4.
- Очнулся? Козлина.
Такой знакомый, неповторимый в своем тембре, почти родной голос.
Преодолевая невероятную тяжесть век, я открыл глаза.
В двух шагах от медицинской кушетки, забросив ногу на ногу, расположилась уже не моя Маша и, задорно улыбаясь, наблюдает за моими попытками воспроизвести некие движения.
- Что, никак? – спросила она с издевкой. – Давай, давай. Доза лошадиная, должна действовать.
- Чем это меня опоили, гады!- хрипел я, пытаясь подняться.
Изловчившись, оттолкнулся плечом, перевернулся на левый бок и, выбрасывая правую загипсованную ногу вперед, шумно рухнул рядом с кушеткой. Громко выдохнул, пытаясь звериным рыком заглушить неприятную боль в коленях, локтях и ноющей боли в правой части груди.
- Вот е-е!- удивился, после детального изучения своих больничных тапок и последующего осмотра помещения санитарной комнаты.
Рядом с самыми великолепными на свете ножками, уже не моей, Марии Борисовны, расположилась группка маленьких, не больше сорока сантиметров, зеленых человечков.
- Э-э!- протянул я, сглатывая слюну и стараясь зафиксировать взгляд на ее черных туфлях (это же те, с царапиной на каблуке!), - Маша, а ты в курсе, что у нас тут рядом какая-то странная форма жизни?
Одновременно, мой желудок, вероятно, воспротивившись недавнему акробатическому этюду, забился в спазматических судорогах.
- Передо мной, только одна странная форма жизни,- не поверила она. – Допился скотина?
- Да как же так? Вот они рядом стоят! Зеленые, ну-ка квакните что-нибудь!
Человечки промолчали. Напряженно застыв на своих местах, они внимательно, черными глазками-пуговками, изучали меня и больничные тапочки, на птичий манер, головами, часто меняя ракурс обозрения.
И все-таки меня вырвало. Мощно и неотвратимо организм избавлялся от некой желеобразной массы зеленого цвета.
Встряхнув головой, я попытался избавиться от ощущений интоксикационного психоза*(*- И. психозы - связанные с отравлением, например белая горячка) и связанных с ним видений зеленых уродцев.
- Та-ак!- вновь протянул я, после того, как стало понятно, что от видения мне избавиться не удастся. – Че, не хотите квакать?
Человечки молчали.
Переполняемый противоречивыми эмоциями, и чувствуя восстановление кондиций собственного тела, я схватил тапочек и запустил им в толпу зеленых человечков.
Конечно, больничный тапок, в силу своих аэродинамических качеств, не годился на роль поражающего снаряда, тем не менее, я с удовлетворением отметил, что своим броском сумел разогнать всю компанию, и даже сбить с ног пару зеленых уродцев. Однако, спустя секунду, сопровождаемые собственным возбужденным писком, человечки, обнюхивая и ощупывая, внимательно изучали тапок, зло при этом, косясь своими пуговками на мое самодовольное лицо.
- Хха-а!- спустя еще секунду, громко выдохнула Мария Борисовна и в меня полетела, невесть откуда возникшая в лапах тварей, туча всевозможного хлама.
Вторым тапком и левой загипсованной рукой, я мастерски защищался от летящих в голову пустых бутылок, металлических контейнеров и коробок с анализами, корзин с грязным бельем и пустыми ведрами, резиновых грелок и медицинских суден до тех пор, пока на той стороне не иссякли предметы возмездия.
- Что, гады, не удалось закидать человека "камнями"!?- злорадно закричал я, поднимаясь с колен в полный рост.
Опустил руки и тут же заполучил стеклянной бутылкой в лоб. Срикошетив о мою голову, бутылка влепилась в потолок и разбилась, осыпав меня мелкими колючими осколками.
- Ах вы, твари зеленые!
Не обращая внимания на пронзающую боль незаживших ран, я схватил медицинскую кушетку, и, сметая во время замаха кафель за спиной, собрался восстановить утраченный статус-кво.
- Что это?- наивно произнес, заметив змеиный язык, скользящий из уст Марии Борисовны. – Маша?
Маша широко улыбнулась, отчего кожа на ее лице покрылась паутиной трещин и спустя миг превратилась в лохмотья, под которыми угадывалась серая морда рептилии.
Внезапно заревела сирена скорой помощи.
- А-уу!- завыла рептилия, заставляя вибрировать все мое естество.
Помещение густо заполнилось сероводородом и меня вновь обильно вырвало.
Воспользовавшись паузой, зеленые человечки стремительно навалились на меня всем своим многочисленным коллективом, вышибли из рук кушетку и принялись втаптывать мое тело в пол санитарной комнаты до тех пор, пока я не потерял сознание.
- Наташка-а!- взорвалось у меня над ухом. – Иди быстрее, твой космонавт очухался!
Толчок шваброй в ножку кровати, на которой, судя по всему, хранилось мое многострадальное тело, и резкий запах хлорки, острыми когтями вонзившегося в рецепторы носа, вывели сознание из занимательного дрейфа по развеселым закоулкам моего разума.
- Эй, позовите скорее корейку, а то женишок еешный щас опять обоссытся… сама полы будет мыть опять!
- Не корейку, а кореянку, - жестко, с выражением поправил я громкоголосую тетку.
- Ты ссмотри, только очухался, а уже умничает… Че, русских баб не хватает? По кореезам шляешься?
Я таки разлепил веки, чтобы нарваться на разухабистый взгляд перегидрольной блондинки.
- Смотри, красавчик, я-то лучше твоей Наташки… в три раза!
Она демонстративно, не стесняясь мокрых, изъеденных хлоркой рук с алыми фрагментами маникюра, ухватила себя под грудь.
- Ага, видать погорячился я, с Наташкой-то, - с сожалением высказался я, бесстыдно разглядывая даму за пятьдесят, с ног до головы.
- И как мне теперь с этим жить? – послышался тихий голос моей гейко. – Петровна, у тебя же есть Антон Палыч… Вон он, сказать что-то хочет.
Петровна, обратив внимание на беззвучно жестикулирующего двойника Чехова, ринулась к моему соседу по палате, а я нежно привлек руку своего ангела-хранителя к своей щеке.
- Натка, мне такой бред привиделся! – поделился я своими неприятными видениями.
- Маша?
- Машка в змею превращается! А ты как поняла, что она?
- Дим, а ты в бреду ее имя очень часто повторял.
- В бреду… часто… Долго меня не было? И что это за место?
Я осмотрел палату, в которой на металлических кроватях со скомканными матрацами и несвежим больничным бельем, расположились еще семь бедолаг, вроде меня. Грязные, небритые, с разбитыми губами, синяками разных цветов и оттенков.
- Пять дней. Психушка… наркологическое отделение. Дима, я очень испугалась за тебя… Там, в хирургии, ты такой погром устроил. Покалечил доктора, перебил все в санкомнате, кафель со стен сорвал… Тебя пять мужиков еле повязали… Вкололи успокоительное… Сюда отправили по распоряжению Гольдштейна… Здесь диагноз – психические нарушения, галлюцинаторно-параноидальный синдром. Главврач психушки до потолка прыгал от счастья, и радостно повторял о выигранном споре у Глухова.
- А ты здесь как оказалась? – спросил, четко осознавая, что мой ангел, ни с какого бока, не вписывается эту больничку.
- Я уволилась там, устроилась здесь. Все просто… Правда, не в день твоего поступления… Через сутки… И пришлось сказать, что я твоя невеста.
Натка. Моя невеста.
- Дима, в тебя столько седативных напихали, еще на пять дней вперед должно было хватить… Ты как себя чувствуешь?
- Хорошо. Нат, давай-ка выгребаться отсюда быстрее.
Стремительным движением, я вывел из своей вены иглу капельницы физраствора и резким движением сел в постели. Недоуменно разглядывая кожу с гипсовыми разводами, опустил ноги на пол.
- Дима, так нельзя! Голова не кружится?
Смущаясь, она положила мне руки на плечи и попыталась мягко уложить меня опять в постель.
- Погоди, - сказал я и, демонстрируя свои кондиции, нежно взял «невесту» за бедра, и, отрывая от пола, легко перенес ее тело в сторону.
- Дима. Твоя рука!
- Ого, - удивилась Петровна, заметив мои упражнения. – Это чего же ты ему там подкапывала? Натаха! Я хочу, чтобы мой Антошенька меня также носил на руках.
- Не, Петровна, - испуганно прохрипел Антошенька. – Не получится, у тебя сиськи тяжелые.
- Вот тварь, будешь тогда сам себе трусы стирать.
- Нат, пойдем отсюда, - проявляя твердость сказал я и легко поднялся на ноги.
Потоптался, чуть присел, перенося центр тяжести в разные направления. Боль… да вовсе и не боль – отголоски, где-то в районе ребер и правой ступни.
- Мы уходим, - сообщил я, взял за руку Наталью, и, преодолевая неуверенное сопротивление девушки, повел ее к выходу.
Легко ориентируясь, провел ее по коридору второго этажа. Также, не выпуская руки, сошли по деревянной лестнице на первый этаж.
- Дим, я вообще то, на работе!
- Ты уволилась.
- Как так? Надо же заявление написать, трудовую оформить…
- Обойдутся, трудовую сами принесут,- самоуверенно заявил я, открывая входную дверь.
Февраль ударил в лицо снежной поземкой, острыми иголками вонзаясь в лицо, кисти рук, оголенные ноги. Лавиной, влетая в грудь сквозь легкую больничную пижаму.
- Переодеться, наконец! – выдохнула Наталья, улыбаясь морозному ветру и словно наслаждаясь колющим снегом, безмятежно прикрыла веки. – Дима, у меня в сестринской твои вещи. Спортивный костюм, кроссовки, куртка…
- Это Ада Марковна привезла, по моей просьбе, - добавила, заметив мое недоумение.
Ада Марковна Гольдштейн – золотая женщина, моя несостоявшаяся теща.
По странному стечению обстоятельств, в моей амбулаторной карте, в графе контакты родственников, был указан домашний телефон Гольдштейнов. После еще более странного события в туалете областной хирургии и экстренного перемещения моего тела в наркологическое отделение психоневрологического диспансера, Наталья справедливо рассудила о том, что рано, или поздно мне придется выписываться. А путь домой, передвижение по городу в больничной пижаме – мероприятие так себе.
Скафандр, в котором было обнаружено мое тело, был изъят некими уполномоченными лицами, однако содержимое его многочисленных карманов, упаковано в бумажный пакет и направлено в тот же адрес, что и тело владельца ключей от квартиры, охотничьего ножа, карманного фонарика и всяких странных предметов не поддающихся идентификации для протокольного актирования.
Имея правильное воспитание и правильные понятия о современных реалиях, медицинская сестра Гвон Наталья Денгуевна, не решилась, воспользовавшись имеющимися ключами, самостоятельно проникать в мою квартиру. Пусть и с благими намерениями.
Накануне, она позвонила по указанному в амбулаторной карте телефону с, практически официальным, уведомлением в том, что было бы не плохо родственникам позаботиться о нуждающемся в одежде Дмитрии Николаевиче.
Ада Марковна, уже через два часа после звонка Натальи прибыла к месту встречи с объемной сумкой-баулом, наполненной моими вещами, домашними пирожками, мандаринами, баночками с красной икрой и камчатским крабом.
Тяжело вздыхая, спросила о моем здоровье. Осмотрев мое неподвижное тело, палату, соседей – заплакала и, оставив письмо для меня, в расстроенных чувствах отправилась домой.
«Димочка, дорогой! Прости нас! Прости Машу! Поверь, для нас эти странные события – тоже большое испытание! Что произошло?! Мой разум и сердце разрываются от непонимания!
В Новогоднюю ночь Машенька расстроилась до истерики. И Боренька был не в себе. Я не сомкнула глаз. А ранним утром, взяла Машины ключи от твоей квартиры и пошла к тебе.
Я ведь все увидела! Как ты готовился к Новому году! Ах, какой же подарок в бархатной коробочке ты приготовил Машеньке! Как же ей было бы хорошо с этим шикарным колечком! Я так плакала, не удержалась дурочка, померяла!
Я все рассказала Машеньке, только она ничего не захотела слушать! Еще Вилсон этот из Эксона – дьявол, откуда только взялся?
Господи, ну что же такое произошло?! Ох, Димочка, прости нас!
Я переставила уточку из микроволновки в холодильник. Ты все не появлялся и, через семь дней, я выбросила все твои салаты и уточку. Фрукты отдала соседям с первого этажа.
P.S. Твои домашние вещи, ключи от квартиры и покушать, я передаю с медсестрой. Она очень странная девочка. Наверное еще больше, чем я».
- Натка, переодевайся, - приказал я и, не стесняясь, сбросил свою пижаму. – Где у вас тут телефон?
- На вахте и у докторов… Дим, я не могу переодеваться при тебе.
- Конечно… прости. Я сейчас…
- А что это у нас тут происходит?
Небрежно опираясь на косяк, с усмешкой разглядывая расстегнутые верхние пуговицы белого халата медицинской сестры, в дверном проеме обнаружился заведующий наркологического отделения психиатрической больницы города Южно-Сахалинск.
- У вас тут происходят чудесные события, в виде досрочной выписки Подоманского Дмитрия Николаевича и внезапного увольнения медицинской сестры – Гвон Натальи Денгуевны, - сообщил я ровным голосом, облачаясь в спортивный костюм, зимние кроссовки.
- Видите ли, Дмитрий Николаевич… Из этого заведения не возможно просто так…
- Видите ли, доктор, - прервал я заведующего. – Пока вы не вогнали себя в положение из которого будет сложно выбираться, давайте-ка я попробую объяснить вам, что текущая ситуация не нуждается ни в ваших комментариях, ни в ваших попытках повлиять на принятое мною решение.
Я взял заведующего под локоть и, подталкивая того к выходу, прикрыл за собой дверь, предоставляя возможность Наталье спокойно собрать вещи и переодеться.
- Где ваш кабинет? Мне нужен телефон.
Охваченный внезапно материализовавшимися противоречиями, доктор хватая губами воздух, все еще не оставлял попыток чего-нибудь возразить по поводу неожиданного нарушения привычного течения жизни. Однако его рефлекторное сопротивление моему напору, естественным образом угасло после вопроса о количестве аперитива, случившегося, судя по соответствующему амбре, в самом начале рабочего дня. И объективной оценке существенной разницы в весовой категории.
- Дмитрий Николаевич, вы не представляете, какие сложности возникнут у меня, если я, вот так просто, вас отпущу, - пожаловался на судьбу заведующий, придвигая ко мне телефон.
Тренированным движением, я степенно снял трубку, по памяти набрал нужный номер.
- Лексеич, приветствую! – обрадовался я голосу завгара областной администрации.
- Уо-х! – не менее радостно, ухнул в трубку Лексеич. – Николаич, ты как? Машинка нужна?
- Да, Лексеич, буду очень благодарен!
- Ну ты чего, Николаич, для тебя всегда!
- Я… мы, на 905-го года.
- Понял. Сам буду…. десять минут.
- Спасибо, - поблагодарил я в короткие гудки и авантажно уложил трубку на место.
Присел в затертое дерматиновое кресло и задумчиво посмотрел на поникшего заведующего.
- Вы уважаемый доктор, судя по всему, взяли на себя некие обязательства… Надеюсь, мой совет не оскорбит вас?... Вот и хорошо, - продолжил я, по своему воспринимая его прерывистый вздох. – В следующий раз, прежде чем обещать кому-то что-либо, тщательно обдумайте, сможете ли исполнить свое обещание… И каким образом ваши действия будут сочетаться с интересами посторонних людей.
Ну надо же! Вот откуда вылез из меня этот менторский тон, да еще и на фоне моих собственных, таких ярких «исполнений» своих обещаний и обязательств.
- Успехов в труде, - пожелал я доктору на прощание.
Мой ангел-хранитель. Моя Наталья, категорически отказалась ехать ко мне домой. Сославшись на некие непреодолимые обстоятельства, мягко обволакивая мои выразительные установочные планы, своими бархатными возражениями, она попросила Лексеича остановить у кинопроката на Сахалинской.
Это потом, я осознал, мудрость принятого ею решения. Ведь мне надо было и с Лексеичем откровенно пообщаться, и срочными домашними делами позаниматься, и, в конце-концов, оставшись одному детально проанализировать всю эту дрянь, которая со мной происходила в течение последних нескольких недель.
А сейчас, целуя на холодном февральском ветру ее ладони, я заглядываю в ее бездонные карие глаза, впитывая образ девушки, чудом ставшей частью моей сущности. И эти безупречно правильные линии азиатского лица. И эти чувственные, притягательные губы. И эти вороные шелковистые волосы, выпущенные по моде семидесятых из-под белой вязанной шапочки. И не задаю вопросы ни про медицинский уход, за как бы больным, ни про какие-то седативные препараты, которые в меня напихали
- Дима, - сказала она, глядя на меня снизу вверх, высоко поднимая подбородок. - Я знаю, где ты живешь… и у меня есть твой номер телефона.
А я уже не мог о чем-то убедительно говорить. Я наслаждался теплом ее прикосновений и ее, ставшими еще более притягательными губами.
А потом, застыв изваянием у края плохо очищенного проезда, провожал взглядом ее неторопливое передвижение вдоль обочины. Ее ловкое преодоление скользких участков дорожной наледи и спрессованных снежно-ледяных глыб, преграждающих путь. Провожал до тех пор, пока ее недорогой китайский пуховик не растворился в переулках южно-сахалинского «Шанхая».
- Может, все-таки догоним? - предложил Лексеич, выйдя из-за руля служебной Волги.
Его вопрос уничтожил странное наваждение, в котором я пребывал в течение последних нескольких минут на промозглой, ветреной улице. Без шапки.
- Нет, Лексеич, - усмехнувшись его участию, ответил я. – Отвези меня домой, пожалуйста.