Начало октября окрасило сопки рыжим золотом. Ветер трепетал листьями осин, с таинственным шепотом опадающих на стылую землю. Качались лиственницы, в оглушительной тишине скрипели стволы сосен. Небо горевало редкими каплями дождя. Я шел по лесной дороге, пели птицы, а сверху на меня летели мягкие лиственничные иглы. Отклонившись от свернувшей к западу колеи, я начал идти по уклону, сквозь заросли багульника, когда внезапно вышел к обрыву. Здесь глубокие каверны морщинами изрезали межгорье, и в этой невообразимой пропасти лежали вековые сосновые стволы.
Внезапно, я заметил на склоне некоторое строение, разрушенное непогодой. К ней по краю оврага вела неприметная тропка. В этот самый миг, мне почему-то подумалось, насколько романтичным был человек, нашедший здесь пристанище. Землянка была вырыта в полный рост на склоне сопки, прямо в песчаной сосновой почве. Думаю, что это был титанический труд, памятуя о том, насколько далеко могут прорастать сосновые корни. Заглянув сквозь проваленную крышу, я увидел серого кота. Он, видимо, уже давно наблюдал за мной, спрятавшись среди осыпавшихся руин землянки. В этом коте уже не осталось характерных черт домашнего животного, в глазах была настороженность и дикость. Улучив момент, он сорвался на бег, и ринулся прямо в глубокий овраг, в считанные секунды перемахнул на другую сторону, и исчез в зарослях, оставив о себе память только потревоженными кустами багульника.
Накрапывал дождь, а я шел по краю оврага, зная, впрочем, что за мной из чащобы наблюдают внимательные и настороженные глаза.