

Как-то возвращаясь из Москвы в Киев после очередного визита к "папику" Оксана сидела в широком кресле самолётного салона люкс и лениво рассматривала подарки.
        Среди нескольких коробок из ГУМа и ЦУМа на столе  стояла бутылка коньяка. Периодически прикладывалась к горлышку пятизвездочного "Арарата" девушка оценивала стоимость оплаты своего труда.

Неизвестно был ли причиной следующих событий коньяк, потребляемый ею без закуски, или девушке стало невыносимо гадко на душе из-за воспоминаний о прошедшей ночи, но произошло следующее.
        Неожиданно киевлянка швырнула коробку с модными итальянскими сапогами через весь салон, порывисто поднялась из кресла, оперлась ладонями на стол и с любопытством принялась разглядывать карту, покрывающую всю его поверхность. Холеные ногти красавицы нервно барабанили по плексигласу предохраняющему карту от повреждений.
        Вскоре взгляд Оксаны потерял осмысленность, девушка не понимала где находится самолёт и решила узнать об этом у членов экипажа.
        Требовательно постучавшись в бронированную дверь, и не дождавшись приглашения, младший сержант повернула дверную ручку и вошла внутрь. 
        Прохладный полумрак окутал её.

На появление Оксаны в кабине отреагировал лишь бортовой инженер.
       
        Василий Зимин оторвал взгляд от приборов, контролирующих работу двигателей, сдвинул с одного уха  наушники, повернулся к ней, приветливо улыбнулся и спросил:

- Что, Оксана, скучно?

- А откуда ты знаешь, как меня зовут?

- Я список пассажиров видел перед полётом. Несложно было запомнить имя одного человека, летящей среди ста пятидесяти мест.

- Где мы находимся? - спросила Оксана.

- Спроси у штурмана, он тебе точное место на карте покажет, - ответил Зимин.

- А кто у вас штурман?
 
Вася легко хлопнул по плечу капитана Рябова, сидевшего между двумя лётчиками и, нажав ногой педаль переговорного устройства, сказал:

- Женя, покажи даме, где мы летим.

Штурман экипажа повернулся в пол-оборота, взглянул на Оксану и ответил бортовому инженеру:

        -  Я бы с удовольствием ей показал не только место на карте, но и кое-что ещё, но мне некогда.

Затем отодвинул микрофон от губ и сказал девушке:

-  Попроси командира показать тебе место на карте, ему всё равно делать сейчас нечего.

Штурман кивнул в сторону сидевшего слева от него Кузнецова и повернулся к Оксане спиной. Согнувшись пополам, Рябов прилип лицом к резиновому тубусу бортового локатора, имеющего романтическое название - "Гроза-154".

Ещё пару дней назад Оксана обиделась бы на такое к себе отношение. Вне всякого сомнения она постаралась бы отомстить членам экипажа за невнимание к своей персоне, но в тот день у девушки было так муторно на душе, что она решила не усугублять своё моральное состояние.

Чувство гадливости, зародившееся в сознании киевлянки после прошедшей ночи не проходило. Она понимала, что стереть из памяти обиду на генерала не сможет, а вот заретушировать свежими впечатлениями – вполне. Оценив внешний вид Кузнецова, она с удовольствием отметила про себя, что не стоит откладывать сладкую месть в долгий ящик.

«Поквитаемся здесь и сейчас» - сказала она себе и встала за спиной командира корабля.

Сан Саныч очень удивился когда почувствовал мягкие женские ладони на своих плечах. Слегка отпрянув назад, он повернулся вполоборота и его брови поползли вверх.

«Ни хрена себе» изумление легко читалось на его лице.

Указательным пальчиком Оксана слегка прикоснулась к щеке майора и лёгким нажимом повернула его голову в сторону приборной доски пилотов.

        - Вперёд смотри, -  успел прочитать Сан Саныч по её губам, после чего перевёл взгляд на приборную доску и расслабился в кресле.

Пассажирка с лёгким нажимом свела свои ладони ближе к позвоночнику и через мягкую ткань комбинезона принялась массировать шею лётчика. Временами пальцы Оксаны устремлялись в коротко подстриженные волосы майора, густо растущие на затылке, и по телу Кузнецова пробегала дрожь.

«Давненько с мной никто не был так ласков» подумал Сан Саныч, отложил иллюстрированный спортивный журнал на приборную панель, расстегнул широкий ремень безопасности и по внутренней связи сказал правому лётчику:

- Лёша, я отлучусь ненадолго, а ты через семь минут доложи пролёт Брянска. Понял?

Старший лейтенант Афиногенов кивнул в ответ на указания командира и мечтательно улыбнулся.

Кузнецов откатил кресло назад, взял Оксану за кисть и вышел в салон.

Штурман проводил их глазами и сказал Афиногенову:

-  Ты улыбку с физиономии сотри, рано завидовать. Ещё неизвестно, чем это может для них закончиться.

- Я думаю, что для них это закончится удовольствием. Причём обоюдным, - ответил Афиногенов, расстегнул свой ремень безопасности и, потянув рычаг стопора пилотского кресла, начал медленно отодвигать его назад.

- Ты куда собрался? - удивлённо спросил его штурман. - Никак к майору присоединиться хочешь?
 
- Лёха, ты совсем сдурел? - вмешался в диалог Зимин. - На групповуху потянуло. 

- Я только в дверной глазок посмотрю, - виноватым голосом ответил старший лейтенант, снял с головы наушники и повесил их на рог штурвала.

- Извращенец, - обронил штурман и вновь склонился к тубусу бортового радиолокатора.

Алексей Афиногенов был высоким худым парнем со следами выдавленных прыщей на лице. Он был холост, не имел мощной поддержки среди руководящего состава военно-воздушных сил страны и многим было совсем непонятно, как он вообще попал в привилегированную воинскую часть, расположенную в сорока километрах на восток от кольцевой московской автострады.

Лёша прильнул к двери кабины, зажмурил один глаз и с интересом стал наблюдать за тем, как развиваются события в салоне самолёта.

- Так что ты хотела, Ксюша? - бархатным голосом спросил Кузнецов пассажирку, когда они оказались возле стола с полётной картой.

-   Я хотела узнать, где мы летим.

-   Подходим к Брянску, это приблизительно половина пути до Киева, - ответил Сан Саныч.

-   А почему меня никто не развлекает?

-  Ксюша, весь полёт занимает всего сорок минут. Мы пять минут назад набрали эшелон, - Кузнецов для наглядности показал рукой как самолёт переходит из набора высоты в горизонтальный полёт. - Через двадцать минут уже снижаться будем.

- Значит, у нас есть целых двадцать минут? – мечтательно сказала Оксана, с нескрываемым любопытством  посмотрела Кузнецову прямо в глаза, облизнула своим розовым влажным язычком пухлые губы и принялась медленно расстёгивать блузку.

Майор оглянулся на дверь кабины. Она была закрыта. О том, что за ней скрывается его правый лётчик, он не подозревал. Затем Кузнецов проверил, закрыта ли на замок дверь в пассажирский салон, где находился бортовой авиамеханик, после чего повернулся к девушке.

Оксана, закончив с блузкой, убрала обе руки за спину, свела лопатки вместе, отчего её большая грудь показалась Сан Санычу просто огромной, и расстегнула замок бюстгальтера.

Лоб Кузнецова вспотел. Увидев обнаженную грудь Оксаны, он сдался. Боровшиеся с осторожностью желание обладания этим телом окончательно победило и последние сомнения позорно бежали с поля боя.

Одним движением руки он расстегнул молнию куртки и лихорадочно принялся расстегивать брюки. Девушка развернула свою юбку задом наперёд и медленно потянула замочек змейки вниз. Она следила за суетливыми движениями лётчика и наслаждалась предвкушением близости, а Кузнецов торопился поскорее овладеть ею. Он всё ещё не верил в такую удачу. Майор опасался, что Оксана передумает и всё это окажется жестокой шуткой.

Однако девушка Сан Саныча разыгрывать не собиралась. Ей было вполне достаточно того, как поиграл с ней генерал. Она никак не ожидала, что человек, которому она была почти верна последние четыре года, разделит её со своими сослуживцами. Произошло это в парной русской бани, пристроенной солдатами к трёхэтажной даче командующего.

"Ноги моей не будет в этой Москве, - решила она. - И никакие подарки или утренние извинения старого хрыча не смоют обиду, проглоченную мною вместе с чем-то там ещё. Пусть лучше молодые офицеры пользуются. Назло ему. Назло им всем"

Девушка не подозревала о том, что никому и ничего назло она сделать не может. С недавних пор командующего округом не волновали взаимоотношения со своей бывшей любовницей. Ей было невдомёк, что её "старый хрыч", получив повышение и переехав в Москву, стал пользоваться услугами целого десятка таких же Оксан, Марин, Кать и Свет.


Стоя за дверью пилотской кабины Афиногенов затаил дыхание и опустил правую руку в карман. Бортинженер  увидел это, коснулся плеча  штурмана и когда тот обернулся, кивком показал на правого лётчика.

Женя оценил ситуацию по достоинству.

- Юноша решил передёрнуть. Не нашёл лучшего времени, - прокомментировал он, и связался по радио с авиадиспетчером Брянска и доложил о проходе над его аэродромом.


Оксана стояла на диване широко расставив согнутые в коленях ноги. Спина её была глубоко прогнута, а руки упирались ладонями в борт самолёта по обе стороны от иллюминатора. Голова её свисала между локтей и вскидывалась при каждом толчке Кузнецова. Растрёпанные волосы женщины торчали в разные стороны, а капля пота из подмышечной впадины скатилась по её левой груди и повисла на остром соске.

«Эх, слизнуть бы» мечтательно подумал Афиногенов, ублажая себя за бронированной дверью.

Самолёт, повинуясь командам, вводимым в автопилот штурманом, опустил нос и приступил к снижению. Бортинженер уменьшил обороты двигателей, окинул взглядом три десятка приборов, не нашёл в работе силовых установок ничего подозрительного и продолжил наблюдение за правым лётчиком.

Обессиленный Афиногенов стоял с закрытыми глазами у двери кабины. Плечи старшего лейтенанта периодически  вздрагивали.

А в это время доблестный майор, почувствовав что приступивший к снижению самолёт уходит из-под ног, ещё крепче сжал ладонями талию Оксаны и резко увеличил темп.

Голова девушки больше не вздрагивала. Оксана упёрлась лбом в иллюминатор и если бы в тот момент её глаза были открыты, то она бы увидела проплывающий под крылом самолёта крохотный украинский городок с чарующим названием Нежин.

Афиногенов  сел за штурвал за минуту до возвращения в кабину командира. Кузнецов нехотя занял левое пилотское кресло и застегнул на себе ремни безопасности. Штурман посмотрел на уставшие лица обоих офицеров и с язвительной усмешкой сказал:

-  Молодцы лётчики, хорошо поработали.

Сан Саныч не сомневался в том, что свою часть "работы" он сделал качественно, но чем Лёха отличился в его отсутствии он не знал и в недоумении пожал плечами.

Лицо Алексея залилось краской и хотя в полумраке кабины никто не заметил пылающих щёк молодого человека, он ещё долго переживал с головой накрывший его стыд.

После этого полёта, несмотря на слово, данное самой себе, Оксана ещё много раз летала в Москву. Однако, теперь полёты между столицами двух бывших союзных республик занимали её гораздо больше, чем само пребывание в первопрестольной.

Да-а, были денёчки. Скучными их назвать было нельзя. Жаль, что прошли.

В  день, когда началась эта история, штурман экипажа лежал на велюровом диване генеральского салона, в котором наш доблестный экипаж обычно расслаблялся до, после, а иногда и во время полётов. Он лежал и думал о том, что он большой, рыжий и никому не нужный. Всю вчерашнюю ночь он выслушивал от жены, вполне им заслуженные, упрёки. Так сказал бы сам Рябов. Однако, на самом деле прошлой ночью в семье штурмана разразился грандиозный семейный скандал со всеми его обязательными атрибутами. С криками и со слезами, с истерикой и с битьём посуды.

Его устроила женщина, с которой Женя Рябов прожил в законном браке больше десяти лет. В финальной части домашнего «разбора полётов»  верная супруга пообещала забрать их восьмилетнюю дочку и на время переехать к матери.

-  На время, - заявила она и, после паузы, добавила. -  А там посмотрим. Может быть и навсегда.

Поводом для этого скандала послужил неожиданный визит в их квартиру двух незваных гостей. Когда вечером предыдущего дня зазвонил дверной звонок и Женя на пороге увидел заместителя командира по воспитательной работе и оперуполномоченного Комитета Государственной Безопасности  по его воинской части, сердце Рябова неприятно заныло.

"Не к добру такие гости на ночь глядя" подумал он.

Однако, невзирая на испуг, ему удалось взять себя в руки и  отогнать от себя дурное предчувствие. Как-никак контрразведчик был его однокурсником по Ворошиловградскому высшему военному училищу штурманов и, хоть друзьями они во время учебы не были, особых неприятностей от бывшего сокурсника Женя не ожидал.

А зря. Ведь первый "звонок" для штурмана прозвенел ещё несколько месяцев назад.  Случилось это в пустынном коридоре штаба полка.

В тот день на своём пути из секретной библиотеки в класс подготовки к полётам Женя встретил Геннадия Крюкова, недавно приехавшего из Новосибирска.

Капитан Крюков имел не запоминающуюся внешность. Некоторым казалось что у него  длинные руки, но возможно такое впечатление создавалось лишь потому, что он имел узкие плечи. Короткие черные волосы всегда стояли торчком на его голове, это придавало его лицу некоторую задорность, но в глубоких глазных впадинах сидели два колючих буравчика, которые моментально сгоняли улыбку с лица любого встречного.

Ещё десять лет назад,  во время учёбы в училище имени Пролетариата Донбасса, эти глаза можно было назвать «бегающими». Товарищам по классному отделению Крюкова казалось, что Гена не может сконцентрировать взгляд на одном предмете и постоянно скользит зрачками.  Они не могли знать причину такой странности и их счастливое большинство  никогда этого не узнало. 

Ну а те, кто через много лет узнал, сильно пожалели об этом.

Курсант Крюков всегда носил с собой записную книжку в которой, кроме дат рождения всех сокурсников и офицеров, были занесены имена их любовниц и наиболее красочные интимные истории, неосторожно рассказанные самими участниками.

Владение тайнами однокурсников и командиров давало Геннадию чувство превосходства над ними, но и вынуждало жить в постоянном стрессе.

За время прошедшее после выпуска из военного училища Крюков успел сменить три места своей военной службы. Первые три года он пролетал штурманом тяжелого транспортного самолёта Ил-76 в Запорожской дивизии. Там он решил, что быть равным среди равных, не для него. Оставив лётную работу, Гена поступил на двухгодичные курсы по подготовке военных контрразведчиков и, после успешного их окончания, получил распределение в Подмосковье.

Так два бывших однокурсника встретились в одном полку.

Внешне Крюков почти не изменился. Лишь глаза его перестали суетливо бегать по сторонам. Теперь взгляд Геннадия был твёрд и Рябов явственно почувствовал в этом взгляде уверенность и властность.

«Во как должность людей меняет», подумал Женя и тут же был остановлен вопросом.

-  Как живёшь? - с улыбкой спросил его Крюков, когда в узком коридоре штаба полка штурман, сухо поздоровавшись, посторонился уступая дорогу сотруднику особого отдела.

-   Регулярно и с удовольствием, - сальной шуткой ответил Рябов.

-  То, что  регулярно я не сомневаюсь. И даже знаю, где и с кем ты получаешь удовольствие, - продолжая улыбаться, ответил Крюков.

Если бы Рябов не имел за собой грехов, то послал бы подальше этого знатока, но адюльтер был частью жизни Евгения и от пронизывающего взгляда контрразведчика противный холодок пробежал по его спине.

С той встречи прошло несколько месяцев. Рябов постепенно успокоился, потерял бдительность и возобновил тайные встречи с медицинской сестрой окружного госпиталя имени Бурденко.

И вот тебе на.  Два «лучших» друга любого военнослужащего посетили его.

«Хорошо ещё хоть жена оказалась умнее посетителей», думал Женя и него были все основания так хорошо думать о супруге.

 Ведь когда «гости» стали вываливать на неё весь имеющийся у них компромат, она невозмутимо встала на защиту мужа. Ну, может быть, была немного бледнее, чем обычно.

На заявление замполита о супружеских изменах Евгения, Вера Рябова  ответила, что она не верит ни одному слову, так как этого не может быть. Когда же контрразведчик Крюков достал свою записную книжку и стал зачитывать даты появления штурмана Рябова в ресторанах с рыжеволосой молодой женщиной, Вера заявила, что это была она и, что у неё есть рыжий парик.

-  Ну, и что? - спросила Вера в ответ на удивлённый взгляд Крюкова. - Я всегда надеваю его, когда не успеваю после работы сделать прическу.

Не получив признательных показаний от штурмана и не раздув в своём присутствии пожар семейного скандала, гости ушли не прощаясь.

-  И чего мы добились своим походом? – разочарованно спросил политработник офицера Особого отдела, когда они вышли из подъезда дома Рябовых.

-  Кто же знал, что у этой стервы окажется такая выдержка. Нам на занятиях по психологии преподавали, что ни одна женщина не выдержит прямого обвинения мужа в супружеской измене. Если бы мы её сегодня раскололи, то завтра Рябова можно было бы снимать с лётной работы за аморальное поведение, - с досадой резюмировал Крюков. 

- Моральный кодекс строителей коммунизма более не актуален и тема адюльтера устарела, - бывший замполит тоже был раздосадован. 

- В авиационной  части, посылающей свои экипажи в заграничные командировки, она не устареет никогда, - ответил контрразведчик. 

- Значит будем ждать другого случая, - подвёл черту диалогу подполковник, пожал на прощание Крюкову руку и оба незваных гостя семьи Рябовых разошлись в направлении своих домов.

Едва за ночными гостями закрылась дверь, Женю подвергли жестокой моральной экзекуции.

Будучи верным, своему флегматичному характеру, он не стал сильно переживать из-за ссоры с женой. После утреннего построения полка штурман пришёл на самолёт, снял ботинки и лёг на диван. Не зубоскалить же ему было с правым лётчиком, играющим с механиком в нарды.  Афиногенов, как обычно, рассказывал прапорщику пошлые анекдоты, но Рябову в тот день было не до шуток. Через несколько минут Женя уснул, а носки его источали тот непередаваемый аромат, который присущ только военной обуви.

Правый летчик Афиногенов был виртуозом настольных игр. Так бросать кубики, как это делал он, в воинской части не мог никто. Этой хитрой премудрости Лёша научился пять лет назад у таджика каптёрщика в Балашовском авиационном училище лётчиков. Он провёл с ним три месяца вынужденного безделия, ожидая решения своей судьбы. Причиной этому послужила его грубая ошибка в пилотировании самолёта Ан-26.

Упражнения по тренировочной остановке двигателя в полете, курсант Афиногенов   выполнял с места командира корабля. Инструктор дал команду имитировать отказ правого двигателя и Лёша нажал правую кнопку “Флюгирование двигателя” на верхней приборной доске.

Турбовинтовой двигатель резко загудел, самолёт сначала рвануло влево, затем сильно вправо, лопасти винта развернулись на восемьдесят градусов и двигатель остановился. Сидящий на месте правого летчика инструктор подтвердил остановку двигателя.

Борясь с рывками самолёта по курсу, Лёша, согласно инструкции, автоматически выполнил действия следующие за отказом двигателя. Он установил рукоятку управления правого двигателя в положение “Земной малый газ”, перекрыл подачу топлива на неработающий двигатель и закрыл противопожарный кран, отсекающий баки с керосином от горячих частей двигателя.

Каково же было его удивление, когда борясь с креном самолёта на сторону отказавшего правого двигателя, он услышал звук останавливающегося левого двигателя.

Леша посмотрел на него в боковую форточку и понял, что перевод винтов во флюгерное положение он выполнил на правом движке, а действия по предотвращению пожара на левом.

Перекрыв  «пожарным краном» подачу топлива к левому двигателю курсант его тоже остановил.

Экипаж из шести человек и десяток курсантов в грузовом отсеке транспортного самолёта, ожидавшие своей очереди на отработку полёта на одном двигателе, оказались на высоте шесть тысяч метров без обоих двигателей, в сорока километрах от Балашова

Лётчик-инструктор к такой ошибке курсанта был готов. Лёша был далеко не первый и точно не последний неоперившийся щегол, порющий горячку в нестандартной ситуации. Капитан сумел запустить оба двигателя.

Самолёт потерял пару тысяч метров высоты, а Алексей Афиногенов потерял доверие командования училища.

Сначала инструктор высказал Лёше всё, что о нём думает, потом все его отпорола вся вертикаль власти, вплоть до начальника училища, а под конец в его личном деле появилась запись:

"Использовать только вторым пилотом"

Это означало, что о продвижении по службе молодой человек мог даже не задумываться.


Бортинженер Василий Зимин удобно развалился в широком кресле, сделанном под заказ для толстозадого генералитета. Он читал книгу и иногда поглядывал в иллюминатор. В его задачу входило не пропустить незамеченным приближение к самолёту инженера полка, ведь подполковник всегда мог найти занятие для технического состава. Он находил даже тогда, когда казалось, что всё уже сделано.

Чтение не доставляло особого удовольствия Василию. Из его головы не выходил последний разговор с главным инженером Внуковского авиационного отряда.

Одному Богу было известно, сколько водки и красной икры отвез Василий в инженерный отдел Аэрофлота. Уже казалось, что он напоил всех, кого было надо и не надо, а всё равно ему отказали в приеме на работу. На равнозначную должность, бортового инженера Ту-сто пятьдесят четыре его не брали.

-  Наземным техником пойдёшь? - спросил главный инженер. - Возьму хоть завтра, а летать бортовым инженером без высшего образования не возьму. В гражданской авиации требования к специалистам выше, чем у военных.

- Это почему? - повысив голос, спросил Василий, поняв, что этот разговор окончательный, что изменить мнение главного инженера авиаотряда не удастся и, что в последнее время его водили за нос.   

- Потому, что мы людей возим, а вы баранов, - довольный своей шуткой рассмеялся инженер.

"Ну что же, значит, буду просиживать штаны в армии. Раз поленился поступать в инженерное училище, то буду возить "баранов" подумал Зимин и перевернул очередную страницу книги. 

Как ни всматривался в пустынную даль стоянки Василий, он всё же прозевал появление на самолётной стремянке радиста. Тот исчез из поля видимости членов экипажа сразу же после утреннего построения и перед обедом вернулся на самолёт.

Крепче этого парня не было во всём полку. Лет десять назад он работал каменщиком на стройках Нечерноземья. Хватку он имел железную и своими манерами был похож на удава. Иногда во время рукопожатия с Афиногеновым, он с улыбкой смотрел в Лёшины глаза, когда тот безуспешно пытался высвободить свою кисть из тисков кисти Погодина.

Среди женщин Подмосковья Николай имел отменную репутацию.

Лёша очень завидовал амурным победам Погодина и однажды решился попросить радиста поделиться жизненным опытом.

- Как тебе удаётся так быстро их уговаривать, - спросил Николая Афиногенов.

- Очень просто, - ответил с улыбкой радист. - Я левой рукой сжимаю руки женщины, правой держу обе её лодыжки, а большим пальцем ноги снимаю с неё трусы. После такой процедуры все мои красавицы испытывали ко мне чувство глубокого уважения.   

Леша тогда так и не понял - пошутил Погодин или говорил всерьёз.

- Ну, и где ты был? - спросил его Афиногенов, когда прапорщик переступил порог уютного генеральского салона.

- Гулять ходил, - в рифму ответил Погодин.

- Удачно? - не отрываясь от книги, спросил Зимин.

- Чуть не сгорел, - ответил радист.

- Да ну-у? – протянул Афиногенов. -  Колись на детективную историю. 

- Никакой истории не было. Полчаса назад выходя из подъезда носом к носу встретился с мужем моей новой подружки. Если бы остался у неё ещё на пять минут, то точно бы влип. 

- Это всё от безделья, - сказал проснувшийся штурман. - Раньше мы всегда находили приключения подальше от дома, а теперь вот радист чуть не сгорел. Считай в соседнем подъезде. Пора куда-нибудь лететь, а то мы так друг с другом спать начнём.

Командир идёт, - сказал Зимин, глядя в иллюминатор.

В самолёт поднимался майор Кузнецов. Высокий, тридцати двухлетний офицер, имел жену, двух дочерей, машину "Жигули" первой модели и любовницу, которая была на шесть лет старше Кузнецова и на двадцать лет старше его машины. Майор был не очень притязателен, поэтому эксплуатационные качества двух последних спутников жизни его вполне устраивали.

Гораздо хуже обстояло дело со стареньким диваном в гараже у Кузнецова. Под майором и его боевой подругой диван издавал более громкий шум, чем чихающая при запуске «копейка». Хотя, если честно признаться, иногда и верная любовница детонировала довольно громко, и чаще всего «в конце пробега».

Пикантность жизненно ситуации Кузнецова заключалась в том, что жена и любовница преподавали фортепиано в одной музыкальной школе и считались лучшими подругами.

Майор любил острые ощущения и зачастую сознательно рисковал. Иногда его авантюры были оправданы и приключения сходили ему с рук, а иногда за них приходилось расплачиваться.

Примером его опрометчивого поведения служил инцидент произошедший в неделю назад.

Прогуливаясь в парке имени автора «Песни о Буревестнике» и выпив несколько бокалов пива, предлагаемых тут и там бойкими продавщицами, супружеская чета Кузнецовых остановились в очереди у уличного туалета. Мужская половина населения справляла естественную нужду намного быстрее, чем слабый пол, и поэтому очередь в "М" текла как быстрый ручеёк. Освободившись от переработанного почками «Жигулёвского» и выйдя на свежий воздух, Сан Саныч не увидел в колонне москвичек свою жену.

"Ясно, - подумал он. - Уже внутри"

Молодой и симпатичный майор медленно побрёл вдоль колонны женщин в самый хвост очереди. Дойдя до конца и убедившись, что Марины на улице действительно нет, Кузнецов остановился возле двух молоденьких девушек, и сказал:

  - Девчушки, идите, пописайте в мужскую половину туалета, я подежурю у двери, что бы вас там никто не побеспокоил.

Девушки прыснули от смеха, а Кузнецов в ожидании появления Марины медленно повернулся к входу общественного заведения лицом и незамедлительно получил звонкую пощёчину. Супруга вышла из туалета на минуту позже его, и шла за ним вдоль всей очереди, желая посмотреть, как Сан Саныч поведёт себя при отсутствии жёсткого контроля с её стороны. Этот лёгкий тест Кузнецов с треском провалил.

"Да-а, дела, -  подумал Сан Саныч. - Когда регулярно летал по всему Союзу, то законная супруга чуть ли не с цветами встречала из командировок, а теперь вот из-за глупой шутки по морде бьёт. Эх, прав был Зимин когда, говорил, что если у вас возникли проблемы с женой - надо “кончать” с её подругами”

 Улыбнувшись пошлости услышанной им недавно от бортинженера командир “тушки” перестал переживать по поводу размолвки с женой сам себе сказал:

- Пора куда-нибудь лететь.   


Подготовка.

- Так, мужики, прекратили балбесничать, есть интересное задание, - сказал командир, усевшись на место вставшего с кресла механика.

Зимин убрал ноги со стола, а Афиногенов сложил нарды. Женя Рябов медленно сел на диване, потянулся, надел форменные ботинки и спросил:

-  Куда на этот раз нас посылает Родина мать?

- На этот раз нас посылает не мама, а Папа, и не простой, а Римский, - интригуя своих подчинённых, ответил командир.

-  Значит, за границу, - сделал умозаключение штурман.

-  Не томи командир, рассказывай куда, когда и на сколько? - спросил Афиногенов.
 
- Эх, молодо-зелено, - протянул Зимин. - Главный вопрос не “на сколько”? А за сколько?

Он потёр при этом большим пальцем правой руки об указательный палец.

-  Все вопросы главные, - примирил их Кузнецов. - Летим через неделю. В столице сопредельного, независимого государства забираем сто сорок детей и пятнадцать взрослых и отвозим их в итальянский город Болонья. И так четыре раза туда и обратно, а через месяц забираем их назад. За всё это каждый член экипажа получит по сто долларов за каждый рейс.

-  Что это за дети такие специфические? - спросил радист.

- Это дети, родившиеся после чернобыльской катастрофы в районе выпадения радиоактивных осадков или жившие  недалеко от станции в конце апреля 1986 года, - ответил Сан Саныч. 

-  Короче говоря, больные детишки. Могут быть даже уроды или мутанты, если я правильно понял, - сказал штурман. 

-  Думаю, до этого не дойдёт, - возразил командир. - А теперь, если задача ясна, то приступайте к подготовке.

-  Погоди, командир, у меня есть пара вопросов, - сказал бортинженер. - Почему именно нас посылают в Италию? За что нам такое счастье подвалило?

-  Гражданская авиация от этой благородной миссии отказалась потому, что пассажирская загрузка обеспечивается только в одну сторону. Обратно будем лететь пустыми. Соответственно и оплата за использование самолёта будет половинная. И хоть топливо Ватиканом будет оплачено в оба конца, "Аэрофлоту" этого мало, они на полном хозяйственном расчете, поэтому им прибыль подавай. Наши начальники, услышав об условиях оплаты членам экипажа, тут же согласились изображать из себя благородных дядей и дали согласие нунцию на обеспечение этих перевозок. Вот увидите, штабистов на нашем борту в этих полётах будет не меньше, чем больных детей.

-  Сан Саныч, - подал голос, обычно помалкивающий механик, - кто такой нунций?

- Нунций, Коля, - сказал командир, - это дипломатический представитель Ватикана, или проще сказать посол Папы Римского в какой-либо стране. В данном случае в России.

Бортинженер Василий Зимин так и не удовлетворился ответом командира о причинах такого везения и, дождавшись, когда майор растолкует прапорщику, кто такой нунций, уточнил:

- Командир, я так и не понял, почему летит именно ТУ-154, да ещё российский, если обслуживать придется  теперь уже чужих нам детей? Что-то тут не так.

- Ни одно из сопредельных нам государств не имеет в своём распоряжении пассажирских самолётов такого класса, которые принадлежат военным. Поэтому выбор пал на Россию. А если тебя интересует вопрос о типе самолёта, то мне в штабе разъяснили так: топливо в России в несколько раз дешевле, чем в Италии. Заправляться будем дома в оба конца, а дальше всё просто, у “Ту-сто тридцать четыре” на полёт туда и обратно топлива не хватает, а "Ил - шестьдесят два” слишком тяжел для короткой полосы аэропорта Болонья.

-  Сколько там метров? - спросил штурман Рябов.

-  Длина две тысячи двести метров и сорок - ширина, - ответил Кузнецов.

- Согласно инструкции по эксплуатации нашего самолета, нам необходимо как минимум на триста метров больше, - сказал Рябов.

- Я знаю, но это на случай аварийной обстановки. При нормальной посадке нам для торможения полутора километров с головой хватит, -  ответил командир и, желая подвести итог этой встречи вопросов и ответов, спросил: 

-  Ещё вопросы есть?

-  Есть, - сказал правый летчик, обрадовавшись возможности вставить слово.

-  Давай уж и ты, горе моё, - с улыбкой сказал Сан Саныч.

-  Кто полетит бортовым переводчиком? - спросил Афиногенов.

-  Твой друг Николаенко, - ответил майор.

Кузнецов, Зимин и Афиногенов отправились в штаб эскадрильи и растворились там в лабиринте коридоров и кабинетов.   

Лёша нашёл в классе бортовых переводчиков лейтенанта Николаенко и поделился с ним радостной новостью о предстоящем совместном полёте.

Молодой лейтенант, услышав это, оживился и предложил Алексею подготовиться к полёту «как следует».

- Ясное дело, нужно готовиться, - ответил Алексей. - Полёт-то нешуточный. Над пятью государствами пройдём, шесть границ пересекать будем.

- Ну, ты и дурень, Лёха. "Пять государств, шесть границ", - передразнил его
лейтенант. -  Думать надо, что повезём с собой для продажи итальянцам.

-  Контрабанду, что ли? - полушепотом спросил Афиногенов переводчика.

Тот был на два года моложе Алексея, но гораздо опытнее в делах пересечения государственных границ. Искоса посмотрев на приятеля, переводчик ответил:

-  Нет, ты явно больной на голову. Ну, разве можно говорить о каком-нибудь десятке наручных часов Московского часового завода "Слава", как о контрабанде? Так, мелкий пустяк.

-  А какая же прибыль с мелкого пустяка? Есть ли смысл возиться? - спросил Лёха. 

- Суди сам. Куплю их в Москве по пятнадцать рублей за штуку, а продам «макаронникам» по двадцать долларов. Потрачу сто пятьдесят рублей, получу двести баксов. Обменяю их у валютчика перед «Берёзкой» на Сиреневом бульваре в Москве по восемь рублей за доллар и получу тысячу шестьсот рябчиков. Полторы штуки деревянных чистой прибыли.

-  А если попадёмся на границе? - засомневался правый лётчик.

- Я десять часов в карманы рассую. Таможенники по карманам шарить не будут, - попытался развеять сомнения лётчика знаток английского языка.

-   Нет, - сказал Алексей, - я придумаю что-нибудь другое.

Пять дней подготовки к международному полёту правый лётчик провёл в глубоких раздумьях над вопросом: "Чего бы такого итальянцам продать?" Его отупение доходило даже до того, что однажды на вопрос командира корабля о посадочном курсе в аэропорту Болонья, Алексей ответил датой своего рождения. Кузнецов в ответ на это сказал штурману:

-  По-моему ему пора жениться. А то он всё время думает чёрт, знает о чём.

Но на этот раз Лёха думал не о женщинах. Бизнес, вот что занимало, пустую голову старлея. И когда до вылета остался один день, он придумал: "Водка, вот чего не хватает итальянцам. Я загружу целый портфель водки и продам её в Италии. А если "сгорю" на границе, то скажу, что мы всем экипажем собирались праздновать этот заграничный полёт. Ведь от Парижа до Находки с водкой лучше, чем без водки»

Вздохнув с облегчением, Алексей доложил командиру, что он к полёту готов.


Борисполь.

В восемь часов утра экипаж военно-воздушных сил России приземлил свой авиалайнер в международном аэропорту Борисполь. Братья по крови немедленно выставили часового у трапа и настоятельно порекомендовали гостям без особой необходимости на улицу не выходить.

Члены экипажа и группа офицеров штаба ВВС остались в самолёте. Только Вася Зимин, спустился по трапу. Пограничник вышел из-под крыла и остановил Василия.

-  Вернитесь в салон. Граница для вас ещё не открыта, - скорее попросил, чем потребовал рядовой.

- Я бортовой инженер, - сказал Зимин, и предъявляя служебное удостоверение пояснил: - Я обязан осмотреть самолёт после посадки на предмет обнаружения неисправностей.

Съежившийся от холода солдат безразлично пожал плечами и буркнул:

- Ну, иди осматривай, - после чего спрятался от моросящего дождя под широким крылом.

Через час после посадки на борт самолёта поднялись украинские пограничники. Старшим наряда был немолодой лейтенант с Золотой Звездой героя Советского Союза. Он собрал у всех присутствующих паспорта, сел за стол и положил документы россиян на плексиглас.

Если бы он знал, что не так давно, непосредственно на том же месте, где лежали красные книжечки с гербом России, восседал прекрасный голый зад Оксаны, то наверняка попросил бы перевод в транспортную авиацию.

Но об Оксане и её прелестях ему никто не сказал и, потому, он методично сверял фамилии членов экипажа с листом полётного задания.

Когда очередь дошла до паспорта генерал-майора авиации Артёмова, глаза старшего лейтенанта медленно поползли вверх.

-  Товарищ генерал-майор, - протягивая паспорт начальнику политотдела ВВС России, -  извините, но через границу я Вас пропустить не могу.

-  Как это не можешь? - сначала тихо возмутился Артёмов, и стал закипать повышая голос. - Меня наша пограничная служба выпустила без возражений, а ты не можешь? Да на каком основании ты, украинский пограничник, делаешь такое заявление?

-   На основании того, что Вас нет в списке лётного экипажа, как нет здесь и полковников Максимова и Прокофьева, а также подполковника Терёхина, - спокойным голосом объяснил пограничник. - Вы все не внесены в полётный лист, а значит не является членами экипажа. Для этого полёта вы должны были получить индивидуальные визы в итальянском посольстве. Раз вы этого не сделали, то останетесь в нашем городе до возвращения экипажа из заграничного полёта или вернётесь в Москву гражданским бортом.

-   Я хочу поговорить с твоим руководством, лейтенант, - сказал генерал.

-  Во избежание дальнейших препирательств, довожу до Вашего сведения, что в связи с организационным переустройством пограничной службы всего постсоветского пространства, до последующих указаний, ответственность за окончательное решение о пропуске через границу бывшего СССР возложена  на пограничников Украины, и встреча с начальником пограничного пункта Вам ничего не даст, товарищ генерал, - ответил лейтенант. - Он лишь подтвердит мои слова.

Артёмов взял в руки полётный лист, посмотрел на Кузнецова, и спросил:

-  Александр, почему меня нет в списке лётного экипажа?

- А кем я Вас мог туда записать, товарищ генерал? - начал оправдываться Сан Саныч. - Посмотрите сами. Здесь, напротив каждой должности стоит фамилия члена экипажа. Всё расписано: командир, второй пилот, бортинженер, штурман, радист, переводчик, механик. Плюс для каждой лётной должности по одному проверяющему офицеру из штаба авиации, в звании не ниже полковника. Все проверяющие старшие офицеры записаны стюардами. О том, что с нами полетит группа из политотдела ВВС, я узнал буквально за полчаса до вылета из Москвы.

- Хорошо. Это твой почерк? - спросил Артёмов.

- Так точно, товарищ генерал. Мой.

- Тогда садись и записывай нас четверых тоже как стюардов, - сказал генерал, и повернувшись к пограничнику, спросил:  - Тебя это устроит?

Лейтенант погранвойск ещё раз взглянул на полётный лист и сказал:

- Если все фамилии поместятся до гербовой печати, то записывайтесь стюардами.

Пока Кузнецов вносил фамилии офицеров политотдела в полётный лист, подобревший генерал говорил по душам со старшим пограничного наряда:

- Ты где Золотую Звезду героя получил, сынок? - спросил он его почти нежным голосом. - Неужели здесь, в международном аэропорту?

-  Ну, зачем же так, товарищ генерал? - с обидой в голосе ответил пограничник. -  Я в Афганистане два года в десантных войсках служил.

-  Ладно, не обижайся, - примирительно сказал Артёмов. - Расскажи лучше нам, как ты там отличился.

-  Всё, в общем-то, просто было, - с усталостью в голосе начал старлей.

Присутствующим было очевидно, что эту историю он рассказывал  сотню раз, а может быть и больше.

- Сидели мы одним отделением на высотке в феврале восемьдесят девятого, прикрывали дорогу. По ней через пару дней наша техника должна была пройти на выход из страны. Часа в четыре утра наш часовой заметил духов и разбудил нас. Их было человек шестьдесят. Мы сначала думали, что они мимо хотят пройти, не хотели их даже трогать. Куда нам было дёргаться - восемь против шестидесяти. Но оказалось, что им именно наша высотка и была нужна. Они и полезли. Через два часа все мои сослуживцы были убиты, и я остался один. Патронов и гранат было достаточно, я разложил автоматы по кругу и носился от одного к другому, но больше работал пулемётом. Ещё два часа продержался, пока не рассвело, и не прилетели вертушки. Командиры потом подсчитали, что на дальних подступах мы уложили около тридцати человек, а на ближних ещё человек двадцать. Всех погибших ребят представили к орденам Красной Звезды "посмертно", а мне дали Героя и право поступления без вступительных экзаменов в любое военное училище Советского Союза. Я выбрал училище КГБ. Думал, когда закончу его, то попаду служить в разведку, или хотя бы в контрразведку. Учился слабо, имел тройки почти по всем предметам. Меня закономерно слили в погранвойска. Я опять воспользовался “звездочкой” и при распределении попал служить сюда.

-  Ты орёл, - с нескрываемым восхищением сказал генерал. - двадцать человек перебить в одиночку, это тебе не в карманный биллиард сыграть.

Только он закончил своё воистину генеральское сравнение, как в кабину вошли три таможенника.

У Афиногенова замерло сердце. Его туго набитый бутылками водки портфель стоял между диваном и дверью кабины пилотов среди сумок членов экипажа.

Пограничники поднялись с кресел и освободили стол от своих бумаг. За дело взялась таможня. Пока члены экипажа заполнили декларации, таможенники проверяли самолёт.

Мытники открыли все лючки, простучали стенки перегородок и внутреннюю обшивку, заглянули в туалет и под кресла лётчиков, в багажное отделение и в технический отсек. Удостоверившись, что наркотики не валяются прямо под ногами, а оружие, предназначенное для продажи террористам, не лежит на видном месте, таможенники забрали с собой заполненные декларации и удалились восвояси.

Вместе с ними в здание аэропорта ушла пить пиво и группа старших офицеров штаба во главе с генералом Артёмовым.

Вскоре под крылом “тушки” остановился автомобиль правительственного класса "Зим". Майор Кузнецов не стал выходить на трап для встречи высокопоставленного чиновника. Он ожидал пассажира в проёме двери пассажирского салона.

Из передней двери автомобиля вышел коротко стриженый мужчина в чёрном костюме и белой рубашке с галстуком, он раскрыл большой зонтик и открыл заднюю дверь. Вместо ожидаемого появления толстой ленивой туши представителя власти, из машины вышел маленький мальчик лет восьми. Он вытащил за собой ранец, закинул его за спину, потянулся чмокнуть кого-то сидящего на заднем сидении и после прощального поцелуя быстрым шагом направился к трапу самолёта.

Охранник закрыл дверь и, держа зонт над его головой, засеменил за мальчиком. Маленький пассажир предъявил паспорт пограничнику и поднялся на борт самолёта. Как только он исчез в фюзеляже, охранник вернулся к машине и "Зим" умчался по бетонке в сторону контрольно-пропускного пункта.

Кузнецов встретил юного пассажира в салоне, представился командиром корабля по имени Сан Саныч и поинтересовался:

-    Дружище, ты откуда такой самостоятельный к нам приехал?

-    Из Киева, - ответил мальчик, польщённый дружбой с лётчиком.

-    Ты и родился в Киеве? - вновь поинтересовался командир корабля.

-  Нет, родился в Свердловске, потом мы жили в Москве, а год назад переехали в Киев, - ответил мальчик.

-  Молодец, - похвалил его Кузнецов, - Иди, выбирай себе место у окна. Раз ты первый приехал, то имеешь право выбора.

Когда малыш ушёл в салон, командир повернулся к штурману и сказал:

- Вот видишь, Женя, нормальные дети с нами летят. Я думаю, что ни мутантов, ни уродов, мы не увидим ни сегодня, ни впоследствии. В наших полётах в Италию вообще чернобыльскими детьми пахнуть не будет. Все детки приедут на персональных машинах их родителей, и больными будут числиться только на бумаге. Кто же, из власти имущих, откажется послать своё чадо на заграничный курорт, да ещё за счёт Папы Римского?

Вскоре за первым "Зимом" стали подъезжать другие машины. Были все они представительского класса и отличались друг от друга лишь государственными номерными знаками. Не в том смысле, что цифры и буквы на них были разными. Это, само собой разумеется. Отличались они государственной принадлежностью.

После выгрузки очередного упитанного отпрыска благородных кровей, Рябов тяжело вздохнул:

-  Развал страны ударил только по низшему классу, создав массу трудностей с пересечением границ. Сильным мира сего всё нипочём. Свозят своих потомков со всего бывшего Союза.

-  Не рви сердце, Женя, - сказал Вася Зимин. - Раз ты не в состоянии что-либо изменить, то плюнь на всё и наслаждайся возможностью увидеть загнивающий капиталистический мир.

Пока штурман и бортовой инженер обсуждали юных пассажиров у трапа самолёта разыгрывалась маленькая трагедия.

Геройский лейтенант проверял документы очередной пассажирки.

Кутаясь в плащ, худенькая девочка неуверенно отвечала на вопросы старшего наряда и часто оглядывалась на маму. Мама стояла рядом с тёмно-синим БМВ и подбадривала дочь улыбкой.

Уже целых пять минут пограничнику в этой девочке что-то не нравилось, но он не мог понять что. Взяв ребёнка за подбородок, он повернул щупленькое личико влево, сверил его с фотографией на проездном документе, затем посмотрел в фас, и опять повернул голову девочки, но уже вправо.

"Что-то не так, - говорил его внутренний голос, - Вроде бы похожа на фотокарточку, но есть едва уловимое отличие, и ведёт она себя как-то странно"

Он отпустил подбородок ребёнка и протянул ей детский паспорт. Когда девочка пальчиками дотронулась до маленькой книжечки, Герой Советского Союза, не выпуская документ из рук, улыбнулся ей, и неожиданно спросил:

-  Леонтьева, а как тебя зовут?

Девочка улыбнулась молодому офицеру в ответ, и быстро ответила:

-   Лена.

Затем спохватилась, оглянулась на маму, и сказала:

-   Нет, Света.

Лейтенант мысленно ухмыльнулся:
"Попалась", а вслух спросил:

-  А Лена кто?

Девочка заплакала, и сквозь слёзы сказала:

-  Я-я-я.

-  А Света? - не унимался офицер, хотя уже понял в чём тут дело.

-  Моя сестра-а-а.

-  Близнец? - уточнил лейтенант.

-  Да-а-а-а, - протянула Лена сквозь слёзы.

Пограничник пальцем поманил маму.

- Гражданочка, Вы никак шутки с пограничной службой шутить вздумали? Почему в документах один ребёнок указан, а за границу Вы другого отправить пытаетесь?

-  Товарищ офицер, понимаете, у нас дочки близняшки, - оправдывалась мама. - Обе нуждаются в долгосрочном лечении, а путёвку нам дали только одну. Сестрёнки тянули жребий - кто из них полетит. Повезло Свете, но позавчера она заболела. Не могли же мы её с гриппом на месяц за рубеж отправить. Девочки наши очень похожи, вот мы и решили отправить в Италию вторую сестру. Не пропадать же путёвке.

- Нехорошо обманывать государственную службу. Забирайте отсюда Вашу Лено-Свету и езжайте домой.

-  А может, всё-таки пропустите? - взмолилась мама.

Офицер отрицательно покачал головой.

Женщина перешла на шёпот:

-  Я заплачу, сколько скажете.

- Напрасно Вы думаете, что всё на свете продаётся, - тихо сказал Герой Советского Союза. - Не оскорбляйте меня, пожалуйста, Вашим предложением. Я Вам не таможенник.


Полёт.

К половине одиннадцатого утра дети, и сопровождающие их взрослые, сидели на своих местах, пристёгнутые ремнями безопасности. Генерал Артёмов и три его спутника, честно выполняя обязанности бортпроводников, ходили между рядами, проверяя как устроились юные путешественники. Ходили они ещё и потому, что сидеть им было не на чем. Все до единого кресла были заняты пассажирами. В кабине пилотов, дыша лётчикам в затылок пивным перегаром, за спиной каждого члена экипажа стоял проверяющий штаба. Для политработников генерала Артёмова мест среди них не было.

Вася Зимин запустил вспомогательную силовую установку, подключил все бортовые потребители и Афиногенов запросил разрешение на запуск двигателей.

Ожидая ответ авиадиспетчера, Лёха думал о том, что наконец-то начинается настоящая работа. Новая, с иголочки, форма лётчика гражданской авиации давала старшему лейтенанту чувство чего-то нереального. Ему казалось,  что его посылают на сверх-секретное задание в логово врага.

"Ведь не зря же нас в срочном порядке переодели. Да ещё и свидетельства пилотов гражданской авиации выдали" думал он.

Штурман толкнул его локтем в бок:

-    Не спи, Лёха, диспетчер уже дважды дал нам "добро" на запуск двигателей.

Чтобы проверяющие не видели что Кузнецов говорит, он отвернулся к окну, и произнёс:

-   Правак, тебя точно с лётной работы снимут. Хорошо хоть у этих дармоедов наушников нет и они из-за шума работающего оборудования ничего не слышат. Иначе твоё мозговое торможение было бы внесено в их блокноты.

Во время разбега самолёта по взлётно-посадочной полосе штурман докладывал скорость, периодически вставляя положенные инструкцией реплики:

-  Двести десять, двести тридцать, двести пятьдесят, решение?

Командир коротко ответил:

-  Взлёт продолжаем.

Штурман отсчитывал скорость:

-  Двести семьдесят, двести девяносто, подъём переднего колеса.

-  Подъём, - ответил командир, и потянул штурвал на себя.

Нос лайнера плавно пошёл вверх, а штурман сказал:

-  Триста десять, отрыв.

Самолёт, продолжал поднимать нос, а стоявшие  за спинами лётчиков полковники, то ли от страха, то ли от перегрузки присели на корточки.

-  Триста тридцать, - бубнил Рябов.

-  Шасси убрать, - сказал командир.

Афиногенов поднял руку от штурвала и переставил у себя над головой кран шасси на уборку.

-  Шасси убраны. Красные горят, - доложил он.

- Триста пятьдесят, высота сто пятьдесят, - почти сразу за правым лётчиком доложил штурман.

- Закрылки убрать, - сказал командир.

Алексей зажал двумя пальцами замок на кране уборки закрылков и перевёл переключатель из положения тридцать градусов в положение двадцать, затем на десять, а затем на ноль.

- Убраны, - доложил правый лётчик и с облегчением вздохнул. Его миссия на два с половиной часа полёта была выполнена. Теперь до самого захода на посадку делать ему будет совершенно нечего.

А командир ещё больше увеличил угол набора высоты. Внутри кабины полковникам казалось, что они летят на ракете.

Стрелка прибора показывающего вертикальную скорость застыла на отметке двадцать метров в секунду.

Стабилизировав самолёт в таком положении, командир включил автопилот и снял наушники.

- Ну, как вам взлёт на этом типе? - спросил он, повернувшись к проверяющим. Полковники медленно приходили в себя после пережитого испуга.

- Не идёт ни в какое сравнение со взлётом “Ан-двенадцатого”, на котором я летал раньше. Сан Саныч, это обычная техника пилотирования на этом типе самолёта или ты решил нас сегодня удивить? - спросил начальник боевой подготовки военно-транспортной авиации полковник Саморуков.

- Обычный взлет в прохладную погоду, товарищ полковник. Когда жарко, то угол набора чуть меньше, а когда холодно, то этот самолёт идёт вверх как истребитель, - ответил Кузнецов.

Старший штурман дивизии, держащийся за спинку кресла капитана Рябова, поддакнул своему коллеге:

- Я на “Ил-семьдесят шесть” в стеклянном носу полжизни провёл. Но никогда не приседал от страха. Я думал, что вы, ребята, потеряли над самолётом контроль.

- А вы знаете, Николай Михайлович, это ведь вполне возможно, - ответил Женя Рябов.

-  Ему очень хотелось поговорить со своим "высоким" начальником.

Он развернулся в кресле и, увидев недоумение на лице полковника, пустился в разъяснения:

- Дело в том, что на этом самолёте, в отличие от подавляющего большинства других, нагрузка на рули управления передаётся не через рычаги и троса, позволяющая лётчику напрямую пилотировать самолёт, а посредствам электрических сигналов. То есть летчик, отклоняя штурвал, подает такой сигнал на рулевую машину, например, расположенную в крыле и она переставит элерон на заданный лётчиком угол. А усилия на штурвале, для создания у пилотов иллюзии прямого управления, создают обычные пружины.

- Но ведь в этом случае мы полностью зависим от электрооборудования. И в случае отказа двигателей или генераторов останемся без рулей, - подал голос заместитель начальника инженерно-авиационной службы.

- Так точно, но у нас будет ровно восемь минут, пока не разрядятся гидроаккумуляторы, а потом свободное падение, - сказал командир экипажа, и добавил: - Именно сочетание отличных лётных качеств с новаторскими идеями инженеров сделали этот самолёт самым лучшим в пилотировании и самым аварийным, с точки зрения статистики катастроф.


За время, проведённое в обсуждении достоинств и недостатков самолёта, они миновали пять границ, и приступили к снижению в районе Венеции.

Афиногенов в разговор старших товарищей с проверяющими офицерами не встревал. Можно было легко брякнуть что-нибудь невпопад и показать свою серость в знании авиатехники. Этого бы ему уже не простили. Он смотрел в боковую форточку на проплывающие внизу Альпы, прислушивался к голосу своего друга-переводчика, периодически докладывающего на английском языке поворотные пункты маршрута, и с нетерпением ждал, когда самолёт окажется над Венецией. Алексей много слышал об этом городе, не раз видел его в телевизионных передачах "Клуб кинопутешественников" и "Камера смотрит в мир", но до его сознания никогда не доходило то, что он открыл для себя в этом первом полёте за границу своего государства.

Лёха, родившийся в небольшом российском городке Каменец-Уральский, смотрел на город-остров, и не верил своим глазам. Раньше он представлял себе, что Адриатическое море слегка врезалось в сушу, превратив улицы города в каналы, а сейчас он отчетливо видел под собой вынесенный в залив город. Почти двухкилометровая дорога соединяла Венецию с Италией, на материке у самого начала автострады располагался уютный международный аэропорт.
Повернув над ним на юго-запад и взяв курс на город Феррара, экипаж приступил к снижению до двух тысяч метров. Не успел Афиногенов хорошенько прийти в себя от "великого" географического открытия, как оказался над Феррарой.

Алексей старался разглядеть в городе завод по производству автомобилей "Феррари", ему казалось, что он должен быть по площади не меньше, чем тольяттинский "Автоваз" или московский “АЗЛК". Как Афиногенов ни всматривался в прозрачный итальянский воздух, так ничего похожего на завод и не обнаружил.

К своему разочарованию Леша сделал вывод, что весь город Феррара вполне сравним с производственными площадями "Автоваза".

Прошли траверзом Кастель-Маджоре и впереди показалась Болонья.

Лёша смотрел на красные черепичные крыши домов этого города и вспомнил, что этот город дал название водонепроницаемым плащам, бывшим модным лет двадцать назад и колбасе без кубиков шпика. Пора было готовиться к посадке и он всё чаще стал прислушиваться к радио переговорам авиадиспетчера и Николаенко.

Знания английского языка Алексея были весьма скудными. Желая проверить их, Афиногенов старался уловить смысл подаваемых наземной службой команд, и сравнить с переводом Андрея.

Авиадиспетчер аэропорта посадки дал команду на снижение самолёта до тысячи пятисот метров. Николаенко перевел её командиру. Пока он это делал, диспетчер подал экипажу следующую команду:

-   Заход на полосу с курсом сто градусов разрешен.

Но Андрей, переводя предыдущую команду, не успел сосредоточить свое внимание на следующей, и разобрал только последнюю часть сказанной итальянцем фразы.

-   Курс сто градусов, - сказал переводчик.

-  Командир, - сказал Афиногенов, - если я правильно понял диспетчера, то нам разрешили заход на полосу с курсом сто градусов, а не занимать сто градусов сейчас. Нам следует брать курс обратный посадочному - двести восемьдесят, и затем, дважды повернув под девяносто градусов оказаться на посадочном курсе, а иначе мы зайдем на посадку с обратным курсом.
Кузнецов укоризненно посмотрел на правого лётчика и развернул самолёт на сто градусов, так как ему перевёл команду переводчик.

Женя Рябов сунул в руки правому лётчику сборник зарубежных аэродромов фирмы "Джеппесон" с закладкой на странице Болонья и сказал:

-  На, учи схему захода на посадку сейчас, раз тебе дома некогда было это сделать.

Лёша взял сборник и, не открывая его, аккуратно положил на правую приборную панель.

Диспетчер запросил у экипажа место самолёта и переводчик доложил:
 
- Находимся параллельно полосе на удалении восемь километров,  снижается до пятисот.

Вас понял, - ответил итальянец.

Через три минуты, сквозь невообразимый шум в эфире переводчик выловил свой позывной с вопросом о местонахождении. Доложил на землю о том, что самолёт на пятистах метрах высоты подходит к последнему развороту перед посадочной прямой. 

-  Вас понял, - ответил итальянец, и в эфире опять послышались десятки голосов, говоривших одновременно на английском языке с немецким, французским, испанским и другими акцентами, в которых даже бортовой языковед не мог разобраться.

-  Чего они все галдят? - спросил командир в процессе разворота самолёта.

- Не знаю, - ответил Николаенко, - почему-то диспетчер разгоняет все самолёты по разным высотам над аэродромом. Может у них случилось что-то, или у кого-то аварийная обстановка на борту.

Восемь, пять, семь, семь, пять, ваше место? - донеслось с земли.

На посадочном курсе, - ответил Андрей.

Вы полосу видите? - уточнил диспетчер.
Хорошо видим, она перед нами на удалении восемь.

- Посадку разрешаю, - ответил диспетчер, и гвалт голосов возобновился опять.

-  Интересно, почему все сразу затыкаются, когда диспетчер говорит с нами? - удивился Афиногенов.

Шасси выпустить, - вместо ответа подал команду Кузнецов. 

Выпущены, зелёные горят, - доложил Афиногенов после паузы.

Закрылки тридцать, - сказал командир.

Закрылки тридцать, - отрапортовал Лёша.

Сорок пять, - сказал командир.

- Закрылки сорок пять, кран застопорен, - доложил правый лётчик, и положил левую руку на рычаги управления двигателями.

Рычаги двигались под его рукой сами. Ими управлял бортовой инженер со своего места.  В Лёхину задачу входило включить реверс первого и третьего двигателя после приземления.

Полоса стремительно приближалась. По мере её приближения у Афиногенова появилось ощущение, что она бежит к ним быстрее, чем обычно.

"Да ну, ерунда какая-то" - подумал он, после того как убедился, что указатель скорости аккуратно показывает обычную скорость захода на посадку.

Самолёт пролетел над торцом полосы, бортинженер уменьшил обороты двигателей до малого газа, но вместо того, чтобы задрав нос мягко коснуться тележками шасси бетонных плит, самолёт просвистел над ними ещё пару сотен метров.

“Почему он отказывается садиться?” Афиногенов оцепенел, наблюдая как справа от него проносятся аэропортовский постройки.


Гадкое чувство беспомощности на несколько секунд овладело всем экипажем и аварийная ситуация грозила через полминуты перерасти в ужасную трагедию.

- Включить реверс! - подал команду Кузнецов.

Штурман и бортовой инженер вопросительно посмотрели на командира мысленно спрашивая его:

“В полёте?”

Они знали, что включение реверса двигателей в полёте разрешено только в экстренной ситуации, но с их рабочих мест ни полосу, ни аэровокзала с диспетчерской вышкой было не видно и оценить по достоинству опасность происходящего они не смогли.
 
Афиногенов не сомневался в решении командира и моментально выполнил команду.

“Ковшовые” створки первого и третьего двигателей перекрыли путь реактивным струям и развернули их в противоположную сторону. Самолёт повёл себя как большая акула попавшая в рыбачью сеть. Он всё ещё двигался вперёд, но быстро терял скорость.

Гигантская птица резко просела и командир едва успел потянуть штурвал, чтобы придать воздушному судну посадочное положение. Приземление было жёстким, но тв тот момент это не имело значения. Как только носовое колесо коснулось бетонных плит, оба лётчика полностью зажали педали торможения колёс.

И без того короткая полоса стремительно приближалась к концу. Автоматическая система торможения щадила резину и, сводя на нет усилия лётчиков, давала им медленно проворачиваться.

“Основной полосы не хватит” осознал Кузнецов и нажал рычаг аварийного торможения.

Колёса застыли. Теперь автоматическая система торможения была бессильна их защитить и жирный след горелой резины оставался за “тушкой” на светло-сером бетоне.

Бетон посадочной полосы закончился, начался асфальт полосы безопасности. Эти триста метров были последней надеждой Кузнецова. За ними уже маячил металлический сетчатый забор. Ажурная, почти невидимая преграда отделяла аэродром от жилых кварталов Болоньи.

Восемьдесят пять тонн железа, со ста сорока детьми и тридцатью взрослыми на борту, имея в топливных баках двадцать тысяч литров высококачественного авиационного керосина, неслись на проволочное заграждение со скоростью сто пятьдесят километров в час.

Афиногенов закрыл глаза.

Полковники вцепились в спинки кресел экипажа пальцами так, что у них побелела кожа под ногтями.

Рябов уперся ногами в тумбу с навигационным оборудованием.

Бортинженер туго затянул ремень безопасности, согнулся пополам, и закрыл голову руками.

Только майор Кузнецов, изо всей силы упершись руками в штурвал, смотрел вперёд и его пересохшие губы тихо шептали:

-  Стой, сука.


Болонья.

Очевидно, для того чтобы "Тушке" остановиться, как раз этой команды и не хватало. Самолёт замер упершись в проволочную сеть, оглушая окрестных жителей рёвом двигателей.

Используя реверс как обратную тягу, Кузнецов отрулил хвостом вперёд, затем развернул самолёт и “тушка” покатилась к перрону. Постепенно все пришли в себя.

Сан Саныч по внутренней связи объявил членам экипажа:

-  Посадку ни с кем не обсуждать. Пока сами не разберёмся, что произошло, никаких разговоров с посторонними.

На стоянке перед аэровокзалом самолёт ожидали представители Римской католической церкви, врачи, организаторы отдыха детей,  трап и автобус.

Первым на борт поднялся карабинер в чёрном мундире с белым кожаным ремнём пересекающим его грудь с левого плеча до правого бедра, в фуражке с кокардой, изображающей горящую шарообразную гранату, времён перехода Суворова через Альпы и красными лампаса на брюках.

Ни во что не вникая и не проверив документы пассажиров, он спросил:

Вы с детьми из России?

Андрюша ответил:

Да.

Карабинер расплылся в улыбке и сказал:

Добро пожаловать в Италию.

Повернулся на каблуках своих чёрных лакированных сапог и ушёл. 

- Однако, прост у них погранично-таможенный досмотр, - прокомментировал появление и исчезновение карабинера генерал Артёмов.

- Не сравнить с нашим, - поддакнул его заместитель полковник Прокофьев.

Как только итальянский офицер сошёл с трапа, в самолёт поднялись организаторы  перелёта. Первым делом монашки поинтересовались, кормили ли в полёте детей? Когда Афиногенов услышал перевод вопроса, он громко сказал:

-   У нас самих жрать нечего. С пяти утра на ногах, хоть бы кто побеспокоился.

Андрюша был паренёк воспитанный и перевёл слова правого лётчика не только на иностранный язык, но ещё и на культурный.

Толстенький итальянец в светлом мятом костюме с засученными рукавами пиджака руководил группой встречающих. Он затараторил на своём языке давая понять, что все прилетевшие из Украины будут обслужены, но только после того, как организаторы накормят детей.
За перевод с итальянского языка, отвечала миловидная загорелая девушка лет двадцати пяти. Она хорошо говорила по-русски, но имела слегка заметный южный акцент.

Пока врачи ходили по проходу между кресел и бегло осматривали ребят. Лёша подошёл к переводчице, представился ей и спросил её имя.

- Светлана, - ответила девушка.

- Что такая молодая и красивая русско-говорящая девушка делает в Болоньи?

- Приехала с миссией Ватикана, - ответила переводчица.

- Вы работаете на Папу? - не успокаивался Алексей.

- Временно нанята переводчицей на срок пребывания детей в Италии.

- А как здесь оказались?

- Перед окончанием Новосибирского иняза поехала с Рим на практику, зацепилась за итальянца и назад уже не вернулась.

- Так Вы замужем?

- Нет, зачем это мне? Я в раю, здесь жить лучше незамужней.

-  А можно у вас попросить номер телефона?

- Мальчик, зачем тебе телефон старой тётки? - рассмеялась Светлана.
 
- Какая же Вы старая, Вам не больше лет, чем мне, - Лёна искренне удивился словам  Светланы.

- Мне сорок два года, а если не веришь, то посмотри на подмышечные складки кожи. Лицо и фигура могут ввести мужчину в заблуждение, а вот дряблость этих морщин сразу выдаёт реальный возраст женщины. Милый мальчик, ты просто очень юн и неопытен. К сожалению это очень быстро пройдёт,  - Светлана провела рукой по волосам Алексея и, в компании монахинь, покинула самолёт.
 
Вслед за итальянцами к выходу из самолёта потянулись дети. Когда ребята вышли на перрон, врачи с изумлением уставились на их сумки, рюкзаки и портфели.

Показывая представителям церкви на вещи детей, главный врач быстро заговорил по-итальянски. Со слов переводчицы стало ясно, что дети не должны были ничего брать с собой, что всё, вплоть до зубных щеток и трусиков им будет предоставлено в лагере абсолютно бесплатно. Не забыла она перевести слова врача, о соответствующем пункте в договоре о приеме детей.

-  Нам не нужно их радиоактивное имущество, - переводила девушка. - Нам проще их всех переодеть и выдать им всё необходимое, чем всё это дезактивировать.

Афиногенов и Николаенко объяснили ситуацию сопровождающим детей работникам украинского здравоохранения.  Педиатры в свою очередь попытались объяснить ситуацию детям.

Ребята постарше отнесли свои рюкзаки в самолёт, а младшая половина «чернобыльцев» расставаться со своими вещами отказалась наотрез.

Отбирать ручную кладь силой у семи и восьмилеток итальянцы не стали. И надо отдать им должное, они быстро нашли решение, которое могло удовлетворить самого капризного ребёнка. Багаж было решено обменять на новые вещи, игрушки и предметы личной гигиены, сразу же по прибытии в санаторий.

После этого дети были пригашены в автобус.

Члены российского экипажа и сопровождающие их полковники с трапа наблюдали за багажной неразберихой и разглядывали сам трап. Такого чудо инженерной мысли никто из них раньше не видел.

Трап был оборудован полукруглой крышей из матового коричневого стекла. Оно чудесно предохраняло пассажиров от прямых лучей жаркого итальянского солнца. Россияне смотрели на этот трап с такой же завистью, как советские лётчики в июне тысяча девятьсот сорок четвёртого смотрели на солнцезащитные очки американских союзников, приземливших свои «летающие крепости» Б-семнадцать на аэродроме города Полтава.

Но не только трап поразил россиян, вышедших проводить юных сограждан. Незабываемое впечатление произвел на них автобус. Это транспортное средство, остановившись у самолёта, легло на «живот». То есть, дно автобуса опустилось до земли, и не одному ребёнку не пришлось поднимать ногу, чтобы очутиться в салоне автобуса.

-   До чего же “загнивающие” всё продумали, - проворчал Рябов.

На трап вышел радист.

-  Пошли в салон, командир приглашает нас на порку, - сказал он Афиногенову  Рябову и Николаенко.

Майор Кузнецов попросил генерала и полковников перейти в общий пассажирский салон, и когда бездельники покинули генеральскую каюту, он сел за стол, положил руки на полётную карту, прикрыв ими пол-Европы, и сказал:

-  Разбор полёта начнем с захода на посадку. Лёша, ты хорошо знаешь английский?

-  Нет, - честно признался Афиногенов.

- А чего же тогда трындишь под руку? Я слушаю переводчика, а тут ещё ты со своими умозаключениями. Не готовился к полёту, так хоть не мешай. Выпускай себе шасси и закрылки, а всё остальное время помалкивай, пока не спросят. 

-  Чего это я не готовился? Я все, что положено, прочитал перед полётом, - обиженно оправдывался Алексей.

- Но ничего не запомнил, - продолжил за него штурман. - Потому, как в справочнике "Джеппесен" написано, что аэропорт Болонья имеет только одну схему захода на посадку. С курсом двести восемьдесят градусов. И если бы ты это прочитал, то тебе бы не показалось, что диспетчер мог нам предложить заход на посадку над городскими кварталами с посадочным курсом сто. Ты же сам видел - мы почти уперлись носом в дома в конце пробега.

После того как выпороли правого лётчика, экипаж коротко обсудил странное поведение самолёта на посадке. Не придя к общему мнению, о причинах позднего касания полосы сошлись на том, что "кто-то, где-то, что-то недосмотрел".

На этом разбор полёта закончился. Обидевшийся на командира и штурмана, Алексей вышел на трап осмотреть окрестности. Обведя взглядом перрон, на котором стояло полтора десятка "Боингов" из разных стран Европы, затем двухэтажное здание аэровокзала, он повернулся в сторону города и ахнул.

Над красными черепичными крышами городских кварталов заходили на посадку шесть самолётов. Издалека казалось, что они висят друг над другом, однако Лёха знал, что интервал между ними не менее двух километров.

Едва один из авиалайнеров успевал приземлиться, и освободить полосу, как земли касался другой «Боинг», за ним "Аэробус", и ещё, и ещё. А вдалеке, в двенадцати километрах от полосы, в развороте заходил на посадочную прямую очередной “Эмбраер”.

Афиногенов нашёл глазами мачту с тряпичным полосатым конусом указывающей направление ветра на аэродроме, и всё сразу понял. И то, что он был абсолютно прав, когда пытался подсказать командиру курс посадки. И причину необычного поведения самолёта при приземлении, едва не приведшую к тяжелой катастрофе. И то, почему в эфире был несмолкаемый гвалт голосов иностранных лётчиков. И то, почему  наземная диспетчерская служба так часто задавала вопросы о местонахождения самолёта. 

Всё сразу встало на свои места. Его экипаж, выполнил неправильно понятую бортовым переводчиком команду. Они сели с сильным попутным ветром и с курсом, обратным посадочному.

Во время этого захода на посадку итальянский авиадиспетчер, потеряв на экране радара секторального обзора русский экипаж, немедленно поднял находящиеся над аэродромом самолёты на разные эшелоны.

Запросив у экипажа "Тушки" их местоположение и убедившись, что русские заходят на посадку навстречу всем остальным, он решил, что лучше заставить ждать в зонах ожидания два десятка европейцев, чем разворачивать над аэродромом экипаж, плохо понимающий английский язык.

-  Хорошо хоть полосу видят, - сказал он своему напарнику, когда почти весь персонал контрольно-диспетчерского пункта собрался вокруг него.

Старший смены, услышав от экипажа подтверждение визуального контакта с полосой, взял бинокль, нашел взглядом “Туполев”, и с удовлетворением сказал:

-   Нет, эти русские не полные идиоты. Шасси и закрылки они выпустили.
-  Посмотрим, как они справятся с попутным ветром пятнадцать метров в секунду, - сказал  метеоролог, закуривая  сигарету.

Когда самолёт, на высоте один метр пролетел половину длины полосы, весь персонал «вышки» вскочил со своих мест и прильнул к широкому окну.

В момент пересечения самолётом границы бетона и асфальта, дымящаяся сигарета выпала изо рта метеоролога, и упала на линолеум у его ног.

Все застыли в ожидании трагедии. В тот момент, когда на носу самолёта натянулась металлическая сетка, и он остановился, итальянцы зааплодировали.

Ответственный за посадку диспетчер спросил у старшего смены:

Что будем с ними делать?

- Ничего. Даже не докладывай об этом в Рим. Они сюда прилетели по приглашению Папы. Я думаю, что их защищает сам Бог или пресвятая дева Мария, - ответил он и перекрестился.


Афиногенов вошёл в салон с гордо поднятой головой. Его сослуживцы, в ожидании обеда развлекали себя, кто как мог.

Мужики, пошли на свежий воздух, покажу вам что-то интересное, - сказал Алексей.

Что ты там увидел? - спросил его Зимин.

-  Наверно голую итальянку, - не собираясь вставать с места, сказал командир.

-  Нет, итальянца, он у нас извращенец, - продолжил издевательским тоном штурман Рябов.

- Всё шутите, да? Выйдите лучше на улицу. Там вам сразу будет не до шуток, - сказал Алексей и, не дожидаясь членов экипажа, вышел на трап.

За ним вышли командир, штурман и бортинженер.

- Ну, что тут у тебя, Лёша? - спросил командир, чувствуя, что они со штурманом слегка "перегнули палку" своими плоскими армейскими шутками.

Афиногенов показал рукой в сторону города и победоносно сказал:

-  Взгляните-ка ребята, что творится на посадочном курсе сто градусов, который лежит аккуратно над жилыми домами Болоньи. Сколько вы видите там самолётов?

-  Пять, - мрачно сказал командир и, после непродолжительной паузы, добавил: - Всем в салон.

Вернувшись в своё любимое генеральское кресло, майор Кузнецов первым делом подозвал к себе лежащего на диване переводчика Николаенко.

- Андрюша, - мягко сказал он, - принеси-ка ты мне записи команд авиадиспетчера, которые ты делал во время захода на посадку.

В обычной обстановке лейтенант, закончивший Харьковский институт иностранных языков и оставшийся в душе глубоко гражданским человеком, спросил бы не поднимаясь с дивана:

"Сан Саныч, а зачем они тебе?”

Однако, услышав вкрадчивый голос Кузнецова, он заподозрил что-то недоброе и немедленно отправился в кабину за своей рабочей тетрадью.

Когда он скрылся за дверью, командир сказал бортинженеру:

- Вася, подготовь магнитофон и сними последнюю плёнку с записью радио-обмена, когда Андрей прочитает свои заметки, будем её слушать вместе. Нужно всё-таки выяснить, что на самом деле сказал диспетчер.

Кузнецов поручил Рябову ещё раз проверить справочник аэродромов. Женя  нашёл в нём предупреждение, где мелким шрифтом говорилось:

“Если скорость попутного ветра с посадочным курсом двести восемьдесят превысит пять метров в секунду, то будет разрешен заход на посадку с курсом сто градусов”.
 Дома мелкий шрифт ни он, ни командир не читали.

Дальнейший разбор полёта показал полную правоту старшего лейтенанта Афиногенова, но правый лётчик не услышал от старших товарищей извинений за напрасную порку. Они посчитали достаточным и того, что пропесочили его друга Андрея Николаенко.

В отличие от Афиногенова бортовой переводчик не воспринял близко к сердцу свою грубую ошибку. Он вообще не видел, как аварийно тормозил самолёт и относился к происшедшему с лёгкостью, присущей людям далёким от авиации.

Сейчас его больше занимали два вопроса: когда итальянцы привезут давно обещанный обед и как, хотя бы на час, незаметно отлучиться из-под всевидящего ока командира. Одетые на обе руки, от запястья до локтя, десять пар часов не давали ему расслабиться и спокойно отдыхать. Невзирая на тридцатиградусную жару, он был вынужден ходить в форменной аэрофлотовской тёмно-синей тужурке.

Остальной лётный народ давно уже разделся до рубашек с коротким рукавом и играл в карты.

Семь полковников и один генерал стояли на улице в тени самолётного крыла и обсуждали насущный вопрос, когда организаторы перевозки детей думают заплатить членам экипажа по сто обещанных долларов? Произойдёт это здесь в Италии или по возвращению в Россию?

Не успели они прийти к общему мнению, как у трапа остановился микроавтобус и из него вышли двое мужчин в светлых костюмах. За ними четверо официантов выгрузили из минивэна контейнеры с упакованными в целлофан подносами с едой.

Старшие офицеры штаба поднялись в самолёт сразу же за приехавшими кормильцами. Официанты, оставив контейнеры на самолётной кухне, незамедлительно спустились вниз и уехали на микроавтобусе, а представитель Ватикана попросил предоставить ему список экипажа и, пересчитав всех включенных в него офицеров, отсчитал доллары и вручил их майору Кузнецову. После этого он сообщил,  что обратный вылет разрешён через шесть часов.

На резонный вопрос командира экипажа о причине такой долгой задержки представитель католической церкви дал исчерпывающее объяснение, которое свелось к следующему:

- Выводящий из Италии воздушный коридор проходит над Доломитовыми Альпами. Там в районе деревушки Прадоцио, на высоте три с половиной тысячи метров, установлена приводная радиостанция, над которой сходятся около десятка воздушных трасс. Это место узловое - оно соединяет всю юго-восточную Европу с северо-западной. Италия имеет право на выпуск в этом направлении одного самолёта в час. Заявка на ваш обратный вылет была подана сразу же после вашего прибытия. Вы были поставлены в очередь на пролёт через Прадоцио. Десять минут назад из Рима пришло подтверждение - ваш взлёт запланирован на восемнадцать ноль-ноль.

Выслушав перевод Николаенко, командир поблагодарил организаторов перевозки детей за заботу о экипаже. После того, как они удалились, он раздал полковникам и лётчикам деньги, и предложил каждому из них подыскать себе занятие на ближайшие пять часов.

Разобрав на самолётной кухне пластмассовые подносы с итальянской едой, российские офицеры разошлись по всему фюзеляжу.

Наспех покончив с равиолли, Андрей Николаенко незаметно выскользнул из салона, и скорым шагом отправился к зданию диспетчерской вышки. Там он пробыл не более десяти минут, и вскоре вернулся в самолёт вполне довольный своим походом.

Не успел он снять с себя аэрофлотовскую тужурку, как у трапа остановился миниатюрный "Фиат", своими обводами очень напоминающий первую модель "Жигулей". Из автомашины вышли два итальянца.

Экипаж с любопытством смотрел на загорелых парней через иллюминаторы. Служащие аэропорта призывно замахали руками, вызывая на улицу русских пилотов. Командир поднял только-что улегшегося на диван переводчика, и вышел с ним на трап. Предполагая, что случилось что-то неординарное, за ними вышел генерал Артёмов. Увидев русских, итальянцы, отчаянно жестикулируя, принялись показывать на свои наручные часы и доставать из карманов деньги. Сан Саныч спросил Николаенко:

Андрей, они что, хотят нам свои часы продать?

В предчувствии, что его контрабандная операция сейчас всплывёт наружу Николаенко побледнел. Присутствие начальника политотдела авиации, стоящего за спиной майора Кузнецова, резко ухудшали шансы переводчика сохранить свободу, не говоря уже о погонах и должности.

"Если генерал догадается, что я продал им десяток часов, то он наверняка отдаст меня под суд" размышлял Андрей.

Генерал легко хлопнул его по плечу и спросил:

-  Чего молчишь, лейтенант? Или ты не можешь понять, что они хотят?

-  Они хотят купить у нас наручные часы, товарищ генерал, и предлагают по двадцать долларов за штуку.

Кузнецов повернулся к генералу, и спросил:

-   Послать их подальше, товарищ генерал?

Но “начпо” Артёмов уже расстегивал кожаный ремешок своих часов.

Увидев, что русские вполне нормально относятся к бизнесу, итальянцы осмелели, и стали просить продолжить бизнес. Особенно им понравились "Командирские" часы Сан Саныча, но тот, то ли стеснялся генерала, то ли принципиально не желал втягиваться в куплю-продажу, наотрез отказался от сделки.

Итальянцы торговались как на азиатском базаре, и вскоре цена на часы  Кузнецова подскочила вдвое. Майор был твёрд, как защитники Сталинграда.

Когда же макаронники произнесли вслух цифру "шестьдесят", у генерала сдали нервы, и он сказал:

- Сан Саныч, отдай часы мне, на следующий день после возвращения домой я тебе с центрального склада пришлю новые "Командирские" часы. Обещаю, что это будет хронометр последней модели.

Кузнецов пожал плечами, расстегнул металлический браслет и протянул часы Артёмову.

Военное имущество, под роспись выданное майору ВВС России со склада, наряду с комбинезонами, куртками, штурманским портфелем, и ещё двадцатью предметами лётной экипировки, пройдя через руки начальника политотдела, оказалось в кармане итальянца.

Аппетит капиталистических акул после этого стал просто неутолим. Генерал Артёмов с энтузиазмом вбежал по трапу в самолёт и упросил Рябова и Афиногенова дать ему взаймы их часы. При этом он заверил обоих, что вернёт их сразу же после возвращения на родную базу

Кузнецов, оставив у трапа переводчика, поднялся в самолёт, прошел в кабину и закрылся там.

“Вот ведь парадокс, - думал Сан Саныч. - Начальник Политотдела, генерал, продаёт военное имущество Российской Федерации служащим аэропорта провинциального центра страны НАТО, а стыдно мне” 

Лёша Афиногенов, расставшись со своими часами, подхватил свой портфель с водкой и скорым шагом направился в здание аэровокзала. За автоматически открывшимися дверями двухэтажного здания два карабинера играли в шахматы. Один из них окинул Лёшу взглядом и вернулся к партии.

Рамка металлоискателя противно запищала, когда Афиногенов прошёл сквозь неё. Замигала красная лампочка, призывая карабинеров обратить внимание на этого странного русского. Лёша в нерешительности остановился на резиновом коврике у коробки с рентгеновским аппаратом, но тот же карабинер лишь махнул ему рукой.

«Иди парень» прочитал их жесты Лёша и устремился в свободный мир капиталистического рая. Ни его документы, ни туго набитый портфель не заинтересовали пограничную службу Италии.

Обойдя всё здание аэровокзала, Лёша не смог придумать кому он сможет продать водку. Глубоко разочаровавшись в бизнесе, он решил вернуться на самолёт.

Однако, пройти тем же путём, каким он попал в здание аэровокзала, ему не удалось. Приветливые карабинеры жестами показали ему, что они охраняют вход в здание со стороны перрона, а выход к самолётам находится в другом месте.

Алексей пересек зал со стойками регистрации пассажиров и подошёл к служебному выходу. Здесь его ожидал ещё один неприятный сюрприз.

Вооруженные короткоствольными автоматами карабинеры не только потребовали у него документы, но и настоятельно предложили показать им содержимое его портфеля.

Этого Лёша допустить никак не мог. Попасться с русской водкой в итальянском аэропорту никак не входило в его планы. Что он мог сказать в своё оправдание, и на каком языке? Чтобы объясниться с сотрудниками итальянской спецслужбы пришлось бы посылать за переводчиком, а с ним бы обязательно пришёл командир корабля и один из представителей политотдела. После этого  Лёхина “песенка была бы спета”.

"Нет, лучше я её выброшу где-нибудь под забором, чем опозорюсь из-за пятидесяти рублей" решил неудавшийся контрабандист.

Решав выбросить расстаться с "Русской", он оглянулся в поисках удобного для этого места и мысли одна за другой понеслись в его голове:

“Оставлять в здании весь портфель нельзя. Полиция, заподозрив наличие в нём бомбы, обязательно вызовет саперов, а те, соблюдая меры предосторожности, его вскроют. Обнаружив содержимое, проведут расследование и найдут хозяина То есть меня. Нужно идти на улицу через не охраняемый выход в город”

На автомобильной стоянке аэропорта дюжина такси ожидала клиентов. То, что все они были выкрашены в ярко-желтый свет, Алексея не удивило.

"Видимо во всём мире такси красят одинаково" - подумал он.

А вот то, что все до единой машины оказались одного типа "Мерседес190" было сюрпризом.

"У нас такая машина является несбыточной мечтой бизнесмена среднего класса. А здесь последний таксист на "Мерсе" разъезжает" опустив в раздумье голову он побрёл в сторону города вдоль проволочного забора.
 
"Ну почему я такой невезучий? - терзал себя мыслями правый лётчик.- Девушки у меня нет, перспектив стать командиром корабля нет, я даже денег не могу по-человечески заработать, как это сделал сегодня Андрюха. За что мне такое невезение?"
Незаметно для себя Алексей дошел до окраины Болоньи. Автоматически остановившись на красный свет светофора у пешеходного перехода, он осознал где находится, и не на шутку испугался.

"Да я никак в изменники Родины подался, - пронеслось у него в голове, - И всё из-за водки? Ну нет, здесь, среди макаронников я не останусь”

Афиногенов развернулся и рванул в сторону аэропорта. Не успел он пробежать и ста метров, как услышал звук автомобильного клаксона и шелест шин за спиной. Лёна остановился и оглянулся назад.

Кудрявый водитель такси открыл правую форточку Мерседеса и что-то сказал на своем языке.

Из скороговорки таксиста Алексей разобрал только одну фразу:

Ragazzo,  hai problemi?

Лёша не знал значения слова Ragazzo, и оно даже показалось ему слегка оскорбительным, слово hai тоже ни о чём ему не говорило, но слово problemi он разобрал отчётливо. Парень радостно закивал головой и повторил это слово несколько раз, показывая на свой тяжелый портфель.

Таксист махнул ему рукой, предлагая сесть в машину. Афиногенов воспользовался его предложением и, усевшись на правое переднее сиденье, показал таксисту контрабандный товар.

Водитель, осторожно взяв в руки одну бутылку, вопросительно посмотрел на Лёшу и произнёс интернациональное слово: "Водка".

-  Водка, водка, - сказал Афиногенов и добавил, почему-то решив, что если он будет говорить с итальянцем по-русски, но немецким акцентом, то тот поймет его лучше. - Много хороший, рюсский водка.

Таксист аккуратно уложил на заднее сиденье все десять бутылок и отсчитал Алексею сто тысяч итальянских лир. И хотя Лёша точно не знал, каков курс лиры по отношению к доллару,  торговаться он не стал. Спрятав деньги в нагрудный карман рубашки, он собрался выйти из машины, но таксист завел мотор и не торопясь покатил свой "Мерседес" в сторону аэропорта.
"Оказывается, нужно немного пожаловаться на судьбу, - размышлял в дороге Афиногенов, - и она тебе тут же начинает улыбаться"

Попрощавшись с водителем, Алексей почти бегом пересёк зал ожидания аэровокзала, и с внутренним торжеством открыл пустой портфель перед карабинером. Офицер, не удосужившись заглянуть внутрь портфеля, сказал Афиногенову:

- Metti il tuo portafoglio su un nastro.

Осознав, что лётчик его не понимает, он жестом приказал Лёше поставить портфель на транспортёрную ленту рентгеновского аппарата. Пройдя под рамкой металлоискателя, Афиногенов схватил свой ридикюль за кожаную ручку  и заспешил на стоянку к «Тушке».

Под крылом самолёта стояло уже три "Фиата". Кудрявые парни в спецодежде сотрудников аэродромных служб наседали на переводчика, уговаривая его продать им ещё хоть что-нибудь. Андрей лениво объяснял им, что они уже продали все личные вещи экипажа, включая электробритвы.

-  Лёша, где твоя водка? - спросил Николаенко приближающегося правого лётчика.

-  Выпил, - зло ответил ему Алексей.

-  Всю? - с недоверием уточнил переводчик. - Давай я помогу тебе её продать.

-  Раньше надо было помощь предлагать, - ответил Афиногенов и поднялся в самолёт.

Разомлевшие от сумасшедшей жары и обильной пищи офицеры спали, улегшись поперёк пассажирских кресел. До обратного вылета оставалось ещё три часа. Послышался шум реактивных двигателей приближающегося самолета, и через несколько минут “Аэробус-триста десять", принадлежащий португальской авиакомпании замер, на соседней с "Туполевым" стоянке.

Резкий запах сгоревшего керосина проник в салон, несколько человек высказали своё мнение о нарушителях спокойствия, и жизнь на российском авиалайнере пробудилась вновь. 

Начальник боевой подготовки полковник Саморуков, проснулся, сладко потянулся на велюровом диване, желая уточнить время, взглянул на запястье левой руки и, не обнаружив на них часов, нахмурил брови. Через секунду он вспомнил, что это предприимчивый генерал продал их макаронникам. Полковник беззлобно, но грязно выругался и встал на ноги.

-  Какой козёл так испортил воздух? - спросил он, не обращаясь ни к кому конкретно.

-  Португальцы пять минут назад заняли соседнюю стоянку, - ответил Вася Зимин, оторвавшись от книги.

Что читаешь? - спросил полковник.

"Воспоминания мертвого пилота”, - ответил бортинженер.

Кто написал? - безразлично поинтересовался Саморуков.

-  Судя по сюжету и деталям, писал лётчик, - ответил Зимин. - Но фамилию не скажу, мне её дали уже без обложки.

-  Кто пойдёт со мной в гости на португальский самолёт? - спросил Саморуков.

- Я пойду, - сказал штурман Рябов и добавил. - А кто переводить будет? Переводчика взять? 

- Не надо. Я в "Гагаринке" и в академии генштаба английский учил. В пределах авиационной тематики слова подберу.

- Я сейчас значков на сувениры соберу и через две минуты буду готов, - засуетился обычно спокойный Рябов.

На трапе "Боинга" незваных гостей встретила приветливо улыбающаяся стюардесса. Она сразу заговорила с российскими офицерами на хорошем английском языке, и Саморуков понял, что он явно переоценил свои знания.

Из всей её приветственной речи он смог перевести лишь две фразы: "Hi! How do you do?" и "Welcome on our board". Это было конечно не много, но фразы это были ключевые и неприятностями они не грозили. Поэтому Саморуков с улыбкой ответил: "Good. Thank you very much”, и в сопровождении штурмана вошёл в самолёт.

На переднем пассажирском сидении сидел коренастый мужчина с широкими плечами и волосатыми мускулистыми руками. На его коротко стриженой голове уже появились залысины, хотя на вид ему было не больше тридцати. Лётчик рассматривал полётную карту, разложенную на выдвижном столике. Увидев гостей, он поднялся им на встречу и представился как "First Officer".

Такой молодой, а уже первый офицер, - сказал вслух Рябов. - Это круто.

Первый офицер переводится как второй пилот, - пояснил ему полковник.

- Where is a Pilot-in-command? - вспомнив урок допроса военнопленного, пройденный лет пять назад в академии, спросил полковник, желая узнать куда ушел командир корабля.

Португалец принялся долго объяснять русскому штурману причину отсутствия своего командира. Из его речи полковник уловил лишь то, что командир находится у диспетчера, а затем пойдет на метеорологический пункт за бюллетенем погоды.

Кратко переведя пояснения лётчика, полковник спросил Рябова:

-  Женя, как ты думаешь, почему вопросы португальцу задаю я, а отвечает он тебе?

- Я думаю, что его ввели в заблуждение знаки отличия на наших погонах. У меня три золотые полоски и это значит, что я либо второй пилот, либо штурман любого большого самолёта, а у Вас одна такая полоска, и хоть Вы выглядите на пятнадцать лет старше, он принимает Вас за стюарда.

- Думаю, что ты прав. Ишь, бестия, улыбается, - и, обращаясь к лётчику, полковник спросил о его среднемесячном налёте и заработной плате.

Португалец рассказал о том, что он летает в среднем около ста часов в месяц и получает шестьдесят тысяч долларов в год.

- Получается около пятидесяти долларов за час полёта, - прокомментировал полковничий перевод Рябов, и когда лётчик спросил о его заработке, российский штурман с гордостью достал из кармана час назад полученную новенькую сто долларовую купюру, похрустел ей и с гордостью сказал португальцу:

-  Kiev-Bologna one hundred dollars.

-  In cash? - выпучив удивлённо глаза, спросил португалец.

-  Что? - не понял его Рябов.

-  Он спрашивает: “наличными?” - помог поддержать интернациональную беседу Саморуков.

-  Yes, of course. In cash, - ответил утвердительно штурман.

-  This is wonderful, - восхитился португалец.

-  Why? - спросил его полковник.

-  Because, if you have payment in cash, you never pay tax, - улыбнулся второй пилот "Аэробуса".

Полковник задумался над этой фразой, а Рябов, раздираемый любопытством, спросил его:

-  Что он сказал?

-  Я не уверен, - полковник задумался на несколько секунд, и продолжил. - Но по-моему, он говорит, что получать зарплату в наличных деньгах очень хорошо. Так ты избегаешь налогов.

-  Скажите ему, что я и так их не плачу, - сказал штурман.

-   Не стоит. Я не смогу перевести причину, по которой ты не платишь налоги, - ответил Саморуков.

Из метеорологического пункта вернулся командир корабля. Он был полной противоположностью своему второму пилоту. Высокого роста, с узкими опущенными плечами и широкой тазобедренной костью командир "Аэробуса" выглядел как настоящий английский джентльмен, просидевший всю жизнь в элитном клубе у камина, читая свежие газеты. Хотя он был португалец, а не англичанин, в остальном его внешность отвечала его образу жизни.

Об этом он рассказал сам после того, как познакомил Рябова и Саморукова с кабиной пилотов. О правом лётчике он сказал лишь, что тот дослужившись до капитана португальских ВВС, демобилизовался из армии, переучился в Амстердаме на “Аэробус" и уже полгода летает с ним. И будет летать первым офицером как минимум до сорока пяти лет. Это тот возраст, когда вторые пилоты в европейских авиакомпаниях становятся командирами кораблей. На вопрос Саморукова, как он стал командиром корабля, женоподобный лётчик ответил, что он из богатой семьи и его родители тридцать лет назад отправили его учиться в США, откуда он вскоре вернулся и был незамедлительно трудоустроен в "Аир Португал". 

Вручив гостеприимным хозяевам в качестве сувениров кокарды Советских офицерских фуражек, полковник российских ВВС пригласил португальского аристократа, его первого офицера и всех стюардесс посетить с ответным визитом российски самолёт.

Перед тем как временно попрощаться, португальский командир спросил Саморукова:

-  How many members of crew do you have on board?

Thirteen, - ответил полковник.

Что он спросил? - поинтересовался Женя.

Сколько человек у нас в экипаже? - перевёл ему Саморуков.

По пути на свой самолёт Рябов с восхищением напомнил полковнику о зарплате правого лётчика:

Пять тысяч долларов в месяц, с ума можно сойти от таких денег.

Саморуков в ответ лишь сказал:

-  Я знаю одно место, где за каждый полёт можно получать по тысячи долларов. Когда-нибудь я буду там работать.

-  Я тоже знаю это место, -  ответил штурман. - Но штурманов туда работать не берут.

- О каком месте идет речь, Женя? - с сомнением спросил штурмана начальник боевой подготовки транспортной авиации России.

- О колумбийском городе Медельин, - ответил Рябов и посмотрел Саморукову в глаза.

Полковник лишь криво усмехнулся в ответ.

Через десять минут после того, как "разведчики" вернулись с "вражеской территории", к ним на борт пожаловали представители страны входящей в НАТО.

Так неделей позже этот визит описал в своем отчете о заграничной командировке генерал Артёмов.

А в Италии всё выглядело совершенно по-другому.

За спинами, остановившихся на пороге салона двух португальских лётчиков, стояло одиннадцать прекрасных, стройных, длинноногих стюардесс. В руках девушки держали большие целлофановые пакеты с подарками каждому члену экипажа.

На каждом пакете был изображён "Аэробус Триста десять", летящий на фоне Сатурна. Возможно, красота колец далёкой планеты вдохновила художника на такой полёт мысли. Этот вопрос во время исторической встречи в Болоньи не обсуждался.

Майор Кузнецов предложил лётчикам осмотреть кабину пилотов и вместе с ними закрылся там. Артёмов и его политические помощники, получив от девушек подарки, вышли из самолёта и встали под крылом, копаясь руками в целлофановых мешках. Остальные же члены экипажа и проверяющие их офицеры штаба, выбрав себе по  стюардессе, разбрелись на экскурсию по самолёту.

Рябов остался сидеть на диване в генеральском салоне. Рядом с ним уселась тёмнокожая девушка. Он не мог назвать её негритянкой потому, что она имела европейские черты лица. Девушка была очень красива. Рябов никогда не видел такого сочетания смуглой кожи, великолепной фигуры и утонченной манеры поведения.

-  What is your name? - спросила стюардесса.

-  Же-еня, - как годовалый телёнок протянул Рябов.

-  Nice to meet you Genie, - сказала она.

-  Чего? - не понял штурман.

Она посмотрела на его брюки, принявшие форму палатки, расхохоталась и, беря его за руку, сказала:

- Let's go with me.

Он опять ничего не понял, но сопротивляться не стал. Они бегом спустились по трапу самолёта и так же стремительно скрылись в португальском самолёте.

Прячась от жары в тени крыла "Тушки" Артёмов сказал своим подчиненным:

-  Этот эпизод в свои доклады на мое имя не включайте. Я не думаю, что он туда побежал продавать Родину.

Как только Рябов и его смуглянка очутились в салоне, девушка нажала рычаг подъема трапа, и через минуту они оказались в закрытом пространстве среди двухсот пятнадцати кресел. Теперь уже Женя не боялся быть неправильно понятым.

Он сгрёб талию стюардессы своими ладонями, приподнял от пола и поставил её на пассажирское сиденье. Его руки коснулись её лодыжек и медленно заскользили по ногам вверх. Когда они достигли обреза её короткой юбки, он большими пальцами приподнял её края, приблизил свою голову к бедрам девушки и опустил юбку у себя за затылком. Стюардесса слегка раздвинула ноги, согнула их в коленях, прислонилась спиной к  креслу, откинув голову назад, и впилась ногтями в погоны штурмана. Через несколько секунд она издала звук скорее похожий на рев львицы в знойной африканской саванне, чем на человеческий крик в салоне самолёта в центре Европы, после чего ослабла и сползла вдоль спинки кресла вниз.

Настал черёд штурмана. Женя попал в очень умелые руки. Он никогда ещё так долго не балансировал на грани блаженства и его предвкушения. Казалось, вот ещё чуть-чуть и он улетит на Сатурн вместо новенького "Аэробуса", но красавица откладывала его отлёт и вновь начинала всю приятную процедуру подготовки к взлёту. Когда ноги Жени стали подкашиваться от истомы, и ему показалось, что очередную процедуру он уже не перенесёт, он прижал голову португалки в том месте, где она находилась, и через мгновение оказался на Сатурне, а может быть и гораздо дальше. Одно Женя знал точно – так далеко он ещё никогда не бывал.
 
Оставив девушку отдыхать в кресле «Аэробуса», Рябов нетвёрдой походкой вернулся к своему любимому дивану. К сожалению лечь на него ему не удалось. Афиногенов сидел на самой его середине, одной рукой обнимал очаровательную брюнетку, а другой размахивал в воздухе.

- Упражняешься в своем паршивом английском? - спросил его Рябов, усаживаясь на краю дивана. - Лучше бы нашёл своему языку более подходящее применение, глядишь, и прыщей бы на роже поубавилось.

Обычно Лёха молчаливо сносил нападки штурмана, но не сегодня. После приземления в Болоньи ему наконец-то стало везти и он нахамил Рябову в ответ:

- По твоему измученному виду я вижу, что ты своему языку уже нашёл отличное применение.

"Как точно ответил правак, так, что и возразить нечего" - ухмыльнулся штурман.

Пока лётный народ тискал по самолётным закуткам отборных девушек Португалии, в кабине пилотов Кузнецов отбивался от каверзных вопросов иностранных лётчиков.

- One, two, three, four, five. Оh, my god! - пересчитав рабочие места членов экипажа, обратился к своему португальскому богу узкоплечий аристократ и, опустив глаза с небес на землю, спросил Кузнецова, - What are all these five members of the crew doing in the cockpit during the flight?

- Раз, два, три, четыре, пять. О, мой Бог! Что все эти пять членов экипажа делают в кабине во время полёта? – скороговоркой, полушёпотом перевел Николаенко.

Сан Саныч задумался на пару секунд и ответил:

- Наша авиакомпания не выполняет регулярных рейсов в Болонью и не имеет с итальянцами договора на наземное обслуживание. Поэтому мы вынуждены возить с собой технический персонал для всех видов работ. Один инженер отвечает за двигатели и самолётные системы, другой за радиоэлектронику, третий за электрооборудование, плюс два лётчика. Вот тебе и пять человек.   

-  What can you say about other eight guys? - Саркастическая улыбка играла на лице командира «Аэробуса».

- А что Вы скажите об остальных восьми ребятах? - переведя вопрос, Николаенко беспомощно посмотрел на Кузнецова.

-  А-а, хороший вопрос, - командир сделал паузу, подыскивая не худший ответ, и вдруг вспомнил, кем штабные нахлебники записаны в полётном листе.

-  Остальные восемь - это стюарды.

-  So old? - выслушав Николаенко, с недоверием спросил португалец,

-  Такие старые? – перевёл Андрей. Этот допрос нравился ему всё меньше и меньше.

-  Старые лучше работают. У них в голове меньше глупостей, - Кузнецов постарался обратить весь разговор в шутку.

Португальцы натянуто улыбнулись, но ответом не удовлетворились. Въедливые попались гости.

-  Why all of yours flight attendants are males? - спросил португалец.

- Кто такие аттенденты и мэйлы? - спросил Кузнецов у Николаенко.

-  Флайт аттенданты это стюардессы, а мэйлу это мужчины, - Андрей переформировал ответ. - То есть, он хочет спросить, почему у нас одни стюарды на борту и нет стюардесс.

-  Скажи ему, что это для борьбы с воздушными террористами, - ответил Кузнецов.

Выслушав перевод, пилоты понимающе закивали головами, но улыбки на их лицах показывали, что они не верят ни одному услышанному слову.

Когда гости ушли, российский экипаж приступил к подготовке в обратный полёт. Командир, штурман и переводчик направились в здание, где располагалась диспетчерская служба, бортинженер пошел осматривать самолётные системы, а правый лётчик взял с багажной полки нарды и уселся за стол напротив полковника Саморукова. 

Через двадцать минут от диспетчера вернулся командир со своими сопровождающими. Положив на стол метеорологический бюллетень и графический прогноз погоды, он сказал:

- Наконец-то я понял, почему эти ленивые итальянцы так хорошо живут. У них оказывается шесть месяцев в году лето, и плюс к этому, каждый жаркий день заканчивается проливным дождем. Им свои поля и поливать не надо, всё равно с шести до восьми вечера гроза будет.

-  Я не понял, к чему это ты, Сан Саныч, нам лекцию по итальянской экономике читать вздумал? - спросил Кузнецова Саморуков.

-  Это я к тому, товарищ полковник, что наш вылет назначен на восемнадцать ноль-ноль, а в это время вся северная Италия будет накрыта мощным грозовым фронтом. И нам после взлёта придется его пробивать.

-  Перенеси вылет на два часа позже, - сказал генерал Артёмов.

-  Нельзя, товарищ генерал, мы не успеем вернуться домой до конца нашего стартового времени.

-  Стартовое время? Что ты ерунду городишь? Кто тебя дома спросит об этом? - возмутился генерал.

-  Петр Семёныч, - тихо сказал генералу Саморуков, - не встревай в это дело, если не понимаешь.

 - Тут и понимать нечего, -ответил Артёмов и, игнорируя слова полковника, обратился к Кузнецову. - У тебя ведь есть разрешение на вылет по твоему усмотрению. Ты командир. Поэтому, принимай решение на вылет после грозы и вперёд.

-  Для взлёта мне мало иметь разрешение на вылет от итальянцев, мне нужно подтверждение разрешения, полученное по каналу дальней связи из Москвы. Я точно знаю, что штаб авиации мне его не даст, ни при каких обстоятельствах, - ответил Кузнецов.

- Откуда ты знаешь, что ответит штаб? Они в курсе, что я у тебя на борту, поэтому перенесут они тебе твоё стартовое время, - продолжал настаивать Артёмов, явно не понимая, о чём идёт речь. 

За командира опять вступился полковник Саморуков:

- Генерал, стартовым временем называется время работы лётного экипажа от момента первого взлёта до момента последней посадки. Равно оно двенадцати часам. Если мы перенесём вылет на два часа, то мы не уложимся в этот лимит. Это будет очень грубое нарушение правил полётов. Это подсудное дело. На это никто не пойдёт. Поэтому у нас есть только два выхода: оставаться ночевать здесь или прорываться на север через грозу.

Давайте останемся, - предложил полковник Прокофьев.

Артёмов взглянул на своего заместителя и шепотом ему сказал:

-  Ты сдурел на старости лет? Нам ночёвка тут по сто долларов обойдётся.

А если спать в самолёте? - также тихо спросил Прокофьев.

- Да, действительно, - громко сказал генерал. - А если мы переночуем в самолёте?

-  Ночью здесь будет холодно, а у нас нет ни одного одеяла, - сказал бортовой инженер. - И к тому же, детишки почти полностью заполнили туалеты. Очистка резервуаров не входит в контракт, подписанный организаторами с аэродромными службами.

Будем бегать по нужде в аэровокзал, - предложил полковник Максимов.

- Не выйдет. Если карабинеры узнают, что мы остались на ночь в самолёте, то незамедлительно предложат нам ночевать на нарах в местной тюрьме, - сказал Кузнецов.

-  Тогда летим, - принял решение Саморуков.

Во время руления российской "Тушки" к исполнительному старту авиадиспетчер уточнил по радио у Николаенко, имеет ли экипаж на борту самолёта метеорологический бюллетень фактической погоды. Итальянец, переживший немало неприятных минут во время приёма россиян на своём аэродроме, хотел сообщить ребятам, что все нормальные люди уже несколько часов пьют "Мартини" и "Чинзано" в уютных барах Болоньи. Он пытался донести до русских информацию, что вся авиационная жизнь над Италией замерла в ожидании проливного дождя.

"Может быть и вам стоит одуматься, и остаться в крохотном курортном городке" - посылал он мысленный совет отчаянным парням.

Но, к сожалению, никто из лётчиков не умел читать чужие мысли. А четыре знатока человеческих душ из политического отдела штаба авиации, во главе с генералом Артёмовым, хоть и умели делать это, но не знали итальянского языка.

Самолёт пошёл на взлёт, а генерал Артёмов спокойно уснул  на диване.

-  Святой Франциск! - сказал авиадиспетчер после того, как "Тушка" вышла из зоны видимости его локатора. - Они всё же улетели.

-  Да помогут им все святые добраться домой и завтра прилететь снова, - сказал старший смены диспетчеров.

- Завтра у меня выходной и я собираюсь поехать в Рим посмотреть футбольный матч “Ромы” против миланского "Интера". Так что возитесь с ними сами, - с довольным видом сказал диспетчер, вращаясь в кожаном кресле.

-  Рано радуешься, - сказал метеоролог. - У них на восемь рейсов контракт подписан. Нам всем ещё не раз придется с ними увидеться.


Гроза.

Сразу после взлёта Кузнецов установил вертикальную скорость набора высоты двадцать пять метров в секунду.

- Ты не круто взял? - спросил его стоящий за спиной Саморуков.

- По прогнозу фронт лежит на линии Феррара-Парма. Это в шестидесяти километрах к северу отсюда. При скорости полёта четыреста двадцать километров в час мы будем в том районе через семь минут, семь минут это четыреста двадцать секунд, умножаем на двадцать пять метров в секунду вертикальной скорости, и получаем высоту десять с половиной километров. Если нам повезёт, то мы перепрыгнем грозу сверху и останемся на линии заданного пути, а если нет, то придется обходить над Адриатическим морем.

Но гроза внесла свои коррективы в математические расчёты майора Кузнецова.

На половине пути между аэродромом взлёта и прогнозируемой синоптиками линией грозовой активности началась интенсивная болтанка. Несколько раз стрелка критических углов атаки самолёта скакнула в красный сектор, в наушниках членов экипажа пропищала звуковая сигнализация, предупреждающая лётчиков о смертельной опасности срыва в штопор. Затем речевой информатор спокойным женским голосом предупредил: "Критический угол атаки".

-   Без тебя знаю, дура, - сказал Кузнецов и почти вдвое уменьшил угол набора высоты.

Штурман, включив автоматическую бортовую систему управления самолётом и упёрся лбом в резиновый тубус экрана локатора. Он поднимал и опускал тарелку излучателя радара маленьким рычажком дистанционного управления, поворачивал её влево и вправо, но найти просвет в сплошной линии электромагнитных полей не мог. Черные дыры на фоне яркого свечения на зеленоватом экране радара не предвещали экипажу ничего хорошего. Когда самолёт влетел в облака, Рябов принял решение на обход грозового фронта в восточном направлении.

-  Командир, - сказал он, - на север пробиться нам не удастся. Берём курс на восток, постараемся обойти грозу над морем.

-  Николаенко, доложи наземным службам о выходе из воздушной трассы, - сказал Кузнецов.

Переводчик связался с диспетчером воздушного движения и получил разрешение на обход грозы по усмотрению экипажа. Теперь вся ответственность за безопасность в полёте легла на плечи командира корабля и экипаж остался один на один со стихией.

Развернув самолёт в сторону Адриатического моря, майор Кузнецов повернулся к Саморукову и сказал:

- Товарищ полковник, идите в салон и пристегнитесь в кресле.

Саморуков спорить с Кузнецовым не стал. Он вышел из кабины, уселся в кресло и тщательно затянул у себя на поясе ремень безопасности. Увидев это, офицеры штаба повторили его действия. Спящего на диване генерала Артёмова будить не стали.

Рябов сказал Кузнецову, не отрываясь от наблюдения за грозовыми засветками:

-  Саша, отключи АБСУ и перейди на ручное управление самолётом.

-  Там так плохо? - спросил Кузнецов, выполняя просьбу штурмана.

-  "Плохо" это не то слово, - ответил ему Евгений и без паузы дал команду. - Вправо десять.

Через пять секунд он заговорил скороговоркой:

-  Так, ещё вправо десять. Увеличь скорость. Разгон в горизонте. Ещё вправо двадцать, а-а-а ****ь!!!!

Самолёт, попав в мощный восходящий поток, превысил критический угол атаки, завалился на левое крыло и стал стремительно падать вниз.


Оператор радиолокационной станции американского атомного авианосца "Карл Винсон" матрос Майкл Коркам доложил дежурному офицеру:

- Сэр, русский пассажирский самолёт вышел из воздушной трассы и приближается к нам на скорости шестьсот узлов и высоте двадцать четыре тысячи футов.

Лейтенант Гилмор доложил об этом командиру авианосца.

На корабле немедленно была объявлена боевая тревога.

Два лётчика-истребителя из дежурного звена побросали бильярдные кии на стол с разноцветными костяными шарами, на бегу схватили пластиковые шлемы и выскочили из комнаты отдыха. На палубе их ожидали два “Ф-восемнадцатых”. Технический персонал вынимал пластмассовые заглушки из воздухозаборников двигателей, снимал кожаные чехлы с шестиствольной пушки "Вулкан" и ракет "Спэрроу" класса воздух-воздух.

Когда дежурный оператор Коркам доложил, что русские быстро теряют высоту, командир авианосца командор Грегори Витман вопросительно посмотрел на стоящего рядом с ним командира ударной группы кораблей шестого флота США, контр-адмирала Джона Пауэра. Не дождавшись ответа на свой немой вопрос, он взял в руки микрофон громкоговорящей связи и дал команду:

-  Отбой боевой тревоги. Объявляется готовность номер один для аварийно-спасательной команды.

Лётчики-истребители с облегчением расстёгивали парашютные ремни в кабинах, а грузовые лифты медленно поднимали на верхнюю палубу два вертолёта "Си Кинг". На серых бортах обоих винтокрылых машин красовалась синяя надпись "NAVY". Лопасти несущих винтов вертолётов были сложены вдоль длинного хвоста и напоминали уши зайца гигантского размера.

Экипаж “Туполева” ничего этого не знал. Он катастрофически быстро приближался к поверхности моря.

Сан Саныч выкрутил штурвал до упора вправо и, потянув его на себя, застыл в ожидании ответной реакции самолёта на его команду.

Афиногенов сложил руки на коленях и тихо сказал:

- Вот мне и ****ец пришёл. И всё за какие-то вонючие сто баксов.

Бортовой инженер вывел рычаги управления всех трёх двигателей на взлётный режим и схватился обеими руками за подлокотники своего кресла.

Николаенко переключил радиостанцию на международную аварийную частоту сто двадцать один и пять мегагерц, и заорал:

-  Mayday, Mayday.

-  Заткнись, идиот. Тебе кто давал команду выходить в эфир и просить о помощи? - спросил его Кузнецов. 

-  Так ведь падаем, командир. Убьёмся ведь, - проскулил Николаенко.

- Если убьёмся, то нам никто не поможет. Это, во-первых, а во-вторых, мы падаем носом вниз, а значит набираем скорость и вскоре самолёт вновь станет управляемым. Вот смотри, мы уже вышли из крена, - он выровнял штурвал, - и почти не падаем, а слегка снижаемся. Стрелка вертикальной скорости самолёта давно уже показывает набор высоты. Правда высотомер пока ещё показывает снижение. Но это не беда, у нас  в запасе пять километров высоты.

-  А было восемь, - жалобно сказал переводчик.

В кабину вошёл Саморуков. Взглянув  на высотомер, он сказал:

- Наши штабные работнички так перепугались, что больше с тобой в Италию не полетят. Бледные сидят все, как будто смерти в глаза заглянули.

- А Вы? - спросил Кузнецов не оборачиваясь.

- Я с вами до конца задания, - ответил Саморуков. - Кстати, генерала никто не разбудил, так пока мы падали, он висел под потолком и беспомощно махал руками, а когда ты крен устранил, он грохнулся на пол между столом и диваном. К сожалению, на диван он обратно не попал.

К его сожалению, - добавил он вполголоса после небольшой паузы.

Лавируя между отдельными очагами грозы самолёт стремительно набирал высоту и на своем практическом потолке, тринадцать с половиной километров, окончательно выскочил из облаков.   

Кузнецов перевёл "Тушку" в горизонтальный полёт и с восхищением посмотрел на дневное, но очень синее небо. Так высоко Сан Саныч забрался впервые.

Женя, где мы летим? - спросил он штурмана.

Не имею ни малейшего понятия, - ответил тот.

- Понимаю, - сказал командир. - Ты знаешь, я думаю, что если мы возьмём курс девяносто, то где бы мы сейчас не находились, мимо Украины не пролетим. 

- Грамотное решение, - прокомментировал Саморуков.

Едва Кузнецов ввел самолёт в крен, как в наушниках послышалась хорошо поставленная английская речь:

Eighty Five, Seven, Seven, Five, are you over the top of the clouds?

Yes, we are over the top, - ответил Николаенко.

Переводчик, о чём нас спросили? - в голосе командира легко улавливались металлические нотки.

Нас спросили мы над облаками или нет, я ответил  - Да.

-  По возвращению я тебя ещё и за это выпорю,  - тихо сказал командир.

-  За что? - удивился переводчик.

-  А за то, что всё время забываешь, что ты лишь передающее звено между мной и диспетчером, и по своему разумению отвечать на вопросы не имеешь права, - ответил Кузнецов.

Eighty Five, Seven, Seven, Five, turn to the left on heading three, four, five, - диспетчер подал новую команду.

- Roger, - ответил переводчик авиадиспетчеру, и сказал по внутренней связи: - Земля требует, чтобы мы развернулись на курс триста сорок пять градусов.

-  Я то, развернусь на триста сорок пять, - теряя терпение ответил Кузнецов. - А вот ты меня опять удивляешь. Ну, скажи мне, пожалуйста, кто такая "Земля"? Это что, диспетчерская служба теперь так называется. Или ты от испуга ещё не отошёл? Запроси у своей "Земли" - под чьим руководством мы находимся?

Николаенко переговорил с руководителем полётов и выдал командиру корабля исчерпывающую информацию.

- Значит так, командир, - Андрей взял со стола лист бумаги и принялся читать. - Сейчас мы находимся над территорией Хорватии. Под нами полным ходом идут бои. Поэтому, руководитель полётов американского авианосца "Карл Винсон", настоятельно рекомендует нам покинуть воздушное пространство Югославии и вписаться в международную трассу в районе итальянского города Удине.

-  А почему он раньше нам не помог с выбором правильного курса? - спросил переводчика штурман.

-  Американец сказал, что следил за нами с того момента, как мы оказались над морем. Когда же он на радаре увидел, что мы теряем высоту, то объявил аварийную тревогу для вертолётчиков-спасателей, - ответил Андрей.

- Понятно, а вмешиваться в наши действия не стал потому, что боялся усугубить своими командами и без того сложную ситуацию, - сказал Кузнецов скорее самому себе, чем своим товарищам.

- Не идеализируйте врага, - посоветовал Саморуков. - Может быть, он просто ждал, когда мы упадём, чтобы порадоваться чужому горю.

Афиногенов, внимательно слушавший обсуждение аварийной ситуации старшими товарищами подумал, что полковник явно судит о людях по себе.

Оказавшись в пределах воздушной трассы, экипаж восстановил в кабине  пилотов рабочую обстановку, и благополучно вернулся в Украину за следующей группой детей.

После посадки, выпроводив офицеров вышестоящего штаба в гостиницу, лётчики закрылись в генеральском салоне самолёта, и каждый выпил по бутылке португальского портвейна, подаренного милыми стюардессами.

Стресс сняли. Всё вроде бы вернулось на круги своя.

Только вот в голову правого лётчика настойчиво лезли мысли о несправедливом отношении природы, а может и самого господа Бога, к народу, представителем которого он был.

"Ну почему, - думал старший лейтенант Алексей Афиногенов, - в Италии тридцатого сентября двадцать восемь градусов, в Вене и Братиславе, над которыми я дважды пролетел за этот долгий день, плюс двадцать пять, даже в богом забытой Кошице двадцать три, а с восточной стороны Карпатских гор там, где лежит моя Родина, всего лишь плюс восемь и, почти над всей территорией бывшего Советского Союза, идут дожди?"