Здравствуйте, Пантелеймон Кондратьевич!
Или? Как Вас звать – не знаю я…
как-нибудь, с фамилией – Некстатьевич?
Вы не к стати, не узнать сперва.
Неожиданность в лице, по-ходу, странника,
кувырком за ветром голова,
чужд язык с помадкой мёда пряника
и упрёк, что я всегда одна.
Не понятно, надо ли покаяться,
может был тот парень для меня…
А откуда знать, чем он прославился,
не представив именем себя.
Время закрутилось, как пластинками,
повторяя с краю до конца,
как то было, что потом грустинками
и слезами жгла в груди тоска.
Нет, я не ошиблась, не знакомы мы,
были бы знакомы, знала б я,
да и Вы не были бы взволнованны,
так чтоб просто отпустить меня.
Странный день, до одури безжалостный,
я спешила видеть след дождя, лесом, полем…
(встретился отчаянный, а отчаянная и не поняла?)
Нет, не может быть, предупредили бы…
Всё же, за какие в грех дела
головы беды приворотили вы,
попирая всё, что я несла?
День прошёл, пластинки дальше крутятся,
видом жестов биты вороха
словно ноем жертвенника-мученика,
точно грязь в бокале хрусталя.
Но, представь - одно мгновение поймано,
и второе, третье за одно,
жёстки жесты более не свёрнуты,
свергнуты загадки, - учтено.
Пусть то будет, как решил, - мне стерпится,
хорошо – характер показал,
чтобы больше не мечталось встретиться
(мало ли кто что нарисовал).
Я «старушка» древних сил обычаев,
ты «юнец» и гордо держишь флаг
той свободы у которой тысяча,
у моей подобий нет в сердцах.
Разгулялись ветры, как не зрелые,
слёзы дребезжат и в их глазах,
мысли, как ручьи заледенелые,
даже губы в лёт не шевелят.
Пусть так будет. Сырники румянятся, -
наконец-то, вспомнила, как печь.
Время появилось, чтобы справиться
с тем обыденным, чем не жила я век.
Перемены к лучшему, пусть спорятся
заново дурацкие дела,
годы всё равно и так провозятся…
«Просто жить» – для повести глава.