День двенадцатый, продолжение.
Так получилось, что этот долгий двенадцатый день разделился пополам, на «до» и «после». До моего решения выжить и после - движения к выздоровлению пошагово, по чуть-чуть. Я твёрдо решила, что вытерплю всё, чтобы выжить, не буду ныть и жаловаться. Мне есть на кого равняться, кто действительно является примером силы и мужества для меня, это моя Настенька.
Ко мне подходит сам Алексей Валерьевич.
- Я сегодня попрошу хирургов из реанимации, они тебе катетер в подключичную вену поставят. Получше будет. А ты дыши.
Я киваю ему, поняла. А в душе рождается чувство благодарности. Оно тёплым облачком поднимается к глазам, выплёскиваясь через них вслед уходящему доктору.
Алексей Валерьевич.
Его называют «наш» Алексей Валерьевич. Иногда говорят «сам» Алексей Валерьевич. Для нас, больных, он непререкаемый авторитет. С ним не спорят. Даже наша Ольга Михайловна своё недовольство не хочет высказывать напрямую, она «подбивает» на это нас, а так как мы не поддаёмся, то нарываемся на порицание с её стороны, она ласково называет нас «дуры».
На обходе, он говорит с каждым больным, иногда подолгу задерживаясь в мужских палатах, где меньше эмоций, но больше ума. Там интересуются всем – что за вирус, как он попадает в организм человека, что происходит в лёгких, какие последствия вызывает, можно ли лечиться спиртом и как он влияет на секс. И доктор терпеливо объясняет. К каждому больному у него свой индивидуальный подход. С кем-то поговорить, кого-то подбодрить, кому-то жёстко сказать, а кого-то долго уговаривать и это действует. Нашему доктору, практикующему хирургу и зав. отделением, всего пятьдесят три года, самый расцвет сил и знаний. Ему бы оперировать, а он и всё отделение, осваивают новое для себя направление инфекциониста. А тут, каких только историй болезни нет, от лёгкого течения до самого тяжёлого. И спасают. Иногда ценой своего здоровья, а то и жизни.
Храни Боже, этих людей, как в бой идущих в красную зону! Спасибо им за жизнь!
После обеда мне ставят катетер в подключичную вену, молодой хирург и стройная молоденькая медсестра. Делают быстро, уверенно и не больно. Полина называет этот катетер «подключкой», ей тоже такой ставили. Теперь совсем красота, теперь капаться совсем быстро, не сидеть по три часа с флексой, которая уже «забилась» и которую убирают.
Я радуюсь «подключке», как жемчужному ожерелью, как неожиданной награде. Красивая! Висит себе тоненькая стеклянная трубочка с синенькой завинчивающейся крышечкой на конце и радует необыкновенно. И неважно, что саднит ранка на теле, и не знаешь, как спать, чтобы не повредить это сокровище. В больнице свои радости.
- Твой приходил, - говорит мне Полина, - без рубашки, прямо Тарзан. Подойдёт к двери, посмотрит на тебя и уходит. Волнуется.
А я и не видела. Но в следующий приход мужа, поймав его обеспокоенный взгляд, вышла к нему в коридор.
- Дай мне честное слово, что будешь есть всё, что принесут.
- Я не хочу кушать.
- Надо, - настаивает он, - и будешь.
Он говорит строго, и я понимаю, что мне не отвертеться.
- Хорошо, буду кушать, - даю я слово.
Есть не хотелось, но данное слово надо держать и я, через силу, через своё не хочу, стала кушать.
- Мне чуть-чуть, совсем немного, - просила я буфетчиц, одетых, как и медики, в защитные костюмы и маски, - и ещё кипятка, если можно.
Иногда кипяток приносили, иногда отсылали к баку с водой, стоящему в холле. Теперь, с «подключкой», стало гораздо легче и быстрее «капаться» и я успевала кушать ещё горячую пищу, а не остывшую, как раньше, хотя вкус её не ощущала совсем.
Вечером, у туалетной комнаты, меня поджидает муж. Мы садимся на нашу скамеечку, и я обессиленно кладу свою голову ему на плечо.
- А мы сегодня сало ели, - мечтательно говорит он.
- Реально или виртуально? – Зная его, спрашиваю я.
- Пока в мечтах.
- Вкусно было?
- Очень. Мужики слюной захлёбывались. Завтра колбасу есть будем. – Мечтательно, как кот Матроскин, тянет мой милый.
- Когда колбасу есть будете, поделишься?
- Реально или виртуально? – Спрашивает он.
- Мне лучше реально.
- Хорошо, поделюсь.
- Ваши «тяжёлые» выжили? – Вспоминаю о ребятах в его палате.
- Знаешь, выжили. Вовке совсем плохо было, а потом дали пять таблеток, но предупредили, что сильно сажают печень, одна четвёртая сразу в унитаз. Он выпил три таблетки, ломало его сильно, но на поправку пошёл, хотя самый слабый был. А Николай потихоньку выздоравливает, байки рассказывать начал, выживет.
С тем и расстаёмся. А я вспоминаю мужнины басни.
Басня. Баллада о сале.
Лето. Жара. Сидим на весовой, маленьком домике при весах на току. Через каждые пять минут кто-нибудь приходит воды попить, от жары в тенёчке спрятаться и просто посидеть, отдохнуть. День то в селе начинается часов с четырёх утра, полить огород по холодку, убраться на своём скотном дворе, корову, телят проводить в стадо, а тогда уж завтракать пора, а там и на работу идти надо. И к одиннадцати часам считай, день отработал, семь часов прошло в трудах и заботах. К этому времени на весовой собирался весь трудовой люд, находящийся на току.
Первым приходил бригадир Фёдор Васильевич, как бы за делом, доложить, что трактор сломался и нужны такие-то запчасти, что тянуть с ремонтом нельзя, по парам пора бы ещё разок пробежаться перед севом ржи. Вторым номером был Хафизыч, механик тока. Машины работали исправно, и у него было время выпить чайку и потрепаться языком с мужиками, а то в одиночестве и одичать не долго. А следом, забегали трактористы с ремонта.
К этому времени самовар кипел, чай заваривался в маленьком железном чайничке и из закромов доставались конфеты. Чай промывал глотки, склеенные жарой и пылью, и располагал к беседе. Обзор с весовой хороший, два небольших окошка на разные стороны света, и дверь, занавешенная тюлевой занавеской от мух.
- Ох, какая пошла! – С восторгом восклицает Иваныч. – Чья такая?
И эти слова сдёргивают с мест мужиков, заставляя приникнуть к окошкам и не пропустить красавицу-молодуху, идущую себе по делам. Молодые ребята «ржут».
- Ладно мы, а вы старики куда смотрите?
- Так и у нас ведь глаза есть, - отбрёхивается Хафизыч.
- Признайся, дядь Валера, когда тётя Алла уезжает, хулиганишь небось?
- Ох, ребятки, я уже в том возрасте, когда согласие пугает больше, чем отказ.
Мужики сидят и посмеиваются. Плавно разговор переходит от хозяйственных тем и о лучшей половине человечества к еде. Кушать хочется, а до обеда ещё битый час.
- Эх, мужики, сальца бы сейчас шматочек с тёплым хлебушком и с бокальчиком, на пол-литра, сладкого чая, - задумчиво тянет Иваныч.
- Я дома беру кусочек сала, белого, с прослойками мяса, - издалека начинает он, - чистым белым полотенчиком промакиваю и кладу на доску.
Его рассказ сопровождается действиями. Руками Иваныч повторяет то, о чём так смачно рассказывает, производя на мужиков гипнотическое воздействие.
- Беру нож, - он как бы берёт нож и пальцем пробует его остроту, - и подвожу, а потом вытираю другим полотенцем и режу сало. Тоненько-тоненько режу, прозрачными такими кусочками.
Он как бы поднимает этот кусочек и показывает его на свет мужикам.
- Нарезаю сантиметров на пять, а потом так же режу хлеб, мягкий, только из печи, а корочка хрустит под ножом и запах…. Накладываю на хлебушек сало и…
Кто-то громко заглатывает слюну, кто-то ёрзает на лавке, но все глаза прикованы к рукам Иваныча, показывающего как он это всё делает.
- А потом, я достаю из холодильника колбасу, отмеряю сантиметров семнадцать, беру нож и тоненькими кружочками начинаю резать её на второй бутерброд…
Первым не выдерживает Хафизыч. С всхлипом «и-и-их», он делает отмашку рукой, мол, сил нет слушать больше, вскакивает и бежит к своим машинам, останавливая мехток. Следом за ним выходит бригадир и, как главнокомандующий глядит вдаль, не появится ли вдалеке машина с зерном из-под комбайнов, про себя торопя время.
- Куда-а! – Кричит им вслед Иваныч, - я ещё не рассказал, как я это всё ем!
Но вот заклубилась пыль на межнике и, тихонько перекатываясь бортами, показался «газончик».
- Слава Богу, - вздыхают мужики, сглатывая слюну, - скоро обедать поедем.
«Газон» сыпет зерно в мехток и едет за термосами к повару. Обедают в поле, за большим, покрытым белой клеёнкой, столом, сидя на лавках в тени старых вязов и поросли молодого ясеня.
На следующий день, во вторую палату кому-то из мужиков присылают кусочек сала.
Еле передвигая ноги, дохожу до своей кровати и падаю, мгновенно засыпая.
- Девочки, про гепаринчик забыли? – Громко раздаётся в палате.
Поднимаюсь, как солдатик, подставляя плечо для укола. Девчонки, Полина и Таня, уже получили по укольчику, остались мы с Ольгой Михайловной.
- Пятая палата, кто гуляет, быстро на укольчик, - кричит Катя, делая мне укол.
Слышно, как клацают по коридору Ольгины клюшки, торопясь на требовательный зов медсестры. Ольга получает свою порцию гепарина и опять уходит в коридор. А я выспалась. Наверно минут десять-пятнадцать проспала. Этот длинный день всё никак не закончится. Столько событий. Я думаю о Кате.
Катя.
Она хозяйка. Деловая, громкоголосая, быстрая. С такой не страшно. Катя решит любую проблему. Отругает, если надо, если человек «нос повесил», взбодрит и заставит зубами цепляться за жизнь. Если надо, как мама по головке погладит и пожалеет. Она внимательна к желаниям больных и готова найти кусочек чёрного хлеба с солью, если это поднимет больного на ноги и спасёт, хоть ночью, хоть когда, лишь бы выжил. С ней спокойно. В её дежурство чувствуешь себя, как за каменной стеной. Работает быстро, чётко, уверенно, попадая в вены с первого раза, рука лёгкая.
Катя из какого-то района, видимо из села. Мама просила её остаться в своём районе, а она решила иначе.
- Мама, что я здесь делать буду? Людей всё меньше, скоро всё позакрывают, как больницы и ФАПы в сёлах. Где я работать буду? Нет, я лучше в Саратов, там хоть работа всегда будет.
Так и осталась работать в большом городе.
Я видела её без костюма и маски в тот день, когда меня выписали из больницы. Катя торопилась на смену и встретилась нам с Таней на дорожке больничного городка. Невысокого росточка, полненькая, с короткой стрижкой тёмных волос, очень симпатичная девушка. Конечно, если бы Таня не сказала, что это Катя, я бы ни за что её не узнала. Там, в палате, она казалась мне выше, значимее, чем эта милая хорошенькая девушка. Благодарю, Катя! За мужество, за доброту и заботу о нас. Благодарю всех медсестёр, санитарок, буфетчиц, лаборанток, что стояли за нас там, в «красной зоне» и просто делали свою работу. Стояли вместе с врачами между нами и смертью, борясь за каждого человека. Ещё никогда в жизни я не чувствовала такого внимательного отношения к себе, такого желания помочь и спасти. Благодарю!
Сегодня надо отписаться Лёльке. Я уже давно не разговариваю по телефону, невозможно говорить, на втором слове задыхаюсь, но смсэсками перекидываюсь, она просила. Три дня ничего ей не писала. Шлёпаю смс: «Надеюсь, был кризис». Время около 23часов. Ещё не спит, но пока на связь не выходит.
В палату заходит доктор. Сегодня дежурит женщина. Я ещё не могу понять кто это, из-за своего состояния не присматривалась. Полина скажет, она здесь давно и знает каждого. Доктор делает обход, но идёт явно ко мне, по пути измеряя сатурацию у девчонок. Измеряет мне. Сатурация маловата. Теперь давление. Аппарат подключить – проблема, над моей кроватью нет розетки. Но у Полины есть удлинитель, и она любезно даёт его, подключая его к своей розетке. Да, давление 200/100, а пульс всего 44. Это при моём-то родном 120/70/55. Состояние «аховское». Мне запрещают ходить в туалет, особенно ночью. Доктор распоряжается, чтобы мне принесли «утку». Полина отдаёт свою, стоящую у неё под кроватью. Как я буду ею пользоваться? Не знаю. Скорее всего, не смогу. Доктор строго повторяет: «По ночам в туалет не ходить!» Она уходит из палаты к другим больным. Умом я понимаю, она права, если я «шмякнусь», кто меня будет поднимать? Девочки медсёстры? Не осилят или ещё чего надорвутся. Мужиков позвать? Так все больны и сил у них нет. Проблема! «Ну и ладно, - говорю я себе, будем решать её по мере поступления». С этими мыслями проваливаюсь в сон.