1.
У оштукатуренной стены старого кладбища близ Каса Нуэво, стоит человек и смотрит вверх, на редкие облака, лениво проплывающие в почти бесцветном небе. Руки у него связаны за спиной. Ярдах в десяти переминаются с ноги на ногу четверо солдат в запыленных грязно-синих мундирах и кепи — его расстрельная команда. Несколько поодаль, стоит офицер в полной капитанской форме мексиканской армии с саблей в руках.
В проёме высоких кованных ворот кладбища с обеих сторон стоят часовые с ружьями «на караул», то есть держа ружья вертикально, против левого плеча, в согнутой под прямым углом руке, — поза напряженная, требующая неестественного выпрямления туловища. По-видимому, знать о том, что происходит у них за спиной, не входит в обязанности часовых, они только преграждают доступ к воротам.
За воротами никого не видно, на много миль вокруг распласталась до самого горизонта пустошь, тут и там поросшая низеньким кустарником и редкими скоплениями деревьев. Пространство внутри кладбищенских стен также лишено выразительной растительности. Плотным частоколом стоят деревянные кресты, некоторые увиты выцветшими бумажными гирляндами, на могилах — глиняные плошки с подношениями местным мертвецам. Тут и там из земли вырастают небольшие домики, отделанные грубоватой лепниной и раскрашенные некогда яркими, а ныне совсем поблекшими красками, это семейные склепы самых зажиточных покойников Каса Нуэво.
В пространстве между стеной и могилами выстроились зрители — рота солдат в положении «вольно»: приклады упираются в землю, стволы слегка наклонены к правому плечу, руки скрещены над ложами. Справа от строя стоит лейтенант, сабля его воткнута в землю, руки сложены на эфесе. За исключением полудюжины людей у кладбищенской стены, никто не двигается. Рота повернута фронтом к стене, солдаты застыли на месте, глядя прямо перед собой.
Смерть — высокая особа, и если она заранее оповещает о своем прибытии, ее следует принимать с официальными изъявлениями почета. Это относится и к тем, кто с ней на короткой ноге. По кодексу военного этикета безмолвие и неподвижность знаменуют глубокое почтение.
Человеку, которому предстоит быть расстрелянным, на вид лет семьдесят, уже глубокий старик. Судя по платью — такое обычно носят редкие проезжие гринго, — он штатский. Черты лица правильные — прямой нос, энергичный рот, широкий лоб, седые волосы, зачесанные за уши, топорщатся как иглы сердитого ежа. Он носит усы, но щеки и подбородок выбриты, большие темно-серые глаза внимательно смотрят из под кустистых седых бровей. Он ничем не походит на обычного босоногого крестьянина-повстанца из шайки Панчо Вильи. Но закон военного времени не скупится на смертные приговоры для людей всякого рода, не исключая и джентльменов.
Ему не закрывают лицо и не завязывают глаза. Он смотрит на своих палачей, затем снова обращает взор на небо. Он замечает парящую над ними птицу и провожает её взглядом. Он закрывает глаза, стараясь сосредоточить свои последние мысли на жене. До сих пор небо, плывущие облака, птица, рота солдат — все отвлекало его. А теперь он ощущает новую помеху. Какой-то звук, назойливый и непонятный, перебивает его мысли о близких — резкое, отчетливое металлическое постукивание, словно удары молота по наковальне: в нем та же звонкость. Он прислушивается, пытаясь определить, что это за звук и откуда он исходит, звук одновременно кажется бесконечно далеким и очень близким. Удары раздаются через правильные промежутки, но медленно, как похоронный звон. Он ждёт нового удара с нетерпением и, сам не зная почему, со страхом. Постепенно промежутки между ударами удлиняются, паузы становятся все мучительнее. Чем реже раздаются звуки, тем большую силу и отчетливость они приобретают. Они, словно ножом, режут ухо, он едва удерживается от крика. То, что он слышит — тиканье его часов. Он открывает глаза и в двадцати ярдах слева от себя внезапно видит разлом в высокой стене и сложенные штабелями доски. Прямо за этим разломом, верно, пасутся лошади, охраняемые разве что одним-двумя сонными часовыми. «Высвободить бы только руки, — думает он, — я бы юркнул в разлом, как гофер, прямо под носом у этих трутней. Если забраться на доски, перепрыгнуть с них через стену и завладеть лошадью, я бы умчался прочь и, возможно, добрался бы до границы!» Когда эти мысли, которые здесь приходится излагать словами, складываются в сознании обреченного, точнее — молнией проносятся в его мозгу, капитан делает знак расстрельной команде, которая тут же изготавливается к стрельбе.
2.
Амброз Бирс, известный писатель и журналист, не чувствовал себя счастливым. Преждевременная гибель двух сыновей, тяжелый развод с женой и её смерть надломили его. Мало что осталось от бравого вояки, героя войны Севера и Юга, который с упорством мула вновь и вновь возвращался в строй после многочисленных контузий и ранений. Эти дни давным-давно позади. Бирс уже по настоящему стар и всё, что ждёт его впереди — тихая «соломенная» смерть в одиночестве.
Мексиканская революция 1910 года вдохновила его и снова вернула блеск его глазам. Он жадно следил за ходом событий на страницах газет и отчаянно болел за повстанческую армию Панчо Вильи.
В 1913 году, отметив своё семидесятилетие, Амброз Бирс привёл в порядок дела и отправился в долгий вояж по местам своей боевой славы на Юге. Проехав Луизиану и Техас, в Эль Пасо он пересёк мексиканскую границу и, как планировал месяцами до этого, присоединился к армии Панчо Вильи в Сьюдад-Хуарес в качестве военного обозревателя.
По некоторым, не зависящим от него обстоятельствам, о которых здесь нет надобности говорить, он отстал от своего отряда и томился в бесславной праздности в крохотном забытом Богом и людьми городке Каса Нуэво, то и дело прикладываясь к бутылке в душном номере на втором этаже единственного местного постоялого двора.
Скромно отметив Рождество, Бирс понял, что промедление бессмысленно и губительно для него — необходимо самостоятельно выдвинуться навстречу Панчо Вилье и воссоединиться с одним из его отрядов. Он сел за шаткий деревянный стол и написал несколько писем друзьям. Последнее письмо было адресовано его доброй подруге Бланш Партингтон и заканчивалось словами «Что касается меня, то я отправляюсь отсюда завтра в неизвестном направлении».
Отдав письма мальчонке, который ежедневно бегал по его мелким поручениям, будь то покупка табака или алкоголя, Бирс спустился в трактир. На его беду, в тот день через Каса Нуэво проезжал эскадрон «Дорадос» из числа верных мексиканскому диктатору генералу Викториано Уэрта вооруженных сил. Одетый как джентльмен, старик с револьверами на поясе не мог не привлечь внимание военных. Капитан отдал короткий приказ и пара солдат подбежали к Бирсу, довольно грубо подтолкнув его к столу, за которым сидели офицеры.
— Qui;n es usted y ad;nde va, senor?* — спросил капитан. Его приятели в это время буквально обшаривали глазами Бирса — серебряную цепочку часов, добротную одежду и сапоги, дорогие револьверы. Бирс исподлобья смотрел на военных, которые больше походили на разбойников с большой дороги в форме, и молчал.
— Me responder;s o no? Quien diablos eres tu!** — капитан вскочил из за стола и схватил Амброза Бирса за лацкан сюртука. Тот зарычал и резко оттолкнул руку военного, второй рукой потянувшись к револьверу. Солдаты повисли на нём и повалили на пол, младшие офицеры злорадно загоготали.
— Me parece que usted, senor, es un espia enemigo y respondera segun la ley de la guerra!*** — прошипел раскрасневшийся капитан. Судьба Амброза Бирса была решена. Его отвезли на старое кладбище близ Каса Нуэво, за которым не было ничего кроме пустоши, уходящей за горизонт и вечности для него.
3.
— Preparate! Apunta! Dispara!!!**** — капитан выкрикивает команду и взмахивает саблей. Бирс вздрагивает, но вместо привычного уху треска выстрелов раздётся громкий хлопок, смешанный с металлическим лязгом, который тут же переходит в нечеловеческий крик — в руках солдата, первым нажавшего на курок взрывается старенький карабин, теперь он с развороченным ложем валяется на земле, а его незадачливый хозяин орёт как резанный, прижимая к груди окровавленную раздробленную культю с чудом уцелевшими двумя пальцами. Его товарищи забрасывают карабины за спину и суетятся вокруг раненного. Капитан, побагровевший ещё пуще обычного, зовёт врача. Кажется, все разом теряют к старику, одиноко стоящему у кладбищенской стены какой-либо интерес.
Бирс понимает, что это его единственный шанс и что было силы натягивает за спиной верёвки. Внезапно они поддаются! Он рвётся влево, к спасительному разлому в стене. Не без труда забирается на штабель из досок и перемахивает через кирпичную кладку. За спиной слышатся крики — Oye! Quedate con el viejo! Gringo se va !!!***** — раздаётся несколько выстрелов, но Амброз Бирс уже приземлился с другой стороны стены прямо перед ничего не понимающим, пытающимся вскочить заспанным караульным. Ступни и лодыжки пронзает острая боль, пах сводит, как будто Дьявол своей когтистой рукой рванул его за testiculos******, но страдать совсем нет времени. Сапог, который мексиканцы хотели снять с его мёртвого тела, Бирс впечатывает в растерянное лицо часового, хватает с земли его упавший карабин и, вскочив в седло ближайшей к нему гнедой лошади, что есть силы бьёт её пятками по крупу. Солдаты уже выбегают из высоких кованных кладбищенских ворот, но не спешат стрелять, чтобы не ранить своих лошадей. Амброз Бирс скрывается в клубах пыли и скачет навстречу алеющей на горизонте полоске заката.
Он скачет во весь опор несколько часов — огромное испытание для пожилого человека, всю жизнь мучавшегося астмой. Лёгкие, кажется, уже готовы разорваться в груди, однако он не останавливается, пока окончательно не понимает, что погони за ним нет. Во второй половине следующего дня он въезжает в небольшую деревню, где за пару своих серебряных запонок приобретает кое-какие припасы, поит коня и приводит себя в порядок. Местные с удивлением смотрят на старого растрёпанного гринго, но лишних вопросов не задают. Лавочник на ломанном английском любезно объясняет как быстро и безопасно добраться до Эль-Пасо, где Бирс наконец оказывается на американском пограничном посту.
Скучающий чиновник с бесцветными глазами выслушивает его душераздирающую историю о том как на дороге в Чиауа на него напали бандиты, предлагает чаю и телеграфирует по месту жительства Бирса, в Вашингтон, чтобы установить его личность. Получив временные документы и обналичив чек на сто двадцать долларов, Амброз Бирс пересекает наконец Мексиканскую границу и направляет свои стопы в Техас, к старому другу Аарону Карриеру*******. До поместья Карриера Бирс добирается к вечеру тридцать первого декабря.
Дом уже полон гостей, Аарон встречает старого друга с распростёртыми объятиями, усаживает за стол и наливает полный стакан бурбона, тактично воздерживаясь от расспросов. Бирс немного приходит в себя и вечер проводит за задушевными разговорами о былых временах, а главное — в обсуждении удивительной истории его спасения. Некоторые детали Бирс, разумеется, не разглашает, но всё равно эта история поражает всех присутствующих как, возможно, лучшие из его рассказов.
Незадолго до полуночи слуги разносят шампанское и все выходят на веранду, встретить Новый 1914 год. Наступает полночь и с первым ударом часов кто-то из гостей бросает с крыльца зажженную связку петард, выбрасывающую снопы искр и издающую треск, напоминающий ружейный залп… Бирс со стоном роняет бокал с шампанским. Боль снова разрывает его грудь. Ослепительно-белый свет в треске ружейных выстрелов полыхает вокруг него — затем мрак и безмолвие!
Амброз Бирс мертв. Тело его, изрешеченное пулями лежит у оштукатуренной стены старого кладбища близ Каса Нуэво.
Примечания:
* Кто вы и куда направляетесь, сеньор?
** Ты будешь отвечать или нет? Кто ты такой, чёрт тебя побери!
*** Сдаётся мне, что ты, сеньор, вражеский лазутчик и ответишь по закону военного времени!
**** Приготовиться! Цельсь! Пли!!!
***** Эй! Давай за стариком! Гринго уходит!!!
****** Мошонка.
******* Игра слов: Carrier — англ. «перевозчик», намёк на Харона-перевозчика.